Наверное, неудачный день

      При всём своём желании Кай не смог бы назвать сегодняшний день удачным: щенки напрочь отказываются его слушаться и подчиняться, выполнять команды, поэтому времени на то, чтобы приструнить их, у него уходит гораздо больше, чем обычно.       А ещё больше у него уходит на это сил.       Он любит щенков. Любит заниматься с ними. Любит шалить, играть, но иногда они доводят его до белого каления. Это не приводит к каким-либо последствиям, кроме дикой усталости и отсутствия сил, возможно — головной боли. А потом ещё эта серьёзно-несерьёзная драка с Сэхуном... Снова.       Тянущая боль где-то в левом плече...       И в какой-то момент ему хочется уйти из дома. Сию секунду.       Не слышать.       Не видеть.       Развеяться.       Ладно, на самом деле ему отчаянно хочется сбежать. Хоть ненадолго.       Не перекидываясь в человеческий облик, как есть после тренировки, Кай трусит как можно более тихими улочками к остаткам лесопарковой зоны, которая даже сейчас занимала огромную территорию. Но он помнит время, когда она была больше, гораздо... Правда для этого ему приходится преодолеть несколько кварталов, но это всё ещё лучше, чем оставаться дома в таком состоянии.       Дорога, конечно же, занимает прорву времени — усталость. Малодушно мелькает мысль, что может оно того не стоит?.. Но он продолжает идти, стараясь избегать широких проспектов, многолюдных и шумных. Когда он добирается до места, солнце клонится к закату.       После запаха города, в окутавший влажный, слегка тяжеловатый со сладковатыми оттенками, воздух почти-леса хочется завернуться. Каю кажется, что он практически осязает его на кончике языка. Не останавливаясь, волк трусит дальше вглубь, где воздух ещё гуще. Кай глубоко дышит, ощущая как раздражение и злость начинают отступать. Пропадать. Выходить с выдыхаемым из лёгких. Усталость никуда не уходит, но напряжение в мышцах как будто тоже поддаётся живительной силе этого воздуха, понемногу-помаленьку утекает.       До условной опушки конечно же очень далеко, но он туда и не собирается. Ему хочется просто забраться подальше. И... Полежать?.. В стороне от протоптанных вездесущих тропинок. Волк проходит достаточно вглубь, чтоб лесной массив почти полностью поглотил городской шум, и плюхается на рыхлый слой перепревшей и свежеопавшей от ветра листвы вперемешку с травой.       Глаза закрываются сами собой.       А дыхание остаётся всё таким же глубоким.       Он хочет надышаться этим воздухом.       Но его планы рушатся в то самое мгновение, когда чувствительный слух улавливает чей-то стон.       Далёкий.       Болезненный.       Обречённый.       А тонкий нюх улавливает сквозь прекрасное выбивающийся железистый "аромат".       Твою ж мать.       Кай прекрасно знает, что его состояние оставляет желать лучшего. Очень лучшего. Но он так же прекрасно понимает, что не может не пойти. В конце концов, это ещё вроде как территория стаи, хоть и особо никем не контролируемая — лес же.       И он идёт. Ощущая как металлический запах становится сильнее. Ощущая как изнутри начинает клокоча подниматься ярость — потому что почти знает, что именно его ожидает впереди. А ещё хочет надеяться, что это не кто-нибудь из людей Итыка. Инциденты бывали разные, но убийство на чужой территории...       Волк бежит на запах, уже различая силуэты.       Видит, как один остаётся стоять, а второй падает мешком на землю. И Кай безусловно понимает, что уже ничем не помочь. Но он должен увидеть, разглядеть, запомнить. Потому что сейчас он один. И он устал. Кай хочет приблизиться достаточно, чтоб наверняка, но точно не хочет, чтобы этот странный тип его заметил, кем бы он ни был.       А тип действительно оказывается кем-то. Пробивающийся сквозь запах крови чужой аромат Каю оказывается совершенно незнаком. Размытые расстоянием черты при приближении складываются в чужое, никогда не виденное лицо. Засада.       Волк, запомнив запах и внешность, понимает, что ему необходимо как можно скорее исчезнуть, не давая себя заметить. И Каю очень хочется, чтобы это получилось, потому что большие мягкие лапы и тёмная шерсть. Но шерсть на холке становится дыбом, а вдоль хребта пробегает стадо — поздно. И он срывается с места, лихорадочно пытаясь придумать маршрут. Понимает, что и в город нельзя — слишком опасно, но и бежать вглубь — чистое самоубийство. Поэтому ничего не остаётся, как бежать к границе территорий, с надеждой, что застанет на ней хоть парочку вампиров Итыка.       Кай слышит, как незнакомец срывается следом за ним.       Так мало сил...       Одной силы воли недостаточно. И волк с отчаяньем понимает, что его нагоняют.       Не успеть...       Кай виляет между деревьями, едва не врезаясь в них крупом, но это едва ли помогает. И в какой-то момент он ощущает резкую, острую боль — его догнали, полоснули. Волк взвизгивает, теряя равновесие, и несколько метров пролетает кубарем, чудом не сломав хребет о попадающиеся стволы. Взгляд мутнеет, но Кай заставляет себя вскочить и начать бежать снова, отчаянно понимая, что это практически бесполезно.       Кто ты, мать твою?! Кто ты такой?!       Ослабевший ещё сильнее, Кай получает второй удар, не такой сильный и болезненный, как первый, но и этого хватает. Парень с ужасом понимает, что человеческая часть начинает отключаться, внутренний зверь всё сильнее и сильнее рвётся наружу, и сил его сдерживать просто не остаётся. И если сейчас он не сможет удержаться, то тогда его не смогут найти. Никто не сможет. Сухо не сможет.       Нет-нет-нет... нетнетнет... нет...       Кая пробкой вышибает из собственного тела.       ***       Рави приходит в себя резко, как будто его хорошенько тряхнули. Но называть это "пробуждение" приятным ему вряд ли приходится — голова раскалывается так, как будто ею хорошенько приложились обо что-то очень прочное. И твёрдое.       Сократил, называется, путь...       Рави ощущает явную прохладу воздуха. И его явную чистоту при глубоком вдохе. Он осторожно разлепляет глаза, наконец прекращая это мерзкое ощущение бесконечного падения — темнота от век сменяется сумраком.       Где он, чёрт побери, находится?       Пытаясь не менять положение тела, парень осматривается, но даже от движения глазных яблок ему кажется, что в его голове вместо мозга — яйца, и их явно интенсивно пытаются взбалтывать.       Лес? Просека?       Рави никогда не приходилось жаловаться на память, и он не собирается начинать это дело сейчас.       День проходил вполне плодотворно — ему удалось откопать интересную информацию, и он исписал приличное количество страниц в своём "размышлятельном" блокноте, просиживая штаны в библиотечном кафе. Время катилось к вечеру, и он решил, что пора бы закругляться. Собрал все вещи и направился по дороге домой. Ему нравилось это ощущение, когда буквально чувствуешь, как крутятся шестерёнки в голове, работая с полученной информацией. И лёгкая эйфория. Дойти до дома можно было множеством путей — зависело исключительно от его настроения и длины крюка. В это раз ему захотелось срезать. Наверное, во всём была виновата эйфория... Потому что больше ничем он не смог объяснить себе, что свернув с улицы в узкий проулок не обратил внимания на странный запах. А потом он встретился с кем-то взглядом, и его голова взорвалась болью.       Вместе с воспоминаниями начинает откликаться и тело. Очухавшийся мозг начинает воспринимать сигналы от слегка ошалевшего организма. И вроде как даже звуки окружающей среды.       Ладоням больно.       Онемевшая шея.       Практически замёрзшие ноги.       И почему-то болящий копчик. Неудачно упал?       Он прохлопывает себя по одежде, проверяя карманы. Пусто. Ну конечно же. И ранца нигде не видать.       Итак. Его поймали по дороге домой. Втянули в машину, наверное, крепко приложив по голове. Его. Поймали. И всё. Дальше — темнота. И если сейчас уже вечер, то времени прошло достаточно. Но всё ещё далеко не достаточно, чтобы его отсутствие начинало вызывать беспокойство.       Перевод тела в вертикальное положение оказывается той ещё задачкой. Рави обнимает ствол дерева, к которому был прислонён всё это время, дожидаясь пока в голове уймётся свистопляска.       Когда гул в ушах начинает стихать, он различает пока ещё достаточно далёкий шум. Вряд ли его закинули слишком далеко хоть от какой-нибудь дороги. Вроде как на это не любят тратить много времени. Ну... Он на это надеется.       Однако, шум, который он первоначально принимает за возможный транспортный гул, начинает слышаться вроде бы как ближе.       И ближе.       И ближе.       Ему не удаётся различить от кого или от чего столько шума — пока ещё слишком далеко. Или слишком быстро. Мысль внезапно возникает практически перед глазами. Кто-то очень быстрый гонится за кем-то не уступающим ему по скорости. И в какой-то момент Рави слышит тонкий взвизг. Очень похожий на собачий. Очень. Но не он.       Вот. Чёрт.       Он спешно осматривается вокруг, на этот раз более внимательно. Ему нужно хоть что-нибудь, что можно взять в руки. Что можно использовать. Рави всё ещё не удаётся определить на слух количество приближающихся, но в одном он точно уверен — один из них оборотень в волчьей форме.       В паре метров справа от себя он наконец замечает какую-то не то оглоблю, не то старую толстую отвалившуюся ветку. Рави бросается к ней, всё отчётливей слыша приближение бегущих. Хватает, вскидывая вместе с ней ворох перепрелой прошлогодней листвы.       Прищуривается. Пытаясь наконец визуализировать, где находятся источники шума. Но в сумерках различает лишь быстродвижущиеся чёрные тени, размазанные из-за скорости. Только одна высокая и тонкая, вторая — раза в два ниже. Перемещающие зигзагами тени направляются аккурат в его сторону.       И мысленно начинает отсчитывать секунды.       Шесть...       Пять...       Четыре...       Три...       Дв... Сейчас!       Отдача оказывается настолько сильной, что на несколько мгновений Рави теряет связь с реальностью, делая непроизвольно несколько шагов назад, а его руки обвисают плетьми по бокам, теряя чувствительность по всей своей длине. Звуки доходят с какой-то задержкой. Слышит звук разбивающего дерева и влажный треск почти одновременно. Удар тела о ствол дерева, и ... Кажется, перелом шеи. И щепки оседают самыми последними.       Волк останавливается через несколько длинных скачков. Рави не двигается, щурясь рассматривая животное. Он видит поблёскивающую влажную шерсть на боку. Ходящие ходуном бока. Хриплый свист вырывающегося из пасти воздуха. И запах. Доходящий до его носа приторный запах железа.       Рави наконец удаётся разглядеть волка достаточно, чтобы узнать его.       Кай!       — Кай! — прорываясь сквозь онемение, Рави бросается вперёд, но к его удивлению волк не только не среагировал на имя, но ещё и ощерился, показывая клыки. Не узнал?! И только сейчас он натыкается на взгляд. Почти безумный. Загнаный. Животный.       Но верить ему не хочется.       Не собирается он ему верить.       Этому взгляду.       И продолжает звать и идти вперёд.       Но волк продолжает рычать тем сильнее, чем ближе подходит Рави. И наконец бросается, наверняка целясь в горло. Но сил у него почти не остаётся, и он соскальзывает, вцепляясь пастью в руку.       Рёв боли.       Волк продолжает сползать, разрывая одежду и руку.       Рави кажется, что ещё немного и челюсти начнут дробить ему кость. Сквозь собственный вой и поток слёз, он прижимает животное к себе, едва-едва ощущая, что его собственные ладони покрываются чем-то липким и вязким.       Ему страшно. По-настоящему страшно. И пиздецки больно.       Но он продолжает прижимать к себе Кая. Продолжает звать его.       На что-то надеясь.       — Чонин, пожалуйста, Чонин, — слёзы, скулёж, собственный рык, — Чонинчонинчонин...       Кай. Пожалуйста. Кай. Кай... КАЙ!       И когда ему уже почти слышится хруст собственных костей, хватка на руке резко ослабевает.       ***       Кай возвращается в собственное тело рывками.       Он почти не помнил — какого это, когда твой собственный зверь выходит из-под контроля. Он почти забыл. Тело волка как будто противится его возвращению. Зверь противится его возвращению, но что-то упорно тянет его назад. И это происходит не так, как происходило когда-то очень давно однажды. Единственный раз, когда ему помогал вернуться Сухо.       Первым возвращается слух — он слышит чей-то скулёж и почти-плач. Человек. Вторым возвращается ощущение собственного тела — он чувствует, что его челюсти на чём-то сжаты. Он чувствует в пасти такой желанный для зверя вкус крови.       Затем возвращается зрение.       А за ним и ледяной ужас. Потому что узнавание.       А в голову наконец врывается непрерывно произносимое таким родным голосом его собственное имя.       Рави!       Кай едва ли мог отскочить от раненного — его всё ещё прижимают, пускай и одной рукой, но сил в которой вполне на это хватает, а вот лично его сил едва ли хватает на то, чтобы разжать челюсти. Кай скулит и жалобно смотрит — даже через дымку в голове от возвращения он с отчаянием понимает, что не сможет перекинуться. И сейчас уже нет повода, но внутренности всё равно сжимает потусторонний страх так и застрять в волчьем теле навсегда. И ещё меньше хочется думать о том, что же в действительности помогло вернуться в себя, загнать собственного зверь внутрь. Но кровь в пасти — как неоспоримый факт.       Рави стонет, ощущая освобождение от клыков, наверняка было бы неплохо показать врачу. Или что-то типа того.       Он треплет здоровой рукой шею поскуливающего зверя, но немного дрогнувший голос всё же выдаёт его состояние, его сомнения.       — Если я всё-таки покроюсь шерстью, то ты должен будешь взять на себя ответственность.       Каю хочется смеяться и плакать одновременно, но конечно же у него ничего не выходит, только какой-то кашляющий звук, потому что та бессмыслица, которую нёс сейчас Рави, была самым большим суеверием из всех, что окружали оборотней. Взгляд Кая раз за разом продолжает возвращаться к кровоточащей ране на руке, которую он же и нанёс. Ему так сильно хочется зализать её, но он знает, что в этом нет никакого смысла. И всё же он тянется к нижнему краю, чтобы почти невесомо прикоснуться к ней языком — этого оказывается достаточно, чтобы Рави зашипел и отдёрнулся с едва заметным недовольством.       — Не стоит, — он наконец поднимается на ноги, пристально разглядывая зверя, — ты не можешь перекинуться, да? — Кай отрицательно машет головой. — Впрочем, так даже лучше. Думаю, не стоит светить голой задницей в такое время, да и ещё и неизвестно где.       Волк фыркает, а Рави продолжает осматриваться, пытаясь хоть как-то определить собственное местонахождение, но не преуспевает, и выражая по этому поводу неловкость буквально всем своим видом.       — Кай… тут такое дело… Я понятия не имею, где именно мы находимся...       Если бы была такая возможность, то наверняка морда зверя вытянулась бы в удивлении. Видимо что-то такое Рави и прочитал в чужих глазах, потому что продолжил уже с изрядной долей раздражения:       — Нет, ну ты же явно не можешь думать, что я тут специально прогуливался, ожидая твоего настолько эффектного появления?..       Конечно же нет, придурок.       В голове у Кая пробегает много мыслей. Но на самом деле ему хочется сказать, что надо бы убираться отсюда и поскорей, и что он знает чёртову дорогу назад. И Кай уже почти готов к тому, чтобы потянуть Рави за штанину за собой, однако именно это мгновение Вожак выбирает для того, чтобы буквально с ноги ворваться в его голову. Кай не успевает ни ответить, ни прочувствовать до конца чужую ярость — Сухо пропадает так же неожиданно как и появляется.       Рави не замечает остекленевший на несколько мгновений взгляд волка и вздрагивает, когда Кай осторожно, но всё цепляет его за штанину зубами, пытаясь тянуть за собой.       — О! Так ты знаешь дорогу…       И волк медленно потрусил к выходу. Рави ничего не стоит подстроиться под темп, потому что если не считать руки, то его состояние было вполне себе бодрым.       Их подбирает на машине Чен у входа в парк. Он присвистывает, глядя на руку Рави, и в категорически-приказном тоне объявляет, что тот едет с ним, не то чтобы Рави собирался упираться рогом и отказываться.       Поездка оказывается короткой.       Едва только Чен притормаживает у дома, как из подъезда вылетает бледный почти до синевы Сухо, и в несколько совершенно диких для человека прыжков оказывается у машины, чтобы на руках забрать оттуда Кая и унести его. Чен успевает только коротко выругаться и следом протяжно вздохнуть, заканчивая припарковывать машину.        ***       Рави приходится расстаться с разодранной курткой, разодрав, а точнее, разрезав её окончательно, чтобы освободить руку для лечения. Чен ни о чём не спрашивает, тщательно обрабатывая рану, а Рави старается не скулить, потому что стойкость стойкостью, а спирт спиртом.       — Чен, знаешь… Я хотел бы…       — Если ты действительно собираешься спрашивать о том о чём собираешься, — едва растягивая слова и уже накладывая плотную повязку на рану, медленно сказал Чен, — то могу тебя уверить, что ничего с тобой не произойдёт. Человек останется человеком. Что бы ни произошло.       Закрепив держатели на конце бинта Чен удовлетворённо хмыкнул.       — Ну вот и отлично. Рави-я, естественно я ни на чём не настаиваю, но всё же мне хотелось бы чтобы ты провёл эту ночь здесь. У меня нет сомнений в мастерстве Лео-я, но, — Чен неопределённо пошевелил пальцами, — я в некотором роде ответственен за … это, — он кивает на забинтованную руку.       — Я могу воспользоваться твоим телефоном?       — Без проблем, — он хлопает себя по карманам, — найти бы только…       Чен машинально собирает аптечку, попутно вертя головой по сторонам, стараясь найти искомое. Он замечает отблеск стекла в довольно неожиданном месте — на кресле-мешке недалеко от окна, о чём и оповещает своего гостя.       Чтобы поговорить, Рави уходит в прихожую.       Когда он возвращается, Чен уже полностью ликвидирует следы перевязочного пункта в собственной гостиной.       — Рави-я, не то чтобы я хотел, чтобы ты думал обо мне как о херовом хозяине, но мне нужно уйти осмотреть Кая. Ничего, что придётся оставить тебя одного? Я не знаю, сколько времени это займёт, поэтому холодильник и телевизор в твоём полном распоряжении, как и ванная с этим вот отличным диваном.       — О, никаких проблем. Я уже взрослый мальчик.       — Рад слышать, — смешок Чена приглушили расстояние и приоткрытая дверь: всё для комфортного сна неожиданного гостя находилось в спальне, — постельное, полотенце и сменное, душ тебе не помешает, но постарайся не мочить рану, — аккуратная стопка разноцветного белья опустилась на диван, — спасибо за понимание.       Через несколько секунд хлопнула входная дверь, и Рави остался один.       Долгие размышления тут были ни к чему, поэтому он с большой мысленной благодарностью и поспешностью воспользовался щедрым душевым предложением Чена, а свежее бельё на чистое тело окончательно привели его тело в восторг. После душа Рави решает прилечь буквально на минуточку… Но когда он раскрывает глаза, фокусируясь на незаштореном окне, то оказалось, что там — непроглядная темень. Условно, конечно, потому что город и фонари. Вяло вползла мысль о том, что стоило бы просто повернуться на бок и уснуть до утра, но кое-кто был настроен решительно против — Рави начал наконец ощущать сосущий голод. Ему-таки приходится отодрать себя от манящей горизонтальной поверхности и воспользоваться гостеприимством Чена уже более развёрнуто.       В холодильнике обнаруживаются миллион разных закусок. Ну и рис, конечно же. Жареный рис — что может быть проще в условные два часа ночи?       Рави включает бубнить фоном телевизор, ставя сковороду на огонь — шкварчание не заставило себя ждать. За этими звуками он не слышит щелчка двери,а потом следующих за этим чьих-то шагов Он едва не вгоняет железные палочки для готовки в кого-то, кто неожиданно сзади обнимает и прижимается к нему.       Чужое тепло прорвалось чуть раньше, а чужой запах едва ли смог прорваться сквозь специи.       — Рави-я~~~, — куда-то в шееплечо.       Рави от души выругивается.       — Псих, — на выдохе.       Кай хихикает куда-то в шею. Рави хорошенько перемешивает свой поздний ужин, прежде чем выключить огонь, и поворачивается к оборотню. Даже сквозь пижаму Кая, рукава которой он видел, и собственную футболку Рави ощущает насколько горячо тело, которое прижимается к нему. Даже чудится лёгкая дрожь, но Рави не мог утверждать этого наверняка.       Развернувшись, он может наконец разглядеть Кая: лицо того достаточно бледное, и даже естественная смуглость не может этого скрыть, что вызывает сильное беспокойство; немного лихорадочно-больной взгляд, а ещё кожа кажется какой-то влажновато-липкой; и конечно же — жар, от Кая веяло как от раскалённой печи. Рави осторожно проводит ладонями по лицу — действительно ощущая липкость и лёгкую влажность.       — Какого чёрта ты пришёл, тебя же лихорадит?! Чен знает? А Сухо? Тебя же оттаскают как щенка… Ну что ты смеёшься?!       Кай утыкается Рави в плечо, неудобно скрючившись.       — Слишком много вопросов, — невнятное гудение.       — Ну я же серьёзно, — бас Рави грустнеет, — тебя лихорадит, а ты шастаешь по чужим квартирам…       — Я пытался уснуть, но не смог, наверное так…       Ладони Рави спускаются от горящего лица к пышущей жаром спине, осторожно поглаживая.       — Могу предложить полуночный ужин. И у Чена кажется есть свободная кровать — диван, увы, занят исключительно мной.       — И делиться ты им конечно же не намерен? — игривые нотки.       Вместо ответа Рави шлёпает того, наконец разрывая объятия, чтобы всё же поужинать. Из холодильника они прихватывают по банке пива, направляясь в зал к бубнящему телевизору с тарелками в руках, чтобы с комфортом расположиться на диване (и насорить, конечно же).       Пиво действует на ослабевший организм Кая более сокрушительно, чем тот рассчитывает. Он отставляет тарелку на журнальный столик, чтобы целиком облокотиться на жующего Рави, от чего тот издаёт гудяще-недовольный звук. Кай только расслабленно улыбается, а его веки как будто опускаются сами по себе. Неподконтрольно.       Приходит он в себя, почувствовав как его куда-то укладывают. Вокруг достаточно темно, чтобы едва ли различить силует несущего. Происходящее фиксируется заторможенным сознанием словно с какой-то задержкой — он чувствует как из-под спины и коленей выскальзывают руки, как хлынувший воздух предваряет почти накинулось сверху что-то...       Ах, нет!       Кай старается как можно скорее перехватить уходящую фигуру, но едва-едва успевает зацепить самый кончик футболки.       — Не уходи, — очень тихо, хрипло.       — О, ты проснулся, — Рави, повинуясь едва-едва тянущим его пальцам, опускается рядом, машинально прикладывая собственную ладонь к чужому лбу, конечно же не замечая никаких изменений, — я надеялся, что ты проспишь до утра, тебе это сейчас необходимо… — Ладонь скользит выше, ероша оказавшиеся влажными волосы.       Кай продолжает тянуть.       Рави, явно собираясь сказать что-то другое, но передумывая, только вздыхает и наклоняется ближе.       — Эй, у нас же не получится просто полежать рядом до утра…       Пальцы Кая перебираются от нижнего края футболки почти к горловине, сминая ткань.       — Не получится…       — Кай, тебе же надо отдохнуть, твоё тело… — Рави не дают закончить раздражённое шипение “заткнись уже” и рывок за ткань, от чего его губы впечатываются в пылающие губы Кая.       Поцелуй оказывается влажным и очень горячим. Тысячи маленьких зарядов рванули по коже головы Рави, концентрируясь где-то на затылке, заставляя его буквально онеметь.       Влажно. Жарко. Переплетение языков. И гортанный стон Кая.       Тумана в голове Рави нет, но удовольствие заставляет его сознание буквально раздвоиться — он всё ощущает, но и почти видит себя со стороны. Его рука добирается до пижамной рубашки — расстёгивая, освобождая.       Поцелуями-укусами вниз. По горлу. Ключицам. К освобождённому от ненужной ткани торсу.       Кай выгибается. Его пальцы хотели бы сжать простынь под ним сильнее, но не хватает сил. И он беспомощно стонет, когда поцелуи и ласки Рави опускаются к границе пижамных штанов. И едва не взвизгивает, когда тот, стянув край, засасывает кожу у тазовой косточки — щекотно, больно и канонада из неразбираемых молниевых разрядов.       Рави стягивает штаны, неаккуратно сбрасывая их куда-то на пол возле кровати.       Практически полностью обнажённый Кай вздрагивает - его коже окружающий воздух кажется отвратительно холодным. Но неприятные ощущения практически пропадают, когда он ощущает язык Рави на своём члене. Тот ласкает по всей длине, дразнящими прикосновениями едва задевая головку, заставляя бёдра Кая рефлекторно дёргаться вперёд и заставляя каждый раз резко и коротко вдыхать воздух.       Долго пытки Каю не выдержать. И он ловит ладонью затылок Рави, заставляя прекратить “истязание”.       И стонет, едва контролируя собственную громкость, когда его член оказывается во влажной тесноте рта.       Ласки языка. Ритмичные помогающие движения сжатых вокруг пальцев по мокрому от чужой слюны стволу. Надолго Кая не хватает. Он кончает на выдохе с каким-то почти плачущим скулежом. Выгнувшееся в этот момент в спине тело бессильно падает обратно на кровать. Эйфория заставляет его ощущать себя буквально воздушным шаром. Очень огромным.       Рави вытирает вытекшую сперму с живота Кая краем простыни — больше под рукой ничего нет.       Он слышит, как успокаивается дыхание оборотня, но затем тот начинает едва-едва копошиться, пока не раздаётся характерное фольгированное шуршание. И в него прилетают два квадратика, чуть не задевая лицо острыми углами — презерватив и смазка.       Удивлённо-гудящее “О!” Рави и едва уловимо-смущённый смешок Кая раздаются почти одновременно.       Квадратик, в котором под пальцами перебегает субстанция, Рави надрывает первым, выдавливая густоватый гель на пальцы, размазывая и разогревая, прежде чем прикоснуться к Каю. Свободной рукой он заставляет оборотня раздвинуть ноги как можно шире.       Растяжка заставляет Кая вдыхать воздух сквозь зубы, шипеть и иногда поскуливать — больно, обжигающе и искорки наслаждения. А потом его ноги в буквальном смысле Рави закидывает себе на плечи. Расслабленность мышц после первого оргазма и растяжка вкупе со смазкой и презервативом весьма облегчают проникновение.       Рави пытается сдерживаться, не забывать про осторожность, но обжигающая теснота тела Кая едва ли способствует сохранению хоть какого-то рассудка. Но Кай не против смены темпа, показывая это движением собственного тела.       Их стоны смешиваются.       Почти одинаково низкие.       Рави слишком возбуждён, чтобы выдержать длительное время.       Оргазм накрывает его с головой, лишая на несколько мгновений слуха и взрывая под веками миниатюрные солнца. Он делает ещё несколько движений внутри, прежде чем окончательно покинуть тело Кая. И помочь ему дойти до конца.       И портят простыню Чена окончательно.       Презерватив, снятый и завязанный узлом, летит куда-то в сторону валяющихся пижамных штанов.       Рави наконец-то ложится рядом, позволяя Кая оплести его конечностями. Они оба ощущают влажность и липкость чужого и собственного тела, но сил на душ определённо не остаётся.       А утром им наверняка влетит от Чена.