***
Про телефон, оставленный за хлебницей, Бэкхён вспомнил только утром, когда Чанмин уткнулся ему носом в шею и потихоньку начал просыпаться. Тогда Чанёль зашёл в детскую и, презрительно хмыкнув, положил разряженный телефон на детский столик. Бэкхён благодарил всех богов мира, что телефон разрядился до того, как его нашли. — Малыш, просыпайся, — нежным шёпотом произнёс Бэкхён, сев на край кроватки и аккуратно гладя маленького омегу по плечу. — Начался новый день. Чанмин что-то пробурчал и, отвернувшись к стенке, продолжил спать. Посадив маленького омегу на коленки, Бэкхён, стараясь не обращать внимания на голые ноги, показывающиеся из-под подола халата, стал гладить сына по макушке. Чанмин всё ещё дремал, и Бэкхён мог подумать о том, что же происходит в их семье, что происходит с ним самим? Его сердце замирало от мысли о том, что же могло с ним случиться вчера, когда он решил последовать совету психолога и спровоцировать своего мужа. Если бы тогда на кухню не влетел Чанмин, Чанёль бы не смог сдержать тех демонов, которые бушевали на дне его чёрных зрачков. Иногда Бэкхён думал, что муж мог легко его убить, если бы в своё время он не родил ему горячо любимого сына. Решив, что вполне может дать Чанмину ещё пятнадцать минут на сон, Бэкхён положил его обратно в кроватку и укрыл одеялом до ног. Выйдя из детской, он только закрыл дверь и уже хотел запахнуть полы халата, как его схватили за горло и прижали к стенке совсем рядом с дверью в детскую. Чанёль надавливал пальцами на старые синяки и вёл носом, как голодный, опасный хищник. Бэкхён молчал, крепко зажмурившись, даже когда муж отпустил его горло и принялся шарить руками по его телу, отодвигая края халата. Чанёль молчал, а Бэкхён задыхался от усилившегося запаха базилика, исходящего от него. Его яблоко рядом с базиликом Чанёля становилось кислым и несъедобным. Обычно Чанёль морщил нос, когда они ложились в одну постель, но во время гона ему было наплевать — лишь бы протолкнуться в тело, которое всегда разрешало, боялось. — Молчи, — предупредил Чанёль, многозначительно скосив глаза на дверь, но Бэкхён даже не собирался подавать признаков жизни. Опустив руки вниз и задохнувшись от новой волны возбуждения, охватившего его, Чанёль прижался к тёплому телу Бэкхёна и смял его правое полупопие, с удовольствием наблюдая за тем, как муж поджимает губы и всё так же стоит, не открывая глаза. — Какие планы на день? — шепнул в чужое ухо Чанёль, и этот шёпот оказался для него последним выстрелом — Бэкхён глухо простонал и осел на пол, присев на свои согнутые ноги. Чанёль снова повёл носом и усмехнулся — течка у Бэкхёна только началась. Но, то ли из-за дурного характера, то ли из-за своих каких-то мыслей, он ушёл в другую комнату и решил Бэкхёна не трогать, хотя ему самому нужна была разрядка. Смотря вслед уходящему мужу, Бэкхён стыдливо опустил глаза в пол и, наткнувшись взглядом на стоящий колом член, униженно заскулил, касаясь розовой головки.***
— Отец правда отпустил нас погулять? — обрадовался Чанмин, поправляя сползшую на лоб синюю шапку — вечером становилось прохладнее. — Да, нам как раз нужно в магазин, — улыбнулся Бэкхён, накидывая на плечи вязаный шарф. Он старался не думать о том, что Чанёль сейчас сидел за стенкой и ждал, когда они уйдут, чтобы включить какой-нибудь порно-ролик и избавиться от «проблемы», которая могла возникнуть только у альфы в период гона. Подпускать к себе Бэкхёна он не спешил. Чанёль, он уверен, так наказывал его — во время течки омегам лучше вообще не выходить на улицу. Чанёль заставлял дрожать от страха в ожидании нападения. Но Бэкхён не был напуган — сейчас он пойдёт к супермаркету, там их встретит Ифань, а потом они вместе зайдут в аптеку и купят подавители. — Ну, ты готов? — специально громко спросил у сына Бэкхён. — Ага! — ответил Чанмин, вскинув вверх руки в меховых перчатках. Бэкхён заметил, как сын, уже в подъезде, начал принюхиваться — точно так же, как делал это обычно Чанёль: он поднимал крылья носа и вздёргивал подбородок. — Пап, а почему так пахнет печёными яблоками? — спросил Чанмин, зайдя в лифт и невинно похлопав длинными чёрными ресничками. Бэкхён знал, что этот вопрос прозвучит — в их квартире, где все ароматы смешивались, маленькому омеге было трудно угадать какой-то один. Но в подъезде, пропахшем бетоном и сыростью, один-единственный резкий аромат было угадать несложно. — Почему именно печёными? — спросил Бэкхён, нажав на кнопку лифта. — Отец что-то сделал с тобой? Пахнет использованным яблоком. Словно его слишком долго держали в духовке и даже не полили сиропом. — А ты любишь печёные яблоки? — Фе, — скривился малыш, тут же забыв об их разговоре, как только створки лифта открылись. Он тут же бросился спускаться по ступенькам и толкнул подъездную дверь, чтобы броситься в сторону детской площадки. Бэкхён постоял на этаже несколько секунд, прежде чем спуститься на площадку вслед за сыном. Он присел на лавку и сильнее закутался в своё пальто, чувствуя себя так хоть немного в безопасности. Чанмин был в чём-то прав. И, хоть Чанёль сделал с ним достаточно, чтобы Бэкхён начал его ненавидеть, он этого не делал. Потому что Чанёль оказался первым альфой в его жизни, который был с ним нежен — хотя бы в самом начале. Пусть потом он переменился, стал совсем другим человеком, но Бэкхён был благодарен ему за то, что позволил почувствовать себя не таким ничтожеством, какое он есть на самом деле. В который раз Бэкхён убеждал себя, что живёт только ради сына, только ради его благополучия. Он был готов хоть тысячу раз стерпеть побои, был готов молчать и улыбаться, когда хотелось кричать и плакать, — лишь бы Чанмин не вырос омегой, который боится отношений, который будет бояться любого прикосновения, как теперь боится Бэкхён. В кармане зажужжал телефон, и омега поспешил достать его — сразу открылся мессенджер. Ифань уже ждал их в назначенном месте. — Чанмин! — окликнул сына Бэкхён, но тот не услышал — продолжил ходить по деревянному мостику над «пропастью». Бэкхён подошёл ближе. — Малыш, пошли, нам нужно в супермаркет, а то отец будет ругаться. Прекратив заливаться хохотом, Чанмин позволил взять себя под руки и поставить на холодный песок, которым было усыпано всё пространство детской площадки. — Пап, у тебя же течка? — Да, милый, — не скрыл Бэкхён, твёрдо уверенный, что увиливать от прямых вопросов было бесполезно. Конечно, он не расскажет пятилетнему ребенку о половом воспитании — нет, он однозначно сделает это лет через семь-восемь, но сейчас время ещё не пришло. — Сонхва говорил, что, когда у омег начинается течка, то они должны сидеть дома, — будничным тоном сказал Чанмин, который явно не был осведомлён о периоде течки должным образом, но был в этом вопросе заинтересован. Бэкхён не смог взглянуть на сына — он поджал губы и упёрся взглядом в асфальт, точно думая о том, что больше никогда не позволит сыну видеться с этим маленьким альфой. — Да, это сложно, — только и смог ответить он. — У меня тоже будет течка? — с восторгом спросил Чанмин, когда они уже подходили к супермаркету. — Да, но ещё нескоро. Поверь, ты ещё успеешь нахвататься проблем из-за этой особенности омежьего организма. — Вот скорей бы! — невпопад воскликнул Чанмин, пропустив мимо ушей добрую половину того, что сказал ему папа. Ифань стоял прямо перед входом в магазин. Он то поднимал, то опускал голову, пытаясь разглядеть огромное здание, расположившееся посреди спального района. — Привет, Бэкхён, — поздоровался он и приветливо улыбнулся маленькому омеге. — А ты, должно быть, Чанмин? — Здравствуйте, — маленький омега прижался к папину боку и, надувшись и нахмурив брови, смотрел на высокого дядю. — Привет, — кивнул Бэкхён, с трудом позволив себе обращаться так к едва знакомому человеку. — Познакомься, это Ву Ифань — он бета, будет теперь часто ходить с нами. Чанмин немного расслабился, чувствуя спокойствие старшего омеги, но глядел всё равно настороженно. — Не знал, что в таких местах могут быть такие огромные магазины, — неуклюже перевёл тему Ифань, снова посмотрев куда-то вверх. — Это очень удобно, — заметил Бэкхён. — Нам нужно сначала в аптеку — у меня течка, не хочу доставить трудности альфам, проходящим мимо. Ифань кивнул, пропуская омег вперёд, а сам двигаясь за ними приветливой тенью. Бэкхён не заметил, как тот опасно сглотнул, а зрачки стали больше. — Папа пахнет яблоками, — тихо заметил Чанмин. — А ты любишь яблоки? — улыбнулся ему в ответ Ифань, точно радуясь, что ребёнок сам начал идти на контакт. Они уже зашли в здание, и Бэкхён перебирал изящными пальцами апельсины в коробках. — Обожаю!***
Чанмин рванул с места сразу же, как только на горизонте появилась детская площадка. Огрызок яблока из его рук выскользнул, но маленький омега этого даже не заметил. Бэкхён улыбнулся, наблюдая за сыном, и поднял огрызок за плодоножку, тут же выбросив его в ближайшую урну. — Минхо сказал мне, что у тебя могли быть неприятности, — тихо начал Ифань, поставив тяжёлые пакеты с продуктами на лавку. Бэкхён рядом с ним расслабился и задышал полной грудью — если в начале прогулки он постоянно хмурился и ходил задумчивым, то сейчас он даже улыбался. Ифань надеялся, что причиной тому был не только его сын. Они вместе сели на лавочку. — Да, это так, — кивнул Бэкхён, уперевшись ладонями о лавочку по обе стороны от своих бёдер. — Но я готов сделать что угодно, чтобы прекратить этот кошмар. Чтобы я был спокоен за Чанмина, я сам должен измениться. Бэкхён не заметил, но в глазах Ифаня мелькнуло беспокойство. Он быстро задавил его, чтобы Бэкхён не подумал, что он боится, чтобы не усомнился в том, что он способен быть полезным, что он сможет защитить. И серьёзно произнёс: — Я вчера весь день сидел на трубке, всё пытался выпросить у Чондэ твой адрес, но он не давал. — Зачем тебе мой адрес? — нахмурился Бэкхён. — Мне нужно быть готовым приехать в любой момент. — Что-то ты слишком сильно переживаешь обо мне, тебе не кажется? — резко отсёк Бэкхён, сложив руки на груди и поёжившись — под пальто пробрался холодный ветер. — Мы знакомы ровно сутки. — Это моя работа. Если я потеряю клиента… — Ладно, прости, — горько улыбнулся Бэкхён, поворачиваясь к Ифаню лицом. — И не переживай, — заверил он. — Пока с Чанмином всё хорошо, я буду жить. Поэтому охранять его должно быть у тебя в приоритете. Ифань кивнул, и они посидели так ещё немного, пока ветер не начал усиливаться. Подхватив пакеты с продуктами, Ифань довёл омег до подъездной двери и там попрощался. — Мы же ещё созвонимся? — спросил Ифань, почувствовав себя зелёным школьником в этот момент. Бэкхён, придерживающий дверь ногой и держащий два тяжёлых пакета в руках, посмотрел на Ифаня, как на душевнобольного. Но, прокашлявшись, он мысленно отругал себя и всё же ответил: — Ты можешь писать мне в любое время. — Это, вообще-то, было одним из моих условий, — улыбнулся Ифань. Бэкхён отзеркалил его улыбку, но она всё равно получилась равнодушной. — Спасибо тебе. До скорого. И дверь закрылась. Ифань смотрел на железную дверь, за которой скрылся его истинный. Этот омега добровольно шёл в клетку к опасному хищнику, и Ифань едва себя сдерживал, чтобы не забрать Бэкхёна с собой. Ему хотелось познакомить его с жизнью, в которой не будет страданий и боли. С жизнью, в которой его будут любить. Но Бэкхён словно не замечал его. Конечно, для него Ифань был всего-лишь бетой. Без запаха и без цвета. Охваченный каким-то непонятным раздражением, Ифань пошёл в сторону автобусной остановки, по пути набирая выученный наизусть номер. — Страдальцам привет, — хихикнул Чондэ на другом конце трубки. — Как твой первый рабочий день с господином Паком? — Чувствую себя использованным, — признался Ифань, выбрав более длинную дорогу, усыпанную галькой. — Всё ужасно? — Он даже не обращает на меня внимания. — А ты чего ждал? — фыркнул Чондэ, шурша каким-то пакетом. — Это вообще чудо, если он не почувствовал твой запах с этим дурацким шрамом. — Ничего он не дурацкий, — насупился Ифань, толкнув носом кроссовок камешек. — Как ты вообще попёрся на выезд, если у тебя гон? — спросил Чондэ, хрустя печеньем. — Куртка хорошая, — буркнул Ифань. — Чангюн дал мне спрей, помнишь? Чондэ некоторое время молчал, запивая печенье наверняка остывшем чаем, а потом очень серьёзно произнёс: — Твой шрам… Нахрена ты его делал? Ифань нахмурился, припоминая, как это должно относиться к их разговору, но всё-таки ответил: — Мои родители истинные, — произнёс он таким тоном, словно Чондэ был двоечником, которому в сотый раз объясняли одну и ту же тему, — естественно, что я тоже хочу счастья. — Не-а, — отрезал Чондэ. — С Бэкхёном ты не будешь счастлив. Я уже говорил — он искалеченный жизнью и на тебя даже не посмотрит.***
Чанёль был очень зол. Когда Бэкхён вошёл в спальню, он смерил его презрительным взглядом. Не отводил его даже тогда, когда Бэкхён переодевался и ложился в кровать, укрываясь тёплым одеялом. Бэкхён принял подавители, это чувствовалось. Запах лекарств, какой-то отталкивающий и мерзкий, быстро разошёлся по всей комнате, и Чанёль не выдержал — резко встал с кровати и открыл нараспашку окно, впуская в помещение холодный октябрьский воздух. Бэкхён покрылся мелкими мурашками и натянул одеяло до подбородка, чтобы стать ещё более незаметным для мужа. — Мы вчера так и не поговорили толком, — заметил Чанёль, вскрывая пачку сигарет, лежащую на полке возле подоконника. — Куда вы ходили вчера? — с нажимом спросил он, давая понять, что от ответа увильнуть не получится. — Это там тебе предложили развестись со мной? Он закурил, а Бэкхён едва держал себя, чтобы не расплакаться — его лицо уродливо скривилось в попытке сдержать судороги и рыдания. — Молчишь… — с усмешкой произнёс Чанёль, выбросив не до конца выкуренную сигарету в окно и закрывая одну его сторону. — Брату ты своему наверняка всё рассказываешь. — Нет, я… — Не ври мне, — осадил его Чанёль, — неблагодарная тварь. Живёшь за мой счёт, не работаешь. Твою тупую семейку приходится терпеть. Бэкхён крепко зажмурился, как сегодня утром, в коридоре. Он лежал к Чанёлю спиной, но чувствовал, как кровать с другой стороны прогнулась под весом чужого тела, а шёпот стал ближе. — Когда же ты поймёшь, что никуда не денешься от меня, сука? — произнёс Чанёль совсем близко, в нескольких сантиметрах от дрожащего омеги. Его слова были пропитаны всей ненавистью, которую он испытывал по отношению к нему и всех, кого Бэкхён так любил. — Мне даже дотрагиваться до тебя противно. В разрез своим словам, Чанёль приспустил серые домашние штаны с ягодиц мужа вместе с трусами, и, пользуясь тем, что, благодаря гону, его член выделял достаточно смазки, протиснулся между предусмотрительно расслабленных ягодиц. Бэкхён старался лежать тихо, но Чанёль толкался в его тело так резко и с размахом, что с каждым толчком он мог только ойкать и ахать. Комнату наполнил аромат базилика, но, когда Бэкхён закрывал глаза, удавалось представить, что в носу стоит сладкий запах диких ягод. И от этого становилось значительно легче.