Дурь с привкусом твоей любви

      Сидеть в каком-то старом, задрипанном номере трёхзвёздочного отеля, изредка перекидываться бессмысленными фразами, делить на двоих кровать, косяк и смысл жизни — вот, что охуенно атмосферно. «И романтично, наверное,» — думает Рома, с тоской глядя в усталые мироновские глаза. Любовь, она такая  — хочешь не хочешь, а выест тебя изнутри, пока всё-таки не найдёшь в себе силы забыть. А забыть, сука, никак не получится, вот в чем смысл игры.       И Локи послушно играет, глотая стекло вёдрами и радостно виляя перед своим палачом хвостиком, как послушная псина. «Хороший мальчик, хороший…»       Рома очень удобный. Мирон ведь и не знает, как больно он делает своему другу, которого таскает за собой по пятам, то упиваясь вдрызг, то находя в себе силы после этого ещё и утащить за собой какую-нибудь мадам. А Рома всё молчит, сидя в ногах и тихо, почти неслышно скулит.       А теперь Мирон берет его в свой недельный «запой», и они уже который день сидят в этой маленькой комнатке, слушают музло, жрут что попало и бухают, бухают и бухают.       Траву Окси приносит день на четвёртый, когда выходит ненадолго в вестибюль, оставляя свою «псину» «сторожить дом». Минут через пять возвращается с маленьким измятым пакетиком, в котором Локи без труда узнает знакомые очертания. Мирон молча смотрит, предлагая, а Рома слишком робок, чтобы отказывать.       Косяк всего один, и они скуривают его на двоих. «Знаешь, что такое цыганский поцелуй?». Рома знает.       Окси затягивается, блаженно закатывая глаза и почти сразу поворачивается к Локи, беря его одной рукой за подбородок крепко и выдыхая в приоткрытые губы сладко пахнущий густой дым. Рома так же сладко вздрагивает от болезненного ощущения желанных губ так близко к своим и послушно вдыхает, позволяя дури проникнуть к его лёгкие и захватить разум.       Миро докуривает в один присест и врывается в рот несколькими грубыми движениями, сминая чужие губы и проталкиваясь языком внутрь. Локи и не собирается сопротивляться, удивлённо поскуливая и хватаясь за руки и рубашку мужчины, то ли отталкивая, то ли, наоборот, притягивая ближе.       — Хороший мальчик… — выдыхает Мирон Роме на ухо, тут же впиваясь укусом в его шею, и его покорный щеночек вздрагивает в его руках, закрывая глаза. На самом деле хочется кричать, кричать так, чтобы на улице было слышно, и кто-нибудь обязательно бы вызвал полицию. «Здравствуйте, меня здесь пытается трахнуть Оксимирон, и, знаете, я чертовски за».       Локи пытается отвечать на этот внезапный и, наверняка, дурной порыв, о котором Мирон точно пожалеет уже завтра, но не успевает и постоянно сбивает ритм, из-за чего распаляет мужчину ещё больше. В конце-концов он решает просто поддаваться, не влезать в эту безумную игру, и хозяин его маленькой хрупкой души одобрительно хмыкает. И он всё продолжает собирать своими жёсткими губами с терпким вкусом алкоголя видимые лишь одному ему следы на роминой коже.       Кажется, будто Худякова уже и не волнует то, как сильно ухудшатся их отношения после того, что сейчас случится. Кажется, будто он совершенно не прочь отдаться этой волне и в ней же захлебнуться, не в силах оказать достойное сопротивление этой пьяной страсти. Но он все равно спокоен. Разве не этого он ждал?       Ему не больно, дурь заглушает все физические ощущения. Зато эмоции с чувствами выходят на первый план, и Рома задыхается от восторга, неверия и ужаса, впиваясь коротко остриженными ногтями в чужую крепкую спину. Ему снова хочется кричать, но парень лишь ожесточенно кусает губы, пытаясь сдержать необдуманный глупый порыв, и иногда поскуливает.       Он поднимает взгляд вверх и видит перед собой те глаза, в которые влюбился — голубые и чистые, скрывающие в себе какую-то тёмную тайну. Зачем думать о завтра, если можно просто смотреть на них и восторгаться своему счастью…