Вакханалия в законе

Чуя обожал свою работу. Наверное, он так мать свою не любил как то место, куда он летел на крыльях вселенской любви уже седьмой год подряд. Взрывной по характеру, безбашенный, любящий гульнуть, бухнуть, повеселиться и разнести парочку районов, Чуя, рядом с детьми, которые приходили к нему на прием, становился ласковым белым и пушистым котиком, который чуть ли не мурлыкал от удовольствия, общаясь с очередным беззубым карапузом. Он кайфовал, слушая различные истории о готовке печений с мамой или противным мальчиком из детского садика. Накахара был счастлив и прямо-таки светился изнутри, ровно до того момента, пока не встречался в коридоре со своим личным ходячим кошмаром. Многие пришедшие на прием бы восприняли его как одного из пациентов данной больницы. Может быть даже из отделения психопатических больных, что находилось в отдельном корпусе. Больные боялись и любили этого клоуна до дрожи в коленках, а сам Чуя яро ненавидел и искренне желал своему личному демону сдохнуть где-нибудь в столовой, подавившись чаем. Как назло, отделения педиатрии и диагностики находились аккурат рядом – с минимальным расстоянием в метр. Когда радостный Накахара порхал в сторону аптеки, вездесущий кудрявый сукин сын оказывался ровно в том же месте, да еще и с заготовленной новой порцией своего любимого черного юмора с щепоткой рукоприкладства в виде смачного шлепка по заднице. Но и у Чуи здесь были свои преимущества. Бинтованный ублюдок был чуть выше ростом, поэтому ему приходилось наклоняться, чтобы дотянуться до привлекательной задницы, чем и воспользовался рыжик, со всей силы ударив шатена в лоб. Их перебранки происходили каждый день как по расписанию, даже без нарушения графика. За этим наблюдала чуть ли не вся больница. Дазай Осаму работал в отделении диагностики и психодиагностики, конечно, больше специализируясь конкретно на нейро- и -патопсихологии, чем на обычном диагностировании заболеваний «из медицинской энциклопедии». Иногда он помогал бедному и замученному Ацуши, который в своем психотерапевтическом отделении просто подыхал. И вот ведь даже не поспоришь, кому лучше или хуже – замыленному и практически седому Накаджиме, что выслушивал и терапевтировал людей без отдыха по восемьдесят часов в неделю или же Акутагаве, что работал этажом выше в отделении нейрохирургии и делал по три-четыре операции в день. На третий год работы оба настолько задолбались, что даже перестали спорить. Чуя обожал Ацуши, терпел Рюноске и искренне ненавидел Дазая. И все бы ничего, если бы они виделись только на работе, так нет же. Они еще и жили рядом! Для Накахары, который мог ощущать ауру шатена за километры, два квартала – были пипец каким маленьким расстоянием. И данный факт даже бы и не раскрылся никогда, если бы однажды поздно шедший с работы рыжик не застал Дазая в полупьяном бреду на скамейке у своего дома. Первым желанием было сфоткать горе луковое на телефон, а потом шантажировать на работе, дабы добиться полного подчинения несносного кудряшки, но потом, когда подойдя немного ближе и увидев, насколько сильно лицо бинтованного опечалено и насколько грустным выглядел весь его силуэт, Накахара тут же передумал и с тяжелым вздохом потащил коллегу к себе домой, на краю сознания подмечая, что слишком уж костлявым и легким оказался его оппонент. - А эти дегенераты даже квадратик от стакана отличить не могут! – заливаясь горькими слезами, вопил Осаму по дороге, пока бедный Чуя тянул его к себе в квартиру, искренне надеясь не натолкнуться ни на кого из знакомых. – Что сложного в том, чтобы три слова запомнить?! – не унимался Дазай. Голос его перешел чуть ли не на визг, а слезной поток только усилился. Накахара даже на мгновение остановился, шокировано глядя на мужчину. Осаму, конечно, мог повыпендриваться на работе или даже всплакнуть театрально после какого-то особо невменяемого пациента, но, чтобы так…. - Они твои пациенты. Если бы у них не было проблем с теми же картинками и запоминанием, мышлением и тэдэ – они бы к тебе и не пришли, - попытался разрядить обстановку Чуя, когда они уже наконец-то переступили порог его квартиры. Осаму, видимо, на автомате, сняв обувь, уполз куда-то вглубь, горько подвывая по ходу движения. Накахара спокойно пошел за ним, не забыв поставить обувь ровно, а свою куртку повесить на крючок. - И по триста раз напоминаешь им свое имя. Они же и его не запоминают! – продолжал рыдать шатен, только уже хрипя, потому что голос успел сорвать еще на улице. Чуя мучительно вздохнул. Нейропсихологам, как и патопсихологам, психиатрам, неврологам приходилось достаточно тяжело, потому что работали они с не совсем адекватными людьми. Морально трудно говорить с человеком, который болеет паркинсоном или гентингтоном, а когда это все еще и на последней стадии…Накахара не раз видел, как Дазай просто сидит у себя в кабинете, уставившись в одну точку, и ни на что не реагирует. Еда стоит перед ним нетронутая, а кожа шатена белая, как мел. И это выглядело страшно. По-настоящему страшно. Но Осаму никогда не вел себя так, по крайней мере на людях. - А ты, пьянь подзаборная, вообще помнишь, что у твоих пациентов иногда как бы и части мозга отсутствуют? Конечно, они тебя не запоминают. Они и мать свою не вспомнят. Пытаясь добиться эффекта просветления у своего непутевого коллеги, Чуя лишь ухудшил обстановку, введя Осаму в очередную истеричную волну. Шатен уже просто ревел в голос, скрючившись клубочком на ковре и всем своим нутром мечтая залезть под диван. Тогда Накахара просто оставил свою затею с успокоением и пошел за снотворным. Да, смешивать алкоголь и таблетки – то еще дело, но в данной ситуации ничего лучше он придумать не смог. После той пьянки рыжик не видел Дазая пару дней. Проснулся он в квартире один, а в коридоре обнаружил оставленный придурком шарф и шапку. Ну, хотя бы ботинки не забыл, а то ведь и босиком уйти мог. Бывший пьяница пришел на утро среды свежим, бодрым, с очередной порцией заготовленных подколов, но с полностью усталым, грустным и немного отчаявшимся взглядом. В чем вообще дело, у Чуи не было времени выяснять, потому что началось, видимо, какая-то очередная волна заболеваний, и детей родители привозили штабелями, чуть ли не сидя в километровой очереди, дабы попасть на прием к врачу. Накахара уже через две недели такой загрузки готов был на стенку лезть. Вид больных детей его бесил и злил еще сильнее, чем проклятый кудрявый сукин сын, что, как назло, перестал разбрасывать свой позитив с черным юмором направо и налево. Он редко выходил из кабинета, почти не встречался педиатру в столовой, а Ацуши вообще как-то объявил, что Дазай вот уже третью неделю как сидит в отделении и почти не выходит, лишь под вечер выползая от пациентов. Акутагава лишь хмыкнул, а Накахара не на шутку забеспокоился. Все врачи могут быть до жопы охрененными, знающими, специалистами от бога, но даже самый крутой врач, будь он хоть кандидатом наук или лауреат Нобелевской премии, но даже он не защищен от эмоционального выгорания из-за своей работы, из-за контакта с умирающими больными, из-за непосильных нагрузок, что сваливаются на несчастных людей в белых халатах. Есть особенные линии, такие как онкология, хирургия, психиатрия, где даже вместе с устройством на работу ты подписываешь договор о прохождении сеансов психотерапии каждый год или каждые полгода, чтобы было подтверждение того, что с тобой все в порядке. Акутагава вон, уже пятый месяц принимал специальные таблетки, прописанные ему психиатром, чтобы снизить обсессии и депрессивный синдром, что в какой-то момент накрыл Рюноске настолько сильно, что пришлось его чуть ли не с того света вытаскивать. Ацуши лично работал с ним на протяжении года, направив также к их больничному психиатру – Изуми. Та расписала лечение от и до и даже отстранила от работы на месяц. Конечно, такой срок как месяц был ничтожно мал по сравнению с теми психологическими нагрузками, что приходилось переживать мужчине практически каждый день, но на больший срок его просто не пустило начальство и личная совесть. В их больнице было четыре хирурга. Каждый имел собственный уклон в специальности. Акутагава был единственным нейрохирургом, что накладывало на него определенную долю нагрузки и ответственности. Рюноске согласился на отпуск. Но вот кто бы знал, как он вел себя с главным врачом, когда отвоевывал себе вместо полугодичного отпуска «месяц с особыми условиями». Чуя еще удивлялся, че Куникида такой злой ходил все время «баталий». «Третья мировая» продолжалась недолго. В конце концов, Доппо согласился подписать «мирный договор» и отпустил коллегу восвояси. Радостный Акутагава (аж самой поплохело от такого сочетания) забрал нужные бумажки, купил билеты, взял Ацуши за шкирку и вместе с ним укатил в Европу. Тогда до Накахары наконец-то дошло, почему начальник такой злой ходил – чтобы больница на ЦЕЛЫЙ МЕСЯЦ лишилась сразу единственного, практически, нейрохирурга и главного психотерапевта – нонсенс и катастрофа, моветон в чистом виде. Для Чуи это было настоящим зрелищем. Не часто видишь, как всегда спокойного очкарика довели до распивания валерьянки в кабинете. А потом до него дошло, что теперь все работы и все бывшие пациенты Накаджимы легли на плечи бедного Дазая. Скажем честно, Куникида готов был рвать на себе волосы, когда по возвращению двух врачей из отпуска, в реанимацию попал его заведующий отделением психодиагностики. Доппо и волновался за друга и был просто в ярости из-за самой ситуации. Злился на весь мир и на себя, в частности. Не хватало людей, поэтому приходилось идти на крайние меры, которые потом выливались в болезнь самих врачей. Чуя тоже попал под раздачу из-за всей той вакханалии, что творилась в главном корпусе больницы. Ему пришлось брать на себя пациентов Дазая, которых, как оказывается, было просто овердохрена, даже Ацуши был в шоке. Акутагаву также нагрузили, мама не горюй. Никто из них без работы сверхурочно не остался, если учесть еще тот факт, что Накахара вообще не был причастен ко всей этой заварушке. Вообще, в их больнице проблемы приносил только Чуя, когда очень сильно, Осаму, если ему вдруг приспичит напортачить, поприкалываться или просто взбесить кого-то из коллег, а также иногда свою лепту во всеобщий беспорядок мог внести Накаджима на пару с Рюноске и, как вишенка на торте, часто появлялся главбух Джуничиро, который если счета не перепутал, так сожрал половину пончиков из столовой. В общем и целом, больница была нормальной, образцовой, спонсировалась государством, проводила практики, исследования, лечила больных и все в таком духе. Вот только даже в аду всегда есть те, кто пошутит над ситуацией или просто опоздает на инквизицию. И здесь происходило тоже самое. Если Ацуши не накосячит, так Осаму обязательно внесет свою лепту, доведя Накахару до нервной икоты. Акутагава придет – накостыляет всем, потом будет получать в ответку. Есано, баба-гром из скорой, не упустит шанса постебаться над всеми, даже над прибежавшим к мордобою Куникидой. И так каждую неделю, если не каждый день. Ну а как? Больные, лекарства, врачи, бумажки, протоколы, приемы – это кого хочешь достанет и до эмоционального выгорания доведет. А так, хотя бы, есть на что отвлечься. Накахара восхвалял, обожал, любил всем сердцем самых маленьких представителей Земли, но вот именно этого гребаного сукиного сына, сорванца, который даже не поздоровался, он возненавидел уже с первых пяти минут приема. Мало того, что белобрысый чмошник отобрал у него стетоскоп и обслюнявил резиновый шнур, так еще и рукой скинул все бумаги, ручки и папки, что лежали аккуратными стопками на столе Чуи. И все бы ничего, рыжик, как бы, успел привыкнуть к нервной активности и противности детей, но окончательной «изюминкой» ситуации оказалась мама коротконогого ублюдка, что на замечание маленькому пациенту начала активно кудахтать о том, что «да как вы смеете так обращаться к моему сыну!». Накахара не часто сталкивался с такими, у которых послеродовая депрессия переходила в дикую опеку и практически в собственничество. Большинство матерей были адекватными и быстро приструняли своих спиногрызов, давая врачу работать в спокойной и привычной обстановке, а тут госпожа курица решила, что ее слово главнее и вот именно ее ребенок прямо аки золотой слиток, который «нельзя трогать – только смотреть». Чую бесили такие мамаши до глубины души и убитых нервов на их успокоение, но сейчас тратить свои нервы, энергию, силы и всякое другое на какую-то мымру с ее заморышем – он не собирался. - Так, - резко перебил словесный поток Накахара, вставая со своего стула и опираясь одну рукой о стол. Так было удобнее, практичнее и даже сама поза врача говорила – «не лезь, а то убью». – Либо вы сейчас же успокаиваетесь, и я осматриваю вашего сына ТАК КАК Я ДЕЛАЮ и буду использовать СВОИ методы успокоения ВАШЕГО ребенка. Либо – вы СЕЙЧАС ЖЕ разворачиваетесь и покидаете МОЙ кабинет. Жалобу начальству можете написать в «книге жалоб» на стойке администрации. Как меня зовут – посмотрите на табличке. Я НЕ НАМЕРЕН ТЕРПЕТЬ ваши крики и оры В МОЕМ кабинете. Ну так что, каково ВАШЕ решение? - Я так понимаю, сегодня студенты попались тебе исключительно с синдромом Дауна? - Закрой хлебало. Чуя хитро ухмыльнулся и сел на край лекторского стола, отодвинув листок с программой подальше. Дазай, что в это время практически полулежал на скрипящем стуле на колёсиках, тяжело вздохнул. После четырех часов лекции и двух часов практики любой волком завоет. Осаму еще более-менее держался. Скорее всего, чисто на собственном хроническом тваризме* и патологическом упрямстве. - Какие тайны Страны Чудес сегодня узнали твои подопечные? – продолжал свой допрос рыжик. Он только недавно закончил утренний прием пациентов и теперь имел право хотя бы часик отдохнуть. - Изучали как вычислить дебилов среди рыжих дегенератов. - Оооооо. Как интересно! А на каком пациенте пример смотрели? - Да вот, я им предложил одного. В отделении педиатрии работает. Не пациент, но и на врача не сильно походит. Слишком он придурок. - И почему же не показал сегодня? - Да как-то лень было идти. Да и когда они узнали, кого смотреть придётся, сразу струхнули. - Опа, и чего так? - Может быть, побоялись твоей излишней активности. – Дазай встал со стула и переместился на стол рядом с Чуей. Карие глаза смотрели точно в голубые. - И в чем же проявляется эта моя «излишняя активность»? – Накахара слегка наклонился вперед, не разрывая взгляда ни на мгновение. - Своего друга в штанах удержать не можешь. Чуя искренне поблагодарил себя за то, что додумался закрыть аудиторию сразу же, как вошел к Дазаю после лекции. Прерываться на какие-то пару движений ключа в замке абсолютно не хотелось. Тем более, Осаму бы вряд ли его отпустил, да и любил он доводить до белого каления всех сотрудников больницы, а какие методы для этого использовать – это уже дело вкуса. Накахара нетерпеливо сдернул с мужчины белый халат, что уже изрядно намозолил глаза за столько-то лет учебы и работы, но никто не мог отрицать тот факт, что Дазаю даже обычная белая тряпка невероятно шла. Ацуши как-то высказал мысль, что даже если «этого придурка-суицидника» нарядить в мешок из-под картошки – он и так получится сногшибательно красивым. Дазай не терял времени даром. Рубашка с галстуком уже давно были откинуты куда-то в сторону и теперь тонкие пальцы изучали острый рельеф родного любимого тела. Язык танцевал танго вокруг ореолов сосков, а руки исследовали четкий профиль спины. Чуя таял под ласками любовника, тем временем незаметно расстегивая ширинку чужих и своих брюк. Раньше они менялись позициями, даже иногда могли «поиграть», благо, нужные аксессуары и игрушки имелись в их квартире. Дазай обожал наряжать связанного Накахару в кошечку, а Чуя балдел от дрожащего Осаму, в заднице которого работало сразу два, а то и три вибратора. Они не стеснялись своих желаний и удовлетворяли похотливые фантазии. Сейчас же Дазай стал дико ненасытным и всегда требовал, чтобы Накахара брал его настолько жестко и сильно, настолько это вообще возможно. А Чуя и не отказывал в желании любимого, получая от всего процесса не меньший кайф. Об их отношениях знали лишь определенные люди, остальные же до сих пор имели перед глазами картинку двух злейших врагов, которые начали свою войну еще с школьной парты. Ацуши лишь только подбадривал эти слухи, иногда специально рассказывая огромные повести о «великом противостоянии» и «третьей мировой войне в главном меде». Ординаторская в такие моменты была полна заинтересованных слушателей, которых, в итоге, по рабочим местам раскидывал злой и недовольный Куникида, прекрасно знающий всю подоплеку этих рассказов, а также и яркое горячее продолжение каждого из них. (Просто как-то попал «в горячую точку» именно в момент кульминации и зарекся не входить в комнату этих двоих, даже если декан заставит). Чуя вошел быстро и резко, вырывая с любимых губ хриплый стон. Он знал, что Осаму это нравится, знал и готов был давать ему это чувство столько, сколько потребуется. Да и сам Накахара был не очень уж «белым и пушистым». Он еще помнил тот день, когда чуть не трахнул Дазая прямо на практике. И тот факт, что его практика проходила в отделении педиатрии и терапии, а Осаму – в отделении психиатрии – ему ни капли не помешал. - Чуя, - простонал шатен, насаживаясь сильнее на член рыжего. С пухлых губ сорвался очередной стон, который Накахара подавил своим горячим и напористым поцелуем. Они оба были в самой настоящей нирване, получая кайф даже от простого касания друг друга. - Дазай… Еще чуть-чуть, еще немного. Парочка резких движений, сжатие пальцев, громкий стон и оба кончили практически одновременно, на тот момент забыв обо всем, даже о том, где они сейчас находятся. Это было совершенно не важно. Совсем. - И почему твои студенты так меня боятся? – со смехом в голосе спросил Накахара, наливая себе уже, наверное, пятую, если не шестую чашку чая. Дазай улыбнулся, глядя на своего рыжего сорванца. Шоколадная печенька, что до этого лежала на столе, быстро оказалось в его тонких пальцах. Если Чуя был охочим до чая, то Осаму наркоманил по сладостям. - А ты вспомни нашу совместную последнюю лекцию? – ухмыльнулся шатен, отправляя печенюшку в рот и даже не запивая чаем. - О чем ты….., - начал было Чуя, но тут же замолчал, видимо, прекрасно вспомнив все подробности того утра, дня, а потом и горячей долгой ночи. Если бы он еще сохранил остатки своего стыда и совести, то сейчас бы точно сидел красный как помидор, но так как у Накахары не осталось ни первого, ни второго – он лишь хитро оскалился и, с довольной рожей, аки кот, наевшийся сметаны, продолжил пить свой свежезаваренный чай. – Тоже мне, неженки.