Худший Кошмар

Это последний раз, когда они видятся. Прямая красная линия на экране не превращается в кривую ни через пять, ни через десять, ни через сто секунд. Сердце капитана не начинает биться ни несмотря на профессиональные ухищрения доктора, ни несмотря на его проклятья, ни несмотря на то, как сильно он хочет того. Обессилев, он опускается на холодный пол и поднимает взгляд на коммандера. Тот не отводит карих глаз от застывшего лица их лучшего друга, пока солёная горечь струится по его впалым щекам, а озябшие пальцы продолжают сжимать окоченевшую руку. Это добивает доктора, и он, кое-как поднявшись на ноги, ни говоря ни слова покидает изувеченный мостик, выходит в тёмный коридор, освещаемый тусклыми аварийными огнями, и Бог знает сколько стоит там, привалившись спиной к переборке, пока корабль, словно выброшенная на берег рыба, бьётся в агонии, пища неисправными системами, хрипя доживающими последнее приборами и отдалённо вопя мужскими и женскими голосами. Последнее вырывает доктора из транса, и его бросает в крупную дрожь. Все члены экипажа должны были покинуть корабль согласно протоколу эвакуации. Остался только он, коммандер и... и капитан. Но тогда стоны чьей боли эхом разносятся по разбитым палубам? Решив, что безопаснее держаться рядом с коммандером, глава лазарета возвращается на мостик. Сердце его пропускает удар, когда автоматические двери не открываются с первого раза; оно останавливается, когда вместо коммандера его встречает мёртвая пустота. Только багряное пятно чернеет на полу напоминанием прежнего присутствия здесь его друзей. — «Тоже мне храбрый врач», — судорожно думает он, будто его испугал вид крови, а не исчезновение его напарников. — «Может быть, помощь пришла, может быть, их транспортировали на другой корабль». Но он знает, что это неправда, понимает это в тот момент, когда крики на заднем плане становятся громче, приближаясь, и нечеловечнее. Внезапно единственным безопасным местом ему кажется медотсек, куда доктор с позорным страхом сбегает. Минуя кают-компанию, в её огромном окне он видит океан. Что-то привлекает его внимание, и он останавливается, подходит ближе к стеклу, тяжёлым дыханием оставляя на нём седое пятно. Вода искрится разноцветными точками: красными, жёлтыми, синими. В дрейфующих на неспокойной поверхности форменках доктор с горечью опознаёт то, что ещё пару часов назад было его сослуживцами. По левую руку мужчина видит берег и часть корабля, наполовину зарытую в серый песок. Из рваных пробоин в корпусе, словно кости из открытых переломов, торчат куски арматуры, провода резиновыми кишками свисают до самой земли, тоскливо раскачиваемые порывами местного ветра. «Зачем было лететь за смертью на другой край вселенной?», — с сожалением думает мужчина, осматривая останки звездолёта, пока в коридоре раздаётся эхо чьих-то тяжёлых шагов. Доктор понимает, что это не человеческие шаги, подбегает к двери и, прижавшись к стене так, чтобы не быть замеченным, с леденящим кровь ужасом ждёт. Фигура, ростом выше любого из членов экипажа, проплывает мимо кают-компании, уродливая и пугающая в тёмно-красном освещении. Дождавшись, пока она исчезнет из виду, мужчина предпринимает отчаянный рывок в сторону медицинского отсека и не останавливается, пока двери лазарета не смыкаются за ним, принося короткое успокоение. Но тяжёлый удар в дверь вновь заставляет тело доктора застыть в животном ужасе. Он стоит там, вжавшись в переборку и не смея пошевелиться. Нет, так нельзя. Нужно выйти из оцепенения. Вдох. Выдох. Вперёд. Изувеченный медицинский отсек режет глаз ошмётками хрома и пластика, залитого аварийным освещением. За дверью кто-то копошится, пытаясь попасть внутрь, стекло трещит под ногами, когда мужчина мечется из стороны в сторону в чёрно-красной полутьме, в спешке рыщет по ящикам и в конце концов находит оружие. Доктор сжимает фазер, наводит его на вход в медотсек и замирает. Мужчина не замечает, как тьма позади него стремительно приобретает очертания его худшего кошмара.