Во всём виноват алкоголь

      Геральт пил при любой возможности, но он никогда не напивался вусмерть. Были ночи, которые Лютик сам не помнил, но Геральт тогда всегда был самым взрослым и ответственным, заботясь о том, чтобы никто не пострадал, и Лютик безопасно лег спать. Геральт часто пил, был хмурый, когда трезвел, никогда не напивался, и Лютик просто понять не мог, неужели даже возможность опьянения ведьмакам недоступна? Мало того, что тебе всю жизнь придется убивать монстров, терпеть идиотов-людей, их оскорбления и одиночество, так еще и напиться нельзя? Это выглядело несправедливым.       Лютик однажды спрашивает прямо, потому что быть молчаливым, когда можно спросить — не его конек. Геральт оборачивается и хмыкает. — Ты думаешь, мне сильно хочется падать, напившись, и блевать, куда вижу? Ты даже простого слова сказать не можешь. А у меня с собой оружие.       Лютик обиженно фыркает. Ну да, он напивается далеко не от простой жизни (особенно, когда просыпаешься от кошмаров из-за убитого вчера монстра), да, часто — как только они добираются до ближайшей таверны. Это не повод его оскорблять. — А иначе в жизни никакого удовольствия! — он честно собирается спорить, хоть это и глупо. — Лютик, для меня удовольствие — это когда ты молчишь, — Лютик обижается и закрывает тему.       Бард переводит взгляд — у него тяжелые веки, и перед глазами все немного плывет. У него тяжелая голова, и немножко тянет тошнить, но, в целом, его нормальное нестоячее состояние. Геральт сидит в паре метрах от него, обсуждая какие-то свои дела с местным кметом (то ли друг его, то ли новый заказчик, для Лютика сейчас, признаться честно, все друзья). Геральт выпивает — как обычно, немного, а может и много, только толку никакого, у него даже эти его высокие скулы не розовеют. Лютика это, возможно, немного злит.       Геральт иногда кидает на Лютика взгляды, проверяя, где бард и в безопасности ли он. Лютик в его дела не вмешивается — только просит подлить ему еще, слушает балаган в таверне и собирается с силами, чтобы поднять с пола лютню и что-нибудь сбацать местным работягам.       Геральт поднимается с места уже после еще одного-второго бокала, и подходит к Лютику ближе. Лютик поднимает на него взгляд — у Геральта такие мягкие и ласковые глаза – красивые, хоть и плывут у Юлиана перед глазами. Ведьмак нависает над ним, забирает из руки Лютика кухоль; бард протестующе вскрикивает, собирается сказать что-то, но Геральт кладет руку ему на плечо и заставляет подняться. — С тебя хватит, бард, — говорит Геральт этим своим хриплым, глубоким голосом, и Лютик задерживает дыхание. Он снова пытается что-то сказать, хватает Геральта за куртку, чтобы не упасть, потому что ноги не держат. Они выходят на улицу. Где-то на фоне шумит конюшня.       Свежий воздух немного отрезвляет. Лютик глубоко вдыхает, приваливается спиной к стене и спрашивает заплетающимся языком: — Как там твой раз... говор? — спрашивает Лютик и его не очень хорошо слышно.       Геральт пожимает плечами: — Нормально. У нас есть работа. Но тебе надо проспаться. — А ты? — Лютик звучит обиженно, и хмурится, словно его что-то расстраивает. Смотрит Геральту в глаза. Геральт выглядит таким добрым, спокойным. — Ты трезвый? Что ли... Так не пойдет. Тебя надо... Напоить. Ведьмак!       Геральт хмурится. Лютика понять в таком состоянии трудновато, но пить еще было бы многовато. — Нет, Лютик, хватит. Нам с тобой сейчас нужен только хороший сон, а завтра пойдем на болота. Давай, не капризничай, бард, пора спатоньки.       Лютик как-то по-детски и недовольно скулит, и Геральт бы хотел злиться, но он действительно пьяный, насколько для ведьмаков это возможно, и Лютик, конечно, раздражает, но Геральт его воспринимает уже... Родным. Близким, неизбежным злом, наседает на уши, выбешивает временами, а в целом... В целом, Геральт его любил нежно и заботился.       Геральт как-то по-отечески ерошит ему волосы, и так торчащие ежиком. — Спать, — послушно соглашается бард, полностью сдавшись ласковому взгляду.       Геральт наблюдает, как он дрожит, пытаясь натянуть одеяло повыше. Ему отвратительно холодно и душно одновременно; уснуть он нормально не может тоже, просыпается часто. Вроде и пьет, чтобы спать лучше, а в итоге не работает. Геральт смотрит на его спину, лежа на боку, и думает о том, что как-то глупо это все получается — комната одна, ветхая, неуютная, но хоть какая-то — есть на чем спать, есть чем укрыться. Для такого как Геральт этого более чем достаточно — даже непозволительная роскошь. Лютик не то, что бы к такому не привык: за год путешествий с Геральтом и не к такому привыкаешь, но ему, видимо, везде неудобно.       Лютик переворачивается на спину, смотрит в потолок и стонет тихо от невозможности уснуть. Геральт смотрит на него, у него в темноте глаза светятся немного, тускло-жёлтым. Улыбается слабо, глупо как-то. Лютик думает о том, что он так смотрит на Йеннифер — почти всегда, когда она оказывается в поле его зрения. Лютик признается самому себе, что он завидует. — Я не могу уснуть, — жалуется Лютик. — Мне холодно. — Что мне сделать теперь? — спрашивает Геральт, но не очень злясь на самом деле, так, ворча для приличия.       Лютик мычит недоуменно, не найдя приемлемого ответа. Геральт чуть приподнимается на кровати и подбирается ближе. Большие холодные ладони обхватывают плечи Лютика, тянут ближе к широкой груди — красиво, поэтично, написать бы об этом балладу очередную, но Лютик только закрывает глаза, устраиваясь удобнее. Так значительно теплее. Он чувствует на себе ласковый взгляд, и не смотрит в ответ (чтобы не смущать ведьмака, говорит себе Лютик, но, на самом деле, себя самого). — Ты когда пьяный, — спрашивает задумчиво Лютик. — С хорошим настроением? — Да, — со смешком отвечает Геральт и целует Лютика коротко в висок. — Достаточно, чтобы терпеть твою болтовню, бард. Спи.