чего ты хочешь, пап?

      артёму настолько жарко, что приходится оттягивать ворот свитера, который так неприятно покалывает кожу в районе ключиц и выше. александр андреевич бездумно водит пальцами по бедру своего последнего на сегодня «пациента», как назвал себя стрелецкий, сводя брови к переносице. они сидят непозволительно близко, из-за чего макушка отца щекочет гладко выбритый подбородок артёма.       довольно щурясь, он сидит на подлокотнике, перекинув ноги через папеньку, который сидит, на самом деле, расслабленно (как ему кажется) в самом кресле, всем своим видом показывая, что любая провокация — удовольствие для него. разглядывает сына через слегка затемненные линзы в очках, еле сдерживая смешок, после которого артём обязательно ушёл бы, недовольно поджимая и без того тонкие губы.       только вот стрелецкий уходить не собирался, по крайней мере до конца сеанса точно. насколько папеньки хватит артём не знал, поэтому собственное терпение он испытывать не собирался. артём — провокатор, а александр поддался на провокации, и не особо жалеет об этом, если честно. он гордится своим мальчиком, пусть и не очень доволен методом, который выбрал сын. сколько раз артём получал в морду, приходил домой далеко за полночь, вызывая у александра бурю негодования, которую потом, собственно, успокаивает тот же самый артём, умело работая языком, как и учил отец. повод гордиться определенно был.       отец часто наказывал артёма. не так как наказывают обычно своих детей, нет. да и артём уже давно не ребёнок. старший стрелецкий наказывал долго, не позволяя сыну даже прикасаться к себе, в то время как александр позволял себе шарить руками по всему телу своего мальчика, проходясь пальцами по особо чувствительным местам на теле артёма. в такие дни он был тише, становился как-то спокойнее внешне, даже в офис не рвался, чтоб в работу с головой окунуться. потому что он уже с головой, только вот не в работе, а в своём же отце.       стрелецкий, ты что-то сделал не так.       александр привык, просто привык к тому, что артём всегда рядом, а он в свою очередь рядом с артёмом, который сейчас позволяет себе ухмыляться дерзко, чуть ли не всем телом прижимаясь к александру. он провинился, а сейчас просто пытается немного смягчить наказание, которое, он уверен, будет слишком с л а д к о й пыткой для совсем уж извращенного тела. его мальчик слишком податливый и это в какой-то степени заводит, заставляет александра придержать чуть грубее, надавить чуть сильнее, заставляя прогибаться в спине чуть ли не до хруста.       сейчас же артём слезает с отцовских коленей, на которые он успешно пересел, пока тот задумался, не замечая ничего, кроме собственных мыслей. мягкий коврик приятно облегает ступни, хоть младший и понимает, что через несколько десятков минут этот коврик будет неприятно натирать кожу: на спине, на животе или вовсе на острых коленях — артём не знает. и от этого ещё интереснее. он отводит взгляд куда-то в сторону, пока стрелецкий-старший делает всё, что угодно, чтобы внимание сына привлечь.       — артём, посмотри на меня. — тон приказной, как тот, который стрелецкий слышит во время поучительных лекций своего драгоценного нравоучителя. не поворачивается специально — провоцирует. играется с огнем, как девочка с мячиком, пока александр андреевич играет желваками, сжимая подлокотник покрепче.       он бы влепил артёму звонкую пощечину, чтобы шлепок было слышно на всю квартиру, чтобы мерзкий звон в ушах стоял не меньше минуты. влепил бы за непослушание, за эту ухмылку, и безусловно, за эти чёртовы коленки, которые прекрасно видно в этих коротких шортах. нельзя ему нельзя так ходить. никто не должен видеть е г о мальчика таким. паршивец, не понимает, что выдержка у отца не столь крепкая, какой он себе её представляет, поэтому делает глупости, вполне обыденные для сына, но такие непонятные для любящего отца.       артём не маленький, но отчего он ластится к груди старшего, слишком часто выстанывая громкое — ему стесняться нечего — «папочка», пока александр андреевич давит одной рукой на выпирающий кадык, который выделяется на бледной шее слишком сильно, соблазняя, словно искушая одним своим видом. артём не маленький, но каждый раз он возвращается домой, с порога чуть ли не падая в руки старшего из стрелецких.       становится на колени, не смотрит на отца по-прежнему только из интереса: что будет дальше? напряжения нет, его просто не может существовать между ними, александр знал, что рано или поздно — артём сдастся, не сможет он так долго молчать, просто не умеет. как и стоны не умеет сдерживать, как колкости держать в себе не умеет, за что всегда и получает.       отец не выдерживает первым. с силой сжимает подбородок пальцами, притягивая ближе, не позволяет даже на сантиметр отодвинуться. артём только и рад такой грубости, улыбается победно, заглядывая в чужие глаза с вызовом.       — чего ты хочешь, пап? — голос хрипит, а в приглушённом свете ламп артём выглядит неприлично красиво, даже слишком расхлябанно, только взгляд выдаёт с головой — снова пытается манипулировать. старшему стрелецкому не составило труда одним рывком усадить непутёвого сына к себе на колени, как они и сидели до этого, только теперь александр брал власть, а артём был не против. он никогда не против, и это распаляло сильнее.       слишком прекрасный. слишком хорош для того, чтобы быть его сыном. его острые колени, которые отец так старательно выцеловывал, после того, как артём стоял на них, удобно умостившись между ног александра, провинившись в очередной раз. стоял героически, и как всегда не собираясь отступать, точно не в этом случае.