***
Просыпаться Ичиго совершенно не хотелось: он лежал на чём-то теплом, его обнимали за талию и, вообще, было очень удобно. Парень зевнул, открыл глаза, и первым, что он увидел, была крепкая загорелая мужская грудь, на которой он, собственно, и лежал. Куросаки немного приподнялся и смог, наконец, увидеть того, на ком так удобно устроился. Гриммджоу Джагерджак. Шинигами приоткрыл рот, внимательно его рассматривая и вспоминая свой, как он думал, сон. Аранкар лежал, закинув одну руку за голову, а второй прижимая Ичиго к себе. Загорелая сильная грудь, подтянутый плоский живот с кубиками пресса и без привычной уже дыры пустого, что говорит о встрече аранкара с Урахарой. Юноша осторожно потянулся к лицу Гриммджоу, убирая прядь волос с его глаз, а дальше всё произошло очень быстро: мгновение — и, ещё секунду назад мирно спящий, аранкар хватает его за запястье. Мгновение — и он уже лежит под нависающим над ним Джагерджаком. — Доброе утро, И-чи-го, — прошептал Гриммджоу на ухо своей жертве. Куросаки сглотнул, вжимаясь в подушку, так близко к нему был сейчас Джагерджак. Аранкар усмехнулся и наклонился ещё ближе, обдавая губу рыжика горячим дыханием. — Доброе утро, — отвечает юноша, сглатывая ком в горле и внимательно вглядываясь в немного резкие черты лица, в усмешку на губах, в яркие голубые глаза, которые блестят и переливаются разными оттенками чувств и эмоций. — У тебя стоит, Куросаки, — усмехнулся мужчина, облизывая губы. — У тебя тоже, Гриммджоу, — отозвался Ичиго, смотря аранкару прямо в глаза. — Точно. И что нам с этим делать? — юноша не ответил, а просто поцеловал его, чувствуя, как мужчина улыбается в поцелуй, углубляя его, делая более страстным и жёстким. Гриммджоу медленно ведёт руками по юному телу, нажимая на все чувствительные точки, прикусывает шею, оставляя свою метку, и скользит к груди, дразня, заставляя выгибаться и извиваться, умоляя. Ичиго мечется, словно в бреду. Ему просто невероятно хорошо, но он хочет большего: хочет стать с Джагерджаком одним целым, хочет чувствовать его ещё больше. Описать ту гамму эмоций, которые бушевали у него внутри, невозможно: восторг от ласковых рук, страсть от горящих на теле поцелуев, укусов и прикосновений, адреналин от осознания того, кто всё это делает. Кто приводит организм в состояние повышенной чувствительности, кто заставляет сердце биться с небывалой ранее скоростью, разнося удовольствие, желание и возбуждение к каждой клеточке тела. От осознания, что это твои собственные руки так бесстыдно скользят по чужому сильному торсу, ногти царапают спину, а пальцы вплетаются в шёлковые мягкие волосы, сносит крышу, рвёт на части время, и просто становится плевать на окружающий мир с его проблемами и заботами. — Гримм... Гриммджоу, — голос его не слушается: он дрожит и срывается, хрипит и шипит. Аранкар отвлекается от вылизывания пресса Ичиго и подтягивается вверх, глядя в затуманенные страстью, почти чёрные сейчас, глаза юноши. Это было невероятно. Он так долго не мог понять, чего сам хочет, но сейчас, видя распростёртое под собой тело, Джагерджак знал: он хочет его, всего и только для себя. — Попроси меня, — у мужчины голос тоже немного срывается от частого дыхания и хрипит от бурлящего внутри возбуждения. — Пожалуйста, — выдохнул Куросаки в самые губы аранкару, притягивая его ближе. — Гриммджоу, трахни меня сейчас, пожалуйста, — он приподнимает бёдра, вжимаясь ими в пах Джагерджака, и протяжно стонет, откидывая голову назад, подставляя шею под грубые поцелуи. Мужчина усмехнулся и положил два пальца на припухшие красные губы Ичиго. Парень с удовольствием начал их посасывать, время от времени покусывая. Аранкар быстро справился с нижним бельём юноши и своим тоже. Джагерджак вытащил пальцы изо рта парня, слыша разочарованный стон, и приставил ко входу в это прекрасное тело. И в тот момент, когда два пальца скользнули в Куросаки без особого сопротивления, его накрыла злоба, ярость и ревность. Он у шинигами не первый. Это понимание бесило и вызывало неконтролируемый поток злости. Гриммджоу вытащил пальцы и вошёл в него одним резким движением, сразу задевая простату. Юноша выгнулся под ним, издавая долгий, протяжный и такой крышесносящий стон. Ичиго чувствовал себя на седьмом небе: они, наконец, были вместе, близко, рядом. В одном ритме. Парень обнимает мужчину за талию, выгибаясь и царапая ногтями спину. Этого слишком много. Пустой срывается в бешеный ритм, буквально втрахивая его в кровать, доказывая свои права, настаивая на полном подчинении, а Ичиго и не против. Горло уже саднит от надрывных стонов. Надолго их в таком ритме не хватает, и оргазм накрывает волной, снося в пучины удовольствия, связывая, скрепляя навсегда, переплетая две реацу и доказывая, что лучше никогда не было и уже не будет. Джагерджак падает на кровать, притягивая Куросаки к себе. Аранкар чувствовал себя сыто, довольно, удовлетворённо, но, с другой стороны, было как-то обидно, горько, а в груди клокотала ревность. Ичиго ещё какое-то время полежал рядом, а после поднялся и, не говоря ни слова, ушёл. Гриммджоу это не нравилось, он чувствовал, что что-то не так, что-то тревожит Куросаки. Скрипнув зубами и нахмурившись, он поднялся и натянул на себя бельё и джинсы. Он понимал, что именно сейчас им нужно поговорить, выяснить всё. Спустившись вниз, мужчина обнаружил Ичиго на кухне. Парень варил кофе, а по лёгкому аромату апельсинов и капелькам воды на волосах Джагерджак сделал вывод, что юноша уже успел принять душ. — Ничего не хочешь мне сказать? — голос Гриммджоу звенел от напряжения, черты лица заострились, и вообще, он представлял собой ходячую опасность. Куросаки замер на мгновение, мышцы его спины окаменели, но он так и не обернулся. — Тебе лучше уйти, — голос шинигами спокойный и ровный, если не сказать, равнодушный. Это злит ещё больше, чем нежелание говорить. Гриммджоу даже не успел сообразить, как сделал два шага и развернул парня лицом к себе, вглядываясь в колючие карие глаза. Это вышло само собой, но правильно. — Уйти? Уйти, Куросаки? Тебе понравилось то, что между нами произошло, не смей лгать мне. Я чувствую ложь, — Джагерджак смотрел, как расширяются зрачки Ичиго, чувствовал, как учащается его пульс, запоминая и запечатлевая всё, как на плёнке. — Чего ты хочешь от меня? — спрашивает Куросаки, глядя ему в глаза и думая, куда можно сбежать. Сбежать, потому что почему-то больно, почему-то кажется, что это было в первый и последний раз, потому что Гриммджоу — не тот, кто станет обременять себя ненужными связями типа этой. Это так глупо, но от этого не менее страшно. — И кто был до меня? — спрашивает через несколько минут Гриммджоу. Ичиго сглатывает. Ему странно, что Джагерджака интересует этот вопрос, а с другой стороны, он это понимает. От всего этого хочется убежать и спрятаться так далеко, чтобы не нашли. Никто и никогда. — Ренджи, — говорит Куросаки, устремляя взгляд в пол, потому что видеть эти глаза больше не может. Гриммджоу рычит, сжимая локоть парня сильнее, но не для того, чтобы причинить боль, а от сдерживаемой ярости. Он уже представляет, как порвёт того бабуина на части, растерзает и уничтожит. Джагерджак давно замечал, что красноволосый шинигами странно косится на Ичиго, но не обращал внимания. Просто раньше он и сам не знал, чего хочет от этого рыжика. Теперь знает. — Почему? — шинигами напрягается, но отвечает. — Длинная история. — Мы не спешим, — Ичиго вздыхает: ему не хочется вспоминать, не хочется говорить, но Гриммджоу не отстанет, а кожа под его пальцами горит, не от боли, от жара его ладони, удовольствия от прикосновения, пусть даже такого грубого. — Ладно. После битвы с Айзеном я потерял свои духовные силы. Полностью. Я не то что стать шинигами, даже простого духа видеть не мог. Так прошло полгода. Я наблюдал, как друзья срываются с места посреди урока, а мне ничего не говорят, не хотят, чтобы я волновался, будто я не понимал или их сочувствие могло что-то изменить. Это так бесило. Все эти полные отчаянного желания помочь взгляды, закусываемые губы и руки, которые теребили всё подряд при разговоре со мной. Но потом у меня появилась надежда. Подчиняющие. Это люди, которые извлекают и используют духовную силу из сохранивших её предметов. Я вдруг снова попал в привычный ритм тренировок, только уже не для того, чтобы стать сильнее и победить врага, а для того, чтобы вернуть себя. Ты даже не представляешь, что я чувствовал в тот миг, когда снова смог ощутить свою реацу. Мне казалось, что тусклый, однообразный, безвкусный и сырой от плесени сочувствия мир вдруг взорвался красками, цветами, звуками и запахами. Но и эта эйфория не продлилась долго — у меня отняли мои силы. Просто забрали то, чем являлся я сам. В тот миг я был растоптан, растерян и шокирован. Мне казалось, что самое время прыгнуть с какой-нибудь крыши. Тогда, когда я потерял самого себя, они вернулись. Все те шинигами, которых я знал, подарили мне частичку своей реацу. Я снова был тем, кем должен был быть. После этого я отправился в Уэко Мундо, а когда вернулся, Ренджи предложил мне встречаться. Я согласился, и всё было прекрасно, пока я случайно не произнёс чужое имя.***
Жарко, быстро, ритмично. На какой-то миг он прикрывает глаза, а когда открывает, то человек перед ним меняется: плечи становятся чуть шире, татуировки исчезают, волосы становятся лазурно-голубыми, глаза — небесно-синими, губы, вместо нежной улыбки, растягиваются в жёстком оскале, а руки держат сильнее. Ичиго понимает, что всё это — лишь фантазия, иллюзия, от которой он так долго, возможно, слишком долго скрывался в почти идеальных отношениях. Он пытается прийти в себя, но удовольствие от ритмичного движения и великолепной картинки накрывает, и с губ срывается чужое и одновременно родное, любимое и такое нужное сейчас имя: «Гриммджоу!»***
— Он ушёл и долго не появлялся, а когда вернулся... В общем, мы не очень хорошо расстались.***
— Нет, я не понимаю, объясни мне! — кричит Ренджи, активно жестикулируя, а Ичиго его почти не слышит, он думает, что Гриммджоу не стал бы кричать. Он бы просто убил, без лишних вопросов, и за эти мысли Куросаки себя почти ненавидел. — Ты ведь не за дневниками Айзена тогда мотался. Ты его искал?! — Да, искал! Носом песок рыл, но не нашёл. Всех пустых перепугал, разнёс Менос Грандэ к чертям собачьим! Не нашёл! — у Ичиго почти истерика, но он кажется спокойным. Ренджи смотрит на него тоскливо и шокировано. Абарай и раньше замечал, что Куросаки что-то волнует, но старался не обращать на это внимание. Как видно, зря, потому что его друг и любимый заболел. Заболел тяжело, если не сказать неизлечимо. У него жар и двигаться он не может, а лекарство есть только у того, кого, возможно, даже нет в живых. Лекарство это зубастое, нервное, легковозбудимое, агрессивное, не способное ответить на чувства. У него даже имя такое, ломаное, Гриммджоу Джагерджак. — Ты понимаешь, что он, возможно, уже мёртв?! — кричит Ренджи, понимая, что достучаться до сознания рыжего не получится, что он банально влюбился. Влюбился не в него. Обидно? Не то слово, но изменить он ничего не может. А Ичиго каменеет на глазах, становясь похожим на статую. Красивую статую, в этом ему не откажешь. — Не смей говорить мне этого. Он жив! — Абарай впервые видит на лице Куросаки холодную, с трудом сдерживаемую ярость. Его глаза сужены и холодны, черты лица слишком острые, а губы поджаты в тонкую линию. Сейчас он похож на дикого зверя, готового всё отдать и любого порвать за то, что ему дорого. В этот момент Ренджи впервые думает, что, возможно, Гриммджоу и Ичиго могли бы быть неплохой парой, что они, возможно, не такие уж и разные. Он уходит молча, не оборачиваясь, оставляя рыжика одного с его болезнью, почти лихорадкой. Не смотрит, потому что увидеть безразличное лицо и глаза, устремлённые в небо, с надеждой смотрящие в пространство, он не сможет.***
— Имя, — требует Гриммджоу, сжимая талию парня. Ичиго не знает, что ему сказать, но интуиция подсказывает, что признаться — хорошая идея. Куросаки привык доверять своей интуиции, поэтому он расслабляется и едва заметно улыбается. — Гриммджоу, — шепчет Куросаки, глядя так, как не смотрел ни на кого. — Я люблю тебя, — мужчина расплывается в улыбке, притягивая его к себе и целуя. Ему больше ничего не нужно, ему даже плевать, что было у Ичиго с тем шинигами, потому что любит пацан его, потому что, Гриммджоу в этом уверен, юное сердце бьётся только для него, а Джагерджак готов даже отказаться от своей короны ради этого приза, потому что парень того стоит. — Мой, — шепчет Джагерджак, подхватывая парня на руки и неся обратно в комнату. Им уже плевать на кофе и на дела, которые, несомненно, были у обоих. Гриммджоу укладывается на кровать, опуская парня рядом, притягивая близко. — Всегда был и всегда буду, — отзывается юноша, чувствуя, как Гриммджоу перебирает пальцами его волосы. Ичиго улыбается и засыпает, ощущая себя счастливым. Джагерджак крепко прижимает к себе рыжика и расслабляется — он дома. Кошки гуляют сами по себе не потому, что им нравится, а потому, что признаться в привязанности им сложнее. Мужчина был котом, но рядом с Куросаки ему было легко, а главное, парень не требовал слов — он всё видел в глазах. Этого всегда было достаточно. Им этого достаточно. Аранкар даже игнорирует лёгкое колебание реацу рядом с ними. Плевать. У него есть то, что стоит всех сокровищ и королевств мира — у него есть любовь. Теперь он точно, наверняка знает: это действительно важно — любить.