***
— Привет, милый, — красивая улыбка, лёгкий поцелуй на его выбритой щеке. "Помада не та" — думает Дэвид, подарив спутнице лёгкую улыбку, Кристина садится рядом с ним, сплетя их руки, а водитель трогается с места. "Девушка не та" — поправляет его внутренний голос.***
Церемонии, фанфары, софиты - привычное дело для успешного и знаменитого режиссера. Он в компании прекрасной модели, их окружают папарацци и фанаты, тогда что же он все оглядывается и ищет ее взгляд? На этот вопрос у Дэвида нет ответа. Куча рук тянется, чтобы поздороваться: друзья, коллеги, конкуренты. Тарино без разбора всем автоматически пожимает ладонь и улыбается, приветствуя. — Эмма, сюда, пожалуйста! — Эмма, посмотрите в камеру! — Прошу Вас, мисс, дайте пару слов о Ваших отношениях с Дэвидом Тарино. — Эмма, улыбочку! Тарино кажется, что он превратился в глухого, и теперь все, что он может слышать - это ее имя в толпе. На секунду Дэвиду удается увидеть ее: улыбается, машет папарацци, отвечает на тактичные вопросы. По-прежнему блондинка, по-прежнему голубоглазая и дерзкая. И помада, такая же яркая, что челюсть сводит от того, как хочется прикоснуться к этим алым губам. Почувствовать, как она кусает его в ответ и одной ладонью зарывается в волосы, а другой прокладывает путь под рубашкой к его груди. "По-прежнему прекрасна..." — пролетает в мыслях мужчины. Но тут теплая женская ладонь отвлекает мужчину, Кристина просит познакомить ее с Итаном Вудом, и Дэвид галантно соглашается.***
Он снова получает награду, пришло время толкнуть речь и выразить всем благодарность. Аплодисменты окружают его, Тарино поднимается по ступенькам и думает, что наконец-то сможет разглядеть ее, ведь до сих пор ещё ни разу не смог полностью рассмотреть Эмму в толпе талантливых амбассадоров кинематографа. — Я благодарен всем присутствующим в зале за возможность стоять на этой сценой с Золотым Адамом в руках, конечно же, особенное спасибо команде, за проделанную вместе работу. Но за постоянную поддержку и понимание я бы хотел сказать большое спасибо... — Яркие софиты слепят его, но даже сквозь них он видит взгляд голубых глаз, направленный только на него. Дэвид весь вечер думал, что просто подойдёт к ней, скажет, что она, безусловно, прекрасно выглядит, спросит как у нее дела, ведь каким-то чудом они смогли не попадаться друг другу на глаза уже почти год, и наконец просто уйдет к Кристине, но нет, н-е-ет, черт возьми, глядя сейчас на Эмму, Тарино понимает, что рядом с ней потеряет контроль над собой, стоит только подойти. Больно думать об этом, но, кажется, без него она даже похорошела... Неправильно, неправильно присваивать чужие заслуги другому. — Эмма, подойди ко мне, пожалуйста, — он курит "Парламент", выпуская дым в открытое окно и держа в руках сценарий. — Что скажешь? — Тарино повернулся к актрисе и с маленькими огоньками в глазах передал свое творение Эмме. Режиссер привык писать все от руки или на старой машинке, не приветствуя ноутбуки, а потому блондинке пришлось привыкать к почерку своего мужчины, в прочем, почерк был довольно красивый, лишь "т" и "ш" немного похожи друг на друга. С упоением Эмма принялась читать. На этот раз была криминальная мелодрама, Дэвид решил отойти от принципов, а потому очень сомневался правильно ли ведет линию сюжета и хорошо ли переданы характеры персонажей. События в задуманном фильме происходили в пятидесятых, и девушка в его голове была очень храброй, эдакая роковая красавица, именно с таким характером, чтобы быть напарником для опасного гангстера. Спустя сорок минут, голубоглазая поднимает взгляд на Дэвида и широко улыбается: — Это замечательная работа, Дэвид, мне очень нравится как все закручено, ты ведь собираешься продолжать ее? — получив в ответ короткий кивок, Эмма отбирает у него сигарету и делает затяжку, передав обратно, — как хочешь назвать этот фильм? Маленький клубок дыма растворяется в стенах их квартиры, даруя расслабление. — "Двадцать семь пуль", — гордо протягивает Тарино, будто пробуя название на вкус. Он еще никому до нее не озвучивал ни идею, ни название для будущего шедевра. Ещё полчаса они обсуждают сюжет, Эмма привносила какие-то идеи и зарисовки, пока ее пальчики ловко перебирали темные волосы мужчины. — Ты будешь играть в нем главную роль, — сообщает ей Дэвид, лёжа у нее на коленях и перечитывая сценарий, — я думал о тебе, когда прописывал главную героиню. — И о себе, когда писал про главного героя? — лукаво улыбаясь, спрашивает она. — Нет, мои мысли были заняты лишь тобой. — Кхм, да, простите, — режиссер мотает головой, и его голос обретает былую твердость и холод, — за поддержку меня во время создания фильма "Двадцать семь пуль" я бы хотел поблагодарить свою... прекрасную девушку Кристину, спасибо, милая, что всегда рядом со мной, — последние слова он проговаривает совсем чуточку быстрее, чем спускается по лестнице и садится к своей спутнице. Неправильно присваивать чужие заслуги другому, но иногда этого не избежать. Ему наверняка кажется, но голубые глаза сидящей в зале актрисы резко потухают, как только Дэвид заканчивает свою речь. Кристина обнимает его и коротко целует в губы. — Поздравляю, милый, речь была потрясающей. Ложь. Речь была ужасной и запланирована совершенно другой, но сейчас его это не очень волнует. — Спасибо, — довольно сухо бросает Дэвид, проводя теплой ладонью по талии своей спутницы, лишь слегка прижимая к себе. Она выигрывает статуэтку, как самая перспективная молодая актриса. Конечно, кто бы сомневался? Он всегда верил в нее и ее потенциал. — Когда я выиграю Золотого Адама за "Лучшую актрису", я обязательно выкрикну со сцены "Я люблю Дэвида Тарино"! — ее звонкий смех заливает всю квартиру, пока режиссер недовольно фыркает. Они вместе валяются на кровати в свой редкий выходной, единогласно решив, что сегодня точно никуда не пойдут, а еда из китайского магазинчика за углом ничуть не хуже заказанного столика в "Марселе". — Брось, Эмма, на Золотом Адаме нужно сказать что-то душевное, а то, что только что сказала ты - я слышу каждый раз в душе, пока ты думаешь, что у нас звукоизолированная душевая, — вот сейчас наступает время ему смеяться, а ей - бурчать и фыркать. Но она все равно крепко прижимается к нему, забирая кусочки тепла и зарываясь носом ему в шею. На Дэвиде сейчас не привычный для всех костюм, а обычная футболка и домашние штаны, в то время как Эмма решила остаться в одном лишь мужском пуловере, а после доставать Тарино, что ей холодно и нужно побольше объятий. — Моя, — тихо шепчет Тарино, оставляя горячий поцелуй у нее на макушке, волна смеха стихает, оставляя после себя лишь нежность, ее глаза хитро прищуриваются, а губы оставляют поцелуи на скулах, пока его рука мелонхолично перебирает ее светлые кудри. Идиллия. Хаос. Творится хаос, когда все заслуженные звёзды мирового кино спускаются на автопати. Кристина говорит Дэвиду, что увидела своих знакомых и советует ему не скучать - пойти к Итану, поболтать. Ну да, именно этим он и займётся. После того как выпьет пару стаканов скотча... Бармен - очень приятный парень, Тарино даже взял бы его в кино, хотя, в таком состоянии, как он сейчас - режиссер взял бы даже швабру на главную роль. Мужчину заметно качает, а это ведь была лишь четвертая порция виски или бурбона, или что он там заказывает. — Дэви-и-д, а я тебя обыскался! — звучит счастливый голос с отчётливым, немного грубым техасским акцентом. Итан приобнимает качающегося Тарино и проталкивает сквозь толпу, — поздравляю с наградой, друг, не поверишь кого я встретил, это ведь... — остальные слова утопают в пространстве, даже не долетая до ушей брюнета, он захватил с собой стакан с выпивкой - вот что ему сейчас важно. Алкоголь хорошенько затуманил разум мужчины, что приносило невероятное расслабление, воспоминания ненадолго оставили его воспаленный мозг. Мысли о ней потихоньку исчезали, а от ее сегодняшнего образа остались лишь размытые черты. Хорошее пойло он себе заказал, ничего не скажешь. Как оказалось, Вуд повел его к сборищу режиссеров, типа Силберга, Тайтити и Вайсмана. Слава небесам, Дэвид забыл ещё не все манеры, а потому каждому пожал руку при встрече. И вроде бы ничего, стоят, болтают, Тарино нужно было просто молча строить из себя трезвого и адекватного, но нет, конечно же все не могло быть так просто... — Слушай, Дэвид, ты прости, что завожу эту тему, но чисто с профессиональной точки зрения, Эмма Холл, что скажешь о ней? Знаю о вашей истории, но ведь вы работали вместе, а у меня тут новый фильм намечается... — Стивен, не надо, ты же знаешь... — Брось, Итан, прошел почти год, мой вопрос всё-таки затрагивает нашу профессиональную жизнь, а не личную — Вообще, Стив прав, я тоже рассматривал кандидатуру Холл, но мне кажется, что она немного чокнутая. В группе режиссеров пробегают смешки, пока Тарино старается привести мысли в порядок. Опять она проникает в его голову, ни секунды нельзя отдохнуть. Словно молнии, мурашки пробегают по его телу, останавливаясь где-то в районе шеи. Дэвид чувствует, как кончики его пальцев слегка холодеют, или это действие бокала, в который налит виски со льдом? А сердце все равно остается горячим, враждуя с этим холодом и пуская волны тепла по всему телу мужчины. — Эмма...— Дэвид чувствует, как хрипит его голос, а потому прокашливается, выигрывая для себя ещё хотя бы пару секунд для размышлений, — Эмма Холл, — голос наконец-то приобрел былую твердость, лишь слегла подбитую алкоголем, — да, она чокнутая...она может ударить кого-нибудь на съёмочной площадки, чего скрывать, и мне доставалось, каждые три минуты у нее бывают взрывы, от которых одно спасение: бежать. Если она приходит вовремя - это праздник, а ещё ее всё время кто-то хочет убить, — Тарино распаляется, покачиваясь на носках взад-вперед, что в какой-то момент янтарная жидкость в стакане чуть ли не переливается за его стенки, но режиссер вовремя успевает осушить его, поймав тут же официанта и схватив у него с подноса бокал с шампанским. Была не была. Его разум затуманен, давая волю вечно скрытым и спрятанным где-то глубоко внутри чувствам. А ещё брюнет замечает испуганные взгляды своих коллег, да уж, ну и речь он тут толкнул... — Я тебя понял, Дэв... — Я не договорил, — резко обрывает Тарино, все мужчины вокруг него напрягаются, а вот Дэвид наоборот, наконец-то чувствует себя расслабленным, он наконец-то может высказать все, что думает. — Но, учитывая все эти минусы, Эмма - прекрасная актриса. Она...— режиссер закрывает глаза и мечтательно улыбается, вырисовывая свободной рукой только ему понятные образы в воздухе, — невероятная, новая Мишель Пфайффер нашего века, она живая и умеющая чувствовать. Если Эмма получает роль, то она полностью вживается в нее. Эта девушка, клянусь, создана для экрана, — на выдохе произносит Тарино, а после упирается взглядом в ноги. "А ещё она...замечательная девушка, я ведь совсем не живу без нее," — но эти мысли так и остаются не озвученными. Рука Вуда словно удар тока - приводит в чувства. Тарино поднимает ошеломлённый взгляд на друга и чуть улыбается. — Не могу без нее, — шепчет одними лишь губами Дэвид, а после расплывается в более открытой улыбке и вручает бокал с алкоголем ничего не понимающему Вуду. Озарение. На него пришло озарение. Боже, боже мой, как же он весь этот год жил без нее? А он и не жил, просто существовал, как оболочка, бездушное тело - ничто. Его душа, словно весь этот год будучи запертой в темной клетке, выбирается наружу и кричит. Она кричит: "Беги! Беги, черт возьми, пока не поздно!" Ведь еще не поздно? Еще есть шанс все исправить! — Прошу прощения, друзья, вынужден вас покинуть, и, Силберг, — Дэвид поднимает указательный палец на коллегу, — Эмма получит роль в твоём фильме, я в этом не сомневаюсь. С этими словами брюнет бежит в сторону бара, ведь только там открывался вид на весь зал. Надо ее найти, найти и стоять на коленях столько, сколько ей захочется, хоть до рассвета, хоть до Рождества, лишь бы она просто простила, выслушала... По пути к бару, Тарино замечает копну золотых волос, что через секунду скрывается в дверях черного выхода. Словно сумасшедший, Дэвид следует за ней, лишь бы успеть, она наверняка уже вызвала такси. Толкая тяжёлую дверь, Тарино выбегает на улицу, и чуть холодный ветер прошибает его тело, изо рта валится клубок теплого пара, а с горячих губ срывается, — Эмма, постой! Она оборачивается, в свете фонарей ее глаза, кажется, сияют совсем светлым лазурным оттенком, а он стоит как завороженный. — Дэв? — Актриса хмурится, и ему на секунду кажется, что она подавляет в себе порыв улыбнуться. В любом случае спустя секунду, блондинка складывает руки на груди и недовольно сощуривает взгляд, — хорошая речь, я оценила. Вот дурак. Дэвид прикрывает глаза от осознания глупости, которую совершил всего час назад, которую считал правильным поступком всего час назад. — Прости... — с сожалением выдыхает Тарино, а после делает шаг навстречу, — я был, нет, я и есть полный идиот, ведь это ты помогала мне со сценарием, была моей поддержкой, я любил...люблю тебя до сих пор, Эмма, моя ревность, умоляю тебя, прости, не нужно было тогда устраивать этих сцен, я вел себя как капризный ребенок, но...мне просто не верилось, милая, что ты действительно любила меня, я так дорожил тобой, что сам не заметил, как приложил все усилия, чтобы оттолкнуть, прости, прости... — Дэвид чувствует, как начинают гореть глаза, наверное, это последствия четырех стаканов алкоголя, ведь в трезвом состоянии он никогда не позволил бы себе такого. А может к этому причастно что-то посильнее алкоголя? Что пьянит так же, как бутылка хорошего коньяка, так же бьет в голову, как шампанское и стирает все границы, как вино? Любовь. — Дэвид, — она опускает голову и всхлипывает, — наверное, это судьба... — К черту судьбу, — со злостью шипит Тарино и делает решительный шаг, притягивая Эмму к себе и впиваясь в ее губы сладким поцелуем. Он целует ее и обнимает с такой силой, будто боится, что она тут же исчезнет, стоит ему только чуть ослабить хватку. Его язык сталкивается с ее, и разворачивается настоящая борьба, больше напоминающая страстный испанский танец. Этот поцелуй пьянит, пьянит настолько, что Тарино не слышит звук подъезжающий машины и хлопка дверей. Слышит он лишь очень злое: — Эмма? Какого хуя?! Тарино отрывается от любимых и родных губ, а силуэт девушки тут же меркнет на фоне широких плеч капитана полиции. — Джефф, стой, умоляю тебя! Удар, удар такой силы, что Тарино кажется, он только что услышал как ломается его челюсть, или это зубы? Дэвид падает на землю, успевая подставить лишь локоть, напрочь забывая про дорогой костюм. Да, выпей он на пару бокалов меньше, смог бы хотя бы дать отпор, а то перспектива стать боксерской груши для и так превосходящего его по силе капитана не сильно радовала Тарино. — Урод, ты пожалеешь об этом, — шипит капитан Баттс и хватает режиссера за грудки, приподнимая над землёй. — Джефф, хватит! Он не виноват, прошу тебя, отпусти его! Джефф, — бедная Эмма, вся расплакалась уже, хватается за этого накачанного придурка, гладит его по предплечью и смотрит ему прямо в глаза, умоляет, даже бьёт по плечу, но ему то что? Как будто котенок огрызается. Но это помогает, Джефф отпускает Дэвида, у которого уже, кажется вся рубашка в крови, и тот с грохотом падает. Капитан садится в машину, дожидаясь пока к нему не подсядет и актриса, а после Тарино слышит отчётливый звук хрустящего гравия под колесами. Он остаётся неподвижно лежать, смотря на открытое звездное небо. В ушах шумит, а кровь не перестает течь из разбитого носа. — Блять...— тихо выдыхает режиссер, сплевывает накопившуюся во рту вязкую алую слюну и закрывает ладонями глаза, — твою мать, твою ж мать! — голос срывается на истошный рык, брюнет бьёт сжатым кулаком в асфальт, теперь ему хочется, чтобы капитан вернулся и добил его. Спустя пару минут Дэвид находит в себе силы встать. Пиджак он бросает на асфальт, а рубашку расстёгивает на несколько верхних пуговиц, галстук летит к пиджаку. Его шатает, видимо алкоголь вкупе с наверняка заработанным сотрясением отменно действуют на его мозжечок. Покачиваясь, Дэвид, в прямом смысле этого слова, плюет на церемонию и идёт вниз по улице. Хочется выпить, хочется кричать, хочется умереть или нарваться на кого-нибудь. Кулаки ужасно чешутся, потому, остановившись у какой-то стены, Тарино с размаху бьёт по ней сжатым до побеления костяшек кулаком. Бьёт и кричит, что кажется, сейчас кто-то из соседей точно вызовет полицию. Дурак, какой же он дурак... Выйдя к какому-то парку, Дэвид усаживается на скамейке рядом с фонтаном. — Эмма, Эмма, Эмма, — шепчет режиссер, схватившись за больную голову. Теперь, помимо разбитой губы и носа, кровь стекает ещё и с руки, тонкой змейкой пробегаясь по рукавам когда-то белой рубашки, — за что ты так со мной, милая... Голос сорвал окончательно, кажется, он даже на съёмочной площадке так не кричал. А что делать, когда душа болит сильнее тела? Как остановить эту боль? Как забыть? Зачем, зачем он вообще пошел за ней? Думал, что спустя почти целый год у них что-то получится заново? Конечно нет, она ведь уже нашла себе кого-то получше, эту полицейскую крысу со значком, гореть тебе в аду, Джефф Баттс, синим пламенем. Вместе с Дэвидом в одном котле, под названием "притронулись к прекрасному". Тарино уверен, она и этого копа разобьёт, он даже почти не ревнует...Ему просто обидно. Кажется, что одиночество невидимыми руками обхватывает содрогающиеся плечи Дэвида и гладит по голове. И как же, черт возьми, всё-таки больно... Тепло ее губ все ещё чувствуются на его. Тарино проводит здоровой рукой по своим губам и чуть выдыхает. Она околдовала его, околдовала и убила. Звуки работающего фонтана заполняют гудящую голову, мыслей больше не остается, лишь пустота, такая темная и глубокая, прямо как и в его сердце. И куда привел режиссера его порыв, на тот момент кажущийся самым правильным в его жизни? В безлюдный парк с фонтаном, к разбитым телу и душе. — Ты будешь любить меня вечно и никому не отдашь? — она хватается за его руку и крепко сжимает ладонь. Это их первый выход на премьеру совместного фильма после публичного объявления о романе. Дэвид мягко улыбается и заправляет локон, выбившийся из идеальной прически, пока водитель паркуется у красной дорожки. — Обещаю. Не отпущу, пока ты сама меня не бросишь. — Дэвид, не говори ерунды, я люблю тебя и всегда только тебя, не забывай об этом, ладно? — она встаёт на носочки и мягко целует его в чуть покусанные губы. Тарино чувствует тепло и такое спокойствие внутри. Дэвид знает: никто и ничто не сможет разрушить их идиллию. Тарино улыбается, слушая монотонное журчание фонтана и потирая ноющие костяшки. Кто же знал, что воспоминания - это вообще всё что у него осталось.