Чикаго, штат Иллинойс, США
Дымчатые стены окрашиваются в грязно-коричневый, цвета дешевого пива, кинутого в них. Банка трескается, куски стекла рассыпаются по полу. Осколки зажаты в сильной руке, ладони кровоточат, капли крови спадают с них. Желчный голос, когда-то бывший родным, струится ядом, оскорбляет, унижает. Ладони зажимают уши, не хотят слышать мата, ругани единственных близких людей. Непрошенные, первые слезы катятся из глаз, дыры в душе все глубже, боль из них по всему телу бьет. Один падает на колени, плач его хуже этих осколков вспарывает кожу: хочется сесть рядом и обнять. Пьяный голос затихает, банка летит к груде других, сгорбленное тело выходит из квартиры. Плач родителя сильнее после хлопка двери, он сворачивается на диване, вздрагивая в рыданиях. Мальчик смотрит, боль в его глазах наполнит океаны. Он сползает по стене, обхватывает руками колени, дрожит от кома в глотке, нервов. Одни мысли в виски долбят: как отец пробил дно, что нельзя вытащить наружу; чем прикажет пропасть в груди заполнить и как высушит слезы на их щеках. Пальцы трясутся, как в лихорадке, мальчик царапает их, истерика снова подступает к горлу. Кадры из детства проносятся в сознании, воспоминания колют шипами: прошлое любимо, в нем каждый день — желтый, цвета его комбинезона, цвета солнца, что больше для них не светит; в нем каждый день — улыбка папы, увядшая насовсем; в нем каждый день — его звонкий смех, бьющий отголосками из детских фотографий. Ненавидит эти всхлипы, но сдержать не может, они рвут его на части. Боль в голове скручивается жгутом, вдыхать все тяжелее, тело в припадке бросает в стороны. Глаза закатываются, и первый вскрик нарушает тишину. Его фантомно ломает по костям, он цепляется за ворс старого ковра, не помня своего имени. — Чонгук, маленький, посмотри на меня. Родной голос врезается в слух. Он чувствует соль на губах и мягкие руки родителя, утирающего ему слезы. Чонгук задыхается от этого сильнее, кладет поверх пальцев папы свои, смотрит прямо в глаза: там боль, там беспокойство, там любовь. — Мы сможем, слышишь? Слышит, но не верит. Ресницы слипаются, веки опухают и он глубоко вдыхает, обнимает. Комната пропитана алкоголем, но папа пахнет теплом и ромашковым сиропом — его успокоительным. Чонгук ощущает, как затихает пульс, как дыры затягиваются сами. В этих объятиях — его жизнь, без них в ничто превратится. Он дышит только рядом с папой, ради него вытаскивает себя из бездны, он находит силы на двоих, делится, питает. Он сжимает руки родителя, целует ладони и прячется от всего мира в его мягком плече, как в детстве. — Ложись спать, маленький. Убаюкивает. Голос папы наводит на сон, на мечты, Чонгук в нем растворяется. Он проходит наверх, в свою спальню, чтобы под громкий дождь о мрачные стекла окон захлебнуться в слезах и соке собственных мыслей.™™™
Серые улицы и небоскребы заволокло туманом, дождь моросит с темного неба. Оранжевый свет уличных фонарей горит с раннего утра, проезжающие машины брызгают капли с трассы на тротуар. Чонгук кутается в желто-горчичную куртку с черным воротником, увеличивая громкость плеера. В груди чертов трепет, холод улиц забирается под кожу, руки, сунутые в карманы, начинают мертвенно бледнеть. Как его лицо, как все его тело, дрожащее от льдов внутри сильнее, чем с непогоды снаружи. Чонгук забывается в мыслях снова, они поглощают его, он боится, что скоро не вырвет себя из них. После переезда в Чикаго отец, потеряв работу, сломался, спился. Он морально убивает их с папой, которому осталось лишь работать за двоих и лить слезы. Чонгук благодарен, Чонгук плачет вместе с ним каждую ночь, чтобы наутро слезы высохли и больше не полилось ни капли. Ежедневный сеанс. Чонгук помогает, как может: дом на нем, готовка и уборка. Он только счастлив в заботах, поддержка папе — радость его жизни. Они вместе, и они справятся, Чонгук верит в это днем, вдали от картины истерики родных, но вечером поглощают сомнения. Утро началось с тошноты, осадков в горле от кошмаров, истощением в организме. Чонгук привыкает не хотеть, привыкает к тьме, спасаться все труднее. Его ломают со всех сторон, стержень шаткий, но ноги еще держат. Свет в его груди теплится вместо солнца, что не сияет больше над городом. Каждый пытается погасить его в нем, но Чонгук слишком долго боролся, чтобы сдаться. Его так сильно поглощают мысли, что вырывает из них только громкий сигнал машины, проехавшей близко и брызнувшей в него каплями из луж. — Черт, — ругается Чонгук, смотря на черные пятна на отглаженных школьных брюках. Шум города проникает в него, высотки мелькают одна за другой, дождь бьет по их панорамным окнам. Чонгук подтягивает лямку рюкзака, шагает быстрее к нужному зданию, успев намокнуть. Мимо проезжают велосипедисты, и он жалеет, что не прокатился на своем и не взял зонт. Впереди показывается длинное серое учебное заведение в несколько этажей и с черными воротами. На парковке стоят дорогие машины элиты, далее средние авто учеников, мотоциклы и велосипеды. У ворот деревья с голыми ветками, ветер сносит с них листья на асфальт. У входа стоит толпа подростков, спешащая спрятаться от дождя. Чонгук не помнит их лица, за второй месяц обучения в новой школе не узнал никого и не хочет. Его мутит от поведения каждого, и отделенность делает его изгоем, таким же, как сотни других. Внутри школы снуют ученики, раскладывая по серым шкафчикам свои вещи и оживленно общаясь. Чонгука сбивают с пути встречные на коридорах, его мысли сгущаются в одно месиво, а мир плывет, звуки ощущаются намного громче. Нарушенный рацион питания. Чонгук знает, но не может справиться с тем, как каждый кусок в горле застревает, не доходя до желудка. Он чувствует, как дни по частям раскладывают его, как больше не может назвать домом место, где живет: оно ему осточертело криками отца и плачем папы. Он чувствует себя чужим в стенах школы, проносится тенью по ним, чтобы незаметно уйти. Пытает себя мыслями о запретном, оно сковывает его в холод и сводит с ума. Чонгук теряется, мерзнет, страх колет кончики пальцев, когда он здесь. Чонгук морально разлагается прямо сейчас. Его задевают за плечо, толкают. Голова идет кругом и темные пятна лезут отовсюду, он дышит едва, внутренности скручивает. Он мутно видит черные фигуры по курсу, они в кожаных куртках, татуировках и во всем черном, он видит, как все расступаются перед ними, чувствует дикий страх. «Нет, прошу, не сейчас», — молится он, истощенный, не может зацепиться ни за что, его колени дрожат, подгибаются, и голоса затихают, его уши закладывает. Под кожей — страх, липкий, судорожный. Кровь в жилах леденеет, и Чонгук падает на колени, опершись на ладони. Он сквозь барьеры слышит смешки над собой, и никто не позавидует тому, что ждет его, но всем интересно, что будет дальше. «Вдох, вдох, вдох», — приказывает себе, дышит глубоко, пытаясь раскрыть глаза. Его портфель летит на пол, по которому ступают они в тяжелых ботинках. Он хочет провалиться, когда один из них становится прямо перед ним. Чонгук вырывает себя из лап истерики, поднимает голову, чтобы увидеть глаза стаи хищников, нацеленные на него, как на жертву. Бедный, глупый кролик, окруженный волками. Чонгук проигрывает снова, когда смотрит на него, уничтожая себя сам, убиваясь его холодным взглядом, равнодушием в них и тьмой в его душе. Он погряз в нем, в его черноте, ненависти. Не знает, в чем повинен, не знает, почему в этих зеленых глазах льды Антарктиды. Чонгук впервые встречается с ним взглядом и замерзает. Лед точит из него скульптуру, отвращение в красивых глазах растаптывает цветы надежды, проросшие внутри. Навечно. Он отворачивается, будто Чонгук — ничто, разрушая все, что еще не воздвигнуто. Чонгук не может сглотнуть привкус горькости на языке, ком обиды, ненависти, что рождается в нем. — Тебе идет эта поза, сучечка. Чонгук разбивает глыбы льда, сказанное одним из этих гиен врезается в слух. Надменный смех и издевки топчут его изнутри. Гордость — все, что он унесет с собой в могилу, все, что спасает его от темноты, все, что никто не в силах отнять. Он сжимает кулаки, силы собирает и поднимается. Колени дрожат от его взгляда, который Чонгук чувствует щеками, нутром, умирающим от холода в нем. Чонгук смотрит в глаза обидчика, такие насмешливые, как у всех. Темнокожий стоит слишком близко к нему, Чонгук хочет блевать ничем от его густого парфюма. Он смотрит в ответ удивленно, словно не верит, что Чонгук стоит перед ним, готовый защитить себя. У Чонгука губы пересыхают, он не отводит глаз от чужих, ожидающих. Его голос уходит вниз, он не узнает его, когда произносит тихо, но смело: — Не смей меня так называть. Кажется, что звуки пропали насовсем. Каждый молчит, замерев. Чонгук смотрит снизу вверх на хищника, что оглянулся на стаю, затем снова на него. Чонгук боится, дрожит, как лист, бледен хуже полотна. Взгляд злой до чертов, не оставит от него ни куска, и он хочет отступить. — Блядь, — цедит шатен, за локоть хватает Чонгука, прижимает к себе. Чонгук поднимает голову, взгляд напротив ужасает: в нем чернь, гнев. Он пойман в капкан, руки болят от хватки, сердце разрывает грудную клетку. Но даже в ловушке его тянет дальше, к демону с зелеными глазами, что осматривает его с ног до головы, равнодушно и холодно. Чонгук забывается, видит только его, тянется к его пустоте. На шее демона, из-под черной водолазки, видны контуры тату. Увидеть этот рисунок — все, о чем сейчас может мечтать Чонгук, спятивший и безумный. — На меня смотри, блядь. — шатен встряхивает его, прижав грубее. Никто не рискует вмешаться, каждому страшно тягаться с тем, что ему не по силам, что сделает его жертвой. Чонгук поглощен, не замечает, что демон поодаль давно не смотрит, безучастно стоит. Чонгук его равнодушием питается, ему хватит на сотни лет. Шатен слишком близко, Чонгук готов в обморок упасть, только избавиться от касаний, что тошноту вызывают. Сопротивление не приносит плодов, тишина давит на рассудок, тело лихорадит. — Хватит, Хосок, — высокий парень в кожанке и тату нетерпеливо смотрит на них. — Оставь его. Рядом с ним, опершись на его плечо локтем, стоит красивый парень с белым лицом и пухлыми губами, обхватившими чупа-чупс. Чонгук в душе молится, чтобы психопат послушался, отпустил его, но Хосок взгляда не отводит, нутро выворачивает своим гневом. — Да ну, Кинг, дай ему развлечься, — усмехается другой парень в кепке, пирсинге в носу и проколами в ушах. Чонгук едва различает шум, топот ног, что быстро приближается. Через секунду его отбивают у Хосока, разминают их. На лице психа — желание убивать. — Отстань от него, ублюдок! Тонкий голос доносится до Чонгука, обладатель его — невысокий брюнет в школьной форме. Он хмуро, с яростью смотрит на Хосока, будто бесстрашие обрел. Чонгук поражен. Другой парень Чонгука приобнимает, успокаивая, что все станет хорошо. Чонгук помнит, что они в одном классе, и что имя его — Чимин. Он маленький, черноволосый, в очках и форме похож на ребенка. Чонгук хочет верить им обоим. — Прибежали другие сучечки? — Хосок усмехается, но в глазах бесы бушуют. — Меня уже заебала твоя кошачья морда, Уён, съебись. — бросает он, убивая взглядом парня, что разнял их с Чонгуком. Вокруг слышится громкий смех, что наигран до последней ноты, но полон чистой издевки. Люди порой слишком жестоки. Чонгук видит, как Уён вспыхивает, толкая Хосока в грудь и покрывая горячо не матом — оскорблениями. — Уён, не надо, — просит Чимин, поджимая губы и подходя к нему. — И какого хуя вы снова лезете, куда не просят, Мартини? — подает голос парень в пирсингах, насмешливо глядя на Чимина. — Я – Мартин, гопник чертов. — огрызается Чимин, зыркнув на него. Чонгук не понимает, откуда в этих двоих уверенность такая, храбрость дерзить опасной банде школы. Он переводит взгляд на демона, с глазами надменными, словно каждый здесь — идиот, цена которому — грош. Чонгуку больно, слишком больно от такого равнодушия, не знает его причины, бьет себя мысленно за то, что не смеет не думать о нем, не может справиться со своей самой сильной зависимостью в человеческом обличии. Чонгук врет, ведь знает, что внутри у него — ничего, лишь бездна — демон бездушен. Чонгук застывает на нем, как пластинка на любимом репите, смотрит с кровоподтеками на сердце, как он разворачивается, уходя по коридору. Ему не нужно оборачиваться, потому что его элита сразу следует за ним. В воздухе висит властная, подавляющая собственные желания аура демона, она втаптывает Чонгука в грязь, стирает его в ничто. Чонгук становится никем рядом с ним. И нет для него худшей зависимости, чем зависимость, смешанная с ненавистью. Толпа наконец расходится, вдыхает спокойно и начинает заново жить, отправляясь на уроки. — Ты как, Чонгук? — спрашивает Чимин, с волнением смотря на него. Чонгуку непривычно, но он сильно благодарен. — В порядке. Спасибо вам. — Чонгук слабо улыбается, рассматривая парней. Чимин улыбается в ответ, протянув ему его упавший рюкзак. — Твои ладони трясутся. — Уён беспокойно берет его за руку. Чонгук неловко сует руки в карманы куртки, облизнув сухие губы. Звонок звенит спасением, и парни тянут его в класс, где за партами уже сидят ученики. Шайка отшельников, косящая под элиту, свистит вслед Чонгуку. — Этому кролику сегодня дунули на хвостик. — противный ржач их режет Чонгуку душу на куски, ком катит к горлу. Он ненавидит себя за минутные слабости, они норовят превратиться в слезы, кинуть его в истерику. Чонгук останавливается у парты, опустив голову, дышит совсем тихо. Уён трогает его за плечо, мягко улыбаясь: — Не слушай их, Чонгук, и никогда не позволяй им расстраивать себя. Чонгук благодарен за эти слова, что были так нужны за месяцы издевательств. Его обижают слова обычных придурков, отпор не дает давать воспитание, понимание того, что собаки гавкают от безделья и собственной тупости, до которой опускаться себе не позволит. Но элита вселяет в него бешеный страх, разносящийся по венам. Он парализует его, не дает свободу рассудку, в их кругу он сходит с ума. Холод сковывает все его тело, взгляд демона стоит в сознании, как темный пьедестал, созданный бесами. Чонгук скован в клетку больных мыслей о нем. Широкие окна показывают пасмурное небо, заполненное серыми тучами. Туман клубится над городом, дождь мелко капает. Электронная доска включена на каком-то слайде, стол учителя и шкафы завалены папками и пособиями. Парты из темного дерева выстроены в три ряда, на них и за ними сидят ученики, смеясь и разговаривая, слушая музыку и читая записи. Чимин поворачивается к нему, пока учителя нет в классе, внимательно рассматривая. Уён сидит рядом с ним, полубоком, задумавшись. — Ты всегда такой бледный? — беспокоится Чимин, нахмурив брови. У самого пухлые губы бледные, но он беспрерывно кусает их, придавая розовый оттенок. Чонгук видит его большие карие глаза, светящиеся мягко через стекла очков. Чонгук смотрит вниз, на свои скрещенные пальцы, подрагивающие немного. — Я слегка не доедаю, но все нормально. — он улыбнулся, посмотрев на парней. Вникать глубоко не хочется, но они выглядят дружелюбно, так, что хочется доверить все прямо сейчас. — Не связывайся с бандой Хантера, Чонгук. — серьезно говорит Уён, глядя на него. Чонгук ощущает, как густеет воздух над ними, как сердце заходится в быстром ритме, вспоминая его отвращение, его равнодушие. Чонгук знает, что имя банды у всех на слуху, они — в центре всех событий, каждый желает быть с ними, понравиться им, но желание это подавляет дикий страх. Страх стать не марионетками — жертвами. Но Чонгук не знает их имен, что все боятся громко произносить. Люди не обсуждают их открыто, потому что уши есть у всех стен здания, и каждый может оказаться доносчиком. Власть над городом принадлежит им, страх вселян в жителей слухами о мерзостях, о которых Чонгук думать даже не хочет. — Хосок Грей так просто не отстанет от него, он отомстит. — с грустью сказал Чимин, посмотрев в окно. Уён хмыкнул, и Чонгук заметил искры в его глазах при имени члена банды. — Кто они? — задает вопрос Чонгук, царапая вспотевшие ладони. Дождь бьет о стекла окон, от них веет холодом, и он ежится. Вязаная бордовая жилетка с принтом школы поверх белой рубашки никак не согревает. Чонгук считает секунды, они давят на него, ожидание правды для него похоже на ожидание пореза ножом. Чимин хмурится, как тучи на мутном небе, бегая глазами по его лицу. Чонгук покусывает губы — нервная привычка. — Знаешь истории про избалованных детей богатеньких родителей? — начал Уён, внимательно смотря ему в глаза. — Они такие, но слишком зазнавшиеся, слишком не различающие границы. Они давно вышли за пределы морали. И считают, что каждый им здесь обязан, каждый должен в ноги им падать. Они просто твари с дерьмом внутри. — кидает Уён, злоба и возмущение хлещут из него. Чонгук царапает кожу сильно, из маленького пореза бежит струйка крови. Его тошнит чертовски. — Я не знаю уже, что правда или слух о них. Но все пороки собраны в этих людях — похоть, эгоизм, жестокость, ненасытность. Чего только мы не слышали о них за эти годы, Чонгук. Они убивают, травятся наркотой, ночью гоняют, как звери, насилуют и, черт, нет девственников в этой школе благодаря им. — Чимин краснеет, не может сказать слово грубее, но Чонгук понимает. Понимает и внутри разлагается. Не верит в конченую испорченность, но доказывают ему обратное: многое из того, что сказал Чимин, он слышал сам. — Почему вы так смело кинулись на них? Почему они вам ничего не сделали? — Чонгук видит, как лица их мрачнеют, а на губах горечь. Уен расстегивает пуговицы на рукаве, показывая темно-синие следы. Чонгук раскрывает рот, в ужасе смотря на него. — Они делают, Чонгук, — Уён убирает руку, сжав губы. — Но мы не сдаемся. И ненависть их на себе испытываем не первый год. Им интересно, понимаешь? — его прорывает. — Они психи, они хотят сломать, проверяют, насколько тебя хватит, и мы еще живы только потому, что боремся. Чонгука гложет неприятный осадок от этих слов. Уважение и восхищение по отношению к двум парням заполняют его. — Держись подальше от них, особенно, от Тэхёна Хантера. — говорит Чимин, сильно сжав ладонь Чонгука в своей. Чонгука током прошибает от имени демона, оно струится от его артерий к сердцу, бурлит в жилах суровым холодом. — Если его банда и может играться с тобой, он не станет, не пощадит. Он отравит тебя, Чонгук. Уничтожит тебя изнутри. Голос Чимина проникает в сознание, бьет сиренами, но Чонгук не слышит. Он спасения давно не ищет, глаза демона преследует его даже во снах. Он, наверное, мазохист чертов: ступает к краю обрыва вместо того, чтобы сломя голову бежать назад. Чонгук обещает себе прямо сейчас, что никогда не позволит демону сломать себя.™™™
С аккуратных стеллажей падает парочка пыльных книг на цветной ковер, создавая шум в безмолвной библиотеке. Чонгук прикусывает губу, поднимая их и ставя обратно на полку. Вечереет. Из окна льется сумеречный свет, дождь стучит о стекла, не переставая. Чонгук прижимает сборники книг к груди, идя по почти пустым коридорам, приглушенно освещенным лампами вдоль стен. Тени танцуют на них, с улиц веет сыростью, кожа покрывается мурашками под одеждой. Чимин и Уён хотели пройтись с ним до дома, но он отказался, хоть и может думать, что они теперь, вроде, друзья. Они назвали его своим другом, Чонгуку приятно до глубины, он чувствует, как стержень твердеет при такой поддержке. Ему нужно было заниматься в библиотеке, чтобы после вести домашние дела, но вечер застал неожиданно скоро. Чонгук шагает быстрее: ночь панически страшна для него. Он боится того, что придет из темноты и поглотит его. Впереди виднеется лестница, и, почти дойдя до перил, Чонгук слышит крик, истошный и отчаянный. Источник звука с крыши, прямо над ним. Он отшатывается, книги выпадают из рук, катятся вниз по деревянным ступеням. Внутри все переворачивается, страх щупальцами хватает его, сердечный ритм ускоряется. Чонгук думает секунду прежде чем, наплевав, побежать обратно, наверх, на помощь. Дверца на крышу не поддается, звуки все более умоляющие, они режут слух, пронизывают его мягкое сердце. Чонгук дергает ручку, толкает сильно. Порыв ветра обдает в лицо, холод проникает в кости, он поворачивает голову, рвано дыша и отшатываясь. Чонгук забывает свое имя, округлив глаза, боится сдвинуться на сантиметр. Банда Хантера держит одного ученика, всего в крови от избиений и порезов, к его глотке прижат нож. Хосок почти расправился с жертвой, но его прервали, и теперь в его глазах желание убить совсем другого человека. Чонгука. Чонгук дрожит всем телом, как в судороге, рухнет без сознания. Истерика вспарывает нутро, рвется наружу, слезы норовят брызнуть. Он качает головой, сглотнув, переводит напуганные до чертов глаза дальше и леденеет. Тэхён смотрит на него так, словно растерзает взглядом, разрежет на куски и заставит потонуть в собственной крови. Он стоит у стены, зажав сигарету между пальцами, набитыми тату, сквозь кольца дыма выворачивая его душу наизнанку. Чонгук в вакууме слышит голоса остальных, кричащие, чтобы поймали его, но он застыл под взглядом демона, в ледяную статую превратился, питает его своим диким страхом. Тэхён останавливает жестом руки ринувшегося на него Хосока, делая шаг вперед. Чонгук на этом моменте отмирает, вновь вдыхает, срываясь с места. Жертва никогда не убежит от хищника. Чонгук знает законы природы, что теперь царят и среди людей, но сдаваться без боя не согласен. Никогда так быстро не бежал, не готов был ноги в кровь сдирать, лишь бы спрятаться от демона, ступающего за ним по пятам. «Глупый, глупый, глупый», — твердит себе Чонгук, пробегая по крышам школы и почти соскальзывая с одной, мокрой от дождя. Холод хлестает со всех сторон, страх иглами прокалывает вены, он дышит, как в припадке, озирается на бегу, но никого не видит. Чонгук не верит, аура демона преследует его, он чувствует ее кончиками пальцев, чувствует свою скорую гибель. Чимин был прав: Хантер уничтожит его, но не только изнутри. Сердце Чонгука бьется, как у кролика, за которым гонится охотник — бешено и без передышек. Внизу мелькают жилые дома, крыши все не кончаются. Тучи сгущаются, туман висит над землей. Чонгук спрыгивает на низкую поверхность в надежде спастись, но его резко хватают за горло, припечатывая к обшарпанной стене.