Туман гор Кайана

— И где эти грёбаные скутеры? Было раннее утро — где-то шесть или шесть десять после полуночи. Мы стояли в слабой, едва заметной пелене посреди дороги, пока к нам приближался очень дряхлый грузовик военного образца. Массивные покрышки, тёмно-зелёные цвета, квадратные, очень ровные углы — от него за милю пахло стариной, пылью Афгана и полным отсутствием учёта аэродинамики при проектировании. Но главное: это был вовсе не тот транспорт, на который Джордж договорился вчера. Впрочем, можно было понять причину или отговорку, что скажет водитель, — погода была просто отвратительной: более-менее чистое небо затянуло очень тёмными тучами, погружая землю во тьму, сырость и влага чувствовались в самом воздухе, и даже вид — тот прекрасный горный пейзаж, что вчера открывался нашему взору настолько, насколько хватало горизонта, скрылся за туманом и тьмой, перекрывающими всё на своём пути; веял… неизвестностью. — Квадроциклы, геолог. — Чего, блядь? — резко обернулся тот. — Нам обещали квадроциклы, а не скутеры. — То есть, ты и сейчас решил доебаться?! — Рональд звучал куда более раздражённо, чем вчера. — Я сейчас решил тебя поправить. Но понимаю — твоя быковатая натура всё ищет себе проблемы. — О, а может быть если бы ты меня не «просто поправил», а просто пошёл нахуй, как я тебе советовал, всё было бы нормально?! — Ни рефлексии на собственных ошибках, ни тактичности — ты, похоже, действительно имел дело с одними коровами. — Ты сейчас у меня!.. — Тише, девочки! — Сэм встал между ними стеной, разнимая обоих. — Давайте, блин, лучше разберёмся, почему к нам прислали этот антиквариат. Грузовик остановился, и из него вышел никто иной, как Даниель — тот, кого я точно не ожидал увидеть на месте водителя. С одной стороны: да, триста людей — немного, но неужели больше некому было выполнять обязанности со столь небольшой ответственностью и сложностью, как перевозка? — Да. Да, люблю вас обоих, — мистер Форвард, подходя к нам, завершал телефонную беседу. — Да, и скажи ему, чтобы все задания делал. Приеду — проверю. Да, пока… Как думаете, — шепнул он уже более хриплым, уставшим и одновременно искренним голосом, — сегодня может пойти дождь? Серо-чёрное небо медленно вращалось над нашими головами, подталкиваемое лёгким ветром. Запах свежести — привычный, как я понял, для тех мест — не нёс в себе ничего необычного, а туман был точно таким же, как и вчера — в день, когда дождя не было. — Нет, — ответил каждый поочерёдно. — Верно — нет, — кивнул тот. — А вот он сейчас будет убеждать нас, что таковой намечается… После тех слов улыбка водителя начала казаться мне надменной. О, да — то была как раз одна из тех гримас, с коей к тебе подходили в магазинах консультанты; с коей осторожно, но очень нагло подлезали промоутеры на улицах или же с коей работники HR выслушивали твой бред на собеседованиях, когда окончательно решали, что брать человека, вернувшегося из армии с психическим расстройством, «слишком рискованно для их небольшой компании». — Ну что, ваша исследовательская команда готова ехать к месту исследования? — а ещё его жёлто-оранжевые подгнившие зубы — они тоже действовали на нервы. Что-то в нём явно мне не нравилось, но до меня всё никак не доходило, что именно. — Даниель, — мягко начал Джордж, — кажется, вчера мы договаривались о более быстром и мобильном транспорте. — Несомненно, друзья мои! Несомненно! Но, как мне кажется, погода не слишком располагает к езде на скутерах на наших дорогах. Поверьте — первая же слякоть, и мы… — Дождя сейчас нет, — по привычке сказал я солдатским тоном. — Да, но он может… — Не «может», Даниель. Дождя нет. В грузовике необходимости также нет. Где наш транспорт? — Знаешь, я бы мог сейчас достать его, но, думаю, что это будет слишком дол… — Доставайте. — Я… — Вы же можете, верно? Доставайте. «Слишком долго», — а? Дольше, чем поездка на медленной старой развалине, не едущей вверх по поверхности круче десяти градусов наклона? Дольше, чем с бесконечными объездами-заездами, как это часто бывает, узких горных троп по одной-единственной двухсотлетней дороге, что подходит таким грузовикам по ширине? Нет — то тоже была явная ложь. — Доставайте, — вновь повторил я, — мы подождём. Все из команды были согласны — молча стояли, смотря на муженька местного мэра, и ожидали от него обещанного решения. Хороший момент — момент разоблачения лжи. Человека будто выкидывает из его придуманного мирка в мир реальный, мир настоящий. Может быть, я просто очередной идиот, но на моём опыте всегда было так, что после раскрытия люди начинали нести чистую правду, насколько бы сильно она их не топила — ниже, как считал их мозг, им падать было уже некуда. — Ну… Я… — Давай-давай, честный парень. Я же вижу — ты не врёшь нам, — Рональд покосился на того в полуулыбке, похожей на оскал. — Я бы с радостью, друзья мои, — сцепил он ладони за спиной. — Но дело всё в том… Я бы… У нас нет квадроциклов — буквально несколько дней назад ребята уехали на них в Аипалувик и всё ещё не вернулись… Синячат, наверное. — А Аипалувик — это?.. — Деревушка в двенадцати милях отсюда. Кстати, наш перевалочный пункт к Тагитуку. — Потрясающие, блядь, названия… — То есть ещё есть шанс найти их там и пересесть на нормальный транспорт — я правильно понимаю? — Я… О! А, кстати, да! — резко оживился тот. — Хорошая идея! — Ага. Потрясающая, блин. Давайте уже поедем, а не будем лясы точить. Причин возражать не было. * * * До нашего перевала было всего-то двадцать четыре мили. Даже если учесть скорость грузовика, особенности рельефа и предположить сложность дороги — это было, максимум, два — два с половиной часа езды. И это было чертовски хорошо — на том милитаристском раритете чувствовался каждый ухаб, каждая кочка, на которую водитель откровенно специально наезжал, приносила отличные ощущения копчику и всему сопутствующему. Деревянные лавки по обе стороны кузова грузовика действительно сильно напоминали мне о военных временах, когда автомат был моим лучшим другом и самым ценным сокровищем, а пыль и песок въедался в кожу и зубы, всё время преследуя зудом. Несмотря на моё… не самое удачное прошлое, я скучал по военной жизни. Ещё когда только вернулся, и мои редкие родственнички встретили меня с небольшим праздником, мой крёстный сразу сказал: «Я знаю, что ты чувствуешь: ты чувствуешь, что это всё — не твоё, — указал он на родственников, подразумевая под ними «гражданку» и гражданские дела в целом, — что тебя не понимают эти люди и никогда не поймут, а твоё призвание — умереть с оружием. Это чувство с тобой навсегда», — и как же он, сукин сын, был прав. «Никто не может понять морпеха так, как он сам. Либо как другие морпехи», — ко всем остальным типам войск в армии это тоже относится. Всякий раз, когда я пытался говорить с кем-то про свою солдатскую жизнь… я видел ужас в глазах — жуть и страх, свойственные зелёным рядовым, свойственные гражданским, непонимание… особенностей событий и мысли, особенностей жизни вне крепких стен. Печально, когда люди смотрят на тебя либо как на калеку, либо как на героя — будто бы ради войны нужно быть либо самым бесстрашным и патриотичным сорвиголовой, либо ходячим мертвецом. Нет — всё дело было в мышлении. Отсутствие опасности как уверенность в собственном бессмертии — это очень хрупкая, но мощная иллюзия. Сейчас ей окружают себя все, кому не лень, чтобы потом любое отклонение от плана в жизни, любой выброс из зоны комфорта вызывал жуткий, по-настоящему животный страх. На войне не так. Свистящие над ухом пули не заставляют бежать — они заставляют реже высовывать голову. Каждый раз отправляясь в бой чувствуешь… присутствие опасности и смирение с ней. Как длительная монотонная боль — отрицание сменяется гневом от раздражения, потом — попытками убедить себя в том, что всё не так плохо; суицидально-депрессивными мыслями о собственной скорой (и довольно бессмысленной) кончине, а затем, в конце-концов, смирением — принятием. Но это всё… Это лишь на войне… Чёрт, мой крёстный был настолько прав, что даже спустя десятки попыток устроиться на «обычную» работу, я всё равно выбрал ту, где риск сравнительно выше, а количество людей сравнительно меньше — экстремальный туризм вправду чем-то похож на армейскую вылазку. Технически, по крайней мере — ты выходишь далеко от цивилизации, снабжённый только необходимым для достижения твоей цели, ты продвигаешься вперёд, несмотря на риск, а после достижения тебя ждёт такой же тяжёлый путь обратно. И люди — они вовсе не являются отморозками, живущими одним днём, нет — они тоже идут «в бой» за тем же… ощущением, что и ты, за чувством братства, единства в цели и победе — они идут ради себя, а не ради войны. — В чём дело, Рональд? — вдруг раздался голос Джорджа, выкинувший меня из моих мыслей. — Ты сегодня какой-то… нервный? Уэйн действительно казался неспокойным с утра. Его красные глаза и немного бледная кожа говорили о явно бессонной ночи, но лучше всего, разумеется, твердил об этом он сам — бранью и крайней нетерпимостью к окружающим. — Да, парнишка, на тебе, блин, лица нет. — Я в порядке, — пробубнел тот под себя. — Мамочки мне тут нашлись херовы… — В порядке? — ухмыльнулся «мистер Смит». — Да ты, геолог, на ходячую мумию тянешь — ещё пара часов, и хоронить можно будет. — А ты вообще ебало завали! Всё это твой грёбаный медведь… — Не понял. — Чё тут, блядь, понимать?! На кой хрен ты сказал ночью, что слышал рык под окнами?! Не мог просто промолчать и дальше упасть дрыхнуть?! — Рык под?.. А-а-а… А-ха-ха-ха-ха-ха! — Энтони разразился искренним, очень высоким смехом. — Вот это ты впечатлительный! — Заткнись! — Сам заткнись, мямля, — только тогда я уловил едва заметный немецкий акцент. — Я-то действительно слышал рык, но подумать, что это медведи — чистый бред. Наверняка это был тот же грузовик, что прямо сейчас рычит и тарахтит двигателем у тебя под ногами. Интересное, но глупое предположение — грузовик приехал со стороны гор, то есть — с очередной маленькой деревушки, так что вряд ли бы он проезжал ночью рядом с домом. «Рык»… Готов поклясться, что, несмотря на приоткрытое окно, в ту ночь я спал, как младенец. — Ага — хрена с два! И нахрен, блин, было вчера выслушивать эти россказни?.. — он опустил голову и потёр лицо руками. — Всю треклятую ночь просыпался из-за рычания и силуэты за окном видел. — Ну ты, блин, даёшь, парень, — в этот раз Сэм согласился с «мистером Смитом». — Ага! А сам что?! Ты же… Блядь! — мы все знатно подпрыгнули на ухабе. — Ты же, блядь, на соседнем диване спал! — И? Всё верно — спал. Спал, как убитый медведем-призраком. — Пошли вы! Оба! — Да ладно тебе — смешно же. Ты же несерьёзно, да? То есть ты реально не спал, блин, просто из-за мишки?! — Я бы посмотрел на тебя, если бы ты!.. — поднял тот глаза, но тут же опустил, успокоившись. — Заткнитесь, а? Все. — А слова вежливости? — Обойдёшься, белобрысый. Просто держи… Да блядь! На очередной кочке наш грузовик подпрыгнул выше, чем рейтинг преступности в США в последние месяцы. Дружно подлетев от удара со своих сидений, мы, неудачно пытаясь удержаться в нормальной позе, повалились куда попало по кузову. Когда же всё затихло, и каждый из нас смог выровняться, то обнаружилось, что грузовик стоял. — Даниель! Даниель, мать твою! — постучал по стенке между водительским местом и кузовом Рон. — Эй, муженёк, чего стоим? — «мистер Смит» держался за нос, пытаясь говорить нормальным голосом. — Эй?! Сэм с большим неодобрением посмотрел на нелепые сцены взывания к водителю нашей чудо-машины и, молча отвязав дверцу кузова, вышел наружу. Не стоит и говорить, что все, позабыв об ушибах, медленно пошли за ним. — Ох, нихрена… Каждый, включая меня, не мог не замереть от удивления, что довелось почувствовать, выбравшись наружу. Мы стояли посреди плотной и серой стены тумана, настолько густой, что уже ровно через семьдесят футов она действительно напоминала стену какого-нибудь древнего хосписа. Вечнозелёные ели, их верхушки, горы — всё тонуло в той обесцвечивающей мгле, а сама дорога, всё ещё не высохшая до конца, напоминала вязкое, тягучее коричневое болото. Вот тогда, смотря на бесцветное серое небо и потемневшую округу, я без промедления поверил бы, что мог пойти дождь. Более того — я бы даже поверил, что он уже прошёл. — Даниель, что там, блин, с твоей развалюхой? — Сэм зашагал впереди всех к месту водителя. — Клянусь свободой моего трижды сидевшего шурина, если у тебя от твоей езды слетели клеммы с аккумулятора — я буду орать с тебя как самая последняя сучка. Даниель? Дэн, блин?! — уже раздражённый, он подошёл к водительской кабине и рывком открыл дверь. — Какого?! — но вдруг резко перешёл на шёпот. — Какого хрена? Я быстро подошёл к своему напарнику и увидел внутри машины то, чего точно не ожидал бы увидеть: Даниель лежал на сиденьях и, придерживая разбитый нос, испуганно таращился на нас. О, в тех глазах было многое — ужас, страх, отчаяние, непонимание, удивление и шок. Всё это передавалось и мне. Он с большой опаской поднёс указательный палец к своему рту, призывая сохранять тишину, и заговорил так тихо, что сама тишь леса, сам воющий гул ветра, гуляющего меж деревьями, были громче него: — Он здесь. Я тут же резко повернул голову к дали дороги, скрытой туманом — кто бы там ни был, но водитель обязан был увидеть его именно оттуда. Однако… ничего не было. Или не совсем ничего? Тишина, то самое звучание леса, начала давить на уши — как поразительно быстро почти неуловимый шум становится самым громким воем, перекрывающим всё остальное — за этим ветром вполне мог скрываться чей-то шёпот, могли едва слышно хрустеть ветви под чьими-то тяжёлыми шагами, могла разлетаться грязь от шин, но нет — было «тихо». По-прежнему тихо. — Кто? — вырвалось у меня. И вот тут-то я почувствовал весь его страх, даже не получив ответа. Одного взгляда на его взъерошенные волосы, на трясущие зубы было достаточно, чтобы понять — то, что превращало его следующие слова в нелепые обрывки, в стук челюстей друг о друга, было чистым страхом, было настоящей паникой. — Он, — едва выдавил из себя Дэн. — Да кто «он»?! — Ме… Медведь. На его лице не дрогнул ни один мускул, ни малейшего перехода от ужаса к смеху в его мимике не было — он точно говорил серьёзно, но… Он, блядь, шутил, что ли?! Нигде, вообще нигде вокруг нас не было ничего, соизмеримого по шуму с агрессивным медведем — ни приближающегося звука, ни рыка, ни тяжёлого дыхания. Он действительно ожидал, что мы поверим в сказку, рассказанную им вчера? Это при том, что сам он сказал, что этих медведей до нашей вылазки не видел?! Он, блядь… Что?! — Даниель, мать мою! — вскричал я тому. — У нас нет на это времени! — Что он, блин, сказал? — кажется, Сэм не расслышал нашего водителя. — Что где-то здесь бродит «тот самый» мишка! В одно мгновение Рональд, выходящий последним, залез обратно, а Сэм застыл, смотря то на водителя, то на дорогу. — Но… он здесь. Он здесь, клянусь. — Я повторяю: у нас нет на это времени. — Но он был здесь. — И где, блин, он теперь? Оленя в тумане терзает? То, что ты нам вчера рассказал бред, ещё не значит, что мы всё… Твою мать. Смотрите! — указал мне мой напарник в стену тумана. — Эй, чувак, гляди! Вы видите?! — Нет, — тут же отчитался я. — Не вижу, — заявили почти одновременно Джордж и Смит. — Что?.. Что там?! — испуганно спросил водитель, не поднимаясь с сидений. — Там… Там… Да! — вытаращился он широко открытыми глазами и кивнул. — Там бежит твоя совесть, дерьма кусок! — Сэм рывком захлопнул дверь грузовика и пошёл обратно. — Медведи у него, блин! Сказочник хренов! «Представляете — я увидел ровно то, во что не верил сам, но о чём вчера вам рассказывал», — как удобно, мать мою! — Но я!.. — тот осторожно открыл дверь и попытался что-то ответить. — Разочаровывающее зрелище, Даниель, — подытожил мистер Форвард. — Я видел! — А никто другой, блин, не видел! С одной стороны — да, бред. С другой… Может быть, нам просто повезло, и животное, испугавшись грузовика, убежало прочь? Мог ли он не врать?.. Всю свою жизнь до войны я не был особо впечатлительным парнем. Кровь, ранения, смерть — ничего из этого не трогало меня изначально, будто в детстве мне просто не привили здоровый страх к подобного рода вещам, но… С тем же самым у меня отпала религиозность, а с ней ушла и фантазия «допущения» — рациональное и холодное мышление просто не может идти в связке с верой, ведь сама она подразумевает то, что тебе необходимо отбрасывать сомнения и принимать истину просто на слово — не быть рациональным. И получалось, что либо панчлайн шутки, заготовленной вчера, слишком затянулся, либо нас действительно миновала серьёзная опасность в виде разъярённого хищника. В любом случае, Даниелю не поверил никто. Один в поле не воин, а лёгкая мишень. Я осмотрелся по сторонам: следовал не было, шумов не было всё так же, а дорога… вряд ли в той полузатонувшей грязи хоть кто-то смог бы распознать хоть нечто выделяющееся. А за тем из имеющейся информации и собственных выводов у меня было лишь единственное рациональное умозаключение: вряд ли мой суровый взгляд отпугнул бы тысячефунтового бурого медведя. Но если и допустить, что он был, что стая голодных хищников действительно принялась нападать на людей и транспорт у дорог… То хотелось бы видеть этому более рациональные доказательства. Пускай, возможно, и перед собственной смертью. — Спокойно, — развернулся я к группе. — Я поеду с ним на месте штурмана. Если подобное приключится ещё раз или действительно приключится впервые — вы услышите об этом от меня. — Ой, да пошёл ты! — улыбнулся мне напарник. — Хрена с два я поверю, что ты купился — ты, блин, просто хочешь пересесть на мягкое кресло с той грёбаной скамьи! — Может быть, — ответ был не без излишнего ехидства. — Но это к делу не относится. * * * Очень долго ехали в абсолютной тишине, время от времени прерываемой шутками и бранью из кузова. Видя дорогу, на которой приходилось маневрировать Даниелю, я более не удивлялся тому, что нас так трусило — грузовик вскакивал в ямы, прикрытые листвой, и подпрыгивал на едва заметных кочках, больше похожих на переливы света и теней. Более того — больше поражало меня то, что «влипали» мы слишком редко. — У вас здесь всегда такая напасть с дорогами? — Нет, — пытаясь не отвлекаться, медлил водитель. — Медведи обычно… — Я не про это. — Тогда про?.. А, да. Да, такое здесь всегда. Летом ещё более-менее неплохо, пока дожди не пойдут, но осенью и весной картина не меняется, а зимой и вовсе приходится использовать снегоходы. — Я так понимаю, тем, кто живёт у реки, проще? — Разумеется, проще, — для него это действительно был слишком банальный вопрос, так что и отвечал он не без раздражения. — Большинство посёлков расположены как раз возле них — можно сплавляться или подниматься по течению, не используя наземный транспорт. Даже топливо в Кайана подвозят на баржах по реке, так что… — Да, трудно не догадаться об их важности. — И, кстати, переводится «Кайана» как «место, где встречаются реки». В тумане не было видно ничего, сколько не всматривайся. Странные мелькающие тени деревьев, что складывались в пугающие и масштабные силуэты, вечный треск веток из-за местных оленей — я отлично понимал, почему Даниелю могло показаться, что он видел медведя-призрака. Более того — даже я сам попадал на удочку собственного воображения. Несколько раз кряду лишь мой рационализм позволял отмахнуться от ощущения того, что кто-то бежал параллельно медленно едущему грузовику, что кто-то вот-вот должен был бы нагнать нас или даже перегнать — чего только нельзя было увидеть, когда весь мир за десять метров от тебя представлял сплошное серое полотно и простор для фантазии. — Если Кайана — это место, где встречаются реки, — в один миг ко мне пришло осознание, что просто терпеть тишину и всматриваться в абсолютно тёмный лес было слишком невыносимо, — то Аипалук — это?.. — Аипалувик. Нет, не ищи в этом логики. Никогда не знаешь, когда именно была основана деревня — между соседями всегда может быть расстояние в целые столетия. — Так как это пере?.. — Бог, — привычку перебивать давно пора было занести во «вредные». — Дух, вернее. Хозяин бушующего моря, вестник смерти, разрушающий лодки и корабли. — Интересное название для деревушки в горах. — Старики мне рассказывали, что всё это ради того, чтобы задобрить его — Аипалувика. Мол: старая деревня была расположена прямо у реки, что течет с севера Кайана… Сквирел — так она сейчас называется. Её жители, обратившись в христианство, начали порицать да винить старых духов во всех своих бедах. Представляешь, — сказал он с явным сарказмом, — столько лет боялись их, преподносили им дары, а бог-то, оказывается, «всего один». Но духи — это тебе не просто выдумка. И они не сидят себе где-то на небесах, наблюдая за тем, как мир… Да за всем, в общем-то. Вот и в отместку ночью «разлилась река по велению Алигнака, и повыходили из неё Арнапкапфаалук, состоящая наполовину из рыб, вместе с Нерривикой, окутанной моллюсками, и забирали они всех и каждого к Аипалувику, кого не забрала сама река». Только шаман — древний и преданный самому старью — остался жив. Оставлен был духами, чтобы нести остальным этот урок. — Я думал, что большинство здесь давно стали христианами, забыв старые сказки или променяв их на новые. — Вряд ли. Да, влияние колонистов сильно сказалось на нас, но забыли ли мы? Нет. Люди здесь часто бедные и одинокие, если сравнивать с другими штатами или даже просто взглянуть на юг. А только бедные и одинокие и умеют помнить. * * * Когда мы подъезжали к деревне, прошло два часа ровно. Я ещё раз убедился в том, что без сопровождающих или знающих путь не выехать из подобных мест — многие потемневшие ели, растущие достаточно далеко друг от друга, казались мне правильным проездом; многие пешие тропинки, теряющиеся в грязи, создавали иллюзию нормальной дороги; многие голые и холодные поляны, разложенные природой тут и там, виднелись мне пропущенными поворотами — всё, что я видел из-за тумана, говорило о том, что путь был неправильным, а всё, что я слышал в нём — что он был опасным. И даже возле гор — там, где лес редел, а пустых степей было куда больше, по-прежнему можно было мало что разглядеть — только голые, лишь изредка покрытые снегом шпили, гладящие небо своими неострыми верхушками. Каждые несколько минут — ровно в те моменты, когда замолкал Дэн, прерывая свои истории о мифологии инуитов, раздавался хруст ветвей за деревьями, пробивающийся даже сквозь рёв двигателя. Вот уж не могу сказать, что именно там было — медведи, лоси, зайцы или моя паранойя, но в тот час, когда мы приехали к той деревеньке, окутанной чёртовой мглой, единственное, чего я жаждал — услышать людские голоса. Грузовик очень медленно, очень осторожно въехал на территорию хутора — восемь-десять деревянных домов, расставленных хаотично у ближайшего колодца. Не знаю, каков был цвет дерева у тех стен и крыш, но в том тумане он точно казался мне смолисто-чёрным, покрытым влагой и мхом, что въелся в трещины в рассохшихся окнах. Подкосившиеся дома, сырые тропинки, запах мочевины и сырой земли везде, где можно — думая о том, что человечеству пора бы колонизировать Марс, не стоит забывать, что кто-то до сих пор не может выбраться из Средневековья. — Сейчас-сейчас… Пытаясь не застрять в вязкой да очень плотной грязи, мы то ускоряли, то замедляли ход, направляясь к небольшому наполовину сгнившему сараю. Смотря на покосившиеся балки, можно было смело говорить, что один слабенький порыв ветра или неудачно упавшая шишка свалили бы всю конструкцию напрочь, но того, удивительно, не происходило — лишь монотонные, так надоевшие мне треск с хрустом сопровождали все отчаянные попытки водителя вместить машину под старой крышей. Видимо, Даниель как никто другой был уверен в том, что дождь действительно пойдёт. — Амарук и Тек должны быть где-то здесь, — заключил он, заглушая двигатель. — Если мне не изменяет память, то они переселились в ближайший к колодцу дом. — Здесь всего два человека? — Да. До недавнего времени было три. — А… Где остальные-то? Тот широко улыбнулся, растянув губы и надув щёки. Я знал, что ответ будет шутливым — если можно было посчитать все его зубы и узнать, сколько было выпавших, то ответ точно был не из серьёзных, но то, что он был и неожиданно жутким, глупо отрицать: — В воду канули. Молчание после шутки слишком затянулось. Задней мыслью я-то понимал, что от меня ожидали смеха, но… лучше бы он молчал. — Эй! — вскричал Сэм и постучал по стенке корпуса. — Это мы приехали, или стоит вызывать экзорцистов? — Приехали! — Вот и хорошо, — раздался тут же хрип Форварда. — Моя спина… Когда мы вышли, я тут же ощутил две большие разницы: первая — тумана стало явно меньше, и вторая — похолодало как минимум чертовски сильно. — Бр-р-р… Как же холодно то, блядь. — Прошу прощения, господа. Сами понимаете — почти в горах стоим, — указал он на край леса, знаменующий резкое возвышение и «начало» горы. — Не удивлюсь, если тут, блин, двадцать градусов максимум. — Это сколько по Цельсию, персонал? — Где-то минус семь, Тони. — Бред, — сказал и тут же вжался в свою куртку «мистер Смит». — Впрочем… не так уж это и далеко от истины. Чёртов ветер. Мы незамедлительно проследовали к нужному дому. От остальных он отличался предельно слабо. Настолько слабо, что сколько я ни всматривался, разницы рассмотреть не смог — то был всё такой же обветшалый и «почерневший» домишко, как и остальные. Ни живности, ни чистых окон, ни даже убранного крыльца — складывалось крепкое ощущение, будто бы деревня и вовсе пустовала, если бы не одно «но» — знание о том, что она точно не была пустой. — Подождите здесь, — указал нам Даниель. — Теккейт ещё более-менее терпим к чужакам, но вот его отец… Тот ещё затворник. Дверь тут же захлопнулась прямо перед носом Энтони, оставив нас всех на морозе. Расположившись у порога, каждый из нас молча стоял и смотрел в лес. Было тихо, даже слишком тихо. Это было тем, что называли «хищной тишиной» — когда вся мелкая живность умолкала при виде грозного зверя побольше, но… Вокруг был только туман. — Слишком здесь тихо, — подытожил за меня Сэм. — Стремновато как-то, блин, жить в таком месте. — Это всё из-за погоды, уверяю вас, Сэм. Без тумана отсюда наверняка открывается прекрасное зрелище. — Ну, не знаю, Джордж, не знаю… До ближайшей цивилизации — два часа по извилистым дорогам, телефонной связи нет, заборов от хищников тоже нет, а ещё эта тишина… Нет — грёб я далеко и долго жить в таких местах. С ним нельзя было не согласиться. Временную изоляцию от мира любил и расценивал как хороший способ заработка и отдыха, но вот отшельничество или, тем более, аскетизм… — Кстати о грёбаных хищниках, — Рональд облокотился о стену дома рядом с дверью и начал протирать очки от испарины. — Помнишь, мистер Фогг, как я тебе вчера рассказывал про пролив Фери и Хекла? Так вот, есть ещё кое-что — вспомнил ночью, пока думал, сколькими способами медведь может прожевать человека: в новостях этого не писали, но, когда вояки поплыли выяснять причину «шумов в море», они обнаружили настоящую бойню из всяких морских тварей. Вернее, как: это всё же описали в новостях, только забыли добавить одно слово — к: «Обнаружили стаю касаток, шесть моржей и две стаи китов», — следовало добавить: «мёртвых». У вояк было такое ощущение, что это сборище там друг друга до последнего плавника терзало. — Опять ты свои сказочки рассказываешь, Рональд? — Это не четыреждыблядские сказочки, Джордж. Да и не придумаешь такое, — он со всей серьёзностью и сильным прищуром взглянул на Форварда. — Ты же сам этого не видел. — А, по-твоему, мужичьё на крайнем севере будет сказками жить? Когда появились эти звуки — у них начала исчезать рыба, а потом, когда военные отправили разведывательный самолёт, пошли россказни об этой бойне — трупы, буквально, выносило на берег стаями. Акустики поздно спохватились — когда они приехали, звуков уже не было. — И всё это слышал один удачливый геолог, пишущий неподалёку работу на тему серебряных залежей. — Да ну тебя, старик! Слишком эмпирическое у тебя мышление, чтобы соглашаться на подобное. — Верно, — кивнул тот. — И это правильно. Если что-либо не было доказано, проверено и засвидетельствовано — это ложь. — Понятно всё с тобой, — махнул Рон рукой и развернулся ко мне. — А как ты думаешь, мистер Фогг: может то, что вокруг нет хищников, как-то связано с этими расселинами? Если всё правильно, то те самые «звуки» из моря, чем бы они ни были, должны быть и здесь. Это звучало интересно и бредово одновременно. Странные звуки из морского дна были записаны человеком уже не один раз, а некоторые из них, так и не обретя чёткий источник, всё же получили даже собственные названия*. Но, как я и говорил раньше, рациональность всегда брала во мне верх. — Вряд ли. — Вот видишь, мальчик мой, опыт не позволяет верить в подобную… — Я не сказал, что не верю, — пришлось тут же отмахнуться, так как не хотелось занимать чью-либо сторону. — Я хотел сказать, что если бы «это», чем бы это ни было, действовало на водных и наземных животных, то почему бы этому не действовать на людей? Мы же не режем друг друга сейчас? — Хм… А ты, сука, в чём-то прав. Хотя, думаю, всё не так про… Дверь резко открылась, и Уейн, утратив равновесие и подскользнувшись, упал на землю. — Блядский разврат! Мои очки! — в его руках, покрытых грязью, поблёскивала погнутая оправа и треснутое стекло на одном из глаз. — Прости, парнишка, — сразу же подал руку Дэн. — Кто же знал, что ты так перепугаешься, а? — Ты… Никогда прежде за жизнь я не видел, чтобы человек краснел от возмущения и бледнел от злости одновременно. Сжав кулаки, чем ещё сильнее сдавливал оправу, Рональд стиснул зубы и, клянусь честью, был уже готов подпрыгнуть со своего места. Словно израненный зверь он смотрел на своего попутчика, словно лишенный чести и смысла безумец, словно самый отпетый боец в первых рядах, и никто не мог ему ничего сказать, чтобы остановить… Но в один миг, когда в его груди было уже воздуха под завязку, он выдохнул, что есть сил и засмеялся. Всё громче и громче — из тихих смешков в настоящий гогот — так разносился его смех. Одев мятые, гнутые и треснутые очки на голову, он вытер пот, выступивший на его лбу, и сцепил хватку с Даниелем, произведя просто оглушительный хлопок рук. — Повезло тебе. — Это точно! — чутка побледневший водитель тоже приходил в себя. — Я уж думал, что тут ты меня и порвёшь. — Это да… — он ещё раз облегчённо выдохнул, а потом рывком притянул Дэна к себе и сказал со всей серьёзностью. — Я просто осознал, что если переломаю тебе твои ёбаные руки сейчас, то вряд ли ты согласишься вести нас дальше. А заставлять тебя силой или тащить на себе — только зря тратить время. Повторяю: повезло тебе. Он резко отдёрнул руку и, отойдя подальше, начал отряхиваться. — У тебя хобби, что ли, такое — встревать в конфликты? А, геолог? — Заткнись, выскочка, — бесполезно пытался тот стряхнуть влажную и вязкую грязь. — Главное — результат и карьерная репутация. Ссоры никак не влияют на последнее, а вот на первое — существенно. — Да? И что же изменилось? — Мой день стал лучше, — он выровнялся и, прохрустев всеми костяшками пальцев, взглянул на Даниеля. — Так где наши «друзья» с очень сильной нетерпимостью? — Ха-х… Хотел бы я сказать, что один из таких, как оказалось, снаружи, — почесал тот репу, улыбаясь, — но, кажется, не время для шуток. — И ведь всё равно пошутил, — улыбнулся Энтони. — Это да… В общем, здесь никого нет. Ни Тека, ни Амарука, ни ребят. — Есть предположения, где?.. — На рыбалке, скорее всего, — он, дери его, прямо издевался надо мной со своими перебиваниями. — Сквирел в пяти милях отсюда. — Уверен, муженёк? А если они не на рыбалке? — Тогда… Тогда они могут быть и в Тагитуке. И если они там… Мда… В общем, друзья-исследователи… Как бы это ни звучало, но предлагаю пойти пешком. — Нет, ты, походу, реально нарываешься! — Дослушайте! — вскрикнул Дэн под всеобщее неодобрение. — Если бы скутеры действительно были здесь — это бы поменяло дело, но в моих планах было предложить вам это изначально. Прошедшее землетрясение разрушило ближайшую дорогу, повалило много деревьев на срезах и снесло оползнями тропинки — я всю ночь потратил, чтобы привезти эту чёртову развалюху в Кайана из перевала, что чуть севернее отсюда. Если вы хотите быстрее — грузовик не является вашим вариантом, товарищи исследователи, потому что путь к Тагитуку, догадайтесь, лежит через север. — Резонно, Даниель, — подытожил мистер Форвард. — Но скажите: а сколько отсюда до нужной нам деревни? — Где-то… миль шестнадцать, если по прямой. Тринадцать с половиной, может быть. — Около четырёх часов ходьбы, — тут же подытожил я. — И это на более-менее покладистой местности. — С местностью… проблем не будет. Ну так что? — Мистер Фогг, вы у нас являетесь экспертом в подобного рода вещах. Что скажете? А что я должен был сказать? Наш проводник даже не рассказал о том, сколько времени у нас заняло бы ехать по объездам, если те вообще были. Сомневаюсь, что он хоть пытался рассматривать другой путь, а значит, если бы я стал противиться — он бы стал противиться в ответ, а мне это было ни к чему — шли мы налегке, работы, если я правильно понимал, вообще не предстояло — к чему было сопротивление? Разве что к тому, что чёртовы шумы в тумане доконали меня окончательно… Впрочем, поддаваться страху я не собирался — тогда я был явно сильнее всего этого. — Согласен с Даниелем. Отдохнём здесь и выдвигаемся. *В данном случае мистер Фогг говорит о «The Bloop» — звуку неизвестного происхождения, что был записан в глубинах Тихого океана в 1997-м году. Цитируя учёных, записавших The Bloop: «Было установлено, что [The Bloop] несколько раз возникал у южного побережья Южной Америки и был слышен на расстоянии 4,500 миль [5,000 километров]. Хотя звук имеет сходство с теми, которые издают живые организмы, даже большой полосатик [синий\голубой кит] не настолько велик, чтобы петь так громко. Эти звуки указывают на интригующую гипотезу о том, что в неизведанной темноте океанских глубин Земли скрываются еще более крупные формы жизни [чем ныне человеку известные]». Позже официальной версией происхождения звука стало столкновение айсбергов между собой.