Туман гор Кайана

— А дальше? Альберт Венс сидел посреди практически пустой комнаты. Металлический стол со смартфоном и планшетом на нём, пара стульев рядом — это и было единственным, что разбавляло монотонность тех белых стен. Впрочем, он был готов это перетерпеть — его очень, даже слишком интересовала та история, что, почти полгода назад вирусно распространялась как среди журналистов, так и по тому замечательному зданию. — «А что дальше»? — переспросил собеседник. Напротив него сидел мужчина средних лет в белой пижаме, чей голос был очень хриплым и усыпляюще спокойным. На его ровных щеках, покрытых щетиной, и чёрных волосах просматривалась странная, идущая двумя симметричными вертикальными полосами седина, доходящая до самого затылка — он и был рассказчиком. — Вы же выбрались, да? — кивнул Венс, поправив очки. — Что было снаружи, мистер Фогг? Он взглянул в ответ на того с неким презрением. В какой-то мере, можно было понять подобное любопытство, но журналист, как считал ответчик, должен был знать, что произошло после. — Не делайте вид, будто не читали полицейский отчёт. — Я и не делаю — читал, — в невозмутимо-холодном взгляде мужчины появилось некое удивление от подобной прямоты. — Но хотел бы услышать вас. — «Хотел бы»… Что ж… — он перевёл взгляд куда-то вниз — под стол. — После темноты… я очнулся в пустой пещере. Не такой, какой она была — во вполне себе реалистичной неглубокой пещере, заканчивающейся остроугольным швом, как если бы она действительно появилась из-за раскола в горах. Очень болела голова, глаза не хотели открываться, но… Вверху-то я всё равно видел настоящий свет — лучше просто быть не могло. Потом я… — В полицейском отчёте также было сказано, что у вас зафиксировали перелом нескольких рёбер, многочисленные ушибы и ссадины. — Да. Как я и хотел сказать: потом я едва-едва выполз наружу и просто пошёл вперёд. Помню: там шёл снег, — мужчина поднял глаза куда-то выше головы журналиста и легко улыбнулся. — Белый-белый… очень мелкий и мягкий. Было так спокойно. Он засыпал собою и домишки, и деревья, и ели… Я не чувствовал такого спокойствия… веками. — Да. А ещё офицеры нашли на вас кровь как пропавших Криса и Ричарда, так и того самого Энтони Смита. — Вы же слышали, что с ними произошло. — Но, но… они же так и не нашли тел, — покосил немного голову Альберт. — Вот, в чём дело. Я слушал вас все эти часы, и… Вы понимаете, что у вашей истории — правда это или ложь — нет никаких доказательств, — мужчина кивнул в ответ. — Нет тел, нет следов, нет ничего вообще, — снова кивок. — И даже пещера!.. — Я пытался указать на неё. — Да, но там ничего не было! Человек в охранной форме, стоящий у единственного выхода, слабо оскалился. Он слышал ту историю, рассказанную теми же словами, не раз и не два. Верил ли он? Неважно — деньги ему платили за то, чтобы ни пациенты, ни прочие не нарушали тишину, а голос журналиста был слишком громким для тех стен. — Кхм-хкм… — весьма однозначно намекнул он. — Да-да! — журналист отмахнулся и продолжил, немного понизив и замедлив тон. — Понимаете, в чём дело?! Да, спадёт снег, и, возможно, кто-то что-то да найдёт, но если все тела в пещере!.. — То от текущего состояния ничего не изменится. Чего вы пытаетесь добиться? — Я пытаюсь понять! — он взял стул и придвинул его ближе, практически упав на стол половиной тела. — Плохие газетчики сделали из вас злодея, а я… — перешёл он на шёпот. — Я хочу докопаться до правды. Я хочу помочь, Анри. — «Плохие»… — он растянул то слово и без единой эмоции уставился в стену. — Нет, не думаю. Пропал муж мэра городка, а единственный оставшийся в живых из группы рассказывал всякие небылицы. Им не нужен был просто злодей, понимаете? Им нужны были заголовки; история, желанная к прочтению, — в голосе рассказчика было даже слишком много холода, учитывая контекст. — А вот для подобных историй как раз нужен как герой, так и злодей… А затем появляетесь вы — человек, что хочет всё перекрутить, ради… Ради чего? Что-то мне подсказывает, что и вы, и они мало чем отличаетесь. Вам не нужна правда — вам нужна история. — Вы не понимаете! Такое ведь действительно происходило не впервые! Все эти цепи землетрясений, о которых вы рассказывали, все эти слухи! Я проверил! С самого начала я следил за вами, и пока остальные просто пиарились на статьях в штате, я проверял! Все эти… странности, как вы сказали… берут своё начало далеко не в шестнадцатом году — в двенадцатом, минимум! Представляете?! — Эх… И что вы хотите от меня? — Я… Я не знаю, — он тапнул по смартфону и запущенный диктофон выключился. — Хоть что-нибудь, а? Что вы можете рассказать ещё? Фогг перевёл взгляд на журналиста. В планшете того, содержащем всего пару листов, было совсем мало записей — он их делал лишь в самом начале рассказа, а затем, замерев на пару десятков минут, и вовсе отложил его в сторону. Лгал ли тот темноволосый парнишка в очках и жилетке, изображая искренность? Фогг не знал. Он лишь смотрел на его волосы — выбритые виски и зачёсанная назад верхушка, торчащая шипами — смотрел и думал о том, как впервые взглянул на себя, когда вылез из пещеры — уже тогда он был седым. — Знаете… — он провёл ладонью по варикозу на другой руке, звеня наручниками. — Я много думал обо всём этом… В этом, если понимаете, моя ошибка — каждый день, проведённый здесь, каждый день с того момента, когда судья вынес приговор, в котором он даже не сомневался, я лишь думал, прокручивая события тех дней раз за разом. Не зря я указал на то, что нахожу пророческими слова Тони, сказанные мне: «Кажется, мы не покинем этот лес». Думаю, я так и остался там — в той пещере. Каждую ночь… я будто оказываюсь там вновь. И вижу с каждым днём больше. Тени на стенах, Его глаза в свете луны… — Если судить из медицинских отчётов по вашему состоянию и привязать их к вашей истории, то вас спасла… — Контузия? Да. Забавно, скажите? Этот термин впервые появился на войне — Первой Мировой, именующейся ещё тогда «Великой», а после перетерпел многозначительные обезличивающие переименования: «Посттравматическое нарушение ориентации», «Эксплуатационная недееспособность»… Состояние, в котором нервная система и мозг не могут выдержать большее напряжение, так что просто отключаются… — Но вот поэтому я и поверил в вашу историю. То есть!.. Если бы вы убили всех… — начал он отсчитывать на пальцах. — Если бы произошёл какой-то несчастный случай или… Откуда бы взялась контузия, а? — Судью это не убедило. Присяжных — тоже. Легко выбирать, когда на одной чаше весов одинокая и убитая горем вдова, а на другой — контуженный вояка-психопат… Фемида очень избирательно слепа. Альберт откинулся на жёстком стуле назад и уставился на своего отвечающего. С одной стороны, тот седой чудак был прав — всё то было просто работой, кормящей его, а с другой… Молодого парня, совсем недавно начавшего карьеру журналиста, очень привлекала одна особенность всей той истории: её детализация. Память Венса, ещё когда он только начал работать над тем «делом», позволяла ему заучить всё до мелочей — он надеялся, что Анри Льюис Фогг, уже не впервой имеющий проблемы с рассудком, прокололся бы где-нибудь — так, как это делали все плохие лжецы. Но нет. «Мистер Фогг», как показалось парнишке, был очень точен для лжеца, а для того, кто желал помощи или влияния прессы — слишком отстранён. — Вы действительно не хотите ничего добавить? — спросил наконец он, указав на телефон. — Эта история… может вытащить вас отсюда. Не знаю… рассказать миру вашу версию? — Пха… Мните себя гласом планеты, а? Думаете, что все прочтут вашу «чрезвычайно свежую и важную» статейку? — очень больно ударил по профессиональным комплексам Альберта Фогг. — Бросьте. Это… Это преступление, эти дни, этот лес, этот туман — всё это кончилось для мира. Более того — для многого мира, даже для многих штатов… эта история даже не начиналась. Всё кончено, мистер Венс. Новый заголовок, новый день. — Но… Слушайте… — он поднёс кулак ко рту, пытаясь подавить эмоции; безуспешно. — Почему вы так спокойны, а?! Вы же невиновны?! А если виновны — к чему этот цирк, а?! То есть… Я понять не могу — зачем?! Но в ответ мужчина молчал. Долго молчал, словно пытаясь удержать слова на языке. — Потому что… — едва выдавил он из себя. — Всё это будет неважно. Рано или поздно. Для меня или для вас. Ваше право в том, чтобы судить меня, чтобы верить мне, чтобы выносить приговор — я сижу за скамьёй подсудимых и даже не прошу ответа на простой вопрос: «Туман это или Фогг?». Вопрос одной «G»* — или как там это окрестили в газетах? — Но почему? Почему даже тогда, когда вас нашли, вы не пытались ничего сказать? Но Анри Л. Фогг вновь молчал, лишь пялясь на Альберта Венса с полуоткрытым ртом. То молчание не затянулось надолго, но ответ так и не прозвучал из уст мужчины — он взял планшет, попросил ручку и медленно, очень осторожно, будто учитывая каждую неровность, написал искорёженным почерком те самые слова: «Га’ат Агута тгу угг гта’аг». — И что? — журналист подтянул к себе планшет, смотря на слова. — Вы и в первый раз отказались их произносить — «слова, что сказал бог», — ответчик кивнул. — И? Они значат что-то для вас? — В какой-то мере… да, — он взглянул на лист, беззвучно произнося те. — Они не просто значат — они говорят… Говорят, что… — он поднял взгляд и, как показалось парню, смотрел сквозь — куда-то в пустоту. — «Пождёт Агута всех во тьме». Всё это будет неважно, мистер Венс. Всё вокруг. Верите вы мне или нет. * * * Двери в камеру с грохотом захлопнулись, оставив Анри наедине с белизной стен. Полноватый охранник, закрывающий двери, привычно и устало вздохнул — его ноги были уже не те, что раньше, и долго стоять было ему не в сладость. — И как тебе наш пациент? — обратился он к Альберту, улыбнувшись. — Сумасшедший, а? Парень стоял, держа все свои материалы в руках, и смотрел в небольшое окошечко в двери — оттуда на него глядели пустые, чересчур холодные для живого человека глаза; глаза человека, признанного миром безумцем. — Эй, — толкнул того немного охранник. — Ты же не поверил в его россказни, парнишка? Я тебе говорю, у нас тут таких фруктов — в каждой палате на вкус и цвет найти сможешь. Но тот ничего не ответил. Что-то не складывалось в версии суда, по которой и были предъявлены обвинения; что-то странное и пугающее так и осталось в версии, рассказанной самим выжившим; что-то странное и пугающее говорила и сама вдова — Эмма, кажется — когда туман сошёл: твердила, что, несмотря на её незнание по поводу состояния мужа, её бессонница прекратилась; жители — прочие, страдавшие от похожего — сказали парню то же самое. Всё то… было слишком странным для мира современного. Слишком неправдоподобным, чтобы уместиться в правде цинизма и мышлении отрицания. — Я тебе вот, что скажу, пацан, — провернув ключ, страж почесал седеющие виски и сальный подбородок. — Как по мне, всё это — хрень собачья, псов только и влекущая. Понятно же, что что-то произошло в тех горах — обвал, несчастный случай, чёрт его знает чего. И вот этот мужик, — сгорбившись, ткнул он на окошко, — был замешан. Выдумал всю эту бредятину, чтобы попасть сюда, будь он неладен. Вон, как Джо, — указал тот куда-то за спину — в длинный-длинный коридор. — Или Бруно. Хотя… Не, играет он хорошо — да. Почти шесть месяцев дурачка клеить — я бы устал, таблетки принимать начал или… Но помяни мои слова парень — слова трезвомыслящего американца, — тот самый трезвомыслящий американец положил руку на плечо собеседнику и приблизился, источая запах бурбона, — херня всё это. Иди лучше обратно в офис, пиши про футбол, про выборы, если хочешь старые темы задеть, и оставь безумие безумцам. Надев ключи на пояс, старый охранник привычно и неспешно поковылял прочь на ресепшен, а Венс последний раз взглянул в стекло: Анри Л. Фогг по прежнему сидел там, смотрел в стену так, как и все психи — будто видел нечто большее. «Всё это будет неважно», — вспоминал парнишка его слова, но понять смысл их просто не мог. * * * Статья малоизвестного журналиста Альберта Венса вышла в газете и на сайте новостной компании. Количество читателей, заинтересовавшихся колонкой, не было велико. Количество людей, начавших сопереживать виновному и психопату, не изменилось вовсе. Спустя ещё полгода, единственного выжившего и подозреваемого в деле об исчезновении исследовательской группы нашли мёртвым в своей палате. Как выяснит Венс, прибывший на место спустя месяцы, официальной причиной смерти стал разрыв сердца. Палата, «сверху-донизу исписанная странными безликими образами и фразами на несуществующем языке», была опечатана и отремонтирована ещё до его приезда. Сам Альберт Венс ещё некоторое время попытается вести дело Анри Л. Фогга вперёд, но сдастся, как и все прочие — ни пещеру весной, ни новых следов, ни даже фонд, организовавший экспедицию, найти у него не получится. Всё, что останется миру — запись разговора и странная фраза, написанная на планшете. Воспринимая её, как символ своего первого «громкого» дела, журналист ещё не раз будет повторять ту фразу, словно мантру в голове. «Га’ат Агута тгу угг гта’аг». Лишь спустя годы и годы повторений он заметит, как при очередном повторении её странная и огромная тень мелькнёт где-то в лунной ночи, показывающейся через окно. Это будет последний раз, когда историю Анри Л. Фогга произнесут человеческие уста, и лишь тогда он окажется прав — лишь тогда всё то станет уже неважно. Конец. *В английском языке в качестве «тумана» используются несколько слов, одно из которых — «fog». Фамилия же опрашиваемого Альбертом Венсом свидетеля на английском звучит как «Fogg». «Вопрос одной «G», как его окрестили в заголовках второсортные репортёры — это вопрос принятия в версиях о виновнике событий — либо тумане, либо Фогге. Примечания Альберта Вэнса: Черно-белые скан-копии фотопортретов Эммы и Даниэля предоставлены Альберту Венсу, а также использованы\размещены Альбертом Венсом с согласия помощника мэра города Кайана, США, Аляска. Скан-копии портретных рисунков Амарука и Теккейта предоставлены Альберту Венсу помощником главного врача западного крыла психиатрической лечебницы ХХХХХХХ ХХХХХХХХ ХХХХХХХ, штата ХХХХХХХХ, США, а также использованы\размещены Альбертом Венсом с согласия Анри Льюиса Фогга.