***
Лазурная Гавань горела теплыми огнями. Уже закончился рабочий день, и торговцы расходились на заслуженный отдых, питейные же заведения напротив открывали свои двери. Гарудал неуловимой лисицей проскользнул к «Голове Рунаана», удачно не попавшись на глаза ни бойцам Хризантемы, ни мастерам Лотоса. — Добрый вечер! — Гарудал, широко улыбаясь, грохнул дверями. — Вы скучали по мне, господин? — Давно тебя не было видно, Гарудал, — хозяин равнодушно бросил на юношу быстрый взгляд. — Опять выгнали? — Ну что вы! Я сам ушел! Видеть не могу эти постные рожи! И мою свободу стоит отметить! Налей-ка в честь праздника моего любимого красного! — ученик ловко приземлился на высокий табурет, шлепнув на стол монеты. — Извини, Гарудал, — хозяин не двинулся с места, — днем пришла весточка от мастера Зодо, он запретил наливать тебе, если опять появишься. Я не хочу ссориться с Хризантемой, так что без обид. На лице Гарудала появилось настоящее отчаяние. — Но как же так?! Мы же друзья! — Слушай, шел бы ты отсюда, ладно? Мне не нужны проблемы со школами. — Ты разбиваешь мне сердце. Как это жестоко — лишать человека его последней радости в жизни! — юнец упал на стойку, содрогаясь в наигранных рыданиях. — Ты обрываешь мне крылья! — Эй, Гарудал, успокойся! — Это чудная жидкость, эта пища богов дарили ощущения неземного полета! Ты лишил меня ее, теперь я навечно прикован к пыльной земле, я умру жалким червем на рисовых полях! — О Рунаан, угомонись! — Как хрупкая бабочка летит к ароматному цветку, чтобы подпитаться от него сладким нектаром, так и я летел к «Голове Рунаана» в надежде найти здесь амброзию, аромат души моей! О, как я ошибался! Злой человек лишил меня последней отрады моей грешной жизни! — Гарудал! — Ты помнишь в городском сицюйе* такого актера, Фархан? — В первые вижу его, уважаемый Панфуций. Да и мне казалось, актеры не носят одежды учеников Хризантемы. — Может это новая постановка? Если да, то мы обязаны посетить премьеру. Этот юноша превосходно играет. — Доброй ночи, мастер Фархан, мастер Панфуций, — хозяин склонился в поклоне, — простите за это недоразумение. Выбирайте места, пожалуйста. Гарудал уже уходит и не побеспокоит вас. Эй ты, слышал? Брысь отсюда! — Ну что же так зло, Огон? Эмоции юноши вполне понятны, — с тихим шорохом портрет преградил хозяину путь. — Принеси нам два кувшина лучшего вина. А ты, актер, посиди с нами, расскажи, отчего же так отчаянно желаешь напиться. — Но мастер Зодо запретил наливать Гарудалу! — В самом деле? Фархан, неужели мы ничего не можем с этим сделать? — чернильные брови сошлись на переносице. — Мастер Зодо запретил наливать Гарудалу вам, уважаемый Огон. Нас же никакие запреты не сдерживают, — советник мягко улыбнулся в бороду. — Браво, Фархан, какое тонкое решение! Хозяин нехотя кивнул и поплелся в погреб. — Итак, юноша, у вас приметное имечко, — портрет занял соседний табурет. — «Гар-р-рудал». Как будто клекот какой-то чудной птицы. — Мастера находили его крайне длинным и неудобным, — бывший ученик внимательно рассматривал своего собеседника. — Пока они его кричали, я успевал улизнуть. — Из скольки же школ тебя уже выгнали? — Фархан присел рядом, отложив посох. — Из четырех, — Гарудал с вызовом вскинул голову. — Мастера считают, что я слишком ленив и мечтателен, что из меня не будет толка. — Ты считаешь иначе? Из погреба вернулся хозяин, поставил перед гостями деревянные стаканы и кувшины с вином и принципиально отвернулся. Фархан понимающе усмехнулся и сам разлил вино. — Нет, они правы, — Гарудал благодарно глотнул, зажмурившись от удовольствия, — я действительно постоянно витаю в облаках, люблю вино и девушек и ненавижу по шесть часов махать кулаками в одну сторону. — А как же ты хотел бы жить? — стакан внезапно взлетел в воздух, едва касаясь пергамента. Вино в нем начало убывать. — Так, как я бы хотел, жить невозможно, — Гарудал рассмеялся. — Мне бы хотелось жить в свое удовольствие, без забот и тяжелых мыслей, летать в своих мечтах. — Забирай, Панфуций, — Фархан усмехнулся. — Лучшего ученика тебе не найти. Выйдет из твоей затеи толк — помогу тебе создать школу. — Мой уважаемый друг прав, — мудрец на портрете довольно улыбался. — Дорогой Гарудал, желанная для тебя жизнь существует, это жизнь по принципам панфуцианства, созданными вашим верным слугой. И я считаю, что они ничуть не хуже принципов Лотоса или Хризантемы, более того, я считаю, что сбросив тяжкие оковы быта, человек сумеет куда больше, чем любой боец, изматывающий свои душу и тело тяжкими тренировками. — Лень победившая труд, — фыркнул Фархан. — Это не лень, друг мой, — мудрец нахмурился. — И я докажу тебе, что прав. Гарудал, не откажешься стать моим первым учеником? Утереть носы всяким Хризантемам и Лотосам? — Разумеется, я согласен, — Гарудал залпом осушил стакан. — Это куда лучше, чем сеять рис. — Через полгода турнир, — Фархан подлил юноше. — Дойдешь хотя бы до пятого места — помогу Панфуцию со школой. — По рукам!***
— Расслабься, смотри на водопад, думай о его красоте, — Панфуций замер на ветках персикового дерева, наблюдая за своим учеником. Гарудал, облаченный в новые кичливые желто-алые одежды, кои никогда не позволили бы себе боевые монахи, замер на берегу озера. — Я могу сменить позу? — Конечно, сиди как тебе удобно. — А смотреть не только на водопад? — Смотри на то, что тебе больше всего нравится, что заставляет твое сердце биться чаще. На мгновение Гарудал задумался, а затем улегся на траву, закинув руки за голову, ни мало не волнуясь о чистоте формы. Панфуций подлетел поближе. — Что ты видишь, Гарудал? — Я вижу небо. Оно всегда завораживало меня. Мне правда можно просто лежать и ничего не делать? Просто смотреть на небо? — Столько, сколько сам пожелаешь, — с тихим шорохом портрет скрылся в роще, оставляя ученика одного. Гарудал пролежал до самой ночи, витая мыслями далеко-далеко. Лишь когда земля остыла и налилась холодом, а чернота окутала все вокруг, юноша вернулся в дом учителя. — Что ты увидел за сегодня, Гарудал? — Я видел звенящие рощи. Я будто парил над ними. Я видел каждый листик, каждую травинку, я наблюдал, как голубые птицы вьют себе гнездо, как прячется в норе лисица, слышал, как шумит бамбук, и как бежит от волка белый кролик. — Что ты чувствовал, Гарудал? — Ничего. Мне было легко, но… мое тело иногда затекало, а спину кололи ветки. — Неплохо, Гарудал, — горячий сытный ужин появился перед юношей, — очень неплохо, но попробуй и вовсе забыть о земном. Освободись.***
Так прошел месяц. Гарудал блуждал где-то днями напролет, возвращаясь лишь к ночи. Гарудал все чаще забывал о еде и сне, все чаще пропадал в мечтах, пока однажды вовсе не вернулся. День. Два. На третий взволнованный Панфуций позвал своего друга, чтобы вместе найти заплутавшего ученика. — Может он просто сбежал? Устал от твоего учения? — Фархан неторопливо вышагивал вдоль озера. — Нет, нет, Гарудал еще ни разу не разочаровал меня. Скорее, он замечтался и совсем забыл о времени, — взволнованный мудрец грустно пошевелил чернильными усами. — Ох, Гарудал, Гарудал, куда же грезы увели тебя на этот раз? Впереди послышался плеск воды и звонкий смех. Мастера замерли. — Девушки? — Недавно начали бегать сюда купаться, — покаялся Панфуций. — Думаешь, сильно нам достанется, если мы выйдем к ним и спросим про Гарудала? — Молись Рунаану, чтобы это были селянки, а не лунные феи, — Фархан уверенно двинулся на смех. Кусты шуршали. Спелые ягоды жимолости пачкали своим соком пергамент и белые рукава советника. Фархан тихо ругался, усиленно работая посохом. Наконец поляна, пологий берег, скинутые платья, сладкоголосые красавицы в воде и… БОМ. БОМ. БОМ! От школы Хризантемы донесся гулкий звон колокола, зовущего бойцов на обед. Вдруг воздух над озером пошел рябью, огромная огненная птица оглушено и испуганно забила крыльями. Девушки в воде завизжали. Феникс совсем перепугался. Пара неуклюжих взмахов, и птица падает на землю, огонь пожирает ее тело, превращая… в Гарудала?! — О Рунаан! — Фархан ошарашенно уставился на лишившегося сознания юношу. Женский визг перешел на ультразвук. В портрет попал комок водорослей. — Ну что вы творите?! Это же тончайший пергамент! — Панфуций взвыл. Фархан, краснея, забормотал извинения. И мастера, подхватив свою пропажу, поспешили скрыться из виду.***
— Я же говорил, что он не безнадежен! Перед тобой плоды моего учения! — Тихо, тихо, мы еще не выяснили, сам ли он обратился. — Разумеется сам! Гарудал всегда был влюблен в небо, эта любовь сделала его фениксом! — Даже если так, не спеши радоваться. Он еще не победил в турнире, а значит школу ты пока не получишь. — Ха, Фархан, турниры, состязания — бренная чушь. Что значит «должен» для огненной птицы? — Ох, что произошло? — Гарудал с трудом оторвал голову от татами, наблюдая за спором двух мастеров. — А ты не помнишь, мальчик мой? Ты стал фениксом! Ты взлетел! У тебя получилось! — портрет подлетел к самому лицу ученика, так, что он даже почувствовал запах влажного пергамента. — Правда? — Гарудал часто заморгал. — Я не помню. — А что ты помнишь? — Фархан присел на корточки, скептически глядя на юношу. — Я, как обычно, лежал в траве у озера, когда услышал женский смех и плеск. Мне захотелось посмотреть на купание девушек, но подойди я к ним, они наверняка меня испугаются и убегут, поэтому я решил посмотреть сверху и… взлетел… Я и правда взлетел, мастер, я помню! Я наблюдал за ними, потом летал над рощей, добрался до самых гор, клевал плоды личи на самой вершине, спал в старом гнезде орлов, потом вернулся назад. Те девушки снова пришли, я любовался ими, когда услышал этот отвратительный колокол! О, Рунаан, у меня до сих пор в ушах звенит! — Сможешь взлететь снова? — из скептического взгляд Фархана стал заинтересованным. — Если увижу небо, то конечно, — спокойно отозвался Гарудал, удивив обоих мастеров. — Хочу посмотреть. — Мальчик мой, сможешь взлететь сейчас? — Панфуций закружил вокруг ученика. Гарудал поднялся на ноги. Выйдя из дома, он замер, закрыв глаза и запрокинув голову к небу, заставив мастеров затаить дыхание. Прекрасное, обволакивающее чувство свободы наполнило легкие. Короткий вздох, и тело юноши вспыхнуло. В темное небо с громким клекотом взмыл алый феникс. — Ладно. — Фархан положил жилистые руки на посох, наблюдая за танцем огненной птицы в ночи. — Даже если он не выиграет турнир, получишь свою школу. Твое учение себя оправдало. Я впечатлен. — Ох нет, это не только учение, — Панфуций смахнул слезы, — это мой мальчик особенный.***
Трибуны ревели и шумели, надрывался комментатор, покрывались потом бойцы. Высокий юноша в желто-алых одеждах замер в тени колонн. Глаза его скрывала черная доули*, а веселая улыбка пряталась за изящным веером. Толпа всколыхнулась, разразившись овациями: хризантема опять уложила лотос. Юноша по-птичьи склонил голову на бок. — А сейча-а-ас наш новый участник турнира, верный последователь мастера Панфуция! — зазвучал голос комментатора. — Его выперли из четырех школ, мастера отказались тренировать такую бездарность. Неужто старый портрет сумел обучить его? Встречайте, Алый Феникс Гарудал! Веер и шляпа полетели на землю. Юноша сжал губы. — Не поддавайся негативным эмоциям, они тянут тебя к земле, — рядом тут же возник мудрец. — Плевать, что они говорят и думают о тебе. Никто из них не способен взлететь. Только ты, Гарудал. — …заслуженный боец и разбиватель женских сердец Лин Ван из школы Алой Хризантемы! Толпа взорвалась овациями. Прекрасный юноша в традиционных одеждах вышел на арену, посылая в сторону пищащих девушек воздушный поцелуй. — Но где же его противник? Назвался фениксом, чтобы исчезнуть, как эти мифические существа? — изгалялся комментатор. — Или может он начищает свои перышки перед боем? Зрители засмеялись. Засмеялся и Лин Ван, наигранно схватившись за живот. Гарудал улыбнулся краешком губ и шагнул на арену.***
— Добрый вечер, Огон, — двери «Головы Рунаана» бесшумно распахнулись, пропуская припозднившегося посетителя. — Мест нет! Все занято участниками турнира и их друзьями, — буркнул хозяин, не поднимая головы. — Что, даже для победителя уголка не найдется? — золотая маска Рунаана легла на стойку. Хозяин вскинул голову. — Гарудал?! — Теперь то ты мне нальешь? — глаза юноши смеялись. — Конечно, господин Феникс, сколько пожелаете. — Тогда придержи вино и маску до моего возвращения, — Гарудал обаятельно улыбнулся. — И всех моих поклонниц тоже! Двери хлопнули, будто от сильного порыва ветра. А над Лазурной Гаванью воспарила огромная алая птица, своим громким клекотом вознося хвалу вечному небу.