swallow my breath and take what is mine

Все началось с купаний. Поначалу не придавать этому значения было несложно. Когда люди в чем-то нуждались, они частенько пытались завоевать его расположение добротой-с-подвохом: мягкой постелью на ночь, кошелем монет, выпивкой. Все, что угодно, лишь бы сбить цену. Ведьмаки не работают задаром - эту истину Весемир вдолбил ему в голову раньше, чем он научился держать арбалет. Люди тоже отлично это знали, но надеялись, что дармовая выпивка поможет им скинуть пару монет. Если он бывал в благодушном настроении, то это и правда им помогало. Поэтому, когда бард впервые притащил горячую воду в комнату, за которую ведьмаку не пришлось платить, он рассудил, что тому была причина. Он безмолвно смотрел, как бард ловко заправляет воду маслами и солью, переплетающимися в неожиданно приятный аромат - даже для его чувствительного обоняния - с легкими, ненавязчивыми фруктовыми нотками. Совсем не то, чего он ожидал от экстравагантного, склонного к театральности и излишнему драматизму Лютика. Когда тот попросил стать на вечер его стражем, расслабившийся было Геральт вновь напрягся, лишний раз убедившись, что за все, включая дружбу, приходится расплачиваться. Он согласился, понимая, что в случае отказа шквал нытья обрушится именно на него, только вот вода в бадье стала будто бы чуть прохладнее, да и в сладость ароматов добавилось немного горечи. В следующий раз, услышав с порога добытой обаянием Лютика комнатки в захудалом трактире, как тот переливает воду, он не выдержал. Потребовал сразу же, до купания, сказать, чего ему будет это стоить. Глядя в округлившиеся от удивления невинные голубые глаза, он лишь укрепился в подозрениях. Разумеется, ничего! Ты себя нюхал вообще? Воняешь кишками и, о, боги, откуда столько крови натекло? Фу, гадость, она уже засохла. Залезай в бадью, ведьмак! Немедленно! Ожидая подвоха, он все же опустился в бадью, внимательно следя за перемещениями барда, но вскоре тот скрылся у него за спиной. Ловкие пальцы начали перебирать спутавшиеся волосы, и под натиском приятных ощущений на Геральта стала накатывать дрема. Он так и заснул под аккомпанемент негромкой болтовни над ухом и тяжести осторожных ладоней на плечах, наслаждаясь тихим плеском воды и невесомым запахом апельсинов и лютиков. По утру Лютик растолкал его, вырвав из сна, и жалобно заявил, что желает завтрак. Цена была невысокой, и Геральт поднялся прежде, чем Лютик успел возразить. Расплатиться по долгам он всегда был готов. К пятому разу купания окончательно превратились в, иначе не скажешь, уходовые процедуры. Лютик часами втирал масла в его натруженные мышцы, волосы в свете свечей теперь выглядели почти пристойно, шрамы впервые за многие годы перестали беспокоить. Он резонно предположил, что Лютик вскоре попросит оказать какую-нибудь крупную услугу. Его не оставлял скептицизм, даже когда в ответ на прямой вопрос Лютик с легкомысленным смешком отмахнулся. Я всего лишь забочусь о друге, что в этом предосудительного? К тому же, тебе стоит затянуть потуже кошель до следующего контракта. А я, задница ты сварливая, готов поделиться. Мои баллады как никогда пользуются успехом! Все, прекращай быть таким параноиком! Как считаешь, что лучше звучит: "ведьма" или "стерва"? Второе, конечно, погрубее и не вполне однозначно, но... На такой явный уход от разговора Геральт только вздохнул, но все же уступил. Он нечасто имел доступ к подобным излишествам, и если Лютик хотел их устраивать, то пусть. Отплатить барду Геральт сможет в следующий раз, когда тот влипнет в неприятности. В неприятности Лютик влипал постоянно. *** После выполнения нового контракта ничего не изменилось. За экимму заплатили хорошо и даже предложили занять одну из лучших комнат на постоялом дворе, да еще и сам князь расщедрился на благодарность. А когда он зашел в пивную опрокинуть кружку горячительного, недовольные взгляды постояльцев можно было пересчитать по пальцам. Как для ведьмака, день выдался преотличный. За его работу редко платили добром, еще реже он оставался ночевать в городе по ее окончании. На соседний стол с лютней в руках запрыгнул Лютик. Деньги за выпивку у Геральта владелец брать отказался. Уже уплочено, ведьмак. Нечего тут. Лютик, заметив его грозный взгляд, растянул губы в улыбке, ничуть не подозревая, какому урагану эмоций стал причиной. Они путешествовали вместе уже больше года, зачастую неделями продираясь сквозь болотистые редколесья и не имея возможности помыться, но стоило им выйти к людям, как Лютик словно забывал, что Геральт в состоянии сам заработать себе на жизнь. Он собирался вызвать барда на прямой разговор. Указать, что он не дитя малое на его попечении, что он прекрасно справляется и без заунывных баллад во славу его треклятой репутации. Что его нельзя купить, словно какую-то девку... Он правда намеревался это сделать. Вся злость улетучилась, стоило ему подняться в комнату и увидеть, как Лютик, подобрав под себя ноги, раскладывает на постели приготовленные для него масла. Должно быть, тут были замешаны какие-то чары, обман. Усыпить его бдительность одним ароматом и обещанием спокойствия... Он глубоко вдохнул, но медальон не подал никаких знаков. С выдохом из него вышел весь запал. Лютик радостно поманил его к себе. Геральт, дернув ушибленным плечом и прижав ладонью бок, куда его исхитрился цапнуть вампир, решил, что поскандалить можно и позднее. *** Едва свыкнувшись с купаниями и растиранием маслом, он стал примечать угощения. Обнаруживались они ровно там, где он мог без труда их найти: в сумке с провизией, в карманах плаща. Крохотные твердые леденцы, приторно пахнущие сахаром, свежеиспеченные пряники из пекарни, мимо которой они проходили. Праздные пустяки. Работа попадалась редко, а тратили они много, поэтому спускать деньги на ерунду вроде сладостей вместо жизненно необходимых вещей было недопустимо. Серебро, броня, травы, заклятия - вот, что ему было нужно, чтобы в целости и сохранности двигаться дальше. И не имело значения, что во рту скапливалась слюна, а желудок ныл каждый раз, когда со двора очередной пекарни доносились ароматы выпечки. Геральт обожал сладкое, когда был ребенком. Его мать готовила лучше всех в округе. Теперь же сладости он пробовал лишь иногда - обычно принимал их от заигрывающих чародеек или знатных бестолковых толстосумов, желающих его нанять. Никогда Геральт не покупал их сам, да и друзей на Пути не завел, которые возжелали бы угостить его чем-то просто так, без намерения извлечь выгоду, завоевать расположение, почувствовать себя благодетелями, утолившими голод нуждающегося. Он искоса посмотрел на Лютика через костер, с пером в зубах прожигающего страницу тетради взглядом, будто та нанесла ему личную обиду. Все его пальцы были перемазаны чернилами, на голове царил бардак - последствие заставшего их врасплох шторма. Лютика его настойчивое внимание не обеспокоило. На секунду оторвав глаза от тетради, он коротко улыбнулся ему и снова уткнулся в записи. Ведьмак подумал, не швырнуть ли в него чертовым пирожным. Сладости, горячие ванны - ничем из этого бард не заслужит ни одобрения, ни комплиментов той проклятой песне. Но чего добру пропадать? Полная до верха малиной, корзинка из теста в медовой карамели была завернута в бумагу так аккуратно, что жаль было портить такую красоту лишь для того, чтобы преподать болвану-барду урок. С притворно-недовольной гримасой Геральт впился в корзинку зубами, сделав вид, что не заметил, как усмехнулся Лютик, не выпуская пера изо рта. Вкусно. Идеально выпеченное тесто и правильно сваренные ягоды таяли на языке, он даже мимолетно прикрыл глаза с довольным стоном. Бард, вероятно, мнил себя небывалым умником. Но ведьмака не обманешь. Геральт наказал Плотве как следует лягнуть Лютика под зад, если тот еще раз попытается подсунуть что-нибудь в седельные сумки. *** На дне одной из сумок месяц спустя он обнаружил мешочек с леденцами. "Предательница," - яростно прошипел он, забрасывая в рот и рассасывая на языке одну из карамелек. В ответ лошадь беззаботно боднула его в живот. *** Всего каких-то два года прошло, а дни стали тянуться длиннее в тишине. Где-то между борьбой с чудовищами и с предназначением он успел проникнуться мелодичным бренчанием у костра и привыкнуть к тихому шороху шкур под боком. И даже к изуверскому пению, звучащему непрерывно. На одной из лесных стоянок, где компанию ему составляли лишь ветер да Плотва, он, вгрызаясь зубами в жареное заячье мясо, осознал, что скучает по Лютику. Кобыла, словно разделяя его чувства, презрительно рыла копытом землю. *** К тому времени, когда они встретились снова, бард приобрел еще более широкую известность: на постоялом дворе было не продохнуть от развеселого духа, в ушах гулом отдавался грохот десятков перевозбужденных сердец. Плотва привела его сюда, резко и настойчиво свернув с дороги, явно показывая, что если он не пойдет сам, то она его заставит. Геральт не стал противиться, с облегчением спускаясь со спины лошади, и двинулся на звук знакомого смеха. Болван-бард выглядел на удивление живым, здоровым и совсем не изменившимся, несмотря на годы. Зайдя внутрь, Геральт недолго оставался незамеченным и даже протестующе хмыкнуть не успел - сразу же оказался в крепких объятиях друга, не замедлившего обрушить на него поток радостной болтовни. Геральт! Друг мой, как я рад тебя видеть! Сколько лет, сколько зим, дай-ка взглянуть на тебя получше... Выглядишь паршиво, ты нормально питаешься? Как прошло на Скеллиге? Ты обязан рассказать мне все в подробностях! Это что, новый шрам? Мелитэле, да тут еще один! Что с тобой было? Необъяснимо трудно оказалось увернуться от легшей на щеку теплой ладони барда и освободиться из его хватки. Геральт пробурчал, что он в порядке, как и всегда, и что заниматься своим делом он начал задолго до того, как бард появился на свет. Но того грубость нисколько не задела, он лишь опять ослепительно улыбнулся и пригласил ведьмака за стол. Он спросил Лютика, не нарывался ли он на неприятности в его отсутствие, на что бард только хитро подмигнул. Внутри у Геральта все отчего-то сжалось в тугой комок, и он поступил так, как делал всегда - отсалютовал ему чаркой пива и притворился, что ничего не произошло. *** Их новая встреча, судя по всему, лишь укрепила веру Лютика в то, что Геральт нуждается в уходе. Еще до рассвета он обнаружил, что его сумка заполнена травами, причем, - к его удивлению и гордости, - именно теми, которые были нужны. На постели лежала чистая рубаха, седельная сумка была забита провизией. Как у Лютика вышло пробраться к нему в комнату, пока он спал, и при этом не разбудить, было неразрешимой тайной. Сон ведьмаков чуток - иначе не могло и быть, когда едва ли не каждую ночь проводишь под открытым небом, а полмира желает твоей смерти. В Каэр Морхене хватало скрипнувшей половицы, чтобы перебудить воспитанников, всех до единого. Лютик же умудрился бесшумно к нему проникнуть, залезть в его чертовы вещи и уйти. Зато по лесу он шагу ступить не мог без того, чтобы не потревожить грохотом и треском каждого гуля, призрака или вампира в округе. Поразительно. Смяв рубаху в кулаке, он почувствовал, как на смену радости от встречи со старым другом приходит осознание того, что с ним снова будут обращаться, будто с калекой. Захотелось спустить рубаху в нужник или, для большей пользы, порезать на ленты для перевязки ран. Мягкая ткань ласкала пальцы, он невольно отметил, как хорошо пошита вещь. Достаточно свободная, чтобы не мешать движениям, но достаточно подобранная, чтобы удобно сидеть под броней. Ясно как день, что выбирали ее вдумчиво, с умом. И пускай новая рубаха ему была не нужна - старая вполне выдержала бы еще пару сражений, - принять ее означало избавить себя от лишних расходов на несколько месяцев. Позднее Геральт позволил Лютику поправить ему ворот, недовольно ворча в ответ на комплименты о том, как он ладен в обновке. Разумеется, рубаха смотрелась ладно - стоила она как вся его одежда вместе взятая. Пальцы Лютика замерли чуть ниже бьющейся на шее жилки. Опустив взгляд, Геральт заметил, как сокращается между ними расстояние. Бард оторвал торчащую нитку и пригладил кожаные наплечи. Момент нарушил мальчишка, выведший из конюшни под уздцы Плотву, и Лютик поспешил в таверну, чтобы оплатить постой. Кобыла с ржанием толкнула его мордой в спину. Будь ведьмак чуть более безумен, подумал бы, что она насмехается над его муками. *** Все разрешилось, когда они прибыли в Оксенфурт. Уже привычно купаясь в бадье, Геральт признал, что все это шло ему на пользу. Неправильно сросшиеся кости и шрамы от ран, нанесенных магией, с каждым разом болели все меньше, да к тому же побледнели и разгладились. Кожу чуть пощипывало от уже знакомо пахнущих масел, которые Лютик в нее втирал - от шеи до самых кончиков пальцев. Ведьмак настолько расслабился, что безвольно сполз ниже в воду и едва не заурчал от удовольствия. Все это он позволял и не слишком-то сопротивлялся. Но только потому, что ни одна продажная девка не сможет так хорошо размять напряженные узлы мышц за плечами, как это делает Лютик, и не будет с такой же заботой и тщательностью выбирать ошметки разящей гнилью плоти из его волос. Несмотря на это, игнорировать ритмичный стук сердца за спиной и едва уловимый аромат гордости и уюта, всякий раз исходящий от барда в такие моменты, было решительно невозможно. Словно бы он был счастлив тем, что обслуживает ведьмака, как бы дико и нелепо это ни звучало. Настроение у Геральта от этого становилось благодушным, и устраивать разборки не хотелось. Но слова, произнесенные Лютиком чуть позже, порушили надежду на то, чтобы пустить происходящее на самотек. Геральт вылез из воды и принялся вытираться, в то время, как бард выкладывал его броню на просушку и недовольно кудахтал, словно курица-наседка, над ее состоянием. - Нам бы прикупить тебе кожи поновее, родной мой. Этому нагруднику пора на покой. Кто опять, оборотень? Мелитэле меня задери... Нам бы прикупить... Нам. Спешно перебирая в памяти события прошедших лет, он пытался понять, когда "я" превратилось в "нас". Когда состояние его брони стало заботой Лютика? Когда Геральт это допустил? Для ведьмака броня - это жизнь. Мечами ведьмаки выполняли работу, это верно, но от неизбежных укусов и болезненных ударов спасала именно броня, сохраняя жизнь и позволяя продолжать борьбу. Прикасаться к ней имели право лишь те, кто ее ковал и выделывал, и те, для кого она предназначалась. Черт, да ведьмаки годами учились самостоятельно надевать броню, закреплять ее одной рукой, не выпуская из другой меч. В такой жизни, в борьбе, в пути никакому "мы" места быть не могло. - С этим пора кончать, - едва произнеся эти слова, Геральт сразу же о них пожалел. Лютик заметно напрягся, сжав нагрудник так, что побелели костяшки, но явным усилием воли заставил себя его отпустить. Геральт воочию наблюдал, как с его друга стекает расслабленное спокойствие, сменяясь холодом, как он возводит между ними стену, бросив в его сторону короткий взгляд и тут же отвернувшись. - Геральт, бард, конечно, совсем еще зеленый, но не стоит отзываться так грубо. Тем более, его пение отсюда едва слышно. Ну, нет, он не желал снова на это покупаться. Отвлекать и увиливать Лютик умел мастерски, изящно играя словами, поворачивая разговор как ему вздумается и сдабривая неотразимую улыбку алкоголем. Но годами, годами, что они путешествовали бок о бок, бард с грацией буйвола осыпал его излишествами и втягивал в неприятности, которые никак ведьмака не касались. Какую жертву за полученное от этого удовольствие с него потребует мироздание, Геральт боялся даже представить. - Прекрати валять дурака, тебе это не идет. С этим пора кончать. Довольно ванн, довольно угощений, всего довольно. Ежели думаешь, что ты такой неуловимый, то черта лысого! В тишине было слышно, как тяжело сглотнул Лютик. Геральт ждал, что же будет дальше. Обычно страх, который люди испытывали перед ведьмаком, имел запах кислый, едкий. Ничем подобным от Лютика никогда не пахло, но сейчас Геральт обвинял его открыто, чего раньше не делал, ограничиваясь пустыми угрозами или молчанием. От смеси растерянности и ущемленной гордости у Геральта на загривке волосы встали дыбом. - Нахрен мне не сдалась твоя благотворительность. Я сам позабочусь о своей броне, как делал всегда. Запаха страха не появилось. Он теперь вообще не мог понять, почему думал, что в состоянии предсказать реакции Юлиана Альфреда Панкраца, сраного виконта де Леттенхоф. Каждый раз, в любой ситуации, Лютик его поражал. Творил прямо противоположное тому, как поступил бы любой адекватный человек. Он следовал за Геральтом в самые темные времена. Оставался рядом, несмотря на ночные кошмары после неудачной охоты. Принял его с улыбкой после того, как Геральт своим необдуманным желанием поставил на кон все. Вместо страха Лютик всегда встречал его с... теплотой. Он не знал, как еще назвать то, что сейчас так ясно видел в глазах склонившего к плечу голову барда. Его сердце билось скоро, но не напуганно. - Ты так это видишь? Геральт, Геральт, Геральт, не знал, что такой выдающийся человек, как ты, может быть таким идиотом. Оскорбление выбило его из колеи. Он оторопело смотрел, как Лютик отложил в сторону нагрудник и быстрыми шагами приблизился к Геральту вплотную. Не в первый раз он поразился, с какой легкостью Лютик лезет в волчью пасть, не заботясь о собственной безопасности. Или же он просто-напросто знал, что ему ничего не грозит. Понимал, что, вопреки суровым отповедям, Геральт никогда не причинит ему вреда по своей воле. Когда-нибудь он выяснит, как барду удалось узнать его настолько хорошо. Все остальные знали ведьмака лишь по легендам. - Никогда это не было благотворительностью. Мне бы и в голову не пришло унижать тебя подобным образом. Тем более, что ты в ней не нуждаешься. Я знаю, что ты и без меня зарабатываешь достаточно и что я тебе не нужен. К чему мне благодетельствовать там, где это не требуется? В самом деле, я даже оскорблен тем, какого низкого ты обо мне мнения. Геральт сказал бы, что Лютик ошибается. Во многих вещах. Сказал бы, что без его компании он не живет, а выживает. Что тишина становится слишком громкой, а комнаты - слишком пустыми. Что Лютик изменил всю его жизнь, всего лишь в ней появившись. Но слова не ложились на язык. В разговорах ведьмак никогда силен не был, слова застревали в горле, превращаясь в сдавленное рычание, словно бы чудовище пыталось говорить по-человечески. - Знаешь, в первую нашу встречу я подумал: как это, ты ведь столько всего для людей сделал, а они на тебя лишний раз не взглянут? Сидишь один в своем углу, ешь так, словно не знаешь, когда в следующий раз удастся. А потом, когда я увязался за тобой, я... Я понял, что ты и денег заработать способен, и достать, что нужно... Только предпочтешь другим все отдать. Боги, сколько раз ты последние монеты отдавал беднякам, сколько раз ребятню на улице кормил, отлично зная, что тогда ночевать придется в лесу! Он засмеялся, но как-то неправильно. Натянуто, сдавленно, чуть дрожаще. Когда Лютик оторвал взгляд от собственных рук, Геральт догадался, что ему впервые довелось увидеть, как Лютик нервничает. По-настоящему нервничает, без неизменного кокетства, которое частенько спасало его при дворе и в постели с чужими женами. Он дергано перебирал пальцами, на щеках проступил румянец. Пропитанным нервозностью голосом он продолжил: - Я понял, что дело не в том, что тебе на что-то не хватает, а в том, что ты лучше обделишь себя, чем нуждающегося. Как бы высокопарно это ни звучало, я понял, что ты добрый человек, страдающий ради благополучия других. И это нечестно. За свою жизнь Геральт не единожды оказывался на перепутье, где в какую сторону не сверни - не сбежишь. Судьба, вероятно, упивалась его мучениями, наблюдая, как он мечется, в надежде выбраться, и терпит крах раз за разом. Знакомое ожидание надвигающейся расплаты сковало грудь. Вспышкой пришло понимание, что если он струсит и отвернется сейчас, то сожаление настигнет его очень скоро. Что потеряет то, что могло бы ему принадлежать. В первый раз за долгое время он не испытывал желания сбежать. Лютик коснулся ладонью его щеки, невесомо провел подушечкой пальца по коже. Геральт не стал уворачиваться. - И я знаю, что твое благополучие от этого не зависит. Что тебе не нужна моя помощь. Но, несмотря ни на что, я хочу дарить тебе все это. Ты заслуживаешь счастья, роскоши, удовольствий. Я отказываюсь понимать, зачем ради выживания необходимо жертвовать тем, что предлагает жизнь. Но если ты не позволяешь себе радостей этой жизни, то я готов дать тебе все, что могу. Ведь я... То, что собирался сказать Лютик, Геральт заглушил поцелуем на грани отчаяния. Крадя признание с его губ, жестко сминая их своими, чувствуя, как бьются эти слова в каждом прикосновении. Стон, вырвавшийся из груди Лютика, звучал совершенно непристойно. Сбитый напором, он вцепился в ведьмака, чтобы устоять на ногах. Геральт целовал его безрассудно, позволив годами копившимся в дороге эмоциям прорваться наружу, позволив себе ощутить его вкус и жар, когда они сталкивались зубами, и не собирался останавливаться. К черту все. Если Лютик хочет ему это дать, то он станет монстром, каким его считают, и возьмет свое. С облегчением наткнувшись на стену, Геральт навалился на барда, заслоняя собой от всего мира, такого горячего - боги, как сладко было чувствовать его так близко, слышать его откровенные вздохи, стоны, наслаждаться тем, как его ногти впиваются в кожу на бедрах, сдерживая натиск. - Геральт, Геральт... Его имя на устах барда слышалось мольбой, подогревая жажду обладать, застившую разум, призывающую спрятать его ото всех. Он исступленно покрывал шею Лютика горячечными поцелуями. - О, пресвятые... Как немыслимо... Но, боги, Геральт... Геральт, остановись. От острой боли, пронзившей затылок, когда Лютик дернул его за волосы, его выгнуло назад, тело натянулось как струна. Дыхание сперло, он обескураженно смотрел на Лютика, его заалевшие влажные губы и яркие блестящие глаза. Неужели бард успел пожалеть? Или это Геральт неверно истолковал его ускорившееся сердцебиение, пьянящий густой аромат его возбуждения, и усмотрел разрешение там, где его не было? Если так, то он, каким бы монстром ни был, принуждать не станет. - Нет-нет, не смотри так, я не это имею в виду! Не останавливайся насовсем, просто дай мне минутку. Воздух вернулся в легкие, взгляд Геральта снова упал на припухшие губы Лютика, с которых раз за разом срывались лишь самые ласковые слова. Бард провел по нижней губе языком, и Геральт невольно повторил за ним и усмехнулся, когда тот не сдержал короткого стона. - Ты уверен... Уверен, что правда этого хочешь? Квитаться со мной не надо. Не чувствуй себя обязанным утолять мои... пороки. Ты понимаешь? Потому что, получив тебя однажды, я не знаю, смогу ли вести себя так, словно ничего не произошло. Вопреки твоим убеждениям, я не ищу нарочно поводов для страданий. И снова он беспокоился за него, Геральта. За того, кто мог бы одной рукой переломить его надвое. Как будто Геральт для него ценен. В горле встал ком. Рвано дыша, он уронил голову на плечо Лютика, прижался губами там, где бился участившийся пульс, упиваясь его ароматом. Отзывчивый, возбужденный, но переживающий лишь о том, что нужно Геральту. Зараза. Пальцы в его волосах снова сжались, пустив по позвоночнику волну дрожи. Часть его хотела бы знать нужные слова, тогда все было бы проще. Уметь складывать их в стихи, чтобы выразить все то, что разрывало грудь. Не имея таланта в словах, он умел лучше выражать себя действиями. Поэтому Геральт сжал ладонь Лютика в еще влажных после купания волосах своей ладонью и опустился перед ним на колени. - Милостивые небеса, приму это, ах, за согласие... - сбивчиво растягивая гласные, произнес Лютик. Геральт довольно хмыкнул. Он не делал этого давно, но ведьмаки навыки не теряют. Полный решимости, он взялся за пуговицы на штанах Лютика и посмотрел на него снизу вверх, чтобы убедиться, что того не хватил удар. Лютик наблюдал за ним пристально и, к удовольствию Геральта, не отрывая взгляда, потянул его за волосы ближе. Бурный и беспорядочный поток несвязных фраз лился над его головой, но Геральт не прислушивался. Он уткнулся лицом в темные завитки над кромкой шелковых штанов и, хищно оскалившись, резко рванул хлипкую ткань в стороны. Возмущенный вскрик он быстро заглушил, обвив пальцами толстый, уже привставший член у основания. Чтобы поднять его полностью, хватило нескольких движений мозолистой ладони и жаркого дыхания на наливающейся головке. Геральт пьянел от предвкушения его разрядки. От того, как бесконтрольно подрагивали его бедра, как он несильно тянул за волосы, прося о большем. Геральт всегда любил секс. Эту стремительную жажду, эту близость, пусть и мимолетную, что выбивала из него все сопротивление. Женщины - нежные, игривые, с соблазнительными формами, - они могли кусаться, царапаться и принимать его снова и снова. Мужчины всегда были требовательными, жадными и не боялись оставить синяки. Лютик вел себя иначе. Он сжимал волосы Геральта крепко, но не слишком, без принуждения. Позволял Геральту самому вести, пусть это и отсрочивало его оргазм. Когда Геральт все же медленно, на пробу, провел языком по стволу, он с восхищенным стоном сказал: - Вот так, еще... Видел бы ты себя... Какая бы вышла баллада! Обычно ведьмак бы предупреждающе вздернул губу и высказал все, что думает о балладах, провоцируемых ими слухах и вранье, но Лютик со стуком уперся затылком в стену, качнул бедрами, настойчиво направляя себя в приоткрытый рот Геральта, и тот был вынужден принять его, не успев произнести ни слова. Позабыв о недовольстве, он сам насадился так глубоко, насколько смог, пока горло не начало конвульсивно сокращаться на члене, пока по подбородку мокро и похабно не потекла слюна. - Как же ты прекрасен. Геральт отстранился, чтобы сделать вдох. Прерывистый отчаянный стон вырвался непрошенно. Он, наверное, должен был чувствовать стыд, но стыда не было. Стянув с себя прикрывающую бедра ткань, он обхватил собственный член, сразу задавая быстрый темп, и снова взял в рот. С обеих сторон ощущения были непередаваемыми. Комнату заполняли его судорожные стоны и всхлипы от переполняющего удовольствия: Лютик держал его челюсть открытой, толкаясь глубоко и буквально используя его рот, а сам он самоотверженно дрочил. Геральт отстраненно заметил, что сейчас Лютик вел себя тише, чем он, лишь хрипло дышал и изредка стонал в ответ, полностью поглощенный наблюдением за ним. Осознания, что он своими действиями заставил Лютика заткнуться, хватило, чтобы перебросить его за грань, вывернуть наизнанку, обнажая все сокровенные секреты, что он так долго скрывал за дружбой. Геральт излился в кулак, забрызгивая пол и дрожа от долгожданной разрядки. На этот раз Лютик отстранился сам, смазанно опираясь на стену и обнажая все еще напряженный, влажный член, и выпутал руку из его волос. Он очертил пальцами вспухшие губы, протолкнул их меж зубов, надавил на язык. Словно в тумане, Геральт втянул их в рот и гортанно застонал, вынудив Лютика снова помянуть богов. Он нахмурился, борясь с туманом в голове и румянцем на щеках. Лютик на это лишь понимающе усмехнулся. - О, не бойся, любовь моя, мы еще не закончили. Просто хотел убедиться, что ты все еще со мной. Любовь моя. Геральт тряхнул головой в попытке привести мысли в порядок, но это не особенно ему помогло. Он любил понежиться после хорошего секса, но обыкновенно больше владел ситуацией и всегда был готов к удару спрятанным под подушкой ножом или желанию поскорее получить оплату и сбежать. Сейчас ничего похожего не произошло. Вместо этого Лютик потянул его за подбородок, призывая встать, и он покорно последовал за его рукой, слегка покачнувшись. Лютик руку не убрал, удержав его. Геральт мысленно закатил глаза. Лишь бы раздутое эго барда не лопнуло по швам. - На кровать, если не возражаешь. Ложись на спину, я хочу тебя видеть. Ведьмаку потребовалась пара секунд, чтобы понять, что Лютик обращается к нему, явно уверенный, что ему такое дозволено. Но он без возражений последовал указаниям, со вздохом упал на постель, выгибаясь, чтобы размять занемевшее колено. Незаметно улыбнулся, видя искренний восторг и обожание в глазах барда. - Будешь и дальше пялиться или все-таки меня трахнешь? - Да, точно. Несомненно. Между ними не было ни тени сомнений и дискомфорта, никаких неуверенных взглядов и ложной скромности. Лютик быстро и умело расстегнул все мелкие пуговицы на своем костюме и нетерпеливо отшвырнул одежду на пол. Геральт хохотнул, но не смог вынести жаркого взгляда барда и зажмурился, когда тот с пузырьком масла в руке забрался на кровать. - Не надо. Открой глаза. Тепло чужого тела окружило его ласково и настойчиво. Лютик коснулся поцелуем его виска, спустился на щеку, прижался к челюсти и, наконец, завладел его губами, расслабляя и заставляя подчиниться, безвольно осесть на тонкие простыни. Геральт приоткрыл глаза, взглянув на барда из-под ресниц. - Они невероятные, знаешь? Твои глаза. Да и все остальное тоже, но от твоих глаз я всегда таял. Ты так смотрел на меня, я едва не кончил лишь от этого. Милосердная Мелитэле, так теперь будет всегда? Его член дернулся в попытке подняться опять, испытывая на прочность хваленую ведьмаческую выносливость. Не поддаваясь умоляющему взгляду, Лютик продолжал петь ему дифирамбы. Он развел его покрытые шрамами бедра в стороны, дорожкой поцелуев двинулся снизу вверх, пока не добрался до груди, где прижался губами поверх заполошно бьющегося сердца. - Идеальный. Целиком и полностью. Подумать только, сегодня ты весь мой. Геральт с шипением повел бедрами, почувствовав осторожные пальцы, влажно касающиеся отверстия. Надо было выебать барда за такие издевательства, уж слишком он любил докапываться до сути и все усложнять. - Так и будешь болтать? - Думаю, да, тебе же вроде нравится. Ты ведь только что себя всего залил от моих слов, разве нет? К тому же, ты заслуживаешь правды. Я и так слишком долго молчал. Геральт бы поблагодарил небеса за такое чудо, как молчащий Лютик, вот только он понимал, что в словах барда есть истина: они оба говорили одновременно и больше, и меньше, чем хотели бы. Несмотря на всю свою непрерывную трескотню, Лютик так же, как и он, с трудом осмеливался озвучивать свои мысли. В Геральте желание выразить признательность боролось с желанием попросить его заткнуться. Член снова начал наливаться, один палец сменили два. Лютик разводил их, растягивая, сгибал словно бы изучающе. Он знал, что тот ищет, и знал, что растеряет все подобие едва выстроенного самообладания, когда поиски барда увенчаются успехом. Разряд удовольствия вырвал из натруженного горла сиплый стон, колени сами собой подтянулись к животу. Он успел позабыть, каково это - подставляться и принимать. Дохрена времени прошло с тех пор, как он в последний раз доверял кому-то заходить со спины. Лицом к лицу это делать было душераздирающе - каждый раз, приоткрыв веки, он видел довольную улыбку Лютика, кусающего губы в нетерпении, смотрящего на него с неприкрытой заботой. - Я с тобой, дорогой мой. Сможешь принять еще? Судя по тому, что улыбка стала шире, кивнул Геральт слишком уж быстро. Когда в него вошел еще один палец, он уперся руками в изголовье и толкнулся навстречу, помогая раскрыть себя, одним движением стерев с лица Лютика все самодовольство. - Мой хороший мальчик... Черт подери. - Лютик, блядь! Трахни меня уже, а не то вышвырну нахрен и закончу сам! - М-м, какой грозный ведьмак. Он издал нетерпеливый рык, а в отместку был награжден укусом в шею, достаточно сильным, чтобы порвать кожу до крови и пустить по венам болезненный импульс удовольствия. И для него самого, и для Лютика стало неожиданностью то, как резко его выгнуло дугой, и он, дрожа, кончил во второй раз, обильно излившись на собственный живот. В наступившей пораженной тишине Геральт возмущенно фыркнул, встретившись с полным восхищения взглядом Лютика. Он подтолкнул его ногой, напоминая, чтобы тот пошевеливался. К радости ведьмака, это сработало, и Лютик отвел глаза, выливая остатки масла на свой член и обильно его смазывая, после чего торопливо навис над Геральтом, источая аромат неудержимого желания. Никакой искусности и деликатности в этом не было: слишком обострены были ощущения Геральта, слишком долго терпел Лютик, сдерживая неистовую жажду получить свое. Но это тугое, горячее, долгожданное проникновение было именно тем, в чем он нуждался. Он изнуренно откинулся на постель, закатив глаза от наслаждения, полный готовности выжать из последней волны блаженства все до капли. Впервые за много месяцев он чувствовал себя настолько удовлетворенным. Лишь в финальный момент он с трудом приподнялся на локте, захваченный жаждой увидеть, как Лютик распадается на части. Геральт практически урчал, усталый и расслабленный, но нашел в себе силы обхватить барда за загривок и притянуть к себе, прижимаясь своим лбом к его. Изменившийся угол самым бесстыдным образом позволил Лютику толкнуться еще глубже. Голубые глаза смотрели прямо в его, золотые. Его ждала долгая жизнь, с собой в могилу он заберет множество драгоценных воспоминаний - и это будет одним из них. - Давай, Лютик. Я весь твой. Тот факт, что Лютик - проклятый собственник, он все же затуманенным разумом отметил и пообещал себе обдумать позже, но сейчас ведьмак не мог себе вообразить, что существует что-либо более прекрасное, чем его дрожащие ресницы и распахнутые в стоне пухлые губы. Лютик обессиленно рухнул ему на грудь, загнанно дыша. Геральт почувствовал, как из него вытекает семя барда, и понял, что без еще одного купания обойтись не выйдет. Но это позднее. Как и все разговоры. Его бард и так вечно болтал без умолку, а теперь поводов для беседы появилось предостаточно. Кто они теперь друг для друга, что все это значит. Повторится ли это снова. Не желая прерывать мгновение блаженства, Геральт провел ладонью по влажной спине Лютика, по синеющим отпечаткам его пальцев на шее, заправил прядь растрепанных волос за ухо, тихо вздохнув, когда тот потянулся за прикосновением. Пот постепенно остывал на коже. Геральт прокрутил в памяти прошедшую ночь раз, другой, отчего сердце в груди встрепенулось. Чтобы отвлечься, он прислушался к мелодии, которую полусонно напевал Лютик. - Что ты собирался сказать... Раньше. - М? А, до того как ты налетел на меня, как дикарь? Ну, давай, признайся, что пал жертвой моего пронзительного обаяния и остроумия! Мелитэле, где взять сил. Геральт несильно пихнул Лютика в плечо, вторя его радостному смеху, разделяя с ним этот момент, полный невысказанного обещания. Он приподнял брови в ожидании ответа. Бард подтянулся повыше, не выходя из него, открывая взгляду раскрасневшееся лицо. Он знал, в глубине души, ведомый чутьем, надеждой, судьбой. В путанице всего, что они могли бы сделать и сделали, приняв решение и поддавшись желанию. Но эти слова меняли все. - Я люблю тебя, Геральт из Ривии, и ты заслуживаешь счастья.