Изгнание демона из Марии Санчез

Ирландец всегда найдет другого ирландца в баре. Эту истину Сэм Чизэм усвоил ясно. Их семерка посетила уже множество маленьких городков, но этот в своей низости и распущенности переплюнул всё виденное ранее. Даже стоянку золотоискателей. Кто-то жарил проститутку прямо в общем зале, кто-то блевал в углу, не дойдя до улицы, кто-то разбивал чью-то голову стулом, похоже уже трупу: на полу лежали ошметки серо-красной мозговой кашицы. Сэм поморщился и пошел разбираться с убийцей. Хорн направился к прелюбодею, не порицать явно и открыто, но увещевать переместить действо в более закрытую обстановку и, конечно, подумать о душе. Гуднайт вывел перепившего беднягу на улицу, придав направление движению его пятой точке своим сапогом. Васкез, схватив бармена за грудки, настоятельно увещевал его прибраться и приготовить им «чего пожрать». Рэд держал всех возможных протестующих под прицелом туго натянутой стрелы, Фарадэй — под дулом пистолетов, а Билли просто стоял рядом с ними и глядел своим немигающим змеиным взглядом. Сэм содрогнулся, он бы никогда не признал вслух, но этот взгляд змеи перед броском — был страшным оружием. И вот когда они предельно расчистили это место под свои временные нужды, поели и, чего греха таить — много выпили, — дорога была длинной, тогда и не досчитались одного из семерки за столом. Фарадэй предположительно пошел на улицу — облегчиться, оттуда же шли и звуки драки, которые через мгновения переместились в салун. Во плоти: фарадэевской и чьей-то еще. То, что второй драчун ирландец — светлые волосы отливали рыжиной, голубые глаза блестели яростной радостью — все поняли сразу, уже даже ставки не делали. Васкез только покачал головой, а потом привычно оттащил Фарадэя в сторону. Ну, не гоже в обычной драке калечиться больше, чем на деле. К столу поставили еще один стул. Блондин утер кровь с губы, посмотрел на оппонента исподлобья, улыбнулся волчьей улыбкой, но за стол сел. Разглядел, что их семеро. Фарадэй, тяжело дыша, сел напротив. Что бы он ни собирался сказать, явно злое и похабное, так и осталось несказанным, его опередили: — Маркус! — голос был дрожащим и взволнованным, человек, замерший в дверях — запыхавшимся и в сутане. Блондин, не оглядываясь, втянул голову в плечи. Как и Фарадэй. — Падрэ? — приподнял брови Васкез. Священник нервно поправил пальцем очки на носу, настороженно огляделся по сторонам. Сэм поставил к столу еще один стул. — Прошу прощения, если мой друг доставил вам беспокойство, — окликнувший «Маркуса» в противовес тому был темноволос, смугл и молод. Тоже мексиканец, как и Васкез. С едва заметным акцентом. Он подошел к ним с неестественно прямой спиной, отодвинул стул, сел рядом с блондином, осмотрел того вначале взволнованно на момент попорченного экстерьера, а потом возмущенно-яростно. Затем протер окуляры платком, выуженным из черных глубин одежды. Вновь надел стекляшки на нос, присмотрелся к Фарадэю и выдохнул, расслабившись. — Ирландец. Васкез с любопытством наблюдал за ним. — И часто он у вас так? — Непозволительно часто, учитывая его сан! — священник вперил горящий взгляд в блондина. Тот утянул стакан с выпивкой из-под носа у Фарадэя и выпил половину за раз. Что удивительно, — Фарадей ему позволил. — И вы - святой отец?!! - смотрел с удивлением и восхищением. — Со священниками я еще не дрался. Тот пожал плечами и виновато кивнул. Он повернул шейный платок так, что ткань перестала скрывать белый квадрат на горле. Тут уж загорелись глаза у всех. Вечер обещал много интересных историй. — Экзорцисты? — такого Сэм еще не слышал. Мексиканский священник — Томас Ортега из церкви Святого Антония, которая была очень далеко от этого Богом забытого места, — кивнул и пьяно икнул. Его развезло от выпивки. И развязало язык. Маркус Кин, второй священник, распластался грудью по столу, подперев голову руками, и наблюдал за Ортегой влажными глазами. Видимо, тот не часто напивался. — Мы ув... убиваем демонов... ик, — довольно улыбающийся, расслабленный, — он выглядел очень молодо и невинно. Вроде ровесник Фарадэя, но совсем мальчишка. Сэм все не мог представить его в роли убийцы демона. — Выслеживаем их и цап, — Кин клацнул зубами, — вырезаем нечисть из этого мира. Стоим на страже. На его речь выпивка не влияла, и Фарадэя этот факт заметно задевал. Сэм вздохнул. — И здесь вы...? — З-знаки, ик. — Паутина без пауков, собаки на лай исходят, лошади несут ни с того ни с сего, урожай не первый год гнилой. Ну, и люди... Вы сами видели, как они тут опустились, — Маркус окинул салун выразительным взглядом и кивнул сам себе. — Тут где-то рядом — демон. Билли, Рэд и Хорн не высказали ни капли удивления. Гуднайт, Васкез и Фарадэй тоже, но в них было слишком много выпивки. Сэм подозревал, что он один тут такой — удивленный донельзя, но хранил «лицо» — держал маску обычной невозмутимости. — Ну, что ж, мон шер, я думаю, нам следует расспросить местных лежебок на предмет чего необычного в этих широтах, — высказался за всех Гуднайт. В эту историю они ввязались не за деньги, не за славу, сами предложили помощь, и после первого отказа — настояли. Просто некоторые вещи нужно сделать, — они идут из глубины сердца. И из любопытства, смертельного и пьянящего, как первая ночь с женщиной. Был день, жаркий и душный, солнце стояло в зените, когда они въехали на заброшенное ранчо. "Плохое место" — поморщился Рэд. Сэм сжал губы в тонкую линию — единственное, что выдавало его беспокойство. Лошади нервничали, дергались, шли боком, так что они оставили их еще до подъезда к воротам, до дерева с повешенным. Распухший синий мертвец раскачивался на ветру, словно страшная пиньята. Ноги белели обгрызенными костьми и кончались на уровне колен. — Ну, здесь определенно что-то произошло, — подал голос Фарадэй, вытаскивая пистолеты из-за пазухи. С этим было не поспорить. Сэм сжал губы еще сильнее. Что-то было не так. Стрекота кузнечиков не было слышно. Птицы не пели. Из звуков: одна сухая трава шуршала, да шорох веревки, на которой качалось тело. И женский крик. Они бросились к дому. Она стояла на крыльце — прямая, сухая, белая. В нижнем платье, с ружьем в руках. — Мэм, — шагнул к ней Кин. Женщина вскинула ружье и закричала. Долгое «А-а-а» — злое и яростное, тянулось и тянулось, заполняя неестественную тишину этого места. — Мадмуазель, — подождав, пока она затихнет, попробовал Гуднайт. Она направила ружье на него. Тогда вперед вышел Ортега с чистым светлым лицом и крестом в руке. И вот тогда она упала на колени, опираясь на ружье, чтоб не упасть и зарыдала. — Он убил их, уби-и-ил. Трупики были в сарае. Четыре тельца лежали на сене рядком, аккуратно укрытые белой простыней, присыпанные полевыми цветами. Но запах разложения они не перебивали. Фарадэй ударил по балке кулаком, и вылетел из сарая. Из всей Семерки он всегда больше всех переживал детскую смерть. Сэм оставил рытье могил Васкезу с Хорном и Гуднайту с Билли, сам пошел проверять в дом священников. Женщина извивалась на кровати, ее руки и ноги были привязаны к чугунному основанию кровати. Ортега и Кин о чем-то спорили, не обращая на нее внимания. Сэм замер в дверях, стараясь не выдать свое присутствие. — Я попробую! — Томас, нет! — Она борется, ты же видел! — Ей уже не ради кого. Ортега поджал губу, Сэм мог поклясться — из-за того, что она дрожала. — Она еще молода... И, Маркус, её душа... Теперь прикусил губу Кин, смотрел пристально глаза в глаза. Стояли они рядом, почти соприкасаясь телами. — Не ценой твоей. — Ты же вернешь меня, — в его словах было столько веры, столько чистой любви и уверенности в человеке, что Сэм не смог продолжать наблюдать со стороны. Это походило на подглядывание за очень интимным действием. — Что тут происходит? — он кивнул в сторону связанной женщины. — В ней демон, но она не приняла его до конца. Мы можем помочь изгнать его. Они остались, и все пошло не так. Сэм с ужасом наблюдал, как женское тело крутило и ломало, как страшно искажалось красивое лицо. Глазные яблоки выдавливались из орбит и висели на тонких кровяных ниточках, зубы чернели и заострялись. Жуткий нечеловеческий рёв шел из горла, грязные богохульные фразы, оскорбления, угрозы. А потом она сбежала. Сэм не понял, как это произошло: верховодили ритуалом священники. Сэм только моргнул, а кровать пустая, веревки развязаны, возможно, даже — разгрызены, Ортега стоит соляным столбом, наклоненным вперед так, что не понятно — как не падает, а Кин выбегает из комнаты в темную ночь. Она бежала на четвереньках к тому месту, где был свежий холмик, рыла руками и ртом землю, рычала собакой. Сэм наблюдал это в окно, потом отмер и побежал за священниками следом, остановился в отдалении, чтоб не помешать им. Она стояла, прижав к себе самого маленького, нюхала его усохшее, покрытое землей тело, потом кусила в щеку. Ортега закричал, она сплюнула кусок мертвечины на землю и завыла, прижимая труп к себе. Вдруг резко отбросила тело в сторону и закинула голову. Кин с Ортегой стали повторять слова ритуала заново, но голова женщины стала крутиться, и потрясенный Сэм готовился услышать смертельный щелчок, когда Ортега закричал что-то отчаянно, а Кин стал кричать на него. Демон перешел в Ортегу. Его они приковали уже цепями. Кин костерил напарника цветастыми ругательствами, протирал лоб его же платком и приказывал, умолял бороться, не сдаваться, не сметь. В голубых глазах стояли слезы. — Я его не брошу, — сказал упрямо поджав губы. Вопрос убивать или изгонять — не стоял. В Ортеге демон стал сильнее или это тело было сильнее. Они навалились на него все разом, Сэм держал голову, со всей силы пытался не дать вывернуться шее. Демон хотел сломать священника. Хотел сломать всех их. К нему пришли его родные. Его ангелочки. Звали с собой нежными голосами, от которых болело сердце. Но он простился с ними, отомстил за них, молился за них каждый день. Сэм знал, что они в лучшем мире, демон не мог его зацепить своей уловкой. Слабак. Даже когда поменял их вид: распухшие синие тела, как у того мертвеца на дереве, пустой рот без зубов, сочащийся гнилью, голые глазницы, полные личинок. Сэм разозлился, смаргивая наваждение, огляделся. Кин крепко держал извивающегося Ортегу за голову. Прислонившись лбом к виску, шептал ему что-то в ухо. Рэд танцевал: кружился вокруг себя, прихлопывая и притопывая, тянул горлом один звук. Хорн стоял у окна и хлестал себя плеткой по спине, бормоча Хвалы Утренние. Плетка была влажной, тяжелой, по окну растекались черной изморозью брызги крови. Сэм сглотнул, в горле пересохло, звук не шел. Он стоял в оцепенении, наблюдая за другими. Вырвавшись из мысленного плена, он не мог освободиться от физического паралича. Он видел, как Гуднайт с совершенно сумасшедшим видом раскачивался на месте, а Билли смаргивал часто и качался тоже, пытаясь попасть в такой же ритм, еще шептал что-то по-своему, а потом рванул на Гуднайте жилет, впился поцелуем в шею. В этот момент Гуднайт словно очнулся, развернулся, резко дернул на себя и они стали истово целоваться прямо у кровати, на виду у всех, кто мог видеть и кто не мог. С трудом Сэм перевел взгляд на Фарадэя: тот стоял на одном месте, смотрел, не моргая в одну точку, и делал руками и ногой движение, очень похожее на работу с лопатой. Васкез молился, сложив ладони лодочкой около лица. Кин прислонился лбом ко лбу с одержимым и смотрел-смотрел в глаза Ортеги. Молча. Сэм попытался прочистить горло, сказать, что молчать нельзя, смотреть нельзя, сам же и рассказывал. И может, ему бы это удалось. По крайней мере, Сэм надеялся на это. Но тут в комнату влетела Мария и треснула Ортегу по голове чугунной сковородой. А потом откинула ее в сторону и вцепилась в плечи Кину. — Ты должен вытаскивать его на свет, а не идти с ним во тьму. Тяни его! И тот как очнулся. И Билли с Гуднайтом. И Хорн. И Фарадэй. Только Рэд по-прежнему танцевал, а Васкез шептал молитву. Они вытащили его. Вдевятером-то. Демон сдох, развеялся, развоплотился, страдая, Сэм надеялся и на это тоже. Что демоны испытывают боль. И это давало удовлетворение. Как и мстительная улыбка на бледном лице изможденной женщины, как прояснившийся взгляд карих глаз, как смущенный румянец на щеках Гуднайта. Малые и большие радости жизни. Сэм всегда ценил малые радости жизни. Сэм предложил Марии место в отряде: не мог иначе. Она отказалась. Он понимал ее. Кто-то прикипает к людям, с которыми прошел огонь и воду, а кому-то они напоминают о слишком сильной боли. Мария надела мужское одеяние: подрезала штаны мужа, просторная рубаха скрывала утянутую грудь. Черные волосы она обрезала коротко, но неровно, Билли с Гуднайтом помогли оформить прическу красиво. Она действительно была еще молодой. — Я знаю, как они выглядят. Чую их. А они меня — нет. Тишайшая и незаметная, но с острыми зубами. Теперь мое имя — Мышь. — Возможно, еще встретимся, — она протянула руку Кину, и тот пожал ее по-мужски, принимая ее выбор. Сэм надеялся на встречу. Не скорую, случайную, а может — и намеренную. Он был на ее месте. Знал, каково это — потерять семью. Ей нужно было время. Горе должно было быть прожито, остаться прошлым. Тогда, может... И на сухой земле могут быть цветы. Билли стоял рядом с Гуднайтом, касался плечом и заглядывал тому в лицо. Васкез сидел рядом с Фарадэем на деревянных ступенях крыльца, обнимал правой рукой за плечи, что-то говорил и помогал себе руками — жестикулировал и свободной рукой и той, которая обвивала шею Фарадэя, еще и поцеловал раз в висок. Фарадэй только кивал, закрыв лицо обеими руками. Возможно, чтоб никто не видел его слез. Хорн о чем-то говорил за двоих с Рэдом. Втолковывал ему экспрессивно что-то, потряхивал перед носом потрепанной Библией, а Рэд показывал ему непонятные издалека жесты. Кин с Ортегой стояли, прислонившись спинами к стене дома, и молча курили одну на двоих сигарету, их пальцы задерживались при касании чуть дольше, чем следовало. Да, Чизэм мог подождать. Возможно, нескоро, когда они перестанут быть Семеркой, она перестанет быть Одиночкой. И каждой твари будет по паре. И воздастся всем по делам их.