(редактируется) Осколки жизни в пасти динобота

«Cover me with snow Freeze me to death Forever I'll lay in the alpine bed Seasons will change But I shall remain Stripped bare of my coat I will rest in peace», — "Avalanche", Cellar Darling

      — А на Кибертроне есть моря? — фемма приподнялась на локтях, чтобы заглянуть — трехрежимнику в оптику.       — Моря? Таких, как у вас, нет, — он проводил задумчивым взглядом стайку мелких птичек, периодически пролетающую рядом с рекой, на берегу которой они снова устроились, утонув в снежных барханах. Сугробах, точно… — У нас есть море ржавчины. Ужасное место. Вечные ураганы, заброшенный проржавевший древний город и все. Только ржа, ржа и ржа. Масляные озера ещё были. Энергоновые озера тоже когда-то были. А так, чтобы огромный водный разлив… Нет такого даже в древности не было.       — Море ржавчины… — задумчиво протянула она и тут же передернула крыльями. — Жуть какая.       Он просто кивнул, повернувшись к ней. Он начал замечать, как с каждым днем, постепенно, её цвета стали немного темнеть и едва заметно менять оттенки, хоть всё ещё не понятно, каким корпус её будет в итоге. Сейчас, когда она полностью влилась в их жизнь, он больше не видит той зашуганной, почти безэмоциональной фемочки, боящейся сказать лишнее слово. Видит, как она старается, работает над собой, даже несмотря на моральную усталость. Он стал давать ей больше таких небольших пауз, чтобы она могла отдохнуть и… Что уж таить, ему нравится проводить так с ней время. Это умиротворяет. Она позволяет себе гораздо больше, когда они остаются наедине. И вот сейчас она осторожно, словно кошка, которых она так любит, подобралась к нему и устроилась у него под боком, уложив голову ему на честплейт и уткнувшись носом в кокпит. Он чувствует легкую вибрацию ее корпуса, считывает фон и эм-поле, которые она разворачивает специально для него. Закрывает оптику, полностью доверяя ему. Если бы он только знал раньше, то не позволил бы Шаттер так обращаться с ней.       — Ты хмуришься, — тихо говорит она, так и не открыв своих ультрамариновых глаз.       — Я иногда думаю, что было бы, попади ты к автоботам, — произносит он, осторожно приобняв её и погладив ребристый бок, аккуратно обводя стыки брони когтями.       — На этот вопрос мы никогда не узнаем ответа. Мне кажется, даже к лучшему, — тихо откликается она, легонько касаясь прозрачного псевдостекла кокпита. — Иначе мы могли бы стать врагами…       — Да, к лучшему, — отзывается он эхом и накрывает ее руку своей, прижимая к кокпиту в том месте, под которым в глубине корпуса пульсирует его искра. Так она может почувствовать ее излучение.       — Что будем делать, когда Шаттер вернется? — она спрашивает осторожно, но чувствуется, что этот вопрос не дает ей покоя уже очень давно.       — Не знаю, — он не хочет ее обманывать, а потому говорит правду. — Я надеюсь, что она не вернется. Глупо, конечно, но надеюсь. Я иногда думал, что можно убраться в нейтральные колонии, но перспектива попасть в список ДПП не прельщает.       — Что за ДПП? — она приподняла голову, чтобы взглянуть ему в оптику.       — Десептиконское подразделение правосудия, — сказал он так, словно скривился, будто у него лицо, подобное её. — Кучка маньяков, носящих имена пяти городов Кибертрона. Каратели, показательно казнящие перебежчиков, дезертиров, предателей или просто нарушивших основные законы десептиконской идеологии. Если Вос, Каон, Хелекс и Тесарус могут меняться, то их лидер — Тарн — та еще тварь неубиваемая. Говорят, они могут шестифазника завалить. Если бы не они, половина нашей армии разбежалась бы давно.       — Шестифазники, это тройка из элиты? Оверлорд, знаю, один из них, — она не отвела от него взгляд, а он все не мог перестать любоваться её синими окулярами. Всё же, он ни у кого не видел такой оптики прежде.       — Да. Ещё Блэкшедоу и Сиксшот. С последним можно договориться, при желании. Встречал его несколько раз. Возможно, он бы тебе даже понравился, — он моргнул, словно заменив улыбку этим жестом.       — А другой? — вот она действительно улыбнулась: мягко, тепло, по-доброму… Она больше никому так не улыбалась. Даже Флэтлайну.       — Без понятия. Его не видел никогда, да и информации о нем не так много, — ответил он, но тут же помрачнел. — Вот с кем точно тебе лучше никогда не пересекаться, так это с Оверлордом.       — Я, кажется, даже понимаю, почему, — она отвела взгляд и сдула снежинки с его плеча, тут же устроив на нем голову. — Ты сказал, показательные казни. Они на видео это что ли снимают?       — Да. Потом в сеть сливаются записи. Как догадалась? — он прижал её покрепче к себе, словно желая защитить от этой далекой угрозы.       — Да слышала как-то ругань Вортекса. Посмотрела, что происходит, а он видео какое-то смотрел. Сначала хотел показать, но Баррикейд ругнулся на него, и он одумался. Подумала, может именно это он смотрел. Я только голос услышала на записи.       — Хорошо, что он одумался, иначе я бы ему лопасти обломал за это. Нечего тебе на эту мерзость смотреть, — он зло вздыбил броню, но она осторожно пригладила пластины на его руке. Он тут же успокоился.       Они лежали молча. Он смотрел на пасмурное небо, осыпающее их крупными снежными хлопьями. Вдалеке сквозь густую завесь туч пробился яркий луч солнца, осветив собой металлические грани застывшего в металле и льду города. Ему полюбился снег. Хоть и мокрый, холодный, забивается в стыки брони, но завораживает своей свободой, своим блеском. Он вспомнил, как она повела его в сады на окраине города, присыпанные свежевыпавшим снегом. В то морозное солнечное утро он впервые потерял дар речи, когда она показала ему это искрящееся белоснежное море. Снег хрустел под их ногами и переливался золотыми искрами вдали. Он никогда не видел ничего подобного. Ни разу с начала войны до этого не заострял своего внимания на подобных вещах. А для неё это важно. Теперь это стало важно и для него. Она заставила его вспомнить, что когда-то десептиконы боролись за их мир, за такую же прекрасную, безмятежную чистоту, за их свободную жизнь. Они боролись за свою судьбу.       — Дропкик. — Он поднял голову и тут же наткнулся на ее едва взволнованный взгляд, разгоревшийся ярче обычного. Он почувствовал, как ее броня ощутимо нагрелась. — Я люблю тебя.       Он замер, прокручивая услышанное в уме снова и снова. Он бы соврал, если бы сказал, что ему никогда не признавались в любви. Признавались и ни раз, и не абы кто. И на край галактики предлагали сбежать, когда война начиналась. Но никто… никто не говорил это… так. Это было сравнимо со светом искры, сливающимся воедино с его собственным. Это был особенный голос, это был особенный взгляд, это особенная она. Он знает, как никто, как тяжело сказать три этих простых слова вместе, обращаясь к кому-то. А она обращается именно к нему.       Он стряхнул с себя оцепенение и порывисто наклонился к ее лицу, впервые пожалев, что не имеет лица такого же типа, как у неё. Осторожно положил руку на ее воздухозаборник, закрывающий щеку. Уткнулся лбом в ребро ее шлема и заговорил, едва задевая зелеными разрядами ее губы:       — Ты свет моей искры, Сверхновая, и во всей Вселенной не сыщется ничего, что смогло бы затмить этот свет.       Он почувствовал, как начали подрагивать ее крылья, и тут же прижал ее к себе, чувствуя, как она осторожно сжимает его руки своими смертоносными тонкими пальцами.       — И я отдам свою искру за тебя, если потребуется.       — Надеюсь, что никогда не потребуется, — тихо шепчет она ему куда-то в шею. — Живой ты однозначно лучше.       Он тихо засмеялся и завалился вместе с ней обратно в снег, так и не выпустив ее из объятий.