(редактируется) Осколки жизни в пасти динобота

Eins! Hier kommt die Sonne Zwei! Hier kommt die Sonne Drei! Sie ist der hellste Stern von allen Vier! Und wird nie vom Himmel fallen Sonne, Rammstein

      — Почему я таскаю тебя с собой?       Который раз спрашивает некогда тёмно-синий, а теперь уже пепельно-сизый десептикон, смотря на мощный черный стебель, оканчивающийся рядом багровых цветков. Привычка обращаться к предмету — единственному яркому цветному пятну в этом мире, помимо него самого — выработалась сама собой. Здесь больше не с кем говорить, а молчать уже нет никаких сил.       — У вас одинаковые цвета. Кажется, — снова произносит он в пустоту, даже не смотря на цветок. — Я думал, она будет оранжевой. Или бело-синей. Оказалось, черно-красной. Я вижу её черно-красной. Почему я вообще попал сюда? Я помню, как умирал. Помню, как меня разорвали на части. Это не похоже на Послеискрие. Похоже на Кибертрон. Это раздражает. Он серый. Как дезактив. И я дезактив. Дезактив на дезактивном Кибертроне. Лучше не придумаешь. Почему здесь никого нет? Только куча дезактивов.       Десептикон поднимается, подходит к распластанному на полу телу.       — Древние, как Кибертрон.       Садится рядом, пытается перевернуть серый корпус, но ничего не выходит.       — Врос, — выдал вердикт трёхрежимник и вернулся на своё прежнее место. — Я скоро также врасту. Здесь ничего нет. Откуда же ты взялся, если здесь всё мертво? Ты не мог вырасти, как на Земле. Значит, тебя кто-то принёс. Сюда нет входа живым. А она жива.       Его мысли снова обратились к той, кого он любил, да и любит до сих пор, а цветок не ответил. Было бы удивительно если бы бездушный предмет смог говорить. Это невозможно даже в этом непостижимом для обычного создания, вроде него, мире.       Громовой, но до одури скрежещущий и визгливый рёв разнёсся по округе, сотрясая здания. Мех по привычке едва не дёрнулся, но не сдвинулся с места. Зло дёрнул головой, желая её повернуть, но вместо этого покачнулся всем корпусом, потеряв прежний центр тяжести, а шейные магистрали и сочленения начали расходиться. Он едва удержал корпус в вертикальном положении, дабы голова не свалилась с плеч в буквальном смысле.       — Шлак. Снова, — уже смиренно произносит он, одной лишь оптикой проследив, как рука с частью плеча отваливается от корпуса и падает рядом на металлический пол. — Это продолжается уже вечность. Бесит.       Огромная тень накрывает улицу за широкими арочными окнами. Через миг бежит лавина монстров. Дропкик равнодушно наблюдает за движущейся массой. Видит, как они останавливаются, смотрят на него, но не могут войти. Огромные пасти ощериваются зубами-пилами, истекают растворителем, но не могут добраться до добычи. Копошатся у самого порога, неспособные пересечь черту, отделяющую помещение от открытого пространства.       Мех отворачивает голову уцелевшей рукой, неприятно проскрежетав отделившимися от корпуса деталями друг об друга. Он видел их уже десятки, сотни, тысячи, миллионы раз. Прежде, чем он понял, как скрыться от этих тварей, его разрывали, перемалывали, сжигали, уничтожали, сжирали целиком десятки раз. Сначала это было сущим кошмаром. Потом стало обыденным. В итоге стало скучным. Он быстро понял, как скрыться от них, но когда становилось совсем невмоготу, выходил и просто ждал, когда очередная тварь найдёт его и погрузит в недолгий, но надёжный сон, где он мог бы грезить и вновь видеть цвета ярче, чем в обычном сне. Это были единственные, хоть и ужасно болезненные, моменты, когда он мог видеть абсолютно всё: от мельчайших деталей до излучения каждой искры и каждой связи судьбы, что соединяла живых друг с другом. Он мог возвращаться в мир живых.       Чудовища разочаровываются, разворачиваются и уходят. Мех следит за ними краем оптики, но мысли его витают в совершенно другом пространстве. Он думает, что мог бы сделать, останься он жив. Думал, почему СР пошла именно тем путём, который он видел в своих снах, в которых мог коснуться её, предупредить. Единственные моменты, когда она чувствовала его присутствие и когда он мог ощутить излучение её искры на собственных кончиках когтей. Когда он боялся за неё, инертно касался её закрылков на спине. Она едва заметно вздрагивала, будто бы чувствовала. Ему не нравилось многое, что он видел в этих снах. Ему не нравилось, что его не слышат и не видят. Он был в ярости от того, что с ней происходило, и бился в безысходности, потому что не мог ничего изменить. Все его сны походили на один непрекращающийся фильм... сериал, часть серий которого выпадают из повествования, когда он бодрствует. Он всегда жаждал увидеть её вновь и боялся узнать, что в этот раз всё станет плохо, ужасно, чудовищно, как в тот самый раз...       Он никогда не забудет то время. Он не видел её окружения, только вспышки искр, расплывчатые силуэты. Только её он видел чётко всегда. Даже Баррикейд иногда плыл контурами, но её он видел, как наяву, всегда. Каждый новый шрам, каждую новую деталь, каждую царапину. Он видел её пульсирующую багровую искру, прорывающуюся вспышками сверхновой сквозь корпус и окутывающую своими полями пространство вокруг. Видел, как её излучение влияет на окружающих. В тот страшный период он боялся каждого нового сна, и в тот же период он боялся не увидеть каждого нового сна, потому что был в ужасе от одной только мысли, что её уже не стало. Он был в едва ли не панике от того, что происходило. Он метался от желания сделать хоть что-то, до того, чтобы на веки вечные прекратить наблюдать за ней. Предупреждал каждый раз, когда она была на грани. Оберегал, как только мог, но он не мог ничего… Боялся, что вот-вот искра погаснет и он больше никогда её не увидит. Это время, в которое она чувствовала его отчётливее всего. Время, когда она говорила с ним каждый раз. Время, в которое она смогла увидеть его.       Он помнит каждый момент, когда громадное существо, держащее её в плену своих игр, своих желаний, подходило к ней. Помнит каждый всплеск её искры, которая колыхалась от страха при виде этой твари. Он догадывался, кто это был, но не мог видеть точных контуров, не мог взглянуть в эту оптику, чтобы получить ответ на повисший в обоих мирах вопрос: «Зачем?». Он видел полыхающую, словно звезда, зелёную искру, которая возвышалась над её головой. Видел, как их поля смешиваются друг с другом, пытаясь поглотить друг друга. Он видел, как искры борются вне зависимости от того, что желают их хозяева. Даже не так — что желают корпуса. Мозг не властен над тем, что совершеннее его. Этот безумный танец красных и зелёных полей вспыхивал каждый раз, как они сближались, они смешивались, искрили, боролись и ластились друг к другу, и это было одно из самых красивых и самых страшных явлений, которое он когда-либо видел в своей жизни. Потому что он понимал, кто может быть этим существом, понимал кем может быть обладатель этой зелёной искры и понимал, что она находится рядом с ним и она боится его до безумия. Он видел всё, что происходило, потому что в те моменты он спал дольше всего и просыпался лишь чтобы перейти на другое место, только бы не врасти в поверхность этого древнего заброшенного мёртвого Кибертрона.       Теперь, когда прошло уже столько времени — хотя он точно не знал, сколько именно — стало намного лучше, но последний сон, который он видел, не предвещал ничего хорошего. Она была обеспокоена, она была взволнована, и она была в тихом затаённом ужасе, который привыкла прятать с тех самых времён, когда она видела в последний раз обладателя той самой зелёный искры. Он понимал, что происходит что-то не так, он понимал, что хочет как-то ей помочь, хочет что-то хоть сделать, лишь бы она была снова так же счастлива, как недавно. Хоть он и умер, хоть он погиб, он всё также желает, чтобы у неё всё было хорошо. Он погибал не для того, чтобы она страдала, а для того, чтобы она смогла выжить и жить так, как она хочет.       И вот он уже не видел её несколько дней. Всё также спал, искал её, ужасно хотел её снова увидеть, услышать её голос, увидеть эту идеальную полировку, это поблёскивающее золотое покрытие, увидеть её улыбку, её удивительную оптику, но вместо того, чтобы снова созерцать этот красный ураган среди сверкающих улиц восстановленного Кибертрона, он видел лишь пустоту. Метался от искры к искре, пытаясь найти любого знакомого, но всё никак не мог найти. Не мог найти её.       В один момент он смог увидеть Баррикейда одного, и Дропкик не смог понять, что с ним происходит. Его старый друг, практически брат, сидел один в своём кабинете, склонив голову, и молчал. Его лицо будто застыло, как камень, и Дропкик не мог почувствовать его эм-полей, не мог почувствовать этот фон, чтобы определить его эмоции, но видел то, как мерно мерцает его искра, иногда вспыхивая и колыхаясь, будто бы Баррикейд был в трауре. Он не хотел думать о том, что могло произойти, он не хотел думать о том, что заставило его друга вот так сидеть вместо того, чтобы как обычно придумывать новые варианты событий, новые возможности уйти от того, что так мешает жить. И тогда Дропкик испугался, как никогда… и боится до сих пор.       — Вот скажи, почему ты черно-красный? — спрашивает он у цветка, прекрасно понимая, что тот не ответит. Ему хотелось перекрыть шум собственных мыслей. Ему не хотелось тишины, разрываемой топотом вперемешку с рёвом монстров за окнами и скрежетом его собственных деталей, начавших возвращаться на свои прежние места.       В одурманенный переживаниями процессор закралась мысль, что она всё-таки погибла, а этот цветок — она. Её воплощение, её искра. Он поднялся, взял его в руки и, едва поглаживая когтём кромку мечеобразного листа, начал рассматривать: острые плотные листья, жёсткий длинный стебель, усеянный красивыми цветами, переливающимися багровыми тонами и иногда посверкивающие золотистыми жилками. Прекрасный цветок — столь же стройный, как и она, столь же острый, как её крылья, и правда, как она говорила, похож на гладиаторский меч. Особенно его листья. Похож на неё саму, потому что она сама была словно меч: столь же остра и столь же прекрасна.       — Надо убираться отсюда, — говорит он, смотря на опустевшие улицы.       Он выходит из здания, осторожно крадётся под открытым пасмурным небом, опасливо косясь по сторонам, потому что сейчас он уж точно не хочет попасться в зубастые пасти прожорливых тварей. Перебегает улицу, забегает в следующее здание, проходит по знакомым коридорам, которые чудом узнал, потому что был в них когда-то, когда был ещё совсем юным. Он был здесь один лишь раз — это здание сохранилось со времён Золотого Века Кибертрона, и в тот день он просил о прошении на перевод в Центральный департамент безопасности Праксуса — первый и единственный выходец из Новуса Праксиса, рискнувший и посмевший просить о таком. Это был единственный раз, когда он был в Иаконе в те времена, до войны. Он быстро пробегает по широким лестницам, проскальзывает на второй этаж, а потом и на третий, и на четвёртый. Осторожно выходит на балкон, проверяя, есть ли там крыши, сохранились ли витражи, которые могли бы защитить его от небесных червей. Опускает взгляд на улицу и обмирает.       Вся эта волна тварей, оказывается, бежала за несколькими кибертронцами. Живыми кибертронцами. Он никогда прежде здесь не видел живых существ, кроме мелких скраплетов, попадающихся то тут, то там, и вот теперь они бегут от всего этого полчища. Гигантский небесный змей целится в одну сверкающую красной бронёй фемму. Он видит, как она отбивается от одной из тварей, успевшей нагнать её. Видит, как крупный синий мех с размашистыми крыльями и отростками на шлеме, напоминающими трезубую корону, отбивает её от этого монстра. Видит, как другой массивный мех запускает вырванный из земли столб в другую тварь, которая посмела нацелиться на неё, и Дропкик узнал и эти размашистые острые крылья, эти красные шипы, напоминающие корону, этот ярко жёлтый кокпит — угловатый, но от того более красивый, геометричный, это тонкий корпус с острыми элементами и эту ультрамариновую оптику, которую он не видел уже, кажется, веками. Видит, как она поднимается, процарапывает когтями поверхность этого серого, мёртвого Кибертрона, ныряет в какое-то соседнее здание, пробегает среди колонн, вырывает длинный трос, захлёстывает им, как кнутом, снося голову одного из монстров, пробивая себе дорогу. Она выбегает, оглядывается, зовёт другого кибертронца, который сам мог бы быть этим монстром. Дропкик узнал его, и его мёртвая искра похолодела от этого. Дропкик видел, как она на него смотрит. Она тут же отсекла голову тому, кто посмел притронуться к этому чудовищу, которое смеет называться кибертронцем, которое смело зваться десептиконом и которое посмело когда-то к ней притронуться. Но страшнее, ужаснее, отвратительнее для самого Дропкика, был взгляд этого монстра. Праксианец не верил, что он может смотреть так.       Дропкик, стоя на балконе и наблюдая за этой неравной битвой, теперь боялся как-то обнаружить себя. Нет, не потому, что он страшился тварей — на них ему было плевать, сейчас он испугался, что его заметит она. Потому что… если она его увидит, у них не останется ни шанса на спасение. Он смотрел на этого монстра, который прикрыл её собой, смотрел на другого меха, который был почему-то знаком, но Дропкик так и не смог вспомнить его имя. Смотрел на других мелких ботов, которые бегали рядом вместе с ними, но ему не было до них дела. Он хотел видеть лишь её, но вместо этого видел, как она ходит рядом с ним совершенно спокойно, видит лишь в нём единственную защиту.       И тут Дропкик понимает: они бегут к какой-то цели. Они отбиваются от этих тварей, они прячутся для того, чтобы добраться до определенной цели, которая была всего лишь на соседней улице. Дропкик следил за ними со своего укромного места, но размышлял недолго. Он перепрыгнул на соседний балкон. Осторожно перебрался через перила и продолжил следовать за ними таким незамысловатым образом, пытаясь не попадаться на оптику. Он шёл и шёл, шёл и шёл, надеясь, что у них всё получится.       Вот снова одна тварь нацелилась на неё, и Дропкик не выдержал. Он видел, что никого нет рядом. В единый миг рассчитал всевозможные варианты исходов событий, всевозможные последовательности, все траектории движения предметов окружения, как не делал уже, казалось бы, сотни тысяч лет, кроме того единственного раза, когда он решал, как поступить, чтобы спасти СР от Гримлока. Лишь тогда он решил снова использовать то, что дала ему природа, выделив тем самым на фоне других кибертронцев. То, что заставило Праула ненавидеть его едва ли не больше всего на свете. Он схватил одну из балок, стоящих рядом, похоже, оставленных здесь когда-то каким-то рабочим, и швырнул в голову твари, пронзая её насквозь. Она оглядывается, ищет того, кто это сделал, кто спас её, но Дропкик скрылся за колонный, едва унимая чувство, похожее на мерцание взволнованной искры, которая давно уже потухла. Он не хотел, чтобы она его увидела. Он понимал, что увидь она его, и тогда ей будет очень больно, невыносимо. Она захочет пойти к нему, а он понимал, что если так случится, то ему всё равно не выжить, потому что тот, кто сейчас встал за её спиной и позвал её, просто не дал бы Дропкику выжить.       Он хотел коснуться её хоть единый раз, хотел окликнуть, хотел снова услышать её голос, но не мог выйти.       Он также последовал за ними, переходя по этажам зданий, скрываясь в тени, смотря за ними из-за колонн, но больше высовываться не решился. Он видел, как они забегают в портал, видит, как она задерживается, оглядывается, отчаянно рыщет оптикой. Её окликают. Мех, с яркой зелёной искрой кричит, зовёт её. Она поворачивается к нему, делает шаг, и тут один из монстров сбил её с ног, швырнув какой-то обломок. Дропкик, как и то чудовище, смеющее так смотреть на неё, дёрнулся, рванул вперёд, хотел броситься к ней, помочь, но тут массивный тёмно-синий мех, которого он приметил раньше, с золотой короной на голове, буквально вывернулся из-под излучения портала, заметив фемму, бросился к ней, подхватил и единым рывком они вырвались из этого страшного, мёртвого мира.       Портал захлопнулся за ними, оставив лавину монстров в недоумении. И только сейчас Дропкик заметил, что небесный змей исчез, и он с ужасом понял, что тот успел пробраться за теми единственными, кто смог вырваться из этого мёртвого мира. Дропкик всей искрой понадеялся, что они, попав туда, куда так стремились, смогут отбиться от колоссальной твари. Он отвернулся, посмотрел на цветок в руке, который всё также держал, не собираясь его выпускать, как не хотел бы отпускать её, вот только у цветка нет выбора. Пошёл внутрь здания. Не стал заботиться о поиске платформы — просто улёгся на пол, смотря в потолок. Он хотел увидеть сон о ней, и он его увидел. Он видел, как она стоит среди поля рядом с этим чудовищем, едва ли не прижимаясь к его боку. Недоуменно смотрит по сторонам, пытается понять, где она находится, и видит живой, настоящий Кибертрон, восставший во всём своём величии перед ними. Её искра полыхает ещё ярче, чем прежде, смешиваясь с зелёными полями того, кто стоит рядом. Она ещё не понимает, что происходит, как и тот, кто невольно держит свою руку на её спине, будто придерживая, оберегая.       Рёв оглушает их. Сверхновая разворачивается, выворачивается из прикрывающей её руки, смотрит на небесного змея. Пугается, но тут вдруг осознает, что она жива. Рёв невиданной мощи, даже не снившейся червю, оглушает поверхность ожившего Кибертрона, сотрясает её. Оглушённый, дезориентированный монстр беснуется, желая смахнуть с себя невиданный прежде страх перед существом, которое было его добычей. Перед существом, которое в единый миг возвысилось над ним. Её спутников пугает огромный оскал во всё светло-серое лицо. Мощные клыки размером с палец ощериваются, показываясь во всей красе. Единый миг — она срывается с места, трансформируется, воспламеняется и направленным метеором врезается в пасть монстра, протаранивая её насквозь. Червь падает с разорванным чревом, верещит не своим голосом, не напоминающим ни единым звуком тот безобразный устрашающий рёв, пугавший всех жителей того серого мира, из которого он прибыл и в котором Дропкик привык жить уже столько веков. И чёрный полыхающий силуэт взмывает в небо, оповещая мир о том, что она снова здесь, и будь Дропкик жив, он упал бы перед ней на колени и сказал бы упасть на колени другим, потому что она — это весь смысл. Ему плевать, что всем остальным этого не понять, но эта сила, это величие, эта красота достойны того, чтобы упасть перед ними на колени и умолять обратить на себя внимание.       Дропкик делает усилие, отворачивается и смотрит на всполохи яркой зелёной искры. Он хочет видеть, как это чудовище реагирует. Смотрит, как искра колеблется внутри высокого угловатого корпуса, и впервые в смерти Дропкик увидел черты этого меха. Он никогда раньше не видел его так чётко. Он встречал его единый лишь раз в жизни, когда Сиксшот решил хитроумно вынудить полететь нескольких разведчиков-дознавателей с ним на одну из миссий. И тогда Дропкик впервые увидел того, кого звали воплощением самого слова «мощь». И теперь праксианец отчётливо видит этот взгляд, каким он смотрит на Сверхновую Дропкика, но теперь на его Старроар.