***
Он лежал на траве, которая щекотала ему лицо, и смотрел прямо на солнце.***
От яркого света, лившегося из окна, дрогнули ресницы. Хуа Чен, пробужденный от жуткого сна, наблюдал за тем, как солнце сначала лишь слегка касалось его любимого, осторожно и нежно, будто бы боясь разбудить, но вскоре, осмелев, стало дотрагиваться до каждой черты лица, до всех совершенных линий и изгибов тела, оставлять следы на лице и играть с его волосами. Больше всего в жизни Хуа Чену нравилось, как лицо его Божества преображалось, когда на него падал утренний луч. В такие моменты Се Лянь ему напоминал настоящее солнце, радующее одним своим существованием каждое существо вокруг. Солнце, готовое дарить всё своё тепло окружающим. Готовое отдавать всего себя, без остатка, пока не останется внутреннего огня. И это солнце сейчас лежало у него в кровати, в его руках. И, кажется, впервые в жизни Хуа Чен чувствовал настоящее тепло. Его Божество, Наследный Принц, его возлюбленный Се Лянь жертвовал всем, чтобы каждому досталось хоть чуточку его лучей. Но только Хуа Чену позволял забирать всё, жадничать. Потому что не был против погаснуть, лишь бы только согреть промерзшее сердце демона. Сама только мысль грела лучше любого вина. Ночью Се Лянь прижался к нему (это было его милой привычкой, от которой кружилась голова — знак того, как сильно ему доверяли), и каждое соприкосновение кожи обжигало. Даже если бы Хуа Чен коснулся солнца на небосводе, то всё равно он бы не почувствовал того жара, как сейчас рядом с Наследным Принцем. Чужое дыхание заставляло покрываться мурашками грудь, и он даже не смел пошевелиться, только смотрел и стерёг сон своего солнца. Ведь даже солнцу нужно было отдыхать. Непонятно откуда взявшаяся серебряная бабочка приземлилась на нос Его Величества, и он, почувствовав, как что-то щекочет его, зашевелился, сморщил нос и расплылся в сонной и ленивой улыбке. Хуа Чен удивленно вскинул бровь. — Гэгэ не спит? Улыбка на лице Се Ляня стала только шире, он что-то промычал себе под нос и открыл глаза. Он выглядел так, будто бы его только что поймали на месте преступления, и на его щеках от неловкости появился лёгкий румянец. — И как давно гэгэ не спит? В глазах отражалось солнце, блестело и, смотря в них, человек мог увидеть целую россыпь звёзд — все звёзды зарождались в его глазах, и Хуа Чен не мог оторваться, даже не моргал, понемногу сгорал. — Прости, гэгэ обманул Сань Лана. Мне просто хотелось вот так полежать, — виновато сказал Се Лянь, — ещё чуть-чуть. Не ожидав такого ответа, Хуа Чен долго не находил, что сказать и просто долго продолжал изучать целый мир в глазах другого. Каждый раз, каждый раз когда он смотрел в них, он всё равно находил что-то новое, хотя, казалось, что уже давно прошёлся по всем дорогам. Будто бы и впрямь смотрел в бескрайние просторы Вселенной, в которой всегда найдётся что-нибудь ещё, что-то неизведанное. Новые звёзды, новые галактики, новые миры. — Гэгэ не нужно притворяться спящим, чтобы пролежать всё утро в моих объятиях. Хуа Чен засмеялся, уже не в силах держать серьёзное лицо, а Се Лянь всегда терял любой контроль, услышав смех любимого, и сам начал смеяться, мелодично и беззаботно, будто песнь колокольчиков. Смех его Божества был сладким-сладким. Сладким, как вкус только что сорванной алой вишни, сладким, как аромат летнего цветочного поля, сладким, как жизнь, полная любви. Се Лянь и был самой жизнью. Вокруг него оживало всё, даже то, что давно не могло жить. Хуа Чен мог бы умереть ещё тогда, почти тысячу лет назад, исчезнуть, всеми покинутый и забытый, не успевший узнать, что такое радоваться ясному дню, если бы не Се Лянь. Он возвращал его в мир снова и снова, не давая кануть в небытие, не давая боли поглотить его. Хуа Чен ещё сильнее прижал к себе Наследного Принца, своё Божество, обнимая, целуя макушку и пряча лицо в тёмных волосах. — Сань Лан..? Голос Наследного Принца был удивлённым, немного встревоженным, и он тоже крепче обнял Хуа Чена. Его объятия были похожи на дуновение бриза, но в них он чувствовал себя как в самой защищённой крепости, за самыми толстыми стенами. — Сань Лан… Я здесь, я с тобой, всё хорошо. Заботливо и легко, тихо, так, чтобы только он мог слышать, чтобы только его душа могла расцвести под лучами его слов. Если бы Кровавый Дождь, Тянущийся к Цветку, страх всех небожителей, мог плакать, то именно это бы он сейчас и сделал. Хуа Чен всё ещё не верил своему счастью, своей удаче, от осознания дрожало всё тело. Несбыточные мечты в какой-то момент стали реальностью, ему наконец было тепло, и он сгорал, сгорал дотла в любимых руках. Хуа Чен потянулся к губам Се Ляна, сухим и немного потрескавшимся. Он целовал очень нежно, будто бы боялся спугнуть, что-то потерять. Словно наваждение, иллюзию, которую можно было разрушить, еле коснувшись. Се Лянь точно чувствовал, что что-то не так и отстранился. Он осторожно коснулся щеки Хуа Чена и тот мгновенно прильнул к ладони, к теплу, которого так не хватало всю жизнь. Он ещё долго будет привыкать, что это правда, его реальность, что больше никогда не придётся сжиматься от холода и мучающих личных кошмаров ночами. — Сань Лан… — голос Наследного Принца звучал как трепет крыльев бабочки. — Я никуда не денусь, я всё время буду рядом с тобой. Что бы не случилось, я навсегда здесь, — Се Лянь положил одну руку на своё сердце, а другую на чужое, и Хуа Чен мог поклясться всеми богатствами мира, что ему показалось, что в этот момент, на одно это мгновение, оно забилось. Наследный Принц поднёс к губам палец, связанный Красной Нитью Судьбы, обдавая горячим дыханием. От такого простого жеста внутри всё сжималось — поцелуй Его Величества был практически невесомый, но тепло от поцелованного места расходилось по всему телу. — Это моё обещание тебе. Я никогда тебя не покину. Буду вечность греть тебя. Хуа Чен выдохнул, давая всем мыслям отпустить его. — Я знаю, гэгэ. Просто солнце на твоём лице — обжигает, — Хуа Чен не мог не улыбнуться. Лучшей наградой за все страдания его жизни — слышать сладкий смех Се Ляня, Наследного Принца, его Божества. Се Лянь потянулся за новой порцией утренних поцелуев, обхватывая его шею, а Хуа Чен не смел его отпускать, запуская пальцы в его волосы, чувствуя жар.***
Позже, как всегда неумело, но от этого не менее искренне, на уроке каллиграфии Хуа Чен напишет следующие слова, наблюдая за тем, как краска вспыхивает на лице Се Ляня:Целую солнце на лице твоём, Сгораю дотла в твоих руках.