***
Это случается в один из тех дней, когда солнце светит прямо в глаза, но холодно безумно, словно солнце — та самая лампочка у него в комнате, очень яркая и почти не горячая; когда люди прячутся в своих квартирах под одеялом или кутаются в одежду, спешат куда-то, так похожие этим на его родителей. Ему семь всего, он мечтает, как и все люди, о своём: о музыке, о космосе, о дружбе. Он не должен задаваться такими вопросами, потому что у него есть всё и будет всё, что он попросит, ведь его любящим родителям не жалко и не трудно. Возможно, именно поэтому он и видит их лишь в выходные. Он не должен, но он задаётся, когда сидит перед четырёхлетним мальчиком на холодной земле, чувствуя, как под ним тает снег и намокает любимое пальто, и отламывает очередной кусочек от уже остывшей из-за мороза булочки с целью накормить не верящего в свою удачу ребёнка. Он видит его впервые в жизни, на нём потрёпанная куртка, совершенно не предназначенная для зимы, и почти синие пальцы хватаются за еду так, словно она может вот-вот исчезнуть. Он не знает его имени, но задаётся весьма простым вопросом. В чём провинился этот мальчик? — Где твои родители? — осторожно спрашивает он после того, как берёт в свои руки чужие ладони, надеясь хоть немного согреть их, а после и вовсе снимает с себя варежки и отдаёт мальчику. Мальчик дрожит настолько сильно, что не может и слова нормально произнести, но Юнги понимает: его мать на работе уже вторые сутки пытается заработать хотя бы немного, а отца нет. «Совсем нет? Разве это возможно?» — «С-сов-сем н-нет». Юнги ведёт мальчика к себе домой. — Ты не один? — Папа выглядывает из кухни, следом за ним выходит и мама. Юнги не может сказать, кто первым кидается к мальчику, но уже через несколько секунд мальчик, завёрнутый в одеяло, сидит на диване и, морщась, пьёт тёплый чай. Мама треплет его, Юнги, по голове и прижимает к себе. — Откуда же ты привёл его к нам, Юнни? И что теперь с ним делать? К счастью, в той самой потрёпанной курточке находится листочек с номером и адресом, увидев который, мама вздыхает тяжело и шепчет, что это самый бедный район в их городе, а папа окидывает взглядом уснувшего мальчика — Чонгука — и спрашивает у Юнги, нужно ли им помочь чужой семье. Юнги не может не ответить согласием. Так у него появляется первый в его жизни друг, которого ему приходится учить хотя бы просто радоваться жизни, но, если честно, это ни капли не напрягает, потому что Юнги всё ещё семь и потому что Чонгук классный, хоть ему всё ещё четыре и он всё ещё не умеет даже читать. Благодаря родителям (Юнги подслушивает разговор) его мать находит себе хорошую работу, они переезжают в однокомнатную квартиру в их районе, так к работе ближе и «Чонгук под присмотром», а самого Чонгука отдают в садик. Это, должно быть, неплохо. По крайней мере, Чонгук больше не мёрзнет и не чувствует себя голодным, поэтому Юнги не волнуется. Это происходит в один из облачных дней, когда дождя нет, но в воздухе чувствуется прохлада, и это хорошо, и поэтому люди не сидят дома, а выходят гулять. Юнги с Чонгуком не становятся исключением, Юнги ведёт Чонгука на свою любимую площадку, где ещё песочница удобная и большая, в одной руке держит пакет с фигурками, другой хватается за друга, надеясь не потерять его. Им восемь и шесть, они вместе всего полтора года, но Юнги уже знает, что сделает всё возможное, чтобы защитить своего мальчика от жестокости жизни. — Я не умею качаться, хён. — Чонгук на качелях, что вдвое больше его, кажется таким маленьким, он болтает ногами в воздухе, тщетно пытаясь сдвинуть их на немного. — Ты научишь меня? — Это легко. Дни летят быстро, месяцы, конечно, чуть медленнее, однако два года пролетают, стоит ему лишь моргнуть. Юнги уже десять, на улице опять лето, и они едут в Пусан вшестером: он с родителями, Чонгук, мама Чонгука и жена мамы Чонгука. «Так бывает, Юнни, и в этом нет ничего странного. Кстати, а ты хотел бы жениться или выйти замуж?» — Юнги на это сильнее сжимает руку Чонгука и лишь улыбается, потому что чувствует, знает, что ему плевать, главное, чтобы с Чонгуком. Наверное, это и есть настоящая дружба. В Пусане море, а Юнги любит волны так же сильно, как любит кормить Чонгука сладкой ватой, а это, стоит сказать, действительно много значит для него. Юнги бежит к волнам, следом за ним бежит и Чонгук, где-то сзади плетутся взрослые, но они им разрешили сразу купаться. Юнги быстро скидывает с себя ненужную одежду, убеждается, что Чонгук рядом с ним, и ныряет. Что-то не так. — Ты чего не плывёшь ко мне? — Я не умею плавать, хён. — Чонгук усмехается горько и весело одновременно и пинает воду. — Ты научишь меня? — Это легко. Музыка для Юнги становится смыслом его жизни, конечно же, эту позицию она разделяет с Чонгуком, которому уже тринадцать, который растёт намного быстрее Юнги и тоже увлекается музыкой, но чуть иначе. Юнги музыку пишет, Чонгук под музыку танцует, и это, чёрт возьми, идеальное сочетание. Они сами — идеальное сочетание, уже не друзья, а гораздо глубже, по крайней мере, для Юнги. Они вместе в его комнате, за окном ночь, лампочка всё ещё напоминает солнце зимой, Чонгук лежит на кровати в наушниках и тихо напевает что-то успокаивающее, даже не догадываясь, что делает это. Сердце о рёбра бьётся слишком болезненно, ради Чонгука Юнги согласен выдержать и это. В самом деле, он здесь хён, а его мальчику всего тринадцать (конечно, возраст никак не влияет, Юнги против эйджизма), он знает, что тонсен совершенно не готов ни к признаниям любимого хёна, ни к отношениям, ни к хотя бы влюблённости. Он ещё даже свою ориентацию не понял — слишком рано для всего, Юнги. — О чём думаешь, хён? Как бы не стало слишком поздно. — Завтра контрольная по математике на двух последних уроках, скорее всего, я освобожусь раньше... — Чонгук не даёт закончить, подскакивает и подлетает к Юнги, забирается на колени, прижимаясь всем телом, смотрит в глаза умоляюще. — Что? — Я не умею понимать математику, хён. — Чонгук дёргается от прикосновения к своей талии и сваливается на пол, в попытке удержаться утягивая за собой и Юнги. — Ты научишь меня? — Это легко. Надпись «слишком поздно» мигает ярко в голове у Юнги, она ему вообще везде мерещится, потому что Чонгуку шестнадцать, потому что несколько минут назад Юнги видел его целующимся с другим парнем. Это больно. Юнги кажется, что надпись режет его душу, оставляя шрамы, но это просто надпись, а в той аудитории просто Чонгук, сбежавший с его выпускного, чтобы прижиматься к однокласснику, пытаясь получить больше обычных поцелуев. Всего лишь. Это можно пережить. — Его зовут Чимин, — стоит Юнги открыть рот, выдаёт Намджун. — Они два дня назад начали встречаться, если тебе интересно, а я знаю, хён, что тебе очень. Намджун не заканчивает, и Юнги не совсем понимает, каким именно словом он хотел закончить: «больно», «любопытно» или «нужно». Намджун единственный знает, не считая, конечно, папы, пообещавшего не вмешиваться, что бы ни произошло, и не говорить маме — она будет волноваться за сердце сына. Сегодня Юнги хотел признаться Чонгуку. Сегодня Юнги между своим сердцем и обязанностью любящего хёна выбрал второе, возможно, совершая ошибку, возможно, спасая их дружбу. — Хён, подожди! — Юнги оборачивается на крик и улыбается Чонгуку, не обращая внимания на боль и натягивая маску. — Это ведь был ты? Ты зашёл тогда?.. Хён, я... — Всё нормально, мелкий, — успокаивающе бормочет он. — Я не гомофоб, если тебя волнует моя реакция, но не забывайте предохраняться, окей? Чонгук краснеет и оглядывается по сторонам. — Мне всего шестнадцать, хён. — Возраст согласия — тринадцать... — И поэтому у тебя до сих пор никого не было? — ...и я просто на правах хёна... — Нет, серьёзно, тебе почти девятнадцать, а я не знаю о твоих влюблённостях ничего. — ...предупреждаю и напоминаю о безопасности. Чонгук! — Что? — Мой мелкий, несносный тонсен, тебе нужно беречь себя. Чонгук надувает щёки и отворачивается, ища кого-то взглядом, а Юнги предпочитает удалиться в сторону Намджуна, где хотя бы спокойнее, потому что второе имя Намджуна — спокойствие. Или доброта. Или мудрость. Или проницательность. У Намджуна много имён, но все они всегда были и будут нужны Юнги. Чонгук нагоняет его на дороге, хватает за руку и заставляет свернуть с траектории. — Я не умею танцевать, хён. Ты научишь меня? — Это легко. Чонгук выше Юнги. В день своего совершеннолетия Чонгук выше Юнги, шире Юнги, мускулистее (он не уверен, что такое слово существует, но оно ему нравится) Юнги и пропорциональнее Юнги. Юнги не знает, когда всё поехало не в ту сторону, когда он упустил из внимания этот факт, однако сейчас стоит перед Чонгуком после того, как они не виделись месяц (самый болезненный месяц в жизни Юнги) и пытается принять. — Ты выше меня. — Правильно говорить «привет, я скучал», хён. Привет, я скучал. И да, я ещё и сильнее, так что могу в мгновение поднять тебя. И исполняет угрозу: достаточно быстро перекидывает через плечо вскрикнувшего хёна, ногой прикрывает дверь и несёт в комнату, скидывая на кровать рядом с Чимином в наушниках так, что Чимин подпрыгивает, а с тумбочки рядом сваливается вершина горы из книг. Чимин без лишних слов протягивает ладонь, всё ещё не выключая мелодию, и, извиняясь, улыбается. — Ждём Джун-хёна, Хоби-хёна и Тэ-хёна или сразу открываем пиццу? Если честно, я голоден настолько, что готов съесть кого-нибудь из вас. Точно не тебя, хён, у тебя одни кости, а вот у Чим-хёна можно откусить кусочек щеки. Юнги сам не знает, почему натягивает рукава на свои до безумия тонкие запястья и скрещивает худые ноги. Не обидно, нет, но сердцу всё ещё больно. Чонгук прослеживает взглядом, садится рядом — слишком рядом, чёрт возьми — и обнимает. — Я не имел в виду, что мне не нравятся твои кости, хён, — шепчет он в ухо. — Если хочешь знать, ты в моём вкусе, поэтому даже не пытайся лишить меня эстетического наслаждения. За месяц Чонгук изменился очень сильно. По квартире вновь разносится звонок, Чонгук отрывается от него, исчезает из комнаты, а Чимин снимает наушники и смотрит странно. Так только Намджун умеет смотреть. Что? — Как давно ты любишь его? — Кажется, лет пятнадцать. — Оу... — Оу? — Ты мог бы ненавидеть меня. — Ты делаешь его счастливым. — Конечно, мы же друзья. — А вот и Тэ-хён! Его Юнги видит впервые, Чимин поясняет громко на ухо, что они начали встречаться в начале августа, а через четыре дня расстались, но остались друзьями, а после, подумав, добавляет, что в друзья к Чонгуку по-другому попасть невозможно. Юнги — исключение. Чонгук исправляет: Юнги особенный. Юнги отводит взгляд и, похоже, краснеет. — Когда мой хён стал таким милым? — Тогда, когда ты стал таким — прости за это слово, оно мне никогда не нравилось, но, чёрт, его значение в обществе идеально подходит — мужественным. Чонгук вновь уходит открывать дверь. — Это влюблённость, да? — шёпотом интересуется «Тэ-хён». — О, Тэ, ты такой проницательный! Иди сюда, мы давно не обнимались. — Три дня, вообще-то, — но послушно идёт. Юнги хочет так же. Когда все собираются, Чимин и Тэхён в унисон предлагают сыграть в бутылочку, потому что это весело и потому что узнают путём долгих пыток, что Юнги до сих пор ни с кем не целовался, но обещают не говорить Чонгуку. Играть Юнги отказывается — все делают вид, словно никто и не предлагал никому, Чонгук включает какой-то фильм и заползает за Юнги, тянет того, предлагая откинуться на себя. Изменения Юнги, определённо, нравятся. «Правда или действие» — самая ужасная игра в мире, особенно, если играть в неё с Тэхёном и Чимином, потому что Тэхён и Чимин, как Юнги уже понял, делят одну (и единственную) клетку на двоих, потому что Тэхён и Чимин, к сожалению Юнги, знают о его отношении к Чонгуку и пытаются свести их. Юнги не думает, что это возможно, но никак не комментирует, а послушно исполняет действия: «обними Чонгука так крепко, как только можешь», «нарисуй на щеке Чонгука бабочку ручкой», «укуси Чонгука за ухо». «Чонгук, поцелуй Юнги-хёна». Наверное, именно в эту игру дьяволы и играют в аду. — Не против, хён? И Юнги чувствует, что это именно то самое время, когда нужно признаться. — Я не умею целоваться, Чонгук, — говорит, а в памяти вспыхивают все те особенные моменты, и поэтому не может не добавить. — Научишь меня? Чонгук усмехается. — Это легко. — У него уже год никого не было, — информирует Чимин. — Но он не похож на человека, которому не нужны отношения, по крайней мере, сейчас, — добавляет Тэхён. — Думаю, всё вполне очевидно, хён, — вливается и Намджун. — Вам нужно поговорить, — хором говорят они. Юнги, если честно, не верит в удачу или судьбу, но с ними согласен, потому что скрывать от Чонгука больше не может. Чонгук имеет право знать, Юнги уверен, он точно не оттолкнет, пусть и не ответит взаимностью, в любом случае, так действительно будет легче. — Ты так долго любишь его, хён. — Иногда мне кажется, что вы предназначенные, прямо как мы. — Мы соулмейты, а они истинные. — А мы нет? — А ты хочешь? — А ты? — Наверное? — Похоже на то? — Мир не выдержит наших отношений. — Его никто не спрашивает. — Это да? — Ну да. Их голоса сливаются в один. Юнги хотел бы так же, чтобы всё было легко, чтобы он не усложнял ничего, но это кажется невозможным, особенно тогда, когда приходит уставший после долгой тренировки Чонгук, а Чимин и Тэхён под каким-то глупым предлогом уходят, оставляя их наедине, но до этого при Чонгуке угрожая Юнги расправой над его кумамоном, если он не поговорит. Чонгук выглядит потерянным и ничего не понимающим. — Они, вроде как, теперь в отношениях. — А ты? — Что я? — Нашёл своего человека? Шестнадцать лет назад в один из тех дней, когда из-за солнца приходится щуриться, но холодно до дрожи и минус тридцати на термометре. Это случилось в парке, ему было семь, и он мечтал о музыке, о космосе, о дружбе и не знал, кого через несколько минут встретит, с чем свяжет свою жизнь через двенадцать лет и в чьих глазах увидит космос. Тогда он поделился своей булочкой из любимой пекарни и варежками с совсем не знакомым мальчиком, тогда привёл его домой, боясь реакции родителей, но всё равно крепко держа за руку, именно тогда он нашёл своего человека. Чонгук, Юнги знает, не помнит этот день, просто слышал много о нём, Юнги не думает, что он не понял, и боится. Чонгук же молчит. Просто обнимает, просто играет с застёжкой толстовки Юнги и просто не смотрит в глаза. Так проходит минута, вторая, третья, часы на стене начинают нервировать, а потом Чонгук поднимает голову, улыбается и откидывает назад, нависая сверху. — Глупый, очень глупый хён, почему ты молчал? — Это бы что-то изменило? — Конечно, — шепчет на грани слышимости и наклоняется к уху. Юнги дёргается от его дыхания и возмущённо шипит, но будем честны, происходящее его устраивает. — Мой первый поцелуй мог бы быть твоим... — Мой уже твой. — ...первые отношения... — Я до сих пор ни с кем не встречался. — ...первая влюблённость... — Ну тут без комментариев. — ...и первый секс. — Это ты можешь хоть сейчас... Секунду! Что? Чонгук хихикает и быстро чмокает в лоб, а после встаёт, словно это не он только что игрался с мочкой его уха, оставляя Юнги на пару с бушующими эмоциями, среди которых выделяются радость, любовь и раздражение то ли тем, что Чонгук вообще начал, то ли тем, что не довёл до конца. До какого конца? — Выглядишь потерянным, хён. Завтра в семь свободен? — В смысле? — Свидание, хён. Я приглашаю тебя на свидание. И давай договоримся больше не скрывать друг от друга настолько важных вещей? Я считал тебя аромантиком, а ты... Чонгук, поймав взгляд, замолкает и вновь хихикает, пожимает плечами, а после уточняет, согласен ли Юнги пойти с ним в кино. Юнги, конечно же, согласен, наверное, Чимин с Тэхёном, когда узнают об этом, минут десять будут орать. Чонгук, видимо, представляет это же, морщится и предлагает пока что не говорить никому — Юнги всеми своими оставшимися нервами только «за». — Надеюсь, я не сплю. — Знаешь, сколько раз мне подобные сны снились? — И что теперь? Можно признаваться в любви? Я не умею. Ты научишь меня? — Мы научим друг друга? — Это легко.***