...
Лютик, в конце концов, заканчивает стихотворение; тихо, пока он находится на другой стороне континента, и Геральт узнает о нем только тогда, когда Йеннифер читает его ведьмаку, пьяная и смеющаяся. В следующий раз, когда он увидит барда, Геральт точно удушит его. Но только немного......
8 марта 2020 г. в 22:32
Ведьмак лежит на спине, в кои-то веки на удобной кровати.
Она недостаточно широка для их целей, поэтому его ноги чуть свисают с кровати, но даже это не мешает. Подушки взбиты до избытка. В комнате темно, и он думает, что может легко заснуть, если бы не Лютик, который занимается с ним сексом.
Он чередует между быстрым и резким темпом, как он и любит, но когда у Лютика кончается выносливость – темп превращается в медленный, – почти ленивый, – и тогда Геральту приходится закрывать глаза или отводить взгляд, потому что удовлетворение Лютика – это то, что он никогда не должен был делать.
Время от времени они оказываются в постели вместе. Геральт обычно имеет Лютика, только если ему не больно — тогда Лютик делает это на спине, молча; ничего, кроме воплей и стонов, никаких чертовых разговоров.
Геральт, на самом деле, не ненавидит его, он абсолютно ничего не ненавидит в Лютике (если бы ненавидел — не спал бы с ним), но Лютик ожидает ответа, и это... Невыносимо. До безумия. Все это очень раздражает.
И Геральт ранен, кстати, ударом ножом в бок двумя днями ранее очень сердитым человеком, который решил, что ведьмак, имеющий дело с его чудовищной женой, был плохим. А она ела детей. И что он должен был сделать – оставить ее в живых? Хотя, обычно его ранят монстры. Его тело быстро заживало: кожа уже была обычного цвета, и Лютик время от времени проводил пальцем по ране. Она еще болит, но не настолько, чтобы отказаться от секса.
Лютик замедляет темп, покачивая бедрами, а Геральт закрывает глаза и слегка откидывает голову назад.
Отрадно позволять себе время от времени такие приятные вещи.
Геральт никогда не признает вслух, что это приятно, и единственный человек, который когда-либо узнает о том, насколько это хорошо – Йеннифер, когда она копается в его голове, и это то, с чем он будет жить.
Было бы неплохо, если бы они поладили, но тогда ведьмак бы был в меньшинстве и голосовал за каждую их идею.
Он никогда не мог отказать им обоим.
Глубокий медленный толчок в теле Лютика почти вытянул из него звук, но он прикусил внутреннюю часть своей щеки, чтобы сохранить тишину.
Внутри и снаружи томные, текучие движения, которые скрывают определенную грацию в Лютике, что делает его непристойный список бывших в какой-то степени осмысленным. Он действительно знает, что делает – вот в чем дело. Жар нарастает низко в животе, и его пальцы ног прижимаются к полу.
Сегодня прохладная ночь, они оставили окна открытыми, и холодный ветерок обдувает его влажную от пота кожу. Геральт вздрагивает и открывает глаза как раз вовремя, чтобы увидеть усмешку Лютика, прилипшие ко лбу волосы и яркие, даже ликующие глаза.
Он снова закрывает глаза.
Его лицо кажется теплым.
Еще одна длинная затяжка, бедра прижаты вплотную к бедрам.
Весь мир вокруг спокоен, есть только они вдвоем, миг вместе, и...
— Куда, черт возьми, ты идешь? — Лютик встал, и к тому времени, как Геральт открывает глаза, он уже идет на полпути через комнату, роясь в своих сумках.
— Ничего... Нигде... Точнее никуда, — а потом он снова оказывается на кровати, с пергаментом в руке и пером во рту, и говорит что-то приглушенно, прежде чем подбросить маленькую бутылочку чернил. Геральт ловит ее и садится, готовый выкинуть парня из комнаты, но Лютик отталкивает его назад, положив руки на грудь Геральта.
Бумаги падают на живот ведьмака, и Лютик вновь садится на его член, одной рукой поглаживая бок, а другой вытаскивая перо изо рта.
— Что ты делаешь?
— Просто закрой глаза и продолжай так же нежно лежать, — прежде, чем у Геральта появляется возможность сказать ему, что: нет, он не выглядел нежным, он никогда не выглядел нежным в своей жизни; это не то, что делают ведьмаки, Лютик продолжает говорить. — Вдохновение поразило меня, и нет лучшего момента, чем сейчас.
— Вдохновение для ч... — Лютик двигает бедрами вперед, и Геральт свирепо смотрит, швыряя в барда чернильницу. К сожалению, он ее ловит.
— Для поэзии.
— Ты не... — еще одно такое движение бедрами, бард абсолютное чудовище. — Не смей этого делать!
— Я не буду упоминать имена, просто ... — он откупоривает чернильницу, макает в нее перо и осторожно ставит стеклянную банку на живот ведьмаку. — Постарайся не шевелиться, — Геральт чувствует, как гусиное перо царапает бумагу у него на животе, и Лютик, наклонившись, что-то лихорадочно пишет. Мусор. Неистово пишущий мусор.
— Я не удивлен, что женщины тебя ненавидят, — он говорит, – на самом деле рычит, – но, может быть, он слишком много думает.
— Женщины любят меня... Ш-ш-ш... Ты меня отвлекаешь.
— Я не... Ты по самые яйца на мне, — он надеется, что отвлекает барда. Черт возьми. Ведьмак раздражен, частично поражен, что такого еще не было раньше... Сложно.
Гребаный придурок.
Геральт пытается трахнуть его в ответ, на что Лютик только цыкает на него; полоска чернил брызгает на его кожу.
Отлично.
Феноменально.
Фантастично.
Геральт свирепо смотрит на него, но взгляд Лютика твердо стоит на странице, на которой он пишет. Так хорошо. Он может сделать все по-своему. Геральт закрывает глаза и устраивается поудобнее, двигает бедрами (что дает ему шлепок о бок) и плечами (что заставляет перо писать еще сильнее), прежде чем смириться с необходимостью хорошенько отдохнуть.
Он просто дает Лютику то, что он хочет.
Он полностью готов просто лечь спать прямо так. И это так приятно — царапанье пера и неглубокое дыхание Лютика.
Если бы только Лютик перестал каждую минуту двигать бедрами и держать его в напряжении.
Если бы не это.
— Лунный свет и... — теперь он бормочет себе под нос. — Воспламенение? Куда смотреть? Геральт? Геральт, проснись, а ты как думаешь? — его даже не волнует, что Геральт заснул.
Удивительно.
Какая огромная важность.
— Мне плевать на твою собачью поэзию.
— Ну конечно, тебе все еще все равно, — о, значит на это он обращает внимание. — Чем скорее я закончу – тем скорее мы сможем продолжить... — он покачивает бедрами, и Геральт вынужден прикусить губу, застигнутый врасплох внезапной стимуляцией. — Наш секс.
— Я тебя сейчас придушу, — он вовсе не это имел в виду.
— Тогда давай, моя шея никуда не денется, — этот дурак воспринял все всерьез.
— Ты лежишь там в лунном свете и зажигаешь во мне лунный свет – что-нибудь такое?
— Ты рифмуешь свет со светом?
— Ты прав, лениво и банально. Посмотри на нас двоих, как мы работаем, — и он подмигивает, ублюдок. — Вперед, — вот он снова и снова вычеркивает слова, а потом наступает тишина. Внезапно Лютик начинает двигаться; быстрые неглубокие толчки заставляют Геральта схватить листы от неожиданности.
И он замедляется так же быстро, как и начал; вновь эти долгие медленные движения, которые Геральту нравятся, но он не может этого признать. Он не позволяет себе сильно расслабиться, лишь немного. Может быть.
А Лютик снова останавливается, и Геральту хочется закричать от этого.
Он хватает подушку под головой и грозится избить ею барда, но Лютик уже наклонился, продолжая царапать лист.
— Это все чушь собачья!
— Это искусство, Геральт. Это не моя вина, что ты не понимаешь процесса. Некоторые люди просто... — он крутит бедрами, и член Геральта дергается, и это единственная причина, по которой он все еще терпит это. — С художественным складом ума.
— В следующий раз... — еще одно такое движение, и он видит, что Лютик снова ухмыляется. — Когда кто-то попытается убить тебя...
— Ты их не остановишь?
— Я помогу тебе.
Лютик смеется.
Геральт хотел бы, чтобы ему было легче ненавидеть его.
— Помощник? Как тебе помощник? Или – на орбите, без искусственного спутника?
— О чем, черт возьми, ты говоришь?
— То, о чем я уже говорил. Это... Есть что-то более романтичное?
— Ты заткнешься и займешься со мной сексом.
— Вряд ли это романтично... — еще один такой выпад, и Геральт откидывает голову назад. — Если мы называем это сексом. Ну, ты знаешь, — Лютик наконец поднимает на него глаза. — Было бы намного проще, если бы твои волосы были нормального цвета.
— Я покрашу их, как только мы приедем в город, — его ноги раздвинулись шире.
Но не слишком сильно.
Достаточно того, что он вскрикивает, и чернильница выливается на пергамент, на простыни и на него самого. Очистка этого будет кошмаром, но это кошмар для завтрашнего утра, даже когда Лютик смотрит на него в полном шоке. Геральт делает лицо, которое, как он надеется, передает “какого черта ты ожидал, идиот, поторопись и дай мне уже", и явно это так и есть, потому что ногти Лютика впиваются в его бедра.
— Ты просто чудовище, — Лютик стонет. — Это могла бы быть моя лучшая работа.
— Ты еще будешь писать, — наконец-то вокруг его члена есть рука, которая уже не так нежна, как раньше; несколько резких рывков, которые после всего этого времени, наконец, заставляют его выплеснуться на беспорядок на животе.
— На самом деле, белое на черном выглядит успокаивающе... — он замолкает, снова глядя на свою сумку, и Геральт закидывает ноги вверх, чтобы зарыться в поясницу Лютика.
— Если ты напишешь стихотворение о моей сперме – я убью тебя, — он хватается за спинку кровати и прижимается бедрами к Лютику, чернила капают выше по его груди. — Будет больно. Будет очень больно.
Лютик задыхается, ногти впиваются в кожу ведьмака сильнее, возможно, даже проливают кровь, но он не может видеть этого со своего места.
— Я не верю тебе... — его толчки становятся неглубокими, но не медленными, как будто он вот-вот кончит. — Ты же любишь меня.
— Конечно, — он говорит это и протягивает руку, чтобы схватить барда за шею, притянуть его к себе для поцелуя, и что гораздо важнее – протащить его через чернила тоже. — Поэту виднее.
И тут Лютик со стоном приближается ко рту Геральта.
Он испытывает всепоглощающее чувство удовлетворения, когда Лютик, наконец, переводит дыхание и кричит на то, как много беспорядка они оба натворили.