1
Лирэй ожидал, что его где-нибудь запрут, но его привели в огромную пещеру, которая кишела тарами – их здесь было не меньше сотни, мужчин и женщин самого разного возраста, но одинаково черноволосых. Беспорядочные уступы и площадки, поросшие изумрудно-зелёным мхом, поднимались со всех сторон и плавно переходили в высокий свод, под которым по натянутой верёвочной сети ползали подростки, похожие на длинноногих чёрных пауков. Кое-где возвышения были искусственно выровнены, к ним вели выбитые в камне грубые ступени или короткие лестницы. Паутина деревянных мостиков, перекинутых на разных уровнях, опутывала пещеру, блестящие нити тонких ручейков прошивали её насквозь, сверху вниз. На потолке копошились те же отвратительные пузатые жуки, и пещера тонула в зловещем синеватом полумраке, лишённом настоящих теней. Редкие огоньки рыжего пламени лишь подчёркивали его и не давали тепла. Пахло дымом, сырыми шкурами и ещё чем-то неприятным и резким, голоса сливались в общий гул. Тары точили оружие, чинили одежду, что-то сушили на огне, чистили и резали, словно пещера была одновременно и улицей, и мастерской, и при этом гомонили, спорили, ругались, визгливо смеялись, перекрикивались простуженными голосами, создавая какофонию, которую эхо подхватывало, коверкало и умножало. Голубоватый свет придавал лицам и одежде неестественный оттенок, и Лирэю вновь пришло на ум, что тары похожи на призраков, которые погибли много лет назад, которые вообще не должны были родиться, но отчего-то до сих пор живы. И не знают, не догадываются, что уже давно мертвы. Ошеломлённый их количеством, он замешкался и заработал очередной тычок между лопаток и раздражённое «Пошевеливайся, хорёк!». Уничижительная кличка вновь резанула слух. «Хорьки» и «крысы» презирали друг друга, похоже, одинаково. По протоптанной в густом мху тропинке Орхайт погнал пленника на одну из площадок и велел приглядеть за ним двоим молодым воинам, которые чинили доспехи. Поручение их не обрадовало, один из них, длиннолицый и с крючковатым носом, раздражённо поморщился, словно появление инмерийца стало ему костью в горле. – Приглядим! – зловеще пообещал он и окинул пленника острым как кинжал взглядом, ясно давая понять, что тому лучше не шевелиться без надобности. Лирэй и без всяких угроз был достаточно напуган, поэтому смолчал и послушно устроился на мшистой кочке, устало привалившись к громоздкой каменной колонне. Иверину очень хотелось пить, даже сквозь гомон он различал нежное журчание воды, такой близкой, желанной и недостижимой. Его по-прежнему трясло – то ли от холода, то ли от лихорадки, то ли от страха, то ли от всего вместе. Но сторожам до его состояния не было никакого дела. Больше, чем жажда, Ирр-Орлессана терзала неясность своей дальнейшей судьбы. У тарского вожака возникли более насущные проблемы, и инмериец отошёл на второй план. Когда в огненную пещеру ворвался раненый воин и объявил о нападении, на несколько мгновений Лирэя охватила безумная, отчаянная надежда, что за ним пришёл отец, что это он сейчас штурмует убежище таров, чтобы вытащить своего сына. Но иверин тут же понял, насколько это глупая мысль. Раненый воин докладывал о каких-то бескланниках, а инмерийцев назвал бы хорьками. Да и не могли инмерийцы прийти так быстро, даже если бы у них была карта. А без карты тем более не пойдут – это не храбрость, а глупость. Лирэя даже ещё, наверное, не считают пропавшим, ведь с его ухода прошло слишком мало времени. Сколько именно, иверин не представлял. Он ушёл на рассвете. Сейчас снаружи, наверное, день или даже вечер... От воспоминания о лесных пригорках и искрящихся на солнце ручьях стало совсем тоскливо. Но что сделает отец, когда станет ясно, что младший Ирр-Орлессан пропал? Неужели смирится с тем, что подземные крысы убили его сына? Смирение было совсем не в его характере. Скорее, причислит таров к личным врагам и будет настаивать на том, чтобы посылать новых разведчиков, а как только они найдут дорогу к убежищу, вместе с ирром Гиремом станет убеждать арла немедленно собирать войско. Вот только тарский вожак об этих планах теперь знает, и разведчиков будут ждать... При воспоминании о допросе в огненной пещере Ирр-Орлессану захотелось провалиться сквозь землю. Как он будеть глядеть в глаза айнам, отцу, когда вернётся? И вернётся ли? Доживёт ли до того дня, когда инмерийское войско явится к воротам крысиного гнезда? Какие у тарского князя планы на инмерийца, неясно. Из услышанного в полубессознательном состоянии разговора Лирэй помнил только, что собеседник Орхайта называл идею глупой и опасной, но какой бы она ни была, иверину она ничего хорошего не сулила. Может быть, инмерийцам отошлют голову разведчика в качестве предупреждения. Что, конечно, их не предостережёт, а, напротив, разозлит и заставит послать в Эбенхем ещё больше отрядов, но Лирэю это уже ничем не поможет. И не растерзают ли его голыми руками ещё прежде, чем вернётся князь? На инмерийца сначала не обращали внимания, но вот кто-то случайно увидел, толкнул соседа в бок, пакостно ухмыляясь, а тот свистнул кому-то, сидевшему выше... Скоро на Лирэя уставились десятки чёрных глаз – с хмурым интересом, отвращением, а то и откровенной враждебностью. – Что это здесь делает хорёк? – скривив тонкие губы, спросила некрасивая, костлявая женщина, подойдя ближе. – Орхайт сказал, нашли в Диких Пещерах, – ответил один из сторожей. Женщина неодобрительно покачала головой – мол, только инмерийцев здесь не хватало. Следом подошёл ещё один тар, потом ещё один, и скоро вокруг пленника стянулась небольшая толпа. Грубые, словно вытесанные из гранита лица нависали над ним, прожигали недовольными взглядами. Каркающие, охрипшие голоса раздавались со всех сторон. – Ха, глядите-ка, хорёк! – Что он здесь забыл? – Что хорьки вынюхивают в наших пещерах? Лирэй молчал, вжимаясь спиной в колонну, по мере того как тары подбирались всё ближе. Словно свора псов, загнавших зверя в яму и готовых броситься в тот же миг, как кто-нибудь подаст знак или бросится первым. Его сторожа и не думали вмешиваться, страх пленника их забавлял. Может, и сами с удовольствием поучаствуют в расправе. Но прежде, чем угрозы перешли в действия, из-за спин собравшихся раздался зычный голос: – Так, ребята! В Хрустящем Коридоре крепь просела, чинить нужно! Кто со мной? Тары дружно обернулись к говорившему, невидимая хватка их недоброго внимания ослабла, и Лирэй перевёл дух. Предложение ни у кого не вызвало бурной радости. – Да он каждый год проседает, хоть бы завалило его совсем, – проворчал немолодой крепыш в драной кожаной безрукавке. – И ходить в круговую, через Сломанный Мост и Волчью Пасть? – возмутился другой. – Вот сам и ходи, раз такой умный. Обладатель зычного голоса, жилистый и высокий тар с топором на поясе, уверенно протолкался вперёд и хмуро уставился на иверина. – А это ещё что? – Хорёк в гости заглянул, – хихикнула какая-то женщина. – Орхайт велел постеречь, – пояснил один из сторожей. – Шлялся в Диких Пещерах. Объяснение удовлетворило тара с топором, он потерял интерес к инмерийцу и обвёл требовательным взглядом собравшихся: – А вам что, заняться нечем? Мне нужно шестеро работников. – Мастер Ги́лжит, я только отдохнуть собрался! – тар, над которым нависла могучая фигура, попятился. Лирэй мысленно взмолился о том, чтобы этот мастер, кем бы он ни был, увёл не шестерых, а всю толпу. Тары побранились пару минут, но в конце концов несколько крепких мужчин и женщин отделились от остальных. И тут один из них вспомнил про пленника, за интерес к которому и поплатился. – А давайте возьмём с собой хорька, пусть хоть еду себе отработает. А то что он тут без дела сидит? «Что?!» – Лирэй вытаращился на говорившего. Он надеялся, что это очередная дурная шутка, но тары шутить и не думали. Пока Ирр-Орлессан переваривал немыслимо унизительное предложение, они быстро сошлись на том, что от пленника не убудет, если он потрудится денёк на благо посёлка. Воины, которым поручили стеречь пленника, возражать не стали, наоборот, с радостью переложили скучное дело на чужие плечи. Это было уже слишком! Ещё минуту назад Лирэю казалось, что хуже и придумать нельзя, но он ошибался. Работать, как простой ксан? На врагов?! При виде гримасы на лице иверина одна из женщин расхохоталась. – Глядите-ка, не хочет! Следом засмеялись остальные, настолько унизительно и обидно, что Лирэй почувствовал, как горят щёки. – Я не пойду! – запротестовал Ирр-Орлессан, но возражение вызвало лишь новый взрыв хохота. Лениво поднялся один из воинов – тот, который обещал Орхайту приглядеть за инмерийцем. Подошёл ближе, глянул сверху вниз недобро, жёстко. Ладонь с явным намёком легла на рукоять кнута. – Ещё как пойдёшь. Уяснив, что тары настроены серьёзно, Лирэй обречённо поднялся, не дожидаясь, пока его погонят пинками или, хуже того, кнутом. Никогда в жизни он не чувствовал себя настолько беспомощным. Его повели вниз, так и не развязав рук. К работникам присоединилась четвёрка воинов – трое мужчин и женщина, все при оружии и в доспехах, хотя для охраны инмерийца вполне хватило бы двоих. Лирэй шёл молча, втянув голову в плечи и стараясь держаться подальше от всех. На выходе из большой пещеры, которую он про себя окрестил Крысятником, тары разделились на две группы, первая пошла прямо, а вторая свернула в боковой отвилок. Тоннели заливал всё тот же призрачный полумрак, но один из работников нёс связку факелов. Как ни странно, отряд вёл не один из двух оставшихся воинов, а мастер Гилжит, хотя топор на его поясе был инструментом, а не оружием. Так же странно, как если бы ксан вздумал командовать айнами. Скоро впереди показались ворота – настоящие крепкие ворота из толстых досок, окованные железом, с тяжёлым засовом. Над ними был высечен такой же треугольник, что и над входом в огненную пещеру. Значит, вот как выглядит вход в убежище? Сейчас ворота были распахнуты, их стерегли два воина с откровенно скучающими лицами. Лирэй понадеялся, что его не пропустят, но тут вдруг сообразил – ведь тары идут за пределы посёлка! А значит, он сможет улучить момент и сбежать! Надежда зажглась, словно ослепительная звезда в беспросветном мраке подземелья, и сразу же придала сил. – Куда это ты его, мастер? – нахмурился один из стражей. – Крепь менять, – ответил мастер Гилжит. – Помогать будет, еду отрабатывать. Ни еды, ни воды Лирэю пока никто не предлагал и, по всей видимости, не собирался, – всего лишь предлог, чтобы поиздеваться над пленным инмерийцем. Стражи одновременно хмыкнули, оценив шутку. «Ничего, – подумал Лирэй, стиснув зубы, – посмотрим, как вы посмеётесь, когда к вам на порог явится инмерийское войско!» – А князь разрешил? – уточнил страж. – Он распорядился приглядеть за хорьком. Так мы и приглядим, – ответил мастер с той серьёзностью, которая звучала слишком похоже на изощрённую насмешку. – Ну смотрите, чтоб не сбежал. Эр-Раукхарт, кстати, как раз перед вами ушёл с отрядом. Говорят, вернётся нескоро. – Знаю, – мастер Гилжит с достоинством кивнул. А Лирэй подумал, что всё, возможно, складывается удачно, главное – сбежать до возвращения тарского вожака.2
За воротами с потолка резко исчезли светящиеся жуки, и впереди тоннель плавно уходил в непроглядную тьму, хищную и холодную. Тьму, в которой Лирэй недавно едва не остался насовсем. Он поёжился от жуткого воспоминания и невольно отступил за чью-то широкую спину в порыжевшем от времени доспехе со следами чьих-то зубов. Тары зажгли факелы и выстроились в колонну – работники в середине, один воин впереди и один позади. Никто не отдавал приказов, каждый знал, что делать. Похоже, охрану мастер взял отнюдь не из-за пленника: воины на инмерийца почти не обращали внимания. Что там рассказывал один из разведчиков про огромных ядовитых тварей? Если даже подземные крысы кого-то опасаются, то для побега обязательно понадобятся не только факелы, но и оружие. Тоннель вёл вниз, и воздух становился более влажным и душным, а круглые стенки обрастали чем-то, похожим на желтоватый мох. Иногда лицо неприятно холодил лёгкий ветер, несущий странные запахи. Отчего-то Лирэю казалось, что дорога идёт вглубь горы, а не к выходу на поверхность, и это его тревожило. Впереди и позади сгущалась непроглядная тьма, и отряд шёл по островку света посреди вечной ночи. Тоннель вывел в обширную пещеру, потолок и дальние стены которой терялись во тьме. В ближней чернело несколько дыр, и тары уверенно свернули в одну из них. За пределами убежища они начали соблюдать осторожность, разговоры почти стихли. Иверин настроился на долгий переход, но дорога заняла не более получаса, и впереди показался участок тоннеля, сплошь одетый в бревенчатый каркас. Многие крепёжные рамы подломились – то ли под давлением вышележащего слоя горных пород, то ли из-за землетрясения. В одном месте стена осыпалась, и груда камня больше, чем наполовину, перегораживала проход. Как бы эта конструкция не рухнула всем на головы! – Не боись, не провалится! – добродушно усмехнулся один из работников, видя, что инмериец опасается ступить под перекрытия. Этому тару на вид было лет сорок, он выглядел даже более неряшливо, чем его товарищи, одежда пестрела разномастными заплатками, а жёсткие волосы, которые все прочие убирали в хвосты или косицы, торчали в разные стороны и лезли в глаза. – Типун тебе на язык, О́геш! – сплюнул другой тар. – Нам тут весь день торчать, а ты каркаешь! – Будь тут опасно, мастер нас бы не привёл! – не согласился Огеш. – Тихо! – рявкнул мастер, который как раз приложил ухо к стене. На его длинном, грубо высеченном лице читалось выражение крайней сосредоточенности. Факелы тары оставили снаружи, вместо них по всей длине участка с крепью подвесили на крюки и зажгли масляные лампы, которые давали ровное пламя и не сыпали искрами. Двое стражей встали с обеих сторон тоннеля, отрезая путь к бегству. Какое-то время тары продолжали спорить, осматривать просевшую крепь и обсуждать порядок действий. Ирр-Орлессан тоже осматривался, обдумывая план побега. Факел, предположим, он легко схватит, а вот кинжал без боя у стража не вытащить. Но вступать в бой нельзя, тут же подбегут остальные и скрутят. Проще завладеть топором, когда начнутся работы. Не будет же мастер Гилжит его всё время таскать с собой, где-нибудь да отложит в сторону. Но потом нужно как-то миновать одного из стражей – хорошо бы они на что-нибудь отвлеклись и потеряли бдительность. Лирэй устало потёр горячий лоб и подавил желание присесть. Отдохнуть можно и позже, главное – вырваться отсюда. И больше никогда не возвращаться в это крысиное гнездо... Тары как будто чего-то ждали. Вскоре стало ясно, чего: из тьмы позади донеслись шаги и мерное грохотание. Вторая группа, тоже в сопровождении стражей, вернулась, двое тащили толстое бревно, а ещё один толкал ржавую железную тачку, груженную топорами, рубанками и лопатами. Колёса скрипели, тачка подпрыгивала на неровностях, и в такт прыжкам звякали инструменты. Мастер Гилжит наконец-то спохватился и развязал верёвки на запястьях иверина, и какое-то время Лирэй растирал опухшие и онемевшие кисти. Главное – не выдать своих намерений. Пусть думают, что пленник смирился со своей участью. Тем временем двое таров ушли за следующим бревном, а остальные, поделив между собой инструменты и обязанности, приступили к работе. На иверина взвалили самую тяжёлую – разбирать перекрывшую проход осыпь, которая состояла из крупных и острых обломков, увенчанных обвалившимися стойками. Всю её надлежало перевезти на тележке в смежную пещеру, которая заканчивалась глубокой и широкой расщелиной. Переправиться через неё было невозможно, а другая сторона терялась во мраке, так что этот путь для побега не годился. С обречённым вздохом Лирэй выворотил первый камень, который оказался неожиданно тяжёл. Хорошо, что тары догадались привезти тачку. Впрочем, они едва ли заботились о невольном помощнике: вручную он бы таскал эти камни не одни сутки, а они, скорее всего, хотели управиться быстрее. Работа закипела, тоннель заполнился стуком, скрежетом и запахом свежей стружки, который сразу же напомнил о солнечной Инмери. Где это тары успели незаметно срубить столько деревьев? Уж не та ли это древесина, которую привезли для постройки крепости и которая исчезла за одну ночь?! Догадка заставила Ирр-Орлессана воспылать праведным гневом: мало того, что крепость сожгли, так ещё и древесину для починки своих нор умыкнули? Вот же... крысы! Поначалу на инмерийца то и дело поглядывали, кто-то с любопытством, а кто-то недобро, его как будто случайно толкали и ставили подножки, отпускали в его адрес язвительные шутки. Лирэй стискивал зубы и от души желал тарам, чтобы их завалило в их проклятых норах. Потом эта забава им поднадоела, да и мастер Гилжит заботился о том, чтобы у работников не оставалось свободной минутки. Сам он тоже сложа руки не сидел, топор в его длинных жилистых руках казался игрушкой. Иверин дивился трудолюбию и усердию, которые с привычным образом таров совершенно не вязались. На инмерийца изредко покрикивали, чтобы пошевеливался и не мешался под ногами. Впрочем, мастер Гилжит покрикивал на всех, с той лишь разницей, что тары ещё и огрызались. Больше всех доставалось лохматому медлительному Огешу, который то и дело что-нибудь ронял, и его хитрому товарищу по имени Че́нхилт, норовившему спихнуть самую нудную работу на кого-нибудь другого. Между собой работники тоже переругивались хриплыми голосами, так что пару раз казалось, что вот-вот начнётся драка, и Лирэй решил, что если она всё-таки начнётся, и стражи кинутся разнимать драчунов, то этой возможности он не упустит. К досаде Лирэя, пускать в ход кулаки работники не спешили, а стражи не покидали своих постов, и незаметно к ним подкрасться из середины тоннеля иверин никак не мог. Руки и плечи, привыкшие к мечу, а не к булыжникам, уже через час начали ныть. Пить хотелось невыносимо, язык распух и ворочался с трудом, мысли путались, но просить о чём-то своих врагов Ирр-Орлессан не хотел. Ему становилось всё хуже, то ли всё ещё из-за отравления, то ли от усталости и тяжёлой работы, то ли от всего вместе, и приходилось признать, что в таком состоянии он далеко не убежит. Им понемногу овладевало отчаяние, которое скоро сменилось равнодушным отупением. Казалось, что он уже целую вечность разбирает этот проклятый завал, и скрежет железной тачки преследовал его, как изощрённая пытка. Он начал спотыкаться и был близок к тому, чтобы рухнуть на землю от усталости, но тары наконец устроили перерыв. Они расселись на недообструганных и недорубленных брёвнах, и Лирэй в изнеможении опустился рядом. Перед глазами у него плавали разноцветные круги, раненое плечо пульсировало и отдавало болью во всей руке и в боку. Он ожидал, что ему не позволят отдохнуть, но никто ничего не сказал. Когда он немного пришёл в себя и открыл глаза, тары уже уплетали вяленое мясо и сухари. Те двое, что стояли на страже, своих постов не покинули, но тоже что-то жевали. За едой тары неспешно перебрасывались шуточками, ничуть не смущаясь присутствием чужака, которого, похоже, воспринимали то ли ещё одним инструментом, то ли ломовой лошадью. Но сейчас у Ирр-Орлессана не оставалось сил даже на злость. Ончувствовал, что не сможет подняться, даже если его начнут избивать. Вскоре по кругу пошёл бурдюк с водой, которым иверина ожидаемо обделили. Но тот самый лохматый и неуклюжий тар по имени Огеш внезапно обратил внимание на недобровольного работника: – Эй, Чен! Дай белобрысому тоже попить. – Обойдётся! – фыркнул Ченхилт. Он был моложе Огеша, расторопнее и злее, и никакого сочувствия к инмерийцу не испытывал. Но мастер Гилжит неожиданно Огеша поддержал, и бурдюк перекочевал в руки иверина. Добравшись до вожделенной воды, Лирэй выпил её всю, давясь и обливаясь. Она имела непривычный привкус – вероятно, из-за того, что происходила из подземного источника, – но сейчас иверин с радостью напился бы даже из грязной лужи. Следом Огеш протянул инмерийцу горсть сухарей. Лирэй уже смирился с тем, что придётся голодать, поэтому даже опешил от неожиданности. – Бери, ты же, наверное, голодный! – сказал тар. Добродушно и даже без всякой насмешки. – Спасибо, – буркнул Лирэй. Наверное, в иное время он бы с возмущением отверг тарскую подачку, но в том плачевном состоянии, в котором он пребывал, в его душе невольно шевельнулась благодарность. Огеш был одного возраста и роста с Орхайтом, но при том – полная его противоположность. Если Орхайт походил на видавшего виды разбойника с большой дороги (и, по всей видимости, им и был), то Огеш – на простоватого деревенского ксана. Такому в довесок непременно полагается похожая на него глуповатая жена и ватага детишек. Казалось бы, что ему за дело до того, сыт или голоден инмериец, которого со дня на день убьют? Да никакого, наверное, просто лишние сухари остались. – Что, не привык у себя дома камни таскать, да? Умаялся? – принялся подначивать Ченхилт. Скуластое лицо с когда-то сломанным – вероятно, за дело! – носом расплылось в насмешливой гримасе. – Это из-за яда, – сквозь зубы пояснил Лирэй. Он не хотел ни объясняться, ни вообще разговаривать с тарами, но выглядеть сопляком, падающим через несколько часов работы, было ещё хуже. – Какого яда? Иверин пожал плечами. – На стальных иглах ловушки. Он был уже не рад, что затеял разговор и привлёк к себе внимание. – А, вот оно что... – Огеш посмотрел на иверина как-то по-новому. – Я думал, от них сразу умирают. – Ничего не сразу! – возразил Ченхилт. – Альтарана... ну, или хорька, они парализуют, и он так может ещё день или два протянуть. Только ловушки эти не на хорьков ставят. – На зубанов вроде бы? – Огеш неуверенно поскрёб пятернёй взъерошенные лохмы, посыпанные стружкой. – На ползунов, балда! – Так это твой брат ловушки делает, а не мой! Откуда мне знать, я не охотник! Лирэй запоздало понял, что раз о разведчиках тары не ведали ни сном ни духом, то и ловушки ставили не для того, чтобы защитить от них своё убежище. – А зачем ты полез на охотничью тропу? – полюбопытствовал Огеш. – Куда? – Охотничью тропу. Там не ходят, там ставят ловушки. Она помечена, чтобы никто по ошибке не забрёл. Так вот что это был за знак! А Лирэй решил, что эта пометка указывает путь к убежищу. Осознание невольной, но оттого не менее досадной ошибки повергло иверина в ещё большее уныние. – Я в ваших знаках не разбираюсь, – сухо проговорил он. – Ну, теперь будешь знать! – заключил Огеш. Нежелание собеседника продолжать разговор его ни капли не смущало. – Угу, ты ему ещё про все ловушки расскажи и карту нарисуй, – скептически заметил его более разумный товарищ. – Хорьку. До затуманенного усталостью сознания иверина только после этих слов дошло, что ему случайно выдали ценные сведения. Если бы только он мог вернуться и рассказать своим! Вскоре тары поднялись с мест, чтобы продолжить работу. Лирэю по-прежнему было худо, к тому же, съеденное ворочалось в желудке и просилось обратно. Огеш, похоже, пришёл после еды в исключительно благожелательное расположение духа, потому что вступился за инмерийца: – Мастер, смотри, он же весь зелёный. Пусть ещё отдохнёт. – Нашёл кого жалеть! – фыркнула одна из женщин. – Думаешь, хорёк тебя бы пожалел? Прирезал бы, будь у него меч. Но Гилжит, видимо, счёл, что работник из иверина всё равно никакой, и разрешил посидеть ещё полчаса. Ирр-Орлессан был рад, что его хоть ненадолго оставили в покое. Мутная тяжесть в голове никак не желала рассеиваться, и озноб усилился. Может быть, противоядия оказалось недостаточно... Но через полчаса иверину всё-таки немного полегчало – по крайней мере, сознание уже не проваливалось в туман. Наблюдая за тарами, он вдруг сообразил, что за один день они с работой не управятся, и угасшая было надежда снова зажглась крошечным огоньком: возможно, завтра его опять приведут сюда. А значит, отчаиваться рано. К сожалению, мастер Гилжит заметил, что инмериец бодрее оглядывается по сторонам. Пришлось вставать и браться за лопату. Остаток то ли дня, то ли ещё какого-то времени суток, прошёл как в тумане от отупляющей усталости и противной слабости. Когда Гилжит объявил, что на сегодня достаточно, иверин едва удержался от того, чтобы куда-нибудь рухнуть. Он думал уже не о побеге, а о том, чтобы не упасть на ровном месте. Работники вернулись в жилую часть пещер тем же путём и снова прошли через охраняемые ворота. – Что, хорош ваш новый работник? – усмехнулся страж. – Да ничего, старательный, – отозвался Гилжит. Обижаться на очередную насмешку у Лирэя уже не было сил. Пара воинов довела его до Крысятника и вернула на место. На этот раз на всякий случай инмерийцу не только связали руки, но и привязали к каменной колонне, подпиравшей свод, но с тем же успехом могли этого не делать: он провалился в глубокое забытьё едва ли не раньше, чем на нём затянули последний узел.3
Из сна иверина выдернуло вылитое на него ведро холодной воды. Мокрый, сонный и ничего не соображающий, он подскочил и в смятении уставился на хохочущих таров. – Просыпайся, работы много! На Лирэя вновь обрушилась страшная явь: он совершенно один во вражеском логове, вокруг полумрак огромной пещеры и бесконечные узкие тоннели, над головой – чудовищная толща камня, а враги скалятся, довольные шуткой над беспомощным пленником. Сопровождаемый десятками враждебных взглядов, Ирр-Орлессан молча поплёлся за воинами, заново привыкая к кошмару своего положения. Казалось, целая вечность миновала с тех пор, как он в последний раз видел солнце. И без того замёрзший за ночь, Лирэй теперь дрожал от холода в тонкой и насквозь промокшей рубахе, одеревеневшие мышцы ныли от вчерашней непривычной нагрузки, а желудок скручивало голодными спазмами. Но пока ещё гордости его хватало на то, чтобы молча сносить издевательства. Но не на то, чтобы не бояться. По крайней мере, холодная вода помогла проснуться и взбодриться. Сегодня Лирэй уже не чувствовал себя больным: противная слабость, тошнота и лихорадка отступили. Но на свежую голову ситуация представлялась ещё более безнадёжной, чем прежде. Идея побега, такая привлекательная и ясная вчера, скорее пугала, чем обнадёживала. Лирэй не представлял, в какой части лабиринта находится, не знал, какие ещё опасности там поджидают, у него нет ни еды, ни воды, а если факел погаснет и не удастся его разжечь, то иверин снова останется в кромешной тьме... Воспоминание заставило его содрогнуться. Ирр-Орлессан не знал, что его страшит больше – новая встреча с жестоким тарским князем или ненасытная тьма лабиринта. Вот только в лабиринте есть хотя бы крошечная возможность выжить, а на милость таров инмерийцу рассчитывать не стоит. Не говоря уже о том, что рассчитывать на милость врага – недостойно айна. А значит, он должен вырваться отсюда. Хотя бы попытаться... Работники мастера Гилжита встретили появление иверина ворохом злых и обидных насмешек и прекратили издеваться лишь за воротами, и то лишь потому, что мастер на них прикрикнул, велев вести себя тише. И вновь Лирэй подумал – не из-за него. Из-за того, что могло услышать их в пещерах. В тоннеле, который тары отчего-то именовали Хрустящим Коридором, Лирэю снова велели разбирать осыпь, теперь с помощью лопаты, поскольку все большие обломки он уже перетаскал. Через полчаса мышцы разогрелись, кровь быстрее побежала по жилам, и иверин перестал стучать зубами. Но никакая боль и усталость в мышцах не могли мучить Ирр-Орлессана сильнее, чем сам факт того, что он, айн, потомок древнего рода, вынужден гнуть спину на врагов Инмери, на одичавших изгнанников и разбойников. Никогда в жизни он не попадал в настолько унизительное положение. Выносить общество таров было тяжелее даже, чем махать лопатой. И неизвестно, что было хуже – злые шутки или сочувствие, которым отчего-то проникся к пленнику добродушный, похожий на ксана Огеш. Только мастер Гилжит, увлечённый работой, не проявлял к пленнику никакого интереса. Лирэй старался отвлечься, обдумывая детали побега, и у него сложился достаточно стройный план: подобраться поближе к стражу, толкнуть на него груженую тачку, схватить топор и пару факелов и бежать не вперёд, в неизвестность, а назад, в ту пещеру, где сходилось несколько путей, и оттуда идти по тоннелям вверх, рано или поздно один из них выведет на поверхность, ведь выходов много. Очень рискованный, очень ненадёжный план, который всё же мог сработать, да и другого всё равно нет. Нельзя ждать, пока тарский вожак вернётся и объявит, каким именно образом убьёт пленника после того, как выспросит всё, что ещё не успел. Но вместо надежды Лирэя охватывало гнетущее, тяжёлое предчувствие, будто он заранее знал, что на этом пути его поджидает что-то по-настоящему ужасное. Но он же айн, он не должен бояться! Но боялся. И поэтому медлил. Он словно бы угодил в глубокое – не выбраться! – ущелье, стены которого медленно смыкались, и там впереди, как быстро ни беги, нет никакого просвета. С одной стороны – смерть у таров, с другой – смерть в подземелье. А Лирэй хотел жить. И оттого испытывал отвращение к самому себе – за то, что страх за свою жизнь мешал ему поступить как настоящему айну. И с опаской поглядывал на лежащий на бревне топор, который мастер Гилжит отложил в сторону, отвлёкшись на то, чтобы проследить за установкой очередного верхняка. От мучительного выбора Лирэя отвлекли скрежещущие звуки, которые приближались с дальней стороны тоннеля – той, которая уходила в неизвестность. Иверин выпрямился и замер – неужели обвал? Но быстро понял, что ошибся. Звуки стремительно приближались, и из тьмы посыпались существа, похожие на больших бурых пауков, состоявших, казалось, целиком из длинных острых когтей. Кнут ближайшего стража – женщины – взвился атакующей гадюкой. Пяток одновременно сбитых «пауков» отлетел назад, но на их место выпрыгивали новые. Один из них проскользнул мимо воительницы, Лирэй отбил его лопатой, которую так и не выпустил из рук, и тварь с отвратительным хрустом впечаталась в стену. – С дороги! – рявкнул второй воин, отшвыривая иверина себе за спину. Работники побросали инструменты и сбились в кучу. Два кнута действовали теперь в паре: что пропускал один, сметал второй, «пауки» не успевали даже приблизиться к тарам. На мгновение Лирэй невольно залюбовался слаженностью и точностью движений – казалось, что стражи непостижимым образом угадывают намерения друг друга. Раздавленные и смятые «пауки» разлетались в стороны. Зрелище было страшным и завораживающим одновременно. Но в следующее мгновение стремительная мысль заставила Лирэя подобраться: «Это мой шанс!» Сердце застучало как бешеное. Иверин развернулся, намереваясь рвануть к свободному выходу, и вдруг увидел то, чего не заметили тары, наблюдавшие схватку: незакреплённая балка наверху медленно соскальзывала со стойки, а прямо под ней стоял самый бестолковый из работников – Огеш, который с удивительной беспечностью наблюдал за боем, полностью уверенный, что стражи справятся с нападением и работникам ничего не угрожает. Лирэй сделал первое, что пришло в голову: со всей силы толкнул тачку прямо на него. Удивлённо вытаращившись на инмерийца, Огеш от удара в живот опрокинулся на спину, и одновременно рухнула балка, корёжа тачку и поднимая тучу пыли и опилок. Гилжит, прочихавшись, от всей души обругал идиота, бросившего незакреплённый верхняк, тут же выяснилось, что идиотом был сам пострадавший. Ченхилт поспешил помочь другу подняться, а Лирэй понял, что момент безнадёжно упущен. Поток «пауков» иссяк. Бой длился меньше минуты. Лирэй стоял оглушённый, будто бревно упало на голову ему. Неужели он в самом деле только что спас жизнь тару, вместо того, чтобы воспользоваться суматохой, которая поднялась бы после падения бревна на голову работника? Как так получилось? Как он мог так поступить? Огеш, конечно, на врага не походил, даже сражаться не умел, но всё равно он тар, подземная крыса! Крыс нужно убивать, а не спасать! И самое обидное, что эта проклятая балка, возможно, Огеша с его копной волос и не убила бы вовсе... Женщина-страж с довольным видом прошла мимо и заняла своё место на противоположном конце тоннеля, ловко свернув кнут кольцом и прицепив обратно на пояс. На доспехах и коже – ни царапинки. Гилжит приблизился к искорёженной тачке и какое-то время хмуро её разглядывал, заложив пальцы за широкий ремень. Откашлялся выразительно – а, может быть, и просто так: время от времени все работники покашливали, словно от какой-то застарелой недолеченной хвори. – Нет чтобы на меня посмотреть, – пожаловался Огеш, потирая ушибленный живот и отбитую спину. – Таких дубин, как ты, у нас много, а тачки только две, – ухмыльнувшись, подначил его товарищ. – Сам ты дубина! – Всё, хватит! – отрезал Гилжит. – Обед! Объявление тут же прекратило набиравшую обороты свару, и тары обратили внимание на Лирэя. – Спасибо, белобрысый! – Огеш от души хлопнул иверина по плечу. От подобной фамильярности Ирр-Орлессана перекосило, но ему хватило благоразумия промолчать. – А чегой-то ты его спасать вздумал? – с подозрением поинтересовался более осторожный Ченхилт. – Случайно вышло, – сухо ответил Лирэй, бросая полный неприязни взгляд на тара, которого терпеть не мог за язвительные насмешки. На этот раз с инмерийцем щедро поделились едой, так что удалось отчасти утолить терзавший его голод. И сквозь огромную досаду на себя, на свой глупый, неуместный поступок пробивалось мелкое, недостойное и трусливое облегчение: лучше есть тарские лепёшки, чем брести в лабиринте голодным и ждать, когда погаснет факел. Вот только что будет дальше? Краем уха Лирэй прислушивался к неизбежной тарской болтовне, перемежаемой чавканьем. Про правило не разговаривать с полным ртом тары, по всей видимости, никогда не слышали. Нападение не произвело на работников большого впечатления, и сейчас они с увлечением припоминали другие, более серьёзные, которые производили впечатление уже на иверина. Даже от стаи «пауков», которых тары называли скриссами, Лирэй бы топором не отбился. А от более опасных существ – тем более. А значит, план побега с самого начала был безнадёжным... «Трус!» – припечатал в воображении голос отца, отчего Ирр-Орлессан виновато опустил голову. «Я просто не хочу умирать!» – попытался оправдаться он, но сам понимал, какое жалкое это оправдание. Настоящий айн не боится смерти. Справа, как будто из-за стены, послышался отчётливый хруст, и иверин встрепенулся, но никто из таров и ухом не повёл. – Не дрейфь, тут всегда эти звуки, – невнятно ободрил его Огеш, с аппетитом уминавший лепёшку.– Хрустящий Коридор он и есть хрустящий. – Да, это не опасно, – уверенно подтвердил мастер Гилжит. В его широких мозолистых ладонях лепёшка казалась детским куличиком. – Здесь часто порода этак покряхтывает. Бояться нужно, когда брёвна хрустят. – Я не боюсь! – почти выкрикнул Лирэй. Голос дрожал от возмущения. – Да ладно, ты чуть до потолка не подпрыгнул, когда услышал! – хмыкнул Ченхилт. И передразнил – скорчил гримасу и дёрнулся, как укушенный. Пантомима была встречена дружным смехом. – Я же сказал, что не боюсь! – не выдержал Лирэй, резко вскочил с места и сел отдельно от всех, поодаль, подтянув колени к груди и отвернувшись. Его трясло от беспомощной злости. Как они смеют обвинять его в трусости? Кто они такие, чтобы над ним, Ирр-Орлессаном, насмехаться? Хотелось садануть кулаком по стене, а лучше – по одной из мерзких рож. «Тогда отчего ты этого не сделал? – вкрадчиво спросил внутренний голос. – Потому что лезть в драку из-за насмешки – недостойно айна, или из-за того, что таров девять, а ты – один и боишься их?» Лирэй с силой зажмурился, отчаянно жалея, что при нём нет кинжала. Когда этот кошмар закончится? Иверин ожидал, что его продолжат изводить насмешками, но тары потеряли к нему интерес – по крайней мере, до тех пор, пока мастер Гилжит не объявил окончание перерыва. Когда Лирэй, уже успокоившись и взяв себя в руки, нехотя поднялся, к нему как бы ненароком подошёл страж и негромко сказал: – Я бы на твоём месте бежать не стал. Сожрут. И вернулся на свой пост, не дожидаясь ответа. «Догадался!» – с отчаянием подумал Лирэй. И что теперь делать?.. – Эй, белобрысый, иди подержи мне лестницу! – как ни в чём не бывало окликнул его Огеш. Обречённо вздохнув, Ирр-Орлессан послушался.4
Назад Лирэй уныло плёлся в хвосте отряда, больше всего боясь обнаружить, что тарский князь уже вернулся. На исходе второго дня работники мастера Гилжита всё ещё не закончили менять крепь, и по всему выходило, что инмерийца поведут туда и завтра, но отчего-то казалось, что сегодняшний шанс на побег – последний. Второго не будет. К тому же, после подслушанных рассказов про обитающих здесь тварей блуждать по подземному лабиринту, который тары называли Дикими Пещерами, хотелось ещё меньше, чем прежде. И стражи теперь начеку, не позволят сбежать. Терзаемый мрачными мыслями, Лирэй не обращал внимания, куда его ведут, и только ступив на грубо вырубленную лестницу, кривую и длинную, обнаружил, что идёт вместе с тарами не в Крысятник, а куда-то в другое место. Скоро снизу донёсся шум бегущей воды, а в лицо пахнул тёплый влажный воздух. Лестница кончилась, узкий проход, похожий на разлом, вывел к подземному озерцу, над которым на высоте иверинского роста прямо из скалы били ключи, каскадами сбегая вниз и питая озеро. Под высоким, в несколько иверинских ростов, потолком, точно так же как и в Крысятнике, тянулась верёвочная сеть, а на самом потолке копошились светящиеся жуки, отчего вода пестрела мутными бликами. Над нею тут и там торчали черноволосые головы, несколько таров плескались под струями маленьких водопадов, скомканная одежда валялась на берегу, поросшем пятнами серебристо-зелёного мха. Кто-то стирал рубаху, кто-то яростно скрёб кожу на ладонях круглым пористым камнем, стайка подростков то ли дралась друг с другом, то ли играла, поднимая тучу брызг и оглашая пещеру дикими воплями. Похоже, здесь у таров устроено что-то вроде общей мыльни. Как ни странно, какие-то представления о приличиях им были не чужды, поскольку ни одной женщины иверин не заметил. Побросав одежду, работники бултыхнулись в воду, смывать с себя грязь и пот после тяжёлой работы. Лирэй поёжился, представив, какая ледяная вода должна быть в подземном озере – как в реке поздней осенью или ранней весной, когда только-только сошёл лёд. А между тем тары с удовольствием плавали, ныряли и вылезать не спешили. Им, всю жизнь прожившим под землёй, холод был нипочём. Конечно, Ирр-Орлессан в детстве не раз купался в речке и весной, и осенью – и на спор, и просто так, из чистого упрямства, при этом пару раз чуть не утонул из-за сведённой судорогой лодыжки. Но сейчас нырять в ледяную воду его совершенно не тянуло, поэтому он неуверенно топтался на берегу, который сразу же круто обрывался вниз. Дно озерца не просматривалось из-за мутной воды. – А тебе чего, отдельное приглашение нужно? – спросил кто-то, незаметно подойдя со спины, и в следующий миг иверин полетел вперёд. Он коротко вскрикнул от неожиданности и ушёл под воду с головой. На берегу дружно захохотали. Иверин вынырнул, фыркая и отплёвываясь, и запоздало с удивлением отметил, что вода была тёплой, как летом в солнечный день на мелководье, а вовсе не ледяной, как он поначалу решил. А ещё имела странный неприятный запах и привкус, но не от нечистот, а от чего-то другого. Наверное, из-за того, что текла сквозь гору и подогревалась её нутром. Толкнувший иверина тар с разбега нырнул следом, окатив инмерийца волной, и мощными гребками поплыл к водопадам. Лирэй успел разглядеть длинные шрамы через всю грудь наискосок, но не представлял, какой зверь способен нанести такие раны. Плыть куда-то иверин не рискнул, выбрался на берег и отошёл подальше, за большой ступенчатый выступ. Опыт последних дней подсказывал, что если встать рядом с водой, то кому-нибудь непременно захочется столкнуть иверина снова. По крайней мере, купание его освежило. Лирэй вылил воду из сапог, отжал одежду, заново перевязал тесёмкой мокрые слипшиеся волосы. Погладил пальцами вышитую на вороте рубахи эмблему, символ рода – единственную ниточку, которая связывала его с домом. И ясно, до боли остро ощутил, насколько он здесь чужой. Подземный мир со всеми своими обитателями жил по совершенно иным законам, в безвременьи и вечном мраке, равнодушный и жестокий. Слишком чуждый для иверина, всю жизнь прожившего под небом и солнцем, и слишком враждебный для айна, священный долг которого перед страной – защищать её от подземных крыс. Тем временем мастер Гилжит первым вылез из воды и принялся одеваться. Его тоже украшали шрамы, хорошо заметные на бледной, как у всех таров, коже. А ещё пятна, похожие на следы ожогов. Значит, далеко не всегда стражам удаётся уберечь работников от пещерных тварей... Лирэй вздохнул: все словно сговорились убедить его в невозможности выжить в подземном лабиринте в одиночку. Огеш, Ченхилт и остальные всё ещё купались, их мастер дожидаться не стал, а инмерийцу велел следовать за ним. Гилжит шёл размашистым шагом, целеустремлённо, и не оглядывался проверить, не отстал ли инмериец, так что Лирэй мог бы беспрепятственно уйти, но он предпочитал держаться поближе к широкой, чуть сутулой спине. Ирр-Орлессан опасался, что если останется один, то его тут же снова зажмут в кольцо, как тогда, в Крысятнике. Почему-то казалось, что при мастере Гилжите этого не случится. Откуда-то доносился мерный тяжёлый стук, который становился всё громче. Ещё одним уровнем ниже появился неприятный, тухлый запах – тот же, что и от воды подземного озера. Но потом сквозь него стали пробиваться другие ароматы, от которых рот Лирэя наполнился слюной. Обоняние не обмануло. Тоннель упёрся в спускавшуюся вниз анфиладу пещер, которые заволакивал пар. Под ногами желтели пятна колючей растительности, похожей на пожухший сухостой, в скудном освещении стены выглядели совершенно чёрными. Было жарко и сухо, словно рядом топилась огромная печь, и так же шумно, как в Крысятнике. Место напоминало походную кухню, где все едят из общего котла: тары группами сидели на кочках, булыжниках, уступах и прямо на земле и что-то хлебали из мисок, не обращая внимания на неприятный запах. Услышанный ранее стук стал громче, и Лирэй его наконец-то признал: удары молота о наковальню. Видимо, кузница располагалась где-то неподалёку. Следом за Гилжитом Лирэй подошёл к пузатому котлу, в котором мог бы уместиться целиком, и доверху наполнил похлёбкой глубокую деревянную миску. Чужака буравили взглядами, но не трогали: мастер Гилжит, по всей видимости, обладал достаточным авторитетом, чтобы привести инмерийца на тарскую кухню. Они расположились недалеко от котла, возле неровного выступа, в котором поблёскивали острыми гранями серебристые вкрапления. Тары то и дело проходили мимо, появляясь из тумана и исчезая в нём, словно призраки. В сравнении с большинством доселе встреченных Лирэем таров мастер был неразговорчив и если открывал рот, то только по делу. Вот и сейчас он молчал, погружённый в свои мысли, словно забыв об инмерийце, которого сам же и привёл, и размеренно двигал челюстями. Похлёбка выглядела и пахла странно, в ней плавали серые куски, похожие на грибы, но Лирэй был слишком голоден, чтобы воротить нос. Он торопливо зачерпывал похлёбку и глотал, почти не жуя, всё, что там плавало, и только когда осталось меньше половины, вспомнил, что айн не должен набрасываться на пищу, как голодный зверь, и усилием воли заставил себя есть медленнее. Тарская еда оказалась не слишком вкусной, зато сытной. Когда иверин отставил в сторону миску, Гилжит неожиданно очнулся от своих размышлений и спросил: – Скажи-ка, а рассказывают ли у вас наверху такие истории или легенды, в которых из горы вылезают всякие твари? Лирэй в недоумении уставился на мастера. – Истории о вас? Мастер уставился на инмерийца с ответным недоумением, и Лирэй сообразил, что речь не о тарах. – Истории о чудовищах. Древние, – пояснил мастер. Он продолжал выжидающе смотреть на инмерийца, и Лирэй напряг память, перебирая все известные ему сказания о прошлых временах. В основном в них говорилось об айнах – о том, как они пришли в Солнечную Долину и какие подвиги совершили в борьбе с враждебными духами и воинственными соседями. А из гор, кроме самих таров, никто не вылезал. – Я таких историй не знаю. – Жаль. Мастер Гилжит посмурнел, но больше допытываться не стал. Лирэю сделалось отчего-то неловко. Мастер был единственным, кто с самого начала не выказывал к инмерийцу враждебности. И сейчас позволил спокойно поесть, не донимая подначками и издёвками. Ирр-Орлессан снова порылся в памяти, обратившись к событиям раннего детства, – и вдруг вспомнил: когда-то давно, когда он был ещё малышом, за ним приглядывала нянюшка из ксанов. Она рассказывала совсем другие сказки – не про айнов. Тогда Лирэй в них искренне верил, и только став старше, узнал, что все они выдуманные. Но ксаны в них вроде бы верили, нянюшка – так точно. – У ксанов есть сказка, – заговорил Лирэй. – Что давным-давно, до того, как айны пришли в Солнечную Долину с севера, на жившие в долине племена иверинов напали гигантские змеи, которые вылезли из Туманных Гор. Целые полчища змей. Они прошли через всю долину, пожирая всё на своём пути. – Ага! – воскликнул Гилжит, не дослушав. Глаза его заблестели. – Значит, они всё-таки были! – Кто? – Те, кто прогрызли тоннели. Змеи или кто ещё. Тоннели расходятся веером изнутри наружу. Поэтому я думаю, что их кто-то прогрыз – очень, очень давно. И вышел на поверхность. А теперь, – добавил Гилжит, – у меня есть доказательство. «Доказательство в виде старой сказки?» – подумал иверин, но спорить не стал. Неулыбчивое лицо мастера посветлело, и резкие морщины на высоком лбу разгладились. Разделить его радость Ирр-Орлессан никак не мог: куда больше его волновала страшная сказка, главным героем которой был он сам. Какая-то часть в душе Лирэя вопреки здравому смыслу надеялась, что всё образуется – инмерийцы придут, или тары не станут его убивать, или отыщется иной способ отсюда выбраться. Слишком страшно было представлять, что завтра, возможно, его убьют, легко и безжалостно. Знает ли мастер, что сделает с инмерийцем тарский князь, когда вернётся? Лирэй открыл было рот, чтобы спросить, но вдруг отчётливо представил, как Гилжит равнодушно отвечает «убьёт, конечно», и так и не произнёс ни звука. – Хочешь добавки – бери, – предложил вдруг Гилжит, неправильно истолковав заминку. Лирэй хотел гордо отказаться, сказать, что не голоден, но желудок протестующе забурчал, после чего отпираться стало глупо. Когда иверин вернулся с заново наполненной миской, к нему и мастеру Гилжиту подошёл воин – с седыми висками, но крепкий, осанистый, державшийся с уверенностью хозяина, к которому явился незваный гость. Его кожаную тунику украшали крупные стальные кольца, а рукава рубахи были перехвачены широкими, тоже стальными, браслетами. – Что здесь делает этот хорёк? – требовательно спросил он у Гилжита. Маленькие медвежьи глазки буравили иверина неприязненным взглядом. – Ест. Тебе что, мешает? – поморщился Гилжит. – Почему здесь?! – А где? Отдельно, что ли, еду ему носить? – рассудительно возразил мастер. – Зачем его вообще кормить? – Потому что князю он нужен живым. Разве Орхайт не говорил? – Моя добыча принадлежит клану, а не вонючему хорьку! – упёрся воин. – Он свою еду отработал, – мастер Гилжит пожал плечами и как ни в чём не бывало зачерпнул ложкой похлёбку. И воин отступил. Смерил мастера непримиримым взглядом и с достоинством удалился, не победив, но и не проиграв. Похоже, мастер Гилжит занимал среди таров высокое положение, раз так уверенно спорил с тем, кто легко победил бы его в бою. Хорошо, что на кухне Лирэй оказался с мастером: будь иверин один, разговор с этим воином, ненавидевшим инмерийцев, плохо окончился бы для Лирэя. После ужина мастер Гилжит отвёл его в Крысятник, где таров, кажется, стало ещё больше. Лирэй предпочёл бы, чтобы его заперли, как полагается, в какой-нибудь одиночной камере, но тары отчего-то держали пленника у всех на виду. У них, похоже, наступило время отдыха: они сидели у костерков, разговаривали, хохотали, возились с детьми. На широкой и ровной площадке на другой стороне, напротив инмерийца и его сторожей, большая компания азартно резалась в какую-то игру, ликующие вопли перемежались забористой руганью. Под потолком на натянутых верёвках опять кто-то копошился, и теперь иверин разглядел, что происходит: тары размазывали по потолку отвратного вида жижу, на которую тут же сползались светящиеся жуки. Видимо, подкормка. Ирр-Орлессан вдруг подумал, что он первый из всех инмерийцев видит повседневную жизнь крысиного логова, и невесело, с горечью усмехнулся: не таким образом он мечтал сюда попасть. Жизнь в убежище выглядела обманчиво спокойной. Если не знать, что творят тары наверху, в инмерийских землях, то убежище кажется мирным поселением, а не пристанищем разбойников. Сколько же их здесь всего? Все ли собрались в Крысятнике, или на самом деле их больше? Теперь инмерийца стерегла другая пара воинов, которых позвал мастер Гилжит. Они были молоды, примерно одного с Лирэем возраста. Парень, уже раздавшийся вширь в плечах, ещё сохранял в чертах лица неуместную подростковую угловатость, которую компенсировал задиристым видом. Девушку-напарницу он обнимал неуклюже, но уверенно, так что не оставалось сомнений в том, что эти двое – действительно пара. Потом они ещё и целоваться стали без всякого стеснения, так что Ирр-Орлессан отвернулся, смущёный столь откровенным проявлением чувств на глазах у посторонних, которое среди айнов не приветствовалось. Он думал, что, занятые друг другом, эти двое забудут про того, кого им поручили стеречь, но когда вокруг инмерийца снова начали собираться недовольные, стражи неожиданно вмешались и сообщили собравшимся, что инмериец находится здесь по воле князя, а до его возвращения мастер Гилжит велел пленника не трогать. Хотя по тону стражей и становилось ясно, что поручение им не нравится, всё же нарушить приказ они побоялись. Их слова подействовали: тары хотя и продолжили бухтеть, но между ними и иверином как будто образовалась невидимая преграда, которая мешала им подходить вплотную. На инмерийца стражи поглядывали с непонятным выражением – впрочем, Лирэй старался не встречаться с ними глазами. Какое-то время эти двое к нему не лезли – шушукались о чём-то своём, тесно придвинувшись друг к другу. Одежда у обоих топорщилась на острых лопатках, одинаково коротко стриженные волосы разлохматились. Вдруг парень решительно оторвался от своей пары, подошёл к инмерийцу и встал, заложив руки за ремень, с тем заносчивым выражением на лице, которое явственно говорило о желании затеять ссору или драку. Лирэй тоже поднялся, невольно напрягая связанные за спиной руки. Кисти опухли, к утру наверняка онемеют полностью. Иверин безумно устал от окружавшей его постоянной враждебности, от того, что каждый второй норовил ткнуть кулаком или словом, от своего бесправного положения, которое казалось невыносимым. И вот – ещё один желающий поиздеваться над пленником... – Так будет со всяким хорьком, который к нам сунется! – провозгласил тар. – Когда сюда придёт наше войско, вы узнаете, что будет с вами самими! – со злостью, порождённой отчаянием, огрызнулся Лирэй. – Да приходите! Мы отобьёмся, – тар смерил иверина пренебрежительным взглядом. – Ты, наверное, и драться-то не умеешь. – Развяжи и дай мне оружие, тогда посмотрим, кто умеет драться. – Ещё чего! – тар фыркнул. Но продолжения, вопреки ожиданиям иверина, так и не последовало. Ещё немного побуравив его взглядом, страж вернулся к своей подруге. Лирэй снова сел и в который раз пожалел об отобранном плаще. В тонкой рубахе иверин быстро замёрз. Хорошо, что штаны и сапоги оставили... Даже тары, привыкшие к холоду подземелий с рождения, одевались теплее. Они носили одежду из небеленого полотна и толстого сукна, поверх надевали туники или короткие безрукавки из кожи и меха. И ни одной женщины в юбке или платье. Украшения, правда, они носили – простенькие бусы и браслеты из разноцветных камешков, цветные ленты в волосах, плетёные ремешки. На некоторых Лирэй приметил одежду инмерийского происхождения, снятую с убитых или украденную. И кому-то достался тёплый плащ с вышитой на нём эмблемой рода, кому-то – доспехи, а кто-то обзавёлся айнским кинжалом... При мысли о том, что его кинжал болтается на поясе у какого-нибудь разбойника, Ирр-Орлессан невольно сжал кулаки. Тары недостойны даже смотреть на айнское оружие, не то что брать его в руки! А от меча, наверное, просто избавились: им тары не владеют, предпочитают свои кнуты – отвратительное, подлое оружие, подходящее для избиения, а не для честного боя. Скоро тары стали понемногу расходиться – видимо, отсыпались в более тёплом месте. Не ушли только сторожа да ещё несколько таров на другой стороне пещеры, которые в конце концов пересели поближе. Теперь пространство наполняло звонкое журчание ручейков и тихие вздохи воздушных потоков. Лирэй сдвинулся туда, где меньше сквозило, насколько позволяла длина верёвок, и свернулся клубком, чтобы сберечь хоть какие-то крохи тепла. Спал он плохо, тревожно. Снилось, что отец во главе войска явился в тарское убежище. Звенели клинки, кричали умирающие тары, а после боя войско победно промаршировало через всю огромную пещеру, но Лирэя, сидевшего наверху, никто не заметил, словно он был призраком, невидимкой. Инмерийцы ушли, и Ирр-Орлессан остался в полном одиночестве. Светящиеся жуки погасли и осыпались с потолка, и в окутавшей пещеру непроглядной тьме зловеще застучали «паучьи» когти – сотни, тысячи когтей. Лирэй проснулся в холодном поту и не сразу сумел заснуть снова.5
Третий день его плена начался так же, как и второй, разве что без обливания. И без надежды. Бесконечный полумрак тоннелей окружал со всех сторон, Лирэй тонул в этом полумраке, и будущее представлялось столь же мутным, беспросветным и ведущим во тьму. Отвратительно бодрые и шумные тары раздражали, но Лирэй молча плёлся за ними, не имея ни сил, ни желания сопротивляться, словно бы и вправду превратился из гордого айна в послушного ксана. Сегодня работников, не считая Гилжита, было всего четверо: Огеш, Ченхилт, Ке́нжит – самый молодой из них, который в первый день то и дело «случайно» толкал Лирэя плечом, и Та́ула – бойкая сестра Огеша, которая часто что-нибудь насвистывала за работой. Убирать осыпь Лирэй закончил ещё вчера, и теперь ему давали всякие простые поручения: что-нибудь подать, принести или подержать. Он решил больше не разговаривать с тарами, но молчать во время совместной работы оказалось невозможным, порой приходилось обмениваться короткими репликами. На третий день к присутствию инмерийца работники привыкли, перестали то и дело на него поглядывать и даже больше не норовили толкнуть, когда он проходил мимо. И всё же не были настолько беспечны, чтобы дать инмерийцу в руки топор. Впрочем, сегодня Лирэй о побеге уже не помышлял, а с тоской думал о том, что происходит дома, в Даэн-Орлессане. Прошло двое или трое суток с того времени, как он ушёл, скорее всего, Ирр-Орлессан уже считается пропавшим, но отцу доложить ещё не успели. Через несколько дней он об этом узнает. Будет ли тревожиться за судьбу сына? Отправит ли кого-нибудь на поиски? Лирэю очень хотелось верить, что да, тревожится и хочет, чтобы пропавший сын вернулся домой. И, может быть, даже жалеет, что был слишком суров к нему... Вскоре после обеда последняя крепёжная рама была заменена и закреплена, а весь мусор убран. Хрустящий Коридор оделся ровным рядом стоек и перекрытий. Будь Лирэй и вправду ксаном – гордился бы работой, но ничего, кроме отвращения, это место у него не вызывало. Зато мастер Гилжит лучился довольством и гордостью, оглядывая дело своих рук. – Хорошая работа! – он от души постучал кулаком по ближайшей стойке, которая даже не дрогнула. – Угу, на месяц-другой, – вполголоса, но так, чтобы все услышали, заметил Кенжит. Мастер не обиделся – просто сделал вид, что не слышал. По возвращении в посёлок Гилжит куда-то ушёл, наказав своим работникам узнать у других мастеров, кому на сегодня ещё нужны рабочие руки. Тары вернулись в Крысятник, который, как иверин узнал из разговоров, назывался Площадью. Лирэй устало и безразлично ждал, когда его снова отведут наверх и свяжут, но Огеш вдруг предложил: – Эй, оставь белобрысого с нами! Чего он там будет один торчать? Работники Огеша поддержали, а стражи, подумав, согласились: караулить пленника им не хотелось. Ирр-Орлессан подавленно вздохнул. Опять на него взвалят самую тяжёлую работу... Но тары вполголоса, как заговорщики, посовещавшись, вместо того, чтобы сразу же выполнять распоряжение мастера, с Площади так и не ушли, а решили устроить себе долгожданный отдых. Они расположились у подножия каменного столба, поросшего мхом и похожего на узкое и длинное горлышко кувшина. Неподалёку с потолка стекал ручей, разбиваясь о камни веером брызг. Ченхилт зачерпнул воды в сложенные ладони и жадно выпил, потом обтёр мокрыми ладонями запылившиеся волосы, стянутые в хвост. Лирэй последовал его примеру, настороженно наблюдая, не будут ли несколько шагов в сторону расценены как попытка уйти, но его никто даже не окликнул. Вода оказалась ледяной, но вкусной и чистой, совсем не такой, как в озере. Иверин вернулся и осторожно присел с краю, стараясь не привлекать внимания, но тары после тяжёлой и скучной работы жаждали развлечений. – Слышь, парень, ты в кости играть умеешь? – спросил Ченхилт, вытаскивая из-за пазухи полотняный мешочек. Лирэй молча помотал головой. – Ничего, сейчас научим! – Огеш ободряюще хлопнул его по плечу, словно давнего приятеля, и подвинулся, освобождая место в общем круге. Подавив очередной тяжёлый вздох, иверин пересел ближе. Ченхилт вытряхнул на пол пригоршню костей – настоящих, пожелтевших от времени костей мелких зверьков размером с куницу. Или хорька. Менее всего Лирэю хотелось играть в какую-то глупую тарскую игру, но его мнения никто не спрашивал. Тары загорелись восторгом от предвкушения новой забавы и наперебой принялись описывать правила. Из их путаных объяснений иверин уяснил, что игра заключалась в том, чтобы по очереди выкладывать кости так, чтобы получались определённые фигуры, за которые начислялись очки. Кость полагалось брать из мешка быстро, наугад, не копаясь в нём в поисках нужной. Тары показали пару десятков возможных комбинаций, из которых Лирэй запомнил едва ли половину. После пяти партий очки суммировались, и в конце проигравший обязан был выполнить то, что придумает победитель. Последнее правило Лирэю особенно не понравилось. Новичок всегда проигрывает опытным игрокам. Но столь же ясно было, что отказа играть тары не примут. На стене углём начертили таблицу для ведения очков. Ченхилт привычным движением извлёк из мешочка первую кость и положил в центр свободного пространства между игроками. Это была лопаточная кость. Второй тар вытащил плечевую и приставил к первой. – Лопата! – пояснил он для иверина и приписал себе на стене единичку. Следующий, Кенжит, вытащил ребро. Он непринуждённо поковырял острым концом в зубах, обтёр рукавом и выложил на игровое поле. Ребро оказалось невыигрышным, но Кенжит позже сумел извлечь из него выгоду, образовав из него, тазовой кости и ещё одного ребра «дырявый сапог». Тары играли азартно. Ченхилт после каждой удачной фигуры расплывался в довольной ухмылке, обводя всех торжествующим взглядом, Огеш с силой припечатывал выигрышную кость, так что подпрыгивали все остальные. Кенжит клал кости осторожно и ругался каждый раз, когда Огеш их сдвигал своим ударом. Таула одинаково радовалась каждой выложенной фигуре, что своей, что чужой. Первую партию инмерийцу подсказывали, куда и как класть кость, и поначалу игра даже пробудила в нём интерес. Он старался запоминать все новые фигуры, особенно те, которые приносили больше очков, например, «гадючку», похожую на колючий куст. Эту фигуру Лирэй выложил во второй партии, чем заслужил одобрительный возглас Ченхилта, который заставил иверина поморщиться: – Молодец, соображаешь! Но к третьей партии Лирэй заподозрил, что тары каким-то образом, благодаря долгой практике, ухитряются выуживать из мешочка нужные им кости, и это не считается нарушением правил. К тому же, видя его успехи, тары решили, что дальше он справится сам, и игра закончилась для него весьма предсказуемо – пусть не разгромным, но всё-таки проигрышем. Ченхилт, обошедший остальных по очкам, прищурился и закрутил головой по сторонам, на скуластом лице отразилась напряжённая работа мысли. Тары ждали с интересом, Лирэй – с тревогой и затаённым страхом. Поблуждав по потолку, взгляд Ченхилта остановился на вершине того столба, у подножия которого они все сидели. – Так. Лезь вон туда, наверх, и достань синька. – Кого? – не понял иверин. – Синька. Который светится. Лирэй даже немного успокоился: задание дурацкое, но безобидное, от Ченхилта, который больше всех изводил инмерийца насмешками, он ожидал чего-нибудь похуже. – А в следующий раз – посадишь обратно, – невозмутимо добавил тар. Огеш весело фыркнул. Лирэй скривился, поняв, что рано решил, что Ченхилт бросил издеваться. Иверин перевёл взгляд на столб – и обнаружил другой, куда более неприятный подвох: бока столба-«горлышка» расходились в стороны в самом верху, образуя широкую срезанную макушку. Как на неё попасть, иверин не представлял, и заподозрил, что Ченхилт нарочно это придумал, чтобы в очередной раз выставить инмерийца слабаком. Лирэй ещё раз осмотрел верхушку столба и, неприязненно косясь на Ченхилта, неохотно признал: – Мне туда не забраться. – Да ладно, там не так уж высоко, – отмахнулся тот. – Лезь. Дальнейших возражений тары слушать не стали, даже Огеш, и тот возмутился, и Лирэй вдруг понял: не издеваются. Просто не верят. Может, они с детства по таким кручам лазали, и для них вскарабкаться наверх – проще простого. Иверин неохотно поднялся, подгоняемый шутками. Может, получится забраться? А нет – так Ченхилт придумает что-нибудь другое, позаковыристей... Лирэй обошёл столб кругом, выбирая место для подъёма. Камень плотный, шершавый, но стенки почти отвесные, а выступы мелкие, только носок сапога поставить. Кое-где торчали пучки растений, похожие на клубки спутанных нитей. Лирэй подёргал их и убедился, что корнями они прочно цепляются за камень. Вздохнув, иверин подпрыгнул, ухватился за выступ и медленно полез вверх, каждый раз тщательно выбирая опору для ног. Вниз он не смотрел, чтобы не отвлекаться. Руки быстро начали уставать от сильного напряжения, но отдохнуть было негде – только на верхушке. Впрочем, цель постепенно приближалась, и Лирэй почти поверил, что одолеет подъём, но нога вдруг соскользнула, и иверин повис на руках, судорожно вцепившись в пучок травы. Отчаянно задёргался, нашаривая опору, но не успел – трава не выдержала его веса, клок её остался зажатым в кулаке, а иверин сорвался, ободрав ладони в безнадёжной попытке задержать падение. Сильный удар на несколько мгновений вышиб из Лирэя дух. Вновь обретя способность дышать, иверин приподнялся и не смог удержаться от болезненного стона, схватившись за левую руку, которую пронзила ослепительно резкая боль. Кто-то подхватил его и помог подняться. Иверин опустил взгляд и увидел, что из раны на предплечье торчит розовый край сломанной кости. Рука опухала на глазах. Тары переглянулись. – Ты б сказал, что лазать не умеешь, – попенял Ченхилт. – Он и сказал, – возразила Таула. – К знахарке теперь его надо… – неуверенно предложил Огеш. Тары начали препираться, кому вести к знахарке жертву неудачной забавы, в то время как Лирэй пытался справиться с болью, от которой кружилась голова, и отрешённо наблюдал, как стекает по руке и пальцам струйка крови, пятная изумрудный мох. Возникшее на Площади оживление вдруг привлекло его внимание. Группа таров в доспехах, усыпанных чёрными клёпками, толпилась у самой арки входа. Одного из воинов Лирэй сразу узнал – не по виду, а по манере отдавать приказы, спокойной и по-хозяйски уверенной. И по тому, как быстро остальные бросались эти приказы исполнять. Тарский князь вернулся в убежище.