Не зови меня псом той особой породы...

Больше всего клетка была похожа на собачью. Слишком маленькая для крупного зверя, для тигра, может быть. Пальцы проходят по сбившемуся краю чего-то плотного, теплого – подстилка, да? – и отпускают. Попытка сесть тоже приносит странный результат – слишком низко. Можно подняться с опорой на руки, тогда почти можно поднять голову. Но не выпрямиться. Странно. А то, что за прутьями, - расплывается. Невнятные цветовые пятна, которые, подчиняясь логике, складываются в облик довольно скромно обставленного большого помещения. Тело все равно отказывается слушаться, поэтому человек укладывается обратно. Не сон, но состояние на грани потери сознания и бодрствования. - Ты не спишь. Ты меня слышишь. Раздражение и любопытство. Настолько необычное сочетание, что Чжулю открывает глаза сразу же, не пытаясь промедлить и попробовать вспомнить, где он слышал этот голос. Собеседник по ту сторону решетки свистит. Не то восхищенно, не то пытаясь привлечь внимание – второе ему удается, намеренно расфокусированный взгляд мужчина переводит в сторону источника шума. Как бы ни хотелось рассмотреть, но… …когда-то кто-то говорил, что лучше позволить всему миру обмануться в собственном бессилии. Фиолетовый, кстати, - цвет Юнмэн Цзян. Второй молодой господин очень расстраивался, что сердце их территории, Пристань Лотоса, так и не удалось сжечь. - Всегда мечтал иметь собаку необычной породы, - тем временем делится голос, в котором азартной злости становится куда как больше, чем настороженного любопытства. Собаку? - Самой лучшей, вэньской породы, - словно отвечает на незаданный вопрос собеседник. – Одна беда – щенки не продажные… Что-то необычное. Что-то, что Чжулю даже с интересом слушает, подтягивая ладони и укладываясь на них подбородком. Главное – не посмотреть прямо и четко на источник звука. Только на своеобразную границу, на расстоянии вытянутой руки перед собой. От одной пылинки к другой. - Мне не нравится твой взгляд! – ожидаемо, хоть и чуть запоздало реагирует юноша по ту сторону решетки. – Эй, ты хотя бы слышишь меня?.. Я дал бы тебе воды, да только вот не уверен, не кинется ли на меня взрослый пес, привыкший, что его за холку держат бывшие хозяева… Усмешку удается скрыть. Кстати, как только о воде упомянуто, приходит ощущение дикой жажды. Давай, упомяни еще о чем-нибудь. - Не кусаюсь… без приказа, - глухо и хрипло хмыкает мужчина. И ухмыляется – в руку, чтобы не было видно. Собеседник подрывается с места, от порыва ци начинают саднить ладони и разодранная кожа в уголке рта (точно ли от этого, не от усмешки?). Торопливые раздраженные шаги снова удаляются – на середину комнаты, кажется. Нельзя смотреть прямо. - Иди сюда, - нетерпеливо понуждает его окрик. И подниматься быстро нельзя. Даже на локтях. Мед-лен-но. Издевка, кстати, - даже не вставая на четвереньки, придется наклониться, чтобы выбраться, чтобы не задеть край «входа». Красиво, наверное, - в своей пластике Чжулю не сомневается. Помножить на осторожные движения, как у нетрезвого человека, опасающегося показать, насколько он нетрезв. Концы слипшихся прядей мажут по полу, Чжулю медленно выпрямляется – и садится. Разве кто-то всерьез рассчитывал на такую глупость, как попытка кинуться, стоит исчезнуть внешней преграде?.. - Иди сюда. Давай же, вэньская псина! Ну что ж, не он срывается, не у него нервы перетянуты лопнувшими струнами гуциня. Вот потому-то вопреки окрику Чжулю обводит взглядом помещение. Не то чтобы совсем нежилое, но, скорее всего, какое-то гостевое крыло с безличными комнатами и добротной мебелью. - Все-таки решил не слушаться? – почти с восторгом интересуется сгусток раздражения напротив. Как же там его зовут, младшего отпрыска правящей в Юнмэн семьи… - Подойду, - соглашается Чжулю, слегка наклоняя голову набок и смотря примерно в центр, в середину расстояния между собой и источником звука. – А вы позовите так, чтобы подошел. - Падаль! - срывается в крик собеседник. Нет, вряд ли гуцинь. Струны лопаются с мелодичным звоном. Эрху – флейта – может разлетаться в мелкую щепу. Может быть, и падаль. Удар приходится в плечо – мазком и болезненной полоской ниже ключиц. - Осторожнее, - уголок рта сам собой изгибается в усмешке. Куда тебе до второго молодого господина, куда тебе… - С чего бы мне с тобой осторожничать? Падаль! Куда уж тебе. - Зря выбрали то, что с острым концом. По шее попадете – лезвием вспорет. Да и остальное тоже… вам вряд ли сразу калечить в стать. Разве неправ? Раздраженный собеседник смотрит на заостренный конец стека с таким видом, словно сейчас и вправду протянет: «Что, серьезно?..» Куда уж тебе. А вот воздуха не хватает. Невозможно глотнуть на длинную фразу. Плохо. - Разговорчивый больно, - замахивается было Цзян Чэн снова (да, точно, так его звали – еще в лагере, который отдан был второму молодому господину, давно еще), и – зло отбрасывает хлыст в сторону. – А почему бы мне тебя и не покалечить сразу? А, пес? Потому что сразу надо было. Этого, правда, вслух говорить не стоило. Зато провести тыльной стороной ладони по глазам, словно смотреть сложно, вполне стоит. Дать обмануться. - Хотели бы долго убивать – не стали бы с ожога грязь убирать. Да и не на пол в сыром подвале бросили… Цзян Чэн раздраженно цыкает. Куда тебе, злись. Злись сильнее. Покажи предел и границы. - …хотите играть, прав? Вы молоды. Азартны. Вам не искалечить в интерес. Подчинить скорее. Или уничтожить, если не получится. Обычно так. - Падаль вэньская. Да, может быть, и падаль. Не вэньская только, досадно, верно? Рано вам это знать. - Не продолжать? Собеседник зло цыкает снова. - Нет, договаривай. - А моя задача – выжить. Согласитесь, вполне непротиворечащие друг другу… Договорить не получается – может, воздуха не хватает, может, перехватывает горло, но фраза остается незаконченной: это прожить на день, на час, на минуту дольше, чем кажется возможным. Все-таки, пожалуй, юноша напротив вряд ли поймет такую сложную выкладку. Рано ему еще. Зато он подается немного вперед, впервые позволив любопытству возобладать над злостью и азартом. - Значит, подчинишься? Почему бы и нет, в конце концов. Минуты довольно быстро начинают складываться в часы, а те - в дни и недели. Только в первый раз сложно определить грань, за которую нельзя переходить, чтобы не разменивать на пару минут честь давно несуществующего клана. Да, впрочем, его имя-то уже вряд ли вспомнят. Чжулю, правда, помнит. И свое имя тоже. С границами помогает, остальное не очень важно. Не так. Не первостепенно важно. - В честном бою же проиграл, - соглашается Чжулю. Почему бы и нет, в конце концов. Цель оправдывает некоторые решения. Цзян Чэн, похоже, не знает, что со всем этим делать – потому и злится. В бою все просто и понятно: убей или будешь убит, он спокойнее был, что ли? Сейчас – злится. Не показывает границу, за которой будет срыв. В этом второму господину Вэнь до него ой как далеко. «Что мне с тобой делать?!» - вот она, эта его злость. Растерянность. Пока собеседник кривится и щурится, Чжулю мысленно касается меридианов и старается понять, что блокирует ци. Умно, кстати, вот только это что-то внешнее – как ощущается блок от нажатия на нужные точки, Чжулю помнит, и это сейчас точно не оно. И да, - если блокирует тот, кто слабее, постепенно действие ослабеет… Молодой господин из Юнмэн Цзян всерьез опасался, что он слабее, так это понимать? - Ты прав, падаль, не хочу тебя калечить, - не выдерживает Цзян Чэн. Что ж, и в этом второму молодому господину Вэнь до него ой как далеко: оплошности Вэнь Чао никогда не признает (кроме как на коленях перед отцом). - А что же хотите? Цзян Чэн с таким свистом втягивает воздух, что и без слов понятно: он, как и Вэнь Чао, в жизни не скажет «не знаю». Не признается, как огня боясь показать даже намек на неидеальность. Молодой господин из Юнмэна, а у вас какие отношения с отцом? Тоже изо всех сил стараетесь доказать, что вы не хуже и даже в чем-то лучше старшего брата… приемного сына главы ордена Цзян, если не изменяет память. - Сделать?.. – подсказывает Чжулю. Грань так близко, но и самоконтроль у собеседника своеобразно непробиваемый. – …чтобы я сделал? - Заткнись! – обрушивается было Цзян Чэн. Резко взмахивает рукой, обрывая себя на полуслове. – Нет, продолжай. Что хотел спросить, падаль? С лексиконом, правда, совсем беда. Это у вас общее… - Какой-то критерий, что вы своего добились. Вы же сюда шли с желанием чего-то добиться, прав? Собеседник ругается как-то невнятно, но вдохновенно, хотя и однообразно. И с размаха плюхается на пол напротив, обжигает вспышкой в гневных глазах. И неохотно признается: - Избить, чтобы кидаться не смел. А, вот в чем дело. И никакого запасного плана, верно? - Да я и так не кидаюсь. Потому-то он и злится. - Падаль ты вэньская. Чжулю едва заметно пожимает плечами. Может быть, и падаль, да не совсем вэньская… - Зато сами говорите - самой лучшей породы. - Заткнись. Как скажете, можно и помолчать, всяко не выдержите первым. Цзян Чэн и не выдерживает. - Почему ты такой спокойный? – тянет он с любопытством, плохо скрываемым за раздражением. – Разве вэньские псы такие вышколенные, что будут слушаться любого, если проиграют? - Любого, на кого Владыка укажет, велев служить. Ответ молодому Цзяну не нравится. - Ну а ты-то чего ради такой спокойный?! Тебе служить не приказывали, а ты слушаться соглашаешься. Где лжешь, падаль?! - Нигде. Моя задача – выжить. Пока держите на коротком поводке – распоряжайтесь, как пожелаете. Не уследите – уйду. Собеседник торжествующе хмыкает. - Заодно и убить постараешься. Ну же, давай, солги, что не так! - Не исключено, но не обязательно, - Чжулю все же слегка усмехается. Позволяет себе усмехнуться. – Забываете: без приказа не кусаюсь. Похоже, будь у Цзян Чэна такая возможность, он бы запустил в «вэньскую падаль» чем потяжелее. Во всяком случае, выглядит это досадливо-злое цыканье именно так. Граница слишком близко, молодой господин из Юнмэна? - Значит, на коротком поводке держать буду, - тем временем зло и мечтательно ухмыляется юноша. – Посмотрим, насколько тебя хватит, без приказа не кусаться… А вас насколько хватит, этот поводок держать? Вслух, правда, Чжулю предпочитает произнести более нейтральный ответ. - Надолго. - А ты в этом так уверен? - Клан Чжао – данники правящей семьи Цишань Вэнь, а не вассалы. А данников обычно на коротком поводке и держат. - А это тут при чем? – вскидывается Цзян Чэн недовольно. – Твое имя – Вэнь Чжулю, к чему ты мне… Чжулю качает головой – да так, что собеседник на полуслове обрывает злую тираду. - Это награда. А по клановому имени немногие теперь поминают, разве что желая укорить. Как Пурпурная Паучиха в секунды затишья перед боем. Вспоминайте, молодой господин из Юнмэна, как обратилась к противнику ваша мать… …вот она, граница: собеседник Чжулю вскакивает на ноги, кажется, и пнул бы – но только для этого подойти надо. - Попробуешь выйти – сдохнешь, - обещает Цзян Чэн, щелкает пальцами: горло сдавливает, как удавкой, от которой сотни нитей к невидимому кругу по стенам и потолку. – Долго сдыхать будешь, падаль… Чжулю прикрывает глаза – лишь бы удержаться, не потянуться к воротнику, не поможет, это обман, иллюзия, конвульсивная бесполезная попытка, - и едва заметно кивает: понял, буду ждать вашего возвращения, отпустите уже… Между прочим, с Вэнь Чао в подобной ситуации легко бы сталось и не отпускать: выживай как хочешь, ограничители не смертельны. Кстати. За наглядную демонстрацию, чем именно и как блок поставлен, поблагодарить только остается. Возвращайтесь, молодой господин из Юнмэна, поиграем… как пожелаете, так и поиграем. - Ты что, действительно не пробовал сбежать? А по тону-то сложно понять: ошеломлен или доволен. - Демонстрация была очень убедительной. Цзян Чэн со свистом втягивает воздух, что-то сказать хочет – да пока не радует, что именно. Сотни невидимых нитей стекаются к его руке от стен, блок не дает даже позвать тень своей техники, но зрения не лишает – Чжулю краем глаза видит, что происходит. Стоит присмотреться – ничего не увидишь. Не всматриваешься – тенями, туманом, росчерками можно увидеть. - Редкий у вас талисман. Не спрашивать, откуда? Фыркает собеседник с таким видом, словно сам этот талисман делал. - Сюда подойди. Из хорошего: мог бы и дернуть, подтаскивая. Но то ли не додумался, то ли слишком хорошо (не так) воспитан. Из плохого: с лексиконом точно надо что-то делать. Он при отце своем так же разговаривает? А при матери? Юй Цзыюань кротостью не отличалась по юности… да и терпимостью к ругани тоже. - Не хочу, чтобы кто-либо знал, что я за пса завел, - рычит Цзян Чэн, разве что за воротник к себе не подтаскивает. – Поэтому… смирно себя веди. В Безночном городе с наступлением темноты жизнь не замирает: тысячи факелов освещают город, в котором сияет солнце в облике человека. В Пристани Лотоса жизнь словно замирает. Хотя, пожалуй, для первого часа нового дня и должно быть так тихо. Нити от руки юноши жадно впиваются в новые точки, плетут новую паутину. - Я вернусь через час. Не смей… шуметь, - скомканно завершает Цзян Чэн, зло пинает стопку одежды. – Ждать не буду, даже если одеться не успеешь! Как же, очень суровая угроза. С другой стороны, час на то, чтобы привести себя в порядок и переодеться… хорошо. Продолжай переоценивать, насколько ранен и беспомощен. Впрочем, ожог действительно серьезный. Пожалуй, даже грубоватую повязку мочить не стоит. Чжулю машинально трогает край повязки, вопросительно так поднимая голову на раздраженный фырк. - Всё смывай. И одежду сожги!.. Что, даже доспех?.. Так его огонь не возьмет. Хотя, пожалуй, имеется в виду только ткань одежды, пропитавшаяся кровью, грязью и еще непонятно чем, учитывая нечисть и ее гнилостную суть. Доспех еще можно попытаться отчистить. - Ты что-то подозрительно притих, - комментирует Цзян Чэн примерно полтора часа спустя, проверяя, насколько туго легла новая повязка. По мнению Чжулю – хорошо легла, а вот собеседник чем-то все еще неудовлетворен. - Довольно болезненные ощущения. Договорить не дают – фыркают. Саркастично так. - Вэньские псы, оказывается, неженки, и боли не переносят? Передергивать-то к чему? Чжулю пожимает плечами. Можно и не разуверять юношу в оскорблении, но он же все равно найдет, к чему придраться. Хотя до Вэнь Чао ему все равно ой как далеко. - Переносить боль без жалоб не значит не ощущать ее. Собеседник снова раздраженно фыркает, но возражения не озвучивает. Что ж, эта пауза должна быть – и будет – заполнена на усмотрение другого. - И – раз уж вы так взялись меня звать – вэньский пес благодарен за заботу. Цзян Чэн ожидаемо взрывается руганью, да надолго его не хватает – трудно обвинять в издевке того, кто смотрит в ответ равнодушно, вежливо и даже уважительно. У Вэнь Чао, впрочем, получалось. А Чжулю давно привык не вслушиваться в тонкости словесных изысков второго молодого господина. - На тебя в отмытом виде хоть смотреть не противно, - буркает под конец тирады Цзян Чэн. А судя по тому, как часто смотрите – так и вам более, чем «не противно», молодой господин из Юнмэн. Но раз вы так своеобразно имеете честь извиниться за брань… - Вы говорили, всегда собаку особой породы хотели. А у вас их много? Собак? - Таких, как ты?.. А спокойно разговаривать умеете, молодой господин из Юнмэн? - Обычных. На четырех лапах и с хвостом. Собеседник, к удивлению Чжулю, раздраженно сцепляет руки на груди и отворачивается. Зато хоть поесть разрешает. - В детстве много было, - нарушает молчание юноша. На удивление как-то даже грустно, а не привычно-зло. – Целая стая!.. И моя. А потом этого подобрали. И до сих пор нельзя, принцессу нашли, представляешь!.. Мда, как тут всё неоднозначно. Действительно, приемный сын главы Юнмэн Цзян до смерти боится собак. Второй молодой господин все хотел этим воспользоваться, да не ко времени пришлось, не успел... - …с рук у меня ели, и этого бы не порвали, так нет!.. – увлеченный воспоминаниями, собеседник Чжулю как-то горько головой встряхивает. И резко, пристально смотрит на того, кто стал случайным свидетелем этих воспоминания. – Так. Ты тут говорил, что без приказа не кусаешься… Истина подтверждений не требует, вот Чжулю и не реагирует никак. Только следит за действиями Цзян Чэна, ломающего печенье на несколько частей. Крошек много, ну и к чему?.. - Иди сюда… нет, ты же пес. Давай, ко мне, ну! - Вам подыграть или достаточно только подойти? - Ко мне. Быстро. Что ж, можно считать, что это ответ «подыграть». Вы не в курсе, конечно, но вам было обещано - как пожелаете, так и поиграем. Зато вот теперь ошеломление начисто смывает остатки раздражения: вряд ли от того, кого «псом» честили, ожидалось, что он решит выполнять, не поднимаясь на ноги. Чжулю, в общем-то, несложно. Даже опираться, пока медленно подбираешься ближе, можно не на открытую ладонь, а на основание, намеренно сгибая пальцы. Что, так больше похоже на собачью лапу, как считаете?.. - Вы зачем-то звали, - напоминает Чжулю через довольно продолжительную паузу. С округлившимися от изумления глазами и куском печенья в руке выглядит Цзян Чэн, надо отметить, более чем несуразно. Вот потому и злится, наверное. - Ты что творишь… то есть… - юноша давится воздухом и протягивает руку вперед. Неловко и слишком резко. – На, бери. Без рук! Из хорошего: мог бы и на пол кинуть. С Владыки бы сталось, если бы Владыка отличался такой же трепетной любовью к собакам. И подбирать бы пришлось с пола. Без рук. Или не подбирать, а потом долго о том жалеть в Огненном дворце. Угощение Чжулю забирает настолько аккуратно, насколько вообще может, пока старается скрыть усмешку. Кажется, удается вообще не коснуться чужой руки. А Цзян Чэн все равно отирает ладонь о бедро. А, да, дыханием пощекотало, наверное. И тянется за еще одним отломанным кусочком. Кстати, вполовину меньше первого, этот еще постараться надо забрать… - Я… мне не противно, если коснешься. А то аккуратный слишком. Для пса. Молодой господин из Юнмэна, а вы не пробовали как-то поточнее свои фантазии описывать, ммм? - На, бери. К слову: то, что вы еще и раскрошили угощение, прекрасно заметно. Но раз уж вам хочется, то Чжулю несложно собирать все эти крошки долго и по одной. Под конец особо мелкие даже слизнул. Угадал, не угадал?.. У Цзян Чэна такой отсутствующий взгляд и подрагивающие крылья носа, что вопрос «угадал или нет» можно даже не задавать. - Хочешь еще?.. Себя спросите, молодой господин из Юнмэна. Хотя к чему спрашивать – очень хотите. Желаете и вожделеете продолжения игры. Сами-то хоть понимаете, куда дорожка выведет? - А вы угостите мёдом. Рука у Цзян Чэна дергается так, что плошку с тем, чем угостить просят, он едва не переворачивает. Зато наклоняет и льет почти половину содержимого себе на ладонь. - Разве собаки едят мёд? Взгляд у вас больно расфокусированный для таких логичных вопросов, молодой господин из Юнмэна. - Мы - едим. Особая порода, сами говорили. Цзян Чэн что-то недовольно ворчит и протягивает руку. Липкое, сладкое… от дыхания руку юноша отирал, а от намеренно неторопливых и долгих прикосновений, которыми с ладони слизывают угощение, даже не пытается отдернуть. Рука, правда, начинает дрожать примерно к тому моменту, когда от сладкого на коже не остается даже намека. Сложно держать на весу, так?.. Угадал, не угадал – угадал. Благодарный выдох и мгновенно расслабившаяся ладонь, стоит под запястье подставить пальцы, поддержать, хотя какой там поддержать – попросту весь вес держать приходится почти сразу. Кстати, вы не забывайте дышать, молодой господин из Юнмэна, к хорошему это обычно не приводит. Чжулю все же обтирается щекой и слегка отодвигается, с едва заметной усмешкой поднимая взгляд. - Со второй руки покормите? – интересуется он вполне дружелюбно. И ждет. До конца паузы ждет, пока от шока осознания глаза собеседника (а теперь и партнера по крайне двусмысленной игре) не распахиваются широко-широко, а губы не кривятся в досадливую гримасу. - Да иди ты к гулям! – от души желает «молодой господин из Юнмэна», даже пнуть пытается, но с первого раза не попадает и просто отталкивает в сторону, отворачиваясь к окну. Да-да, никуда никто не торопится. У «вэньского пса» задача – выжить, а вы вряд ли наиграться успели. Отдышитесь и сами же продолжите. Определенно, так. К тому времени, как Цзян Чэн оборачивается с откровенной одухотворенностью от какой-то пришедшей в голову идеи, вэнец успевает собрать со стола почти все крошки от разломанного печенья. Во-первых, несложные действия позволяют отвлечься от ноющей боли ожога, а во-вторых… Цзян Чэн косится не раз и не два, словно все ждет подвоха от слишком мирного поведения пленника. В целом, он предупрежден и правильно ждет, но – рано, еще слишком рано. Потому Чжулю и занят абсурдным собиранием сладких крошек. Чтобы не сойти с ума, порой требуется сконцентрировать все внимание на мельчайших деталях или наиболее простых действиях. Ситуация, конечно, такого не требует, но концепция-то неизменна. Юноша тянется за хлыстом, который принес с собой и поначалу совсем в сторону отложил. С мрачным видом рассматривает заостренный утяжелитель на конце, щелкает по нему ногтем указательного пальца. - Ты мне не солгал. Этим можно рассечь плотную ткань. - Лгать – вообще дурная привычка, молодой господин Цзян. «Молодой господин» кривится так, словно муху разжевал. - Не смей меня так называть. - А как же тогда? - По титулу, - огрызается юноша. – Напомнить? - Напомните, - соглашается Чжулю. Что-то там было, кажется, образованное от имени меча… - Саньду Шеншоу. - Как пожелаете, - снова кивает вэнец. А «молодой господин Цзян», который не велел себя так называть, смотрит с таким видом, словно чего-то ждет, а скорбный умом «пес» ему это отчего-то медлит отдать. – Саньду Шеншоу. - Повтори. - Как пожелаете, Саньду Шеншоу. Вот теперь Цзян Чэн выглядит не просто удовлетворенным – крылья носа снова напряженно подергиваются, выдавая, как нравится владельцу слышать свой титул из чужих уст. - Встань туда, - взмахивает он рукой, совсем забыв, что держит хлыст и едва не задев вэньца по лицу. Чжулю, правда, всегда умел следить за обстановкой и отклоняться на нужное расстояние, чтобы выглядело «случайно пролетевшим мимо». – К стене. Ближе. И… Не успевшую просохнуть гриву Цзян Чэн зачем-то сам ему через плечо перекидывает, толкает в спину, понуждая сделать еще один шаг вперед. - Снимай. В том, чтобы обернуться через плечо, и смотреть почти в глаза, едва только не переходя грани вызова и вежливости, отказать себе у Чжулю не получается. Вряд ли молодой господин из Юнмэна действительно слишком хорошо (или не так) воспитан… А может, и вправду «не так»: пауза слишком затягивается, острый край наконечника слишком долго рисует по коже замысловатые узоры, заставив пару раз передернуть плечами. По бокам, вдоль позвоночника – Чжулю против воли настороженно и напряженно наклоняет голову сильнее, прижимая подбородок к груди, когда наконечник царапает шею. - Ты даже не сомневаешься, что я ударю, - с невыносимым удовлетворением тянет Цзян Чэн. – Отчего не попросишь этого не делать? Один раз ты уже попросил. Вдруг снова поможет. - Попросил быть осторожнее, потому что вы явно необдуманно задействовали опасную вещь. Попросить о том же снова? После холодного и царапающего наконечника ладонь между лопаток кажется чем-то ненастоящим – судя по одновременному смешку и выдоху, волну чужой дрожи Цзян Чэн ловит ну разве что не с восторгом. - Еще раз. Вы бы уточняли хоть иногда, молодой господин, что именно вам – «еще раз». - Попросить? - Нет. Кхм. Ну уж то, простите, реакция, контролю мало поддающаяся. Впрочем, Чжулю, не споря, медленно поводит плечами – этого оказывается вполне достаточно, удовлетворенный выдох обжигает кожу, выдавая, насколько близко к нему наклонился партнер по игре. - Напомни. Все вэньские псы не кусаются без приказа? - За всех не скажу, я – точно нет. Цзян Чэн зачем-то долго выдыхает на проступившие под кожей позвонки, надавливает пальцами сильнее, а после сам подается вперед, аккуратно, но цепко и сильно сжимая зубы над особо привлекательно выступившим позвонком. Держит, сжимает чуть сильнее, оттягивая – и отпускает, взамен сразу же прижимаясь к проступающему следу губами, трогает кончиком языка, обводит едва ощутимые вмятины. Ему не хорошо и не плохо – в голове словно бы морок и туман. - Это приятно? – интересуется Цзян Чэн, отрываясь от следа укуса и обводя его подушечками пальцев. – Тебе понравилось? И что-то в этом вопросе-выдохе есть такое странное, что Чжулю снова пытается обернуться и через плечо посмотреть – не в глаза, ни к чему, но хотя бы в лицо. - Не смей оборачиваться. Тебе понравилось? Можно, конечно, и не оборачиваться – достаточно вслушаться в интонации, в дыхание, в предвкушение, с которым задан вопрос. - А для вас в этом есть что-то особенное, Саньду Шеншоу? Второй укус приходится ровно в то же место, только быстрее и чуть сильнее, чем первый. Можно считать, что это ответ «да». - Одевайся, - командует Цзян Чэн, отходя и чуть пошатываясь. Не догадывается, насколько его выдает остановившийся, расплавленный взгляд и несколько судорожных попыток облизнуть губы, а потом и утереть их. – Падаль. Псина… - завершает ругань он чем-то совсем не поддающимся описанию и почти выбегает, по дороге пнув дверь от всей души. Хлыст, кстати, в этот раз не бросает. Граница, за которую не дают ступить удерживающие нити, очень четкая: порог. Подойти к нему можно, но стоит чуть податься вперед – горло перехватывает невидимая удавка, не давая ни глотка воздуха. Чжулю останавливается на краю границы и усмехается. - Саньду Шеншоу. Злой и смущенный «молодой господин из Юнмэна» глуховато ругается, но не оборачивается. - Саньду Шеншоу, талисман не даст к вам подойти. Может быть, все же дозволите, в виде исключения? Натянутые струны лопаются, стекаются в откинутую Цзян Чэном руку. Выглядит не только как дозволение, но и даже как приглашение подойти. Чем Чжулю и пользуется, опускаясь на доски точно за спиной собеседника. Главное – не позволить заметить лишнего, не дать ци плеснуть волной: разрешая подойти, обладатель ограничивающего талисмана убирает и блок, совершенно не замечая оплошности. - Для вас ведь что-то особенное есть в том, что вы сделали, - тихо произносит Чжулю, наклоняясь почти к плечу собеседника. – Ответь я на ваш вопрос согласием, я солгал бы. У меня нет тех особых воспоминаний, что будоражат вас. Наверное, очень точно бить локтем назад и по болевым точкам Цзян Чэн натренировался на приемном сыне и своем сводном брате. Чжулю морщится, но все равно наклоняет голову, неторопливо и сильно прижимаясь губами к вышивке на плече. По меридианам, не веря в свободу, начинает течь темная ци, подпитывающая его особую технику. - Отцепись. Что вы, молодой господин из Юнмэна. Я никак не могу позволить вам протрезветь именно сейчас. - Саньду Шеншоу, но то, что этих особых воспоминаний нет у меня, не может стать препятствием помочь восстановить их вам… или лучше сказать – пережить заново? Его передергивает – всего, волной дрожи, с оборвавшимся дыханием, - и это не отвращение. - Мне нужно повторить то, что сделали вы сами? – вроде бы лишь интересуется Чжулю, да вот только кончики пальцев уже начинают поглаживать позвонки под фиолетовым воротом. И еще, нельзя прикасаться к нему правой рукой. Даже опьяненный, может почувствовать ненужное… - Саньду Шеншоу, если вы скажете, что это было, объяснений придется просить намного меньше. Дышит, кстати, юноша уже с хрипом. - Собака. Пес. - Да, вы уже не раз говорили. - Да не ты, - досадливо выдыхает Цзян Чэн и снова бьет назад локтем. Попадает, судя по кашлю. – Мои собаки спали со мной, пока… этого не подобрали. Одна из них… так делала все время. И скребла по спине лапами… ай… - Вот так? – пальцы левой руки продавливают по нужной точке чуть ниже лопаток, заставляя юношу выгнуться. – И вот так, прав? – дополняет Чжулю, наклоняясь, оттягивая ворот одежд и прижимаясь губами к загривку. Вэньские псы без приказа не кусаются, но защемить кожу в пальцах и слегка растереть никто не запрещает. Как раз над нужной точкой. Кстати, ее иногда называют «кошачьей». Кстати, если от этой точки в тело заклинателя ударит его особая техника, золотое ядро сгорит мгновенно. По запястью растекается тягуче-давящее ощущение – и успокаивается, обнаружив свое привычное место. - Ты что делаешь? А ну… - некоординированно и растерянно сопротивляется Цзян Чэн, одновременно в смущении пытаясь оттолкнуть чужую ладонь, накрывшую его пах, и неосознанно стремясь прижаться сильнее, продлить ошеломляюще приятные ощущения. - Посидите спокойно. Давайте, я вам помогу… - ткань и кожа над загривком оказывается сжата достаточно сильно, чтобы завтра остался синяк, но реакция оправдывает грубость: юноша ахает, замирает… и послушно откидывается, прогибаясь, позволяя с собой творить что угодно. Как щенок, которого подняли за шкирку. Только поскуливает едва слышно: то недовольно и жалобно, когда ладонь начинает проглаживать живот и бока, то снова благодарно и просяще, когда ласка возвращается туда, где она более всего желанна. Кто тут из них двоих еще пес… даже если и не особой породы. Впрочем, это вопрос второстепенный, ответа не так чтобы непременно требующий. Когда юноша выгибается особенно сильно, рот ему все-таки приходится заткнуть старым как мир способом, хотя Чжулю не особо-то и любит целоваться. - Отдыхайте… желательно, до утра, - коротко усмехается вэнец, опуская на доски слегка подрагивающее тело, провалившееся если не в забытьё, то на грани потери сознания находящееся уж точно. Поднимает хлыст и поднимается сам, уже задумчиво щурясь и крутя в пальцах пусть и не такое надежное, как меч, да все равно оружие. Первая задача – выжить. Вторая задача – уйти, как только не уследят. Убить в процессе выполнения этого несложного плана – мера, конечно, неисключаемая, но зачастую совсем необязательная. Вот потому и отдыхайте – до утра желательно – молодой господин из Юнмэна. И утром поблагодарить небесных своих покровителей не забудьте. Авось еще сведут… в столь же мирной обстановке.