Уйти в отставку

Йегер Ерен Григорьевич (бывший Толгатович). Сумбур, сумятица и потеря гетеросексуальности, которой не было Дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!!! Потолок вращался, давил, расплываясь аморфными пятнами. Стены надвигались со всех сторон. Визгливо-зеленая поверхность угрожающе приблизилась. Уперся руками. Холод. Потеки краски. Оттолкнуть прочь эту гадость! Спина прижалась к чему-то металлическому — тоже холодному, но как-то иначе. Дверь напротив. Черная, немного потертая у замка. Замок сияет в мертвом свете. Острый блеск бьет в глаза. Сверху три цифры. Какие? Не разобрать. Номер квартиры? Мир двоится, троится, плывет. Новая память подсказывает: холодное за спиной — лифт. Нужно повернуться, нажать кнопец справа. Когда приедет кабина и створки разойдутся, зайти внутрь, тиснуть другой кнопец с единицей. Лифт опустится на первый этаж, и Эрен выберется из этого кошмара. …Колосс швырнул его на стену как тряпичную куклу. Часть кладки рассыпалась от удара. В хребет врезались осколки камня. Израненный, изломанный, в тщетных попытках собрать остатки сил, Эрен умирал внутри Атакующего. Вот и конец. У них снова не получилось. Опять не повезло. — Вставай! Мы должны увидеть море! — голос Армина взорвал оглушенное сознание, вырывая из вязкой пелены бессилия. Стальное лезвие пробило оболочку титана и кольнуло в плечо. — Мы доберемся до моря вместе! Ты обещал! Эрен попытался пошевелиться. Руки вцепились в крошащийся камень. Обломки посыпались вниз, туда, где вспаханная лошадиными копытами земля смешалась с кровью солдат, где атака захлебывалась воплями агонии, рвущимися из сотен глоток к застывшему от боли небу. Офицеры и рядовые умирали по приказу командора Смита. Они бросились в безнадежный бой со Звероподобным, чтобы человечество выжило. И война-мясорубка перемолола им кости. Теперь отряд зеленых новобранцев должен остановить предателей — Гувера и Брауна. Колосса и Бронированного. — Я не могу умереть, пока не увижу море. — Солнце выбросило из мутно-серых облаков тонкий лучик утешения, осветив отчаянно-синий взгляд друга. — Тогда следуем плану. — Оттолкнувшись, Эрен рухнул с высоты пятидесяти метров на груду битого камня… Он вывалился из подъезда в молчаливую ночь. Прошелестев по верхушкам каштанов, ветерок задел прохладным дыханием горящее лицо. Тихо и пусто. От подъезда слева отъехал, мигнув поворотниками, старенький «рено меган». Сегодня же пятница? Прикольные тут названия дней… Значит, молодежь клубится, а старичье разъехалось по дачам копать и сажать. У Йегеров тоже есть коттедж. Но когда стройка закончилась, мама пригнала таджиков, и они раскатали по участку газоны в рулонах, разбили ландшафтные клумбы. Потом соорудили барбекюшницу, поставили садовые качели. На Марлийской стороне мало кто торчал жопой к солнышку на грядках с апреля по ноябрь. Правда, отчим отбил право посадить редкий вид груши. Название — язык в косичку заплетется… Стоп, нахуй! Григорий Йегер ему не отец?! Новая память подгрузила нужный файл. Юная Карла съездила с подружайками в Турцию, познакомилась с неким… Толгой? Толгатом? а спустя девять месяцев на свет выполз Ерен. Мама всегда говорила: «Ничего в жизни не бывает случайно. Ты получился умный, красивый и горячий». Правда, часто добавляла, что фитиль хорошо бы прикрутить, а мозгов добавить. Он осмотрелся. Внутренний двор П-образного дома освещали горящие в окнах люстры и два дохлых фонаря над арками справа и слева. Уронив редкие блики на свеже-вонючую покраску типа ажурного заборчика, бесформенные световые пятна скромно ложились на асфальт, даже не пытаясь разогнать темноту. В центре вымощенной плиткой площадки журчал древний фонтан. Ерен попробовал сделать шаг к ближайшей лавочке. И тут снова ударило — минутами назад он очнулся в объятиях злющего Леви Аккермана, а пальцы капитана Разведкорпуса вовсю копались в прямой кишке. А-а-а, ебать! Добраться до фонтана. Вода поможет… Спазмом скрутило желудок, и харч полетел в бело-мраморную чашу. Он не пидор! Нужно постараться вспомнить Микасу, отыскать ее. Но сколько бы ни открывал файлы — Микаса Аккерман не находилась от слова совсем. И Армин. Лучшего другана тоже не было. Мертвая зона. Хорошо. Кого здешняя версия Эрена Йегера помнит? Сашка Браус — с ней учился в одном классе, ушла после девятого, поступила в Волгограде в кулинарный колледж, сейчас работает кондитером у Шмидтов. Хераси! Командор тут тихий инвалид сирийской, занимается семейным бизнесом и скоро пивняк откроет. Нуачо, ему это на изи — зря штоле Мадам Шнеерсон дерет! Все лицензии на блюдечке. Сын лейтенанта Шмидта, бля. «Леви придумал это прозвище» — всплыло в мозгу. Завались! Ноги, сука, не держат. Машину оставил у студии «Имя Розы» — хрень пафосная, а не название. «За тобой заехал Леви, и ты пищал от счастья. Он редко так делает…» — хули лезешь? Замолчи! Собрать в трясущиеся ладони струйки воды. Плеснуть в лицо. Вроде отпустило. Под каштаном скамейка. Там совсем темно. Можно упасть на пять сек. Никто не заметит. …Гарпунные захваты Армина впились в кости Колосса намертво. Титан источал обжигающий пар, в котором друг варился заживо. Что происходит?! И тут предатель-Гувер сдул худое тело словно надоедливую мошку. Армина отнесло на крышу дома, сиротливо торчащего среди обломков каменных стен, кирпичных труб, перекрученных листов ржавого кровельного железа. Тонкая фигурка. Без волос. Даже мундир сожжен! Не осталось ни клочка! Но солдат-новобранец сделал свое дело. Дал Эрену время подготовиться к атаке. Создать пустую оболочку и оставить ее у стены как приманку. — Попался! Ярость, кипящая в крови, вернула силу. Лезвия сверкали в воздухе, рубя Колосса на части. Падает правая рука, отсеченная разящей сталью. Затем левая. Выбросить захват. Отцепить. Снова выбросить, летая вокруг неумолимой молнией, кромсать истощенную генерацией пара плоть. — Получай! Он приволок то, что осталось от Гувера, на крышу, где еще дышал рядовой 104-го Армин Арлерт. Так мечтавший увидеть синеву волны далекого моря. Брезгливо швырнул предателя на конек — без рук и ног особо не повоюешь: регенерация — дело долгое. — Почему ты не отступил??? — Слезы разъедали глаза, в груди разрасталось кругами черное отчаяние. Грохот и рев ударили по обнаженным нервам. На скат прыгнул Перевозчик, несущий на спине седока — Зика Йегера. Единокровного брата. Звероподобному здорово досталось: рука отсечена по локоть, нога отрублена по колено. Перевозчик, покорный силе наследника правительницы Имир, замер на четвереньках, оскалив желтозубую пасть. В круглых выпученных глазах монстра заметались всполохи разума. Приподняв останки Гувера, Эрен надавил острым лезвием на шею, туда, где под кожей билась артерия. Колосс не сможет восстановиться, только если сдохнет. — Двинешься — отрежу ему башку! — Гул крови в ушах заглушил вопли разрушаемого города. Позади Перевозчика выпрыгнула из клубов пара и приземлилась на конек крыши уцелевшего дома знакомая коренастая фигура. Капитан Аккерман. Живой. Лицо, залитое кровью титанов, — алая маска демона. Сильнейший воин человечества настиг добычу. Зик обернулся. И увидел в глазах цвета грозы свою скорую смерть. В этом у Эрена сомнений не было. — Что ж, сегодня у нас ничья! — Здоровая рука натянула удила, разворачивая прочь неразумного монстра. Рокот осыпающихся кирпичей. Братец отступил… Ебать! Он чего, навернулся со скамейки? Перед глазами шероховатая серость плитки, слабо освещенная фонарем напротив. Локоть болит, падла. Похоже, в этом мире у него регенерация отсутствует. Ну чо за хрень? Мысли в затуманенной башке потихоньку сортировались, раскладываясь по файлам. Все нормально. Все хорошо. Здесь Зигфрид Йегер — старший сводный брат. Не особо няша, но и не душнила. Умный, сдержанный. Помогал с матешей и физикой. Закончил какой-то там Московский стоматологический универ, сейчас работает в клинике «ОстроЗуб». Закидывает в инсту фотки то на фоне «лексуса в целлофане», то на фоне Колизея. В Рим слетал с подружкой-Ленкой. Мутная чува. Липнет к нему утиными губами, у самой же в глазах счетчик банкнот тарахтит. А папа думал — Зигги вернется к нему, в горбольницу. Ерен сел. Плитка холодила жопу. Как бы добраться домой?.. Новая память подсуетилась с подсказкой — за углом есть остановка тридцать четвертого автобуса. На нем можно доехать до улицы Ворошиловского стрелка. Там квартирка, оставшаяся от бабушки с дедушкой, куда переехал сразу после того, как сказал родителям — он не полетит в Питер на последний тур конкурса потому, что влюбился. Вот взял и вывалил за мирным субботним ужином. Удивила реакция мамы. Два года назад она холодно восприняла камин-аут сына. Резко встала из-за стола, не обратив внимания на тонко звякнувшую об пол вилку, хлопнула дверью. Отец, приемный отец, долго успокаивал ревущего в голос Ерена, капал в стакан для сока вонючие капли, гладил по голове, неуклюже хлопал по плечу, приговаривая: «Она не злится, просто характер у твоей мамы… сам знаешь. Даже мэр ее побаивается». И лампа под потолком светила на недоеденный шницель испуганно и печально. Ужин в тот вечер Ерен так и не осилил — накрыв пленкой, отправил тарелку в холодильник. А сейчас события развернулись в другую сторону. Мать подорвалась с дивана, схватив пульт, вырубила новости и заметалась, меряя залу широкими шагами. — Просрал шанс на нормальную жизнь. Поздравляю! Победа на конкурсе — возможность уехать отсюда в Европу. Сам же писал, что даже в Волгограде тусили немцы, французы, англичане — таланты выискивали. Выиграй последний этап — дороги открыты… Блять! — В панике Ерен переглянулся с отчимом и вжался в мягкую спинку дивана: последний раз благовоспитанная маман материлась полтора года назад по случаю рухнувшего Фермерского рынка, который построила компания Лобова. — Я не возражала, когда связался с этим алкашом Дотом и учился у него бить тату. Видела рисунки и понимала — они волшебны. У тебя настоящий дар… — Она застыла, глядя в ночь за окном. Внезапно наступившую тишину боязливо нарушал гудящий кондер. Прохладный воздух шевелил прозрачную органзу штор. — Аккерман бросит тебя через год или два. Ему придется жениться — это хорошо для карьеры. И что тогда? Будете трахаться на работе в подсобке с полотенцами и шампунями? А? Я смирилась с тем, что родила гея, но то, что родила идиота… Хочешь — сливай жизнь в сортир! — Органза трепетно взметнулась вслед разгневанной. — Привет, дырявый! Ерен выпал из воспоминаний и обнаружил себя в темном переулке. Недалеко фонарь маняще подсвечивал остановку. Но гораздо ближе стоял в раскоряку Ромка-Броневик. Пипяо! Главный гомофоб Елды-Марлийска наебенился и рвался в бой. Треники топорщились на коленках. Кепарь съехал на ухо. Налитые водярой глазенки. Ромку шатнуло вбок, и он ухватился за выступ Аккермановского дома. Хм… Бывший зек по кличке Дот научил не только бить татухи: еще преподал несколько уроков беспощадной тюремной драки, заточенной под угандошить любого быка и свалить, пока тот отдыхает в собственной кровище. Броневик попер тупо и прямо, убежденный в собственной святости и несокрушимости. Выставив кулачища вперед. Ерен легко увернулся от убойного хука правой. Проскользнув под рукой, оказался в тылу у противника. Лягнул пяткой под колено, добавил локтем в почку. Бухарик свалился с воплем на четвереньки. Готово. А теперь пулей к остановке. Тем более, автобус уже подъезжает. Двери фыркнули, оставляя позади матерящийся Броневик. Ерен вытащил из внутреннего кармана джинсовой ветровки бумажник. Железная палка турникета лязгнула, пропуская. На карточке еще остались поездки. Повезло. Ешкина мышь! Ведь лысый Дот — тот самый Дот Пиксис, глава Южного военного округа. А здесь Ерен даже имени его не знает. Только погоняло. На потертую синеву велюрового сидения он рухнул без сил. Мало того, что тут оказался пидорком, до кучи на четыре года старше себя из мира титанов. «Но ведь помнишь, как здесь прожил это время?..» Предательская мысля постучала в лобешник риторическим вопросом. А ебись оно вприсядку! Нужно отыскать Микасу! — Свалил с вписки? — Ерен дернулся на мелодичный, чуть насмешливый голос. Сидящая напротив у окна девушка вытаскивала из ушей беспроводные наушники — одно из многих чудес этого мира. — Не зашло? Симпатичная. Ухоженные пепельные волосы рассыпались по рубашке в шотландскую клетку кончиками цвета пыльной розы. Пухлые губы поблескивали такой же помадой. Аккуратные стрелки. Мягкие темно-серые глаза. Почему ни разу не видел ее в «Розе»? Все городские куколки к ним бегают не реже двух раз в месяц… Закинув наушники в кофейную сумочку, девушка вопросительно улыбнулась, накручивая на тоненький пальчик длинную прядь. Матовый лунный маник — Имир такой делает. Но на ее работу не похоже. Ни фига непонятно! В гости к кому-то приехала, что ли? «До тебя доходит, тупень, что симпатичная барышня желает познакомиться, а ты прикидываешь — где она ноготочки делает? Так думают исключительно натуральные натуралы!» — собственные мысли откровенно стебали. — Да весь день такой себе… Извини? — удалось выдавить наружу. Девушка резко отвернулась и уставилась в темноту за окном, изредка разрезаемую светом фар припозднившихся авто. «…следующая остановка — улица Ворошилова» — четко донеслось из динамиков. Новая память подсказала — улицей Ворошиловского стрелка ее стали называть два года назад: пастор кирхи Святого Себастьяна Ник накидался двадцать пятого декабря, встал посреди церковного дворика и принялся палить из сайги* по утреннему солнышку в честь рождения Иисуса. Разруливать ботву прикатил сам Захарченко… В этой реальности Майк Закариус выглядел почти так же — разве что стригся под бобрик. Непривычно. Там они служили вместе в Разведкорпусе, а здесь едва знакомы. «Остановка…» — приятный женский голос напомнил бывшему рядовому, где тот находится. С тихим шипением двери сложились внутрь, Ерен вывалился в ночь и понесся к бетонной десятиэтажке. Пока не вляпался в очередной трындец с прицепом. С лифтом проблем не возникло. Палец сам тиснул кнопку с цифрой семь. После смерти бабушки с дедушкой маман сдавала квартиру несколько лет — пусть приносит копеечку. А когда Ерен совершил фееричный выход из шкафа, отчим уговорил ее подарить драгоценные квадратные метры сыну. Блин, папа Гриша понимает его лучше, чем родная маман! Ремонт сделали быстро, бюджетно и силами Департамента градостроительства Елды-Марлийска. Ачотакова? — если в кресле начальника сидит Карла Йегер. Стильно-модно-молодежно не получилось, зато в ванной не протекало и зеркальные двери встроенного шкафа не падали при попытке закинуть шмот. Ёлкин дрын! Он словно дома и… в незнакомом месте. Просторная комната, оклеенная сливочными обоями, ни фига не походила на казарму. Бежевый диван, низкий ореховый столик, на котором валяется пульт от плазмы, висящей на стене. Под черным прямоугольником — длинная тумба согревающего цвета какао с молоком. На кухне хранится запас всех сортов, которые можно раздобыть в этом подзалупинске. Вкусно вечером налить в керамический бокал густой напиток, накидать зефирок и посыпать сверху смесью корицы с кардамоном. В мире вечной войны с титанами такого рядом не валялось… В ответ на сладкие мысли желудок тоскливо заурчал. Ерен двинул на кухню. Поставив чайник, вернулся в прихожку. Вытащил из ветровки смартфон. Надо отыскать Микасу. Ну хотя бы попытаться. Часы равнодушно показали половину двенадцатого. С чего бы начать? Искать в инсте? — там у всех ники. Сунуться в тви? — ха-ха-ха! Не вконтач же лезть… Чайник отвлек настырным свистом. Бросив две ложки ароматно-шоколадного порошка в кружку, нашарил на полке пакет с ванильными зефирками и навалил с горкой. На боку посудины Дэдпул ехидно показывал язык и помогать с поиском явно не собирался. Ой, бля! Основательно порывшись у себя в голове и в блокноте, откопал пароль страницы на Фейсбуке. Набранная наугад латиницей фамилия на изи выдала результат. Нихуясе! Микаса в Голливуде?! Правда, не Микаса, а Микаэла Аккерман, начинающая актриса, веганка, активистка «зеленого» движа и прочая попиздота. Здесь его названная сестра была энергична, успешна, позитивна и эффективна. Об этом ее страница вопила фотками с митингов в защиту оленей, тюленей и мирового океана. А еще рядом терся здоровенный чувак — черный как головешка. Похоже, Ерена-Эрена тут не ждали. А пошло оно все в ежовую жопку! Он открыл мессенджер и написал наугад: «Hi!». Ответ пришел мгновенно: «How are you? I didn't know where are you been». Микасе явно не спалось на другом конце географии. Они переписывались около часа. Сначала завалили друг друга сумбурными фразами, вроде: «Аre you okay?», «I jumped out of my skin!». Затем Мики затихла. Даже через дисплей ощущалась электрическая напряженность паузы. Затем прилетела целая простыня. Она писала, что помнит и бой, и крышу, и едва дышащего Армина, и командора, истекающего кровью, и сухую усталость слов капитана: «Сыворотку получит Арлерт»… но… Но у нее здесь другая жизнь, карьера, бойфренд. Она позавчера прилетела в Лондон на съемки нового Бэтмена, будет работать с Робертом Паттинсоном, играть Женщину-Кошку — свою первую главную роль. Карьера. Контракт. Она не может приехать к Ерену, погубить мечту… Новая пауза заполнила кухоньку колкими разрядами тревоги. Потом снова замельтешили точки. Эта часть была набрана русской раскладкой: «Я помню город Марли, река Волга и страна, где родился. Знать — ты мой любимый брат в мире титанов. Мы обязательно встретится. Я прислать приглашение в посольство потом. Простить меня?». Пальцы замерли над вытянутым полем с мигающим курсором. «Да. Я тоже люблю тебя, сестра». А что еще Ерен мог ответить незнакомой чуве, уверенно идущей к славе, красным дорожкам кинофестов, золотой статуэтке Оскара… чо там, блин, еще?! Он выключил смартфон, положил на середину стола. Обычный гаджет жег холодом, хлестал отрезанными по живому нитями, которые связывали их с детства. В другой вселенной. Сушите весла. Все. Финал. Слова из пыльного детского мультика, любимого бабушкой. Какао остыло. Нахальная рожа Дэдпула сообщила, что жизнь — бесконечный ужастик о геморрое с короткими рекламными паузами на счастье, а сегодня в эфире кульминационная сцена. Пауз не предвидится. Ерен залил в себя мутную тепловатую жижу, выковырял ложкой зефирки, липнущие грязно-розовыми комочками к белому фаянсу. Смартфон мертво смотрел черным экраном на то, как белую матовость люстры расчерчивают тончайшим изяществом стебли бамбука. Эту люстру Леви подарил на ДСВ со словами: «Избавь мои глаза от дизайнерского высера на потолке. Такое освещение хорошо в морге, или собираешься здесь препарировать трупы?..» Что же делать? Тишина едва слышно ответила: «Подумай, любил ли ты Микасу? Или просто привык считать частью себя — вы же вместе с детства. А какое должно быть правильное продолжение истории? Свадьба и дети? Но когда-нибудь видел ты в Микасе Аккерман свою девушку, а не сестру, смелую соратницу, восхищающую силой преданности Разведкорпусу и тебе? А еще подумай, почему капитан принес те робкие голубые цветы к твоей постели?..» Теплый ветерок коснулся щеки. Лаская, утешал. Кто здесь? На карамельной кухоньке никого не было… Кроме сидящей за столом идиотины, которой давно пора спатеньки: по случаю перемещения сознания работу никто не отменял. Стягивая по дороге шмотье, Ерен добрался до комнаты. Вытащил из шкафа во всю стену покрывало, усыпанное коричневыми завитушками (маман всучила на Нappy New Year), и плюхнулся на диван. Спать. И надеяться, что утром в башке прояснится. Ведь есть еще Эрвин Шмидт. Ну вдруг он знает, где Армин? Голубые, похожие на колокольчики цветы трепещущим звоном коснулись глаз. * * * Субботнее утро заявило о себе не солнечным светом, вкрадчиво крадущимся по комнате на теплых лапках, но затекшей шеей и недвусмысленными болями в позвоночнике, скрученном буквой зю. Ерен выматерил ни в чем неповинный экран выключенной плазмы. Вот какого поленился разложить диван? Скинув покрывало на пол, сел, нашарил в недрах подушек смартфон и обнаружил, что гаджет благополучно сдох. Забыл поставить на зарядку, лохопед! Новая память подсказала: «Зарядка в маленькой комнате». Квартирка бабушки с дедушкой представляла собой так называемую полуторку — большая двадцатиметровая комната и смежная крохотулька размером с гроб. Там Ерен обустроил нечто вроде склада всякой хурмы, где валялись старые и новые наборы игл, картриджи, типсы, стальные и алюминиевые грипы, а в единственном свободном углу жался к стенке стол с компухтером. Вот там в удлиняку и была воткнута зарядка. Ну вчера утром точно была. Здешняя версия Эрена Йегера не отличалась любовью к армейскому порядку. После получасовых археологических раскопок из пыли веков всплыли: старые кроссы, стопка древних журналов «Игромир» и четыре коробки с настолками эпохи динозавров. Но не всратая зарядка. Она обнаружилась на кухне, куда отправился залить горе какао с зефирками. Часы на духовке показывали 8.23. Гаджет довольно нагрелся, поглощая животворящее электричество. Чайник заливисто засвистел. В мире стен, закрывающих небо, въевшегося под кожу страха перед титанами, бесконечного выживания на лезвии такое не пригрезилось бы даже хронически бухому Пиксису. Какао мягко согрело сердце сладким теплом и густым ароматом бобов, выращенных в стране, где лазурные волны лижут напитавшийся солнцем белый песок. Только бы получилось отыскать Армина. Вместе станет чуточку легче. Стоя под теплыми струями душа, Ерен машинально потянулся к черной с золотыми буковками бутылке. Рука замерла на полпути к поблескивающей хромом решетчатой полке. Как же вкрадчиво и незаметно эта реальность просочилась под кожу, расползлась по кровотоку, проникла в голову, в спинной мозг, захватила целиком бывшего рядового Разведкорпуса, Атакующего титана! Прошло меньше суток, а он пьет какао, достает из ростера сэндвич, где под хрустящим хлебом растекся по ломтикам бекона чеддер, и собирается вымыть голову шампунем. Шампунем, епть! Будто так и надо. Рука-предательница сама взяла бутылку, большой палец отщелкнул крышку, и в горячую влажность ворвалась смесь запахов зеленого чая и апельсиновой корочки. Этот аромат нравился Леви. После… секса он зарывался лицом в волосы Ерена. Обнимал за шею, вжимая лицом в плечо: «Замри, сопляк, не дергайся». И Ерен, улыбаясь в ключицу любовника, крышей ехал от грубоватой ласки. Что, вашу японскую машу, происходит?! Хреновенько как-то, блин… В тот день он, конечно же, не в первый раз увидел молодого прокурора города. Человек-закон, как его прозвали в «Подслушано. Елды-Марлийск», выплевывал яд в микрофоны корреспондентов полудохлого телеканала, срезал лезвием взгляда местечковых блогеров, караулящих звезду после каждого судебного заседания. Все долбоклюи получали один ответ: «Вор должен сидеть в тюрьме». А когда принесся к Кристе перед самым отъездом на конкурс, Леви Аккерман облапал, раздел, выебал своими невозможными глазами, в которых бушевала вечная гроза, и Ерен пропал нафиг и навсегда. В тот день он, конечно же, вел себя как конченый дебилоид, строя из себя ветерана гей-тусы. Хотя у самого в анамнезе имелись лишь пять месяцев вялотекущих отношенек с кассиром единственного на весь задрищенск МакДака. То совсем не эпичное время провоняло дешманскими гамбургерами, хлоркой, механически-унылым трахом. У дней был сладковато-водянистый привкус колы с растаявшим на жаре льдом — в тошниловке вечно ломались кондёры. В тот день он, конечно же, думал, что его жестко выебут безо всяких церемоний. И даже смирился с этим — ну чего еще ждать от сурового мужика. Но Леви начал с поцелуя. Ухватив за шею, нагнул к себе, тронул губы легонько, пробуя на вкус, прошелся горячим языком по контуру и довольно хмыкнул. А дальше жадно впился, на фиг перекрывая воздух. Язык то резко толкался в нёбо, то плавно скользил по зубам. Рука жестко вцепилась в волосы, другая бесцеремонно сдернула с бедер полотенце, по-хозяйски ухватила за полужопие. Жар тела и запах. Окатило терпким мускусным, с бьющей по нервам взрывной нотой свежести. Так пахнет воздух над Волгой после яростной июньской грозы, когда солнце уже пронзает свинцовую тяжесть туч золотыми копьями, а вдалеке еще перекатываются тяжелыми валунами раскаты грома… Блять! Душ исправно поливал застывшего Ерена, кофейный кафель и липнущую к правому локтю шторку. Сколько же он проторчал дуб-деревом в ванне? Кое-как намылил шампунем голову, подмышки и пах, ополоснулся, закрутил краны, поскользнулся на запотевшем полу, едва не повстречался носом с умывальником, но все-таки ухитрился живым добраться до кухни. Лежащий возле варочной панели смартфон досыта нажрался электричества. На обоях Кайло Рен излучал мрачную харизму фронтмена метал-бэнда, а белые цифры на затянутом в черное торсе категорически показывали 9.44. Клиентка придет к десяти… Твою мышь! И тут блямкнуло пуш-ап уведомление. Ватсап. Писала та самая Наташа, которой он должен был сегодня закончить тигровую лилию на левой лопатке. Она только что проснулась и не сможет прийти раньше одиннадцати. Повезло. Привычно-непривычный мир мелькал за окном неторопливого автобуса редкими авто, торопящимися в ближайший магаз за опохмелом опухшими отцами семейств, мамашками, катящими коляски и тоже мечтающими затушить банкой холодного пиваса горящие трубы. Субботнее утро в Елды-Марлийске не бурлило энергией. Оно вяло побулькивало, как бабушкина клубничная брага в трехлитровой банке. И растекалось по салону автобуса такой же кисловато-дрожжевой вонью, источаемой дремлющим напротив работягой в белой майке с бурым пятном на круглом пузе. Но это утро было мирным. Никто не ждал атаки безмозглых чудовищ, не боялся их слепой силы и перемалывающих в фарш зубов. «Возможно, ты оказался не в идеальной вселенной, не в самой прекрасной стране, но оглянись — здесь вполне можно жить». Кто нашептывает ему мысли? Вкрадчиво уговаривает, успокаивает? Кто ты, голос в моей голове? «Имя Розы» сияло стеклами дверей и витрины с портретом улыбающейся во все тридцать два владелицы. За спиной Мадам ненавязчиво позировали Имир, Криста, Марик-массажист и сам Йегер. Внутри у входа почесывал яйца на боевом посту чоповец Ванька Кирштейн. Администраторша Оля восседала за ресепшеном с видом львицы, по натуре победительницы, королевы, тигрицы. Душная чува… Марик (в мире титанов Марко Бодт) приветливо махнул рукой и скрылся в своем кабинетике: к нему уже заявился первый клиент. Закусив нижнюю губу, Имир размашисто работала пилочкой, словно деревянную балясину ошкуривала, а не ноготь. Тетка с лицом озадаченной курицы втыкала в смартфон, отдав руку в распоряжение мастерицы. Эти люди знакомы и незнакомы одновременно. Странно видеть живую Имир… И Марко. Здесь он качок с отполированными мышцами, а не тощий дрыщ. Но такой же добродушный тихоня. — Приветики-пистолетики. — От подошедшей Кристы пахло кофе и ментоловыми сигаретами: наверняка курила у служебного входа. — Почему грустный? Поссорились?.. Вот только не хватало милой блонды с ее озабоченностью личной жизнью всех живых существ отсюда до Китая! — Прост не выспался, — буркнул Ерен, понимая, что сейчас его с любовью поволокут в комнату отдыха для допроса с пристрастием. Спасла вбежавшая Наталья. Она приветливо кивнула Кристе, улыбнулась Ерену и, на ходу разматывая бледно-розовый шарфик, пошла в кабинет. Ну слава яйцам Хана Соло! Когда спрашивали: «Как у тебя получается так набить бабочку, что кажется — она вот-вот взлетит?» — или: — «Твои цветы хочется понюхать: кажется, что они живые, — как ты это делаешь?» — он мялся, отшучивался, стараясь уйти от прямого ответа. Ответа не было. Адекватного, понятного художникам, заказчикам, спонсорам, таким же тату-мастерам. Им же не скажешь — нужно просто представить, что, мерцая синими крыльями, на плечо опустилась бабочка и принесла с собой цветущий зной тропического леса. Им же не объяснишь — нужно увидеть раскрывающую миру свой царственный огонь тигровую лилию. Остальное руки сделают сами. Именно так учил его старый зек по кличке Дот. А еще есть профессиональный секрет — надо обмотать держалку несколькими слоями туалетной бумаги, закрепив их резинкой для денег. И никаких силиконовых накладок: туалетная бумага не скользит, принимает форму твоих пальцев и ее легко заменить. Вот! Клиентка легла на кресло. Ерен окинул быстрым взглядом рабочий столик — все ли на месте. Воткнул наушники, врубил на смартфоне плей-лист «острых перчиков». Почему-то тигровая лилия ассоциировалась с горящей алым смесью фанка со знойной текучей гитарой Словака и мелодичными аккордовыми рисунками Фрушанте.** Отточенными движениями он принялся за растушевку серой тени под оранжевым лепестком… Звякнула о стеклянный столик машинка. В наушниках затихли летящие на крыльях ноты «Музыка — это мой аэроплан. Это ебучая дурь, приправленная болью». Его работа — тоже музыка. Мелодия, сотворенная душой и сыгранная, спетая руками. Тигровая лилия расцвела на левом плече, солнце отражалось в капельках росы на ее лепестках. Его работа так же щедро посыпана болью в затекших мышцах и одеревенелой шее. С удовольствием прогибаясь в спине, Ерен повертел головой. Теперь — мазь с антисептиком легкими движениями по коже. Повязку закрепить пластырем. Закончено. Наталья благодарила. Смущаясь, бормотала что-то восхищенное. Слова не касались сознания. Они не имели значения. Только оживший цветок, скрытый сейчас под прозрачностью дышащей пленки. Девушка осторожно надела светлую блузку. Надо проводить до ресепшена… Слишком знакомый своей неумолимой четкостью стук каблуков вырвал из умиротворенных чувств. В салон пожаловала Карла Йегер собственной персоной. И персона решительно маршировала по холлу в направлении «сына-идиотины». Попал, бля! — Ты освободился, — маман констатировала факт. — Пойдем, есть разговор. — Ммм… Здравствуйте, Карла, не хотите освежить кончики? — попытка Кристы спасти от напасти мгновенно загашена начальственным взглядом: — Спасибо, не сегодня. Маман не пошла в кабинетик, а свернула в узкий коридор, ведущий к запасному выходу: — Не стой столбом. Открой, — дернув круглую ручку. Ничего не оставалось, как вытащить из заднего кармана служебный комплект ключей. Взглянув на растущую возле щербатого крыльца сочную крапиву, глава Департамента градостроительства Елды-Марлийска недовольно фыркнула. Мощная стальная дверь захлопнулась, отрезая фоновый шум салона и путь к спасению. — Он тебя бросил? — выщелкнув из пачки тонкую сигарету, она чиркнула серебряной зажигалкой, забросила в объемистую сумку-корзину и уставилась на Ерена. — Ночь с пятницы на субботу ты проводишь на улице Матроса Сковороды, потом, около восьми тридцати утра, вы отправляетесь на пробежку в парк, дальше ты едешь сюда… Да, я отслеживаю твой телефон… Она продолжала сыпать цифрами. Часы и минуты слились в назойливое жужжание, заглушаемое мыслью: «Маман следит за каждым шагом, интересно, когда ремонт делали — приказала напихать в квартиру жучков? Чтобы все под контролем? Чтоб комар не пролетел?». А еще нарастала ярость и жгло обидой. — Мне уже даже не пятнадцать… — Молчи. Молчи и слушай. Я не могу позволить своему единственному сыну ходить без присмотра по городу, где шляется этот Ромка-Броневик со своей бандой. Если он… — всосав в себя разом пол сигареты, только пепел дрогнул на кончике и печально упал, испачкав черно-лаковую «лодочку». — Прикажешь утешаться тем, что Аккерман посадит эту мразь за убийство? — Мам, какая банда нахрен? Ромка своих давно заманал, банда кончилась еще в мезозое… — Завали хавальник, лохам слова не давали! — Ну пипяо: безукоризненно вежливая глава Департамента по градостроительству вспомнила молодость и перешла на лексикон Арбузной пристани, где помогала бабушке, подтаскивая бидоны с клубничной брагой, в конце девяностых. — Он… Аккерман женится? На ком? На судебной секретутке? Этой крашеной лахудре Раловой? Она давно на него глаз положила, кошандра помойная! — Мам, хватит. Я сам… — Ага, сам, — затаптывая каблуком окурок. Она отвернулась, обвела взглядом автостоянку. Губы сжались в резкую бордовую линию. — Я не позволю наглому выскочке сломать тебе жизнь. — Ей удалось взять себя в руки. — Сегодня же поговорю с ним. Хлопок черной двери форда-цивик поверг Ерена в траур по личной жизни и заткнул возмущенные вопли. Дав по газам, маман рванула дворами в сторону мэрии. В другом мире Карла Йегер была тоже не булочкой с корицей — когда сказал, что хочет учиться в кадетском корпусе, словил ремнем по заднице. Да уж… Папа Гриша давно объяснил: гиперопека — попытка компенсировать детство, проведенное с бабушкой. Ерен тогда почти не видел маму. Сначала она укатила в Волгоград учиться в строительном универе, потом по кирпичику складывала карьеру. Через неделю после восьмого дня рождения пришла с подарком — первым телефоном-раскладушкой в коробочке, перевязанной голубой лентой. Чмокнув в макушку, присела на краешек продавленного дивана и сказала: «Завтра я познакомлю тебя с дядей Гришей и его сыном Зигфридом. Мы станем жить все вместе». Тогда он ни фига не понял: первый в жизни гаджет куда интереснее разговоров о каких-то там дядьках. Свадьба случилась только через год. Мама надела бледно-лиловый костюм и такого же цвета шляпку с вуалью-сеточкой. В тот день от нее пахло отстраненностью и сиренью. А папа Гриша счастливо суетился вокруг «ледяной невесты», приглаживал вихры на макушке Ерена, поправлял галстук Зиггу, что-то бормотал, бормотал, бормотал… Рука нащупала в переднем кармане пачку Kent-а. Курить хотелось зверски. Нахрена разосрался с Леви? Остался один, и мыслей на предмет, чего хватать, куды бечь, — ноль на массу. Где Армин, Ханджи, Флок? Он даже не знает их имен в этом мире! И сам мир странный. Огромный. Стран фуева куча, языков дофигища. Горечь дыма обожгла небо. Вместе с белесым облачком из глотки вылетел сухой кашель. Первая сигарета за неделю не успокоила — лишь отравила легкие. Бля. Попробовать добраться до Смита-Шмидта — единственный выход из жопы. И… и Леви тоже надо предупредить, что на его голову вот-вот свалится маман, размахивая заботой о сыне. От испанского стыда внутри скрутило до рвотных позывов. Не хватало еще украсить стоянку завтраком. Та-а-а-к, а смартфон-то остался на столе. Да что ж за день сегодня?! Ключ легко повернулся в скважине, дверь открылась, с ног едва не сбил знакомый до слез и зубной боли вопль: «Выходи, глиномес!» Судьба оформила и вывалила на голову полный пакет щастья. Бонусом шло явление Ромки-Броневика немногочисленному народу. — Съебись, хуйло! — это уже Имир. Ерен вывалился из коридорчика в зал и, едва увернувшись от летящего стула, врезался плечом в Марика. Качок-массажист удерживал в охапке Имир, грозящую Броневику лазерной пилочкой. Ее клиентка превратилась из озадаченной курицы в перепуганную. Сидя на полу у витрины, кудахтала что-то про полицию и саму Мадам. Бравый чоповец Кирштейн отдыхал у ресепшна со свернутым носом. Нос указывал на вход, который полагалось охранять этому долбоклюю. Ну оk. Схватить стоящую в углу вешалку, а теперь пиздануть «рогами» Ромке в грудину… Опередила Кристина. С боевым кличем «пошелвжопупидарас!» и баллончиком лака для волос. Струя химического оружия Броневика не зафиксировала — таки он не свадебная укладка, — зато отбросила в гостеприимные объятия подоспевших органов правопорядка. Из распахнутых дверей донеслось: «Миха, что за нахуй?» Иссиня-черная челка, падающая на выпуклый лоб. Широкие плечи, едва не рвущие прокурорский мундир. Леви смотрел с прищуром на Захарченко. Он же ниже следака на три головы, но почему-то не возникало сомнений — кто тут человек-закон, а кто пописать вышел. Расслабленная поза хлестала аурой леопарда, ждущего, когда распахнут клетку и выпустят на волю. Погулять, как следует. В трусах предательски зашевелилось. Ой-ё!.. Со стуком поставив вешалку обратно (отчего «курица» перестала квохтать и сползла на пол в обморок), Ерен удрал к себе, крикнув для порядка: «Я вызову скорую!». Руки тряслись. Пальцы бестолково скользили по черному дисплею. Краем глаза заметил, как со стола скатилась рабочая баночка с краской, и галапагосская зелень растеклась по имитации розового мрамора. Вдох-выдох. Вдох-выдох. Вроде отпустило. В трусах уже не жмет. Но где-то на сердечной мышце навсегда выжжено Его имя. Судьба? Случай? Да какая разница, если свинцовые глаза притягивают и не отпускают. Наконец-то удалось тиснуть аватарку. Хорошо, что папа Гриша в быстром наборе. Ответил сразу. Голос какой-то непривычно озадаченный… Но суть в несвязанном бормотании Ерена отловил сразу, четко ответив: «Отправлю нашу бригаду, все будет хорошо». Отбой. Дисплей потускнел и погас. Святое дерьмо! Собирался же сказать о слежке! Ладно, проехали. Ерен вернулся в зал. Сидя на полу, Ванька Кирштейн вращал глазами в поисках Ромки. Криста притащила из холодильника пакет со льдом и неловко пыталась приложить его к свернутому вправо носу. С улицы доносились вопли Имир: Марик благоразумно отпустил лидера… тьфу! лидерку всех гендерных и сексуальных меньшинств Елды-Марлийска. На фоне речи о порушенных правах ЛГБТ что-то басил Захарченко. Пофиг. Подойдя к заклятому другу (отношения со здешней версией Лошадиной морды тоже складывались не оч), ухватил большим и указательным за переносицу и потянул влево. Едва слышный щелчок. Готово. — Не благодари, — ухмыльнулся в опухающую рожу и выглянул на улицу: — Вызвал уже скорую. В ответ получил флегматичный кивок следака Захарченки и хищный рык отъезжающего авто Леви. Свалил… Хрен с ним. Но по сердцу царапнуло едкой болью. От которой отвлекло жужжание смартфона в заднем кармане. Номер незнакомый. — Д-да? — Эрен? Это Ханджи. Да, я тоже тут… Завтра дуй ко мне в м-м-м… семь вечера. Адрес сброшу по ватсапу. — Подожди, у меня вопрос… вопросы. — Рванул бегом обратно мимо Кристы, утирающей слезы клиентке, с грохотом захлопнул дверь в свой кабинетик. — Скажи… — Мне некогда, — отрезала майор. — У Смита вопросы, у тебя вопросы, у Армина вопросы, а ответы ищу я одна. — Армин здесь? — Мыслительный процесс взял паузу, сердце изумленно стукнуло и тоже зависло. — Как? В смысле, где он? — Отец тебе рассказывал о томографе из Германии? Арлерт — инженер по медтехнике. Прилетел в командировку от компании контролировать монтаж и запускать эту шайтан-арбу… Я старшая медсестра в нейрохирургии. Сюрпризец, да? — пояснила та, которая в другом мире распугивала рядовых поехавшей кукухой и восхищала неистовством в сражениях. Рядовые крутили пальцем у виска за ее спиной, но в бою безоговорочно подчинялись, доверяли жизни. — Что он… Что ты… — Ерен замолчал. Мозг напрочь отказывался складывать слова во внятные предложения. — Живой твой друган. Давление повысилось при переходе из туда в сюда. Была потеря сознания… Правда, длительность неизвестна… Нормально все, слышишь? — напряженная пауза повисла в цифровом пространстве. Задроченный трабблами выдох, и Ханджи продолжила: — Я кое-что придумала. Если сработает, то завтра разберемся. Не опаздывай! Смартфон вопросительно смотрел, высвечивая белые цифры незнакомого номера на ядовито-зеленом фоне. Ерен сохранил контакт. Смывая юшку, натекшую из Кирштейнова носа, в зале шоркала шваброй уборщица. Героически пострадавшего чоповца уже увезли в больничку. Криста и Марик вприпрыжку отпаивали корвалолом клиентку Имир. Сама Имир собирала раскатившиеся по полу разноцветные флакончики гель-лака. На сегодня главная радфем отвоевалась за права и благоразумно собиралась продолжить работу. Все они понимали, что «Имя Розы» — лишь любимая игрушка Мадам. Доход ей приносят супермаркет и сеть магазинов здорового питания «АльфаКошер», а салон — просто хобби в память о молодости в Европах и Америках. Потому дела обязаны идти на высшем. Иначе Мадам разгонит свой Париж-на-минималках. И куда податься?.. В Астрахань? В Волгоград? В Москву? Одно радует — завтра выходной. Можно выспаться и собрать мысли в кучу. Ну хотя бы попытаться. — Я пойду, — бросил на ходу администраторше Оле, которая растеряла под ресепшном муд «королева бала в рот вас ебала», пока пряталась от Броневика. Сейчас она выглядела обычной перепуганной девчонкой с заплаканными глазами и всклокоченными волосами. «Интересно, смогла ли такая выжить в Тросте, где сдохнуть, как в нужник сбегать? Если б только удачно выскочить замуж за столичного торговца» — подумалось вскользь. Почему-то Ерен не сомневался — есть много миров. Есть люди, существующие в нескольких мирах одновременно. И не знающие о своих «двойниках». А еще есть кучка солдат Разведкорпуса, переброшенная неведомой силой в задрюченный скукой городок, где открытие пивнушки — событие года. Эти факты уже пролезли в сознание и уютно угнездились, перестали вызывать животный ужас. Но то, что вселенная оказалась куда больше, заставляло душу сжаться в дрожащий комок. Бесконечность пострашнее титанов; шпионов, притворяющихся братьями по оружию; сотен смертей невинных и виновных. Что стало с их телами на всратой крыше? Можно ли вернуться назад? И главное, нужно ли?.. Вопросы, которые не получилось задать Ханджи, сформировались в горящие алым фразы и будто висели перед глазами, прожигая до мозга слепящими вспышками. Вопросы требовали ответов. А надежда лишь на «Очкастую», как называл ее капитан Аккерман. Там, где уже нет ни Зоэ Ханджи, ни Эрена Йегера, ни самого Леви… Точняк, чокнутая сейчас мутит какой-нибудь сомнительный эксперимент. Что ж, завтра ситуевина прояснится. На стоянке у запасного выхода поджидала сонная «тойота-корова», подаренная маман на восемнадцатилетие вместе с купленными правами и ласковым напутствием: «Врежешься в столб — ремонтируй сам». А папа Гриша преподнес та-а-а-кой букет болячек, что непонятно, как призывник Ерен Йегер до сих пор жив и самостоятельно передвигается. В солидной стопке имелись справки о следующих заболеваниях: бронхиальная астма, плоскостопие третьей степени и зачем-то внутренний прямокишечный геморрой. От себя лично зав. нейрохирургией добавил парциальную височную эпилепсию, мол, пациенту может понадобиться оперативное устранение локализованного очага в мозге. Перестарался, конечно. Зато осенью в военкомате председатель комиссии ахуел, поскреб желтоватыми ногтями нажитую тяжелой службой плешь и, буркнув: «Нахуя Григорьич столько нагородил?», приказал вернуться через недельку за военным билетом категории Д. Пискнула сигнализация, Ерен плюхнулся на сидение. Снова привычно-непривычно. Он прекрасно знал, как управлять штуковиной, которую в мире телег и карет вообразить невозможно. Даже после бутылки дерьмового винца. Он помнил всякие мелочи, вроде того, что брошенная в бардачок металлическая зажигалка будет погромыхивать в такт ямам и колдобинам улиц Елды-Марлийска или что радио живет по закону «о вкусах не спорят». А еще явно страдает биполярочкой, включая то попсу галимую, то разухабистый шансон. Причина одна: «корова» Ерену досталась с пробегом. Хорошо хоть не заезженная до смерти. Масло не подтекает, движок работает — и хватит. Он вырулил со стоянки. Радио решило ожить. Сегодня его потянуло к истокам и корням — из динамиков подуло протяжным женским голосом: «Летят утки…». Когда Ерен проезжал мимо «Имени Розы», утки летели уже в третий раз. Когда свернул за угол, на улицу Конопляную (времена, когда во дворах весело колосился ганджубас, помнил только мэр Закклеев), к уткам присоединились два гуся. Зачем? И почему уток не посчитали? Дальше томная дева завыла: «Ой, кого люблю, кого люблю не дождуся…». Как это заткнуть, Ерен за год не удосужился разобраться, а потому страдал молча, в надежде, что оно само как-нибудь. Решив дальше не испытывать душу и уши владельца «коровы», радио квакнуло, взвизгнуло и затарахтело истерично-бодрым голосом ведущего единственной местной станции: «С вами, господамы, наша любимая рубрика «Шальная императрица по субботам»! И у нас есть бомбическая новость! На малую родину приезжает с концертом Стальная Магнолия! Легендарная обладательница платинового диска за альбом «Shades of rust» возвращается…» Вопль оборвался на такой высокой ноте, что сама Магнолия сдохла бы на пять сек от зависти, а воскреснув, предложила бы ведущему пожизненный контракт и райдер, как у Мика Джагера. Ерен с шипением втянул воздух. Непруха. Ничего, на концерт он пролезет даже без смазки. У Магнолии роскошный чистый вокал и клавишник просто монстр. Субботний вечер плыл оранжевым закатом над бетонными девятиэтажками, растущими рядом с домиками с лесными палисадами и «культурным наследием» — добротными кирпичными особняками немецких купцов и владельцев мануфактур времен веселой царицы Елизаветы Петровны. Наследие каждый год штукатурили и красили, где можно и нельзя, доведя до полной потери изначального облика. Но бывшие владельцы не восставали во гневе из могил. На немецком кладбище «Рут воль»*** им уютно лежалось под замшелыми гранитными плитами с полустертыми именами. И такие же серые ангелы с печальными глазами возносили неслышные молитвы переменчивым небесам. Красная как адов пиздец «корова» осталась ночевать возле мусорных баков, планомерно засирающих мироздание ржавчиной и кислой вонью. Отмытый сегодня до распознавания цифр на кнопках лифт поднял на этаж. Звонко брякнули о новенький ореховый столик ключи, брошенные туда не глядя. Сколько раз слышал этот звук? Так, достать чистый шмот, потом ополоснуть потную тушку… Стянув футболку, он застыл перед зеркальной дверью шкафа. С каких ежиков забыл об этом? Почему новая память ничего не подсказала? Но как может вылететь из башки, что у тебя два глаза, две руки, две ноги?.. Они — часть тебя. Просто есть. И черная готическая L над левым соском тоже стала частью Ерена Йегера семь месяцев назад. Тату набил сам Дот. В обычный августовский понедельник, изнывающий от пыли и горячего ветра, Ерен вломился к «сенсею», твердо намереваясь устроить крашу сюрприз на пятничной свиданке. Ну, получилось. Почти. Увидев первую букву своего имени, Леви нехорошо ухмыльнулся. Пришлось успокаивать: «Никто не поймет. Все подумают, что я — фанат «Тетради смерти» или еще какую-нибудь хероборину». Дерьмо и жопа. Недвусмысленная и глубокая. Но той ночью, когда снял нашлепку с зажившей татухи, Леви смотрел иначе. В свинцовых глазах успокоились грозовые тучи, готовые выбросить пучки неоновых молний. Взгляд вдруг замерцал переливами серого перламутра. Указательный палец прошелся по тату с легким нажимом, считывая скрытое за черной латинской буквой. Набитой опытной рукой бывшего зека на стороне сердца. Именно сторону сердца — не разума — Ерен выбрал, приняв решение не ехать на последний этап конкурса. Леви понял это. И поцелуй оцарапал губы нежностью с привкусом табака и недавно выпитого на кухне чая с бергамотом. А дальше случилось маленькое чудо — суровый ебырь сдернул с него полотенце. Забив на аккуратно снять покрывало, толкнул на кровать: — Раком встал, красавчик, — привычно грубые слова диссонировали с мягкой хрипотцой и задорным прищуром. — И быстро, а то передумаю. Пальцы, мозолистые от привычки каждое утро упражняться на турнике, по-хозяйски раздвинули полужопия. Но вместо смазанного стояка в очко толкнулось влажное, горячее и… гибкое. Язык, смакуя, прошелся по складкам, отчего яйца мгновенно поджались, член поднял головку, а по телу прокатилась горячая волна от задницы до макушки и обратно к подрагивающим ступням. Кажется, Ерен всхлипнул — так резко еще не крыло. Смущение заставило вцепиться зубами в шершавую жаккардовую ткань. Коленки мелко тряслись. А язык продолжал играть с пульсирующей дыркой, то резко проскальзывал внутрь, то дразняще касался чувствительной точки ниже, о которой Ерен раньше не подозревал. И оставалось лишь сильнее стискивать зубы, пряча пылающее лицо в складках мокрого от слез и слюны покрывала. Потом влажное и горячее исчезло. Но тут же знакомые шершавые пальцы чутка растянули очко. — Ух ты, какой вид! — довольно проурчали сзади. Язык снова нагло полез внутрь. И сразу выскользнул, сцуко! Но тут же яйца обожгло дыханием. — Пошире раскорячься. Что ты целку из себя строишь? — Основательно положив на имидж, человек-закон облизал дырку и скользнул вверх между полужопиями, вызывая дрожь по всему хребту до самой шеи. Выплюнув воняющее средством для стирки покрывало, Ерен уперся макушкой в матрац и, уже не стесняясь, поскуливал. А потом сдавленно умолял бегом присунуть, пока не спустил как сопля шестнадцатилетняя. Леви въехал в пульсирующее очко одним махом. Долго со вкусом трахал, выбивая из легких остатки дыхания, пока внутри не взорвалась сверхновая, вынося к чертям расплавившийся мозг, и превратила тело в безвольную стонущую кучу. Леви рухнул грудью сверху. Ухватил за плечи. Свел согнутые колени, сжимая бедра Ерена. Будто обнял всем собой. — Твоя задница слаще любой пизды. Хватило сил лишь невнятно промычать в ответ. Капли пота катились по спинам обоих. Смешивались. Стекая с боков, впитывались в скомканную тряпку. Запаленное дыхание сладко щекотало между лопаток. Той ночью они даже не пошли в душ. Нехотя отлипли друг от друга и заснули, переплетя пальцы. На грани яви Ерен услышал шуршание ткани, почувствовал, как на бедра лег краешек покрывала. Влажные губы мазнули над левым соском. Оглушительная усталость не позволила разобрать сказанные шепотом слова… А сейчас жизнь смешалась в кашу. Ту самую, манную, памятную с детского сада. Склизкую и с комками, которые застревали в горле. Он сам послал Леви Аккермана к хуям. И что делать? Пытаться убедить себя, что совсем не жаль? Что ни капельки не больно? Интересно, проживи они рядом в мире титанов еще года три, случилось бы то же, что и здесь?..