ID работы: 9135098

наедине в одной квартире.

Гет
NC-17
Завершён
3
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
26 страниц, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Запрещено в любом виде
Поделиться:
Награды от читателей:
3 Нравится 2 Отзывы 1 В сборник Скачать

петербургская ночь в облике пленной горе-художницы, её спутника с разбитой электрогитарой и их томной, непонятной, дружеской любви.

Настройки текста
      Январский западный ветер, гуляющий по широким старым улицам окутанным по-настоящему волшебной, сказочной, местами пугающей атмосфере морозной зимы заглядывает в маленькую студенческую комнатушку, где повсюду разбросаны академические рисунки, наброски, натюрморты геометрические фигуры в трёхмерном пространстве, этюды, которые никому чертом им сдались в этом ВУЗе, но почему-то именно к ним идёт необыкновенное пристрастие. Ветер играет с тюлью сапфировой занавески, насквозь проходя эту преграду. В комнате стоит едкий холод. Он с головы до пят пробирает любую живую душу, но не девушку которая закуталась в лёгкий плед с расцветкой лаваша, хотя со стороны она больше похожа на подсолнух. Короткие волосы, вылезающие из небрежного пучка, так и лезут в глаза красные от нескольких часов работы за ноутбуком, лишь грубый стылый ветер ветер неласково перебирает волосы. Было бы в сто раз лучше, если бы он не мешал ей, излишне надоедая но для этого нужно закрыть окно. Сложно. Тысячное обещание себе — «вот, ещё один абзац, и я точно закрою это несчастное окно и налью себе новый кофе вместо уже миллион раз остывшего» — остаётся в стороне. Как бы сильно она ненавидела этот конченый художественный ВУЗ, она любила его, отдавалась в учебный процесс с головой во время каждой сессии, пиша любую курсовую и рисуя любой рисунок по просьбе преподавателя, но на данный момент её мозг просто отключился, и она не соображает ни в какой сфере деятельности, даже в своей профессиональной.       Девушка сидит на стуле, молча смотря в одну точку на экране ноутбука, решая в голове вопрос вселенского масштаба:  «выливать ли кофе, заваренный полтора часа назад, или нет?» Её ответ оказался положительным, после чего она сёрбала этим горьким ободряющим напитком. Спать вообще не хотелось.        «Ёбаный ветер, — шёпотом выругалась дама, наконец отрываясь от курсовой работы, захлопывая окно с треском от злости, теребящим сердце и душу. По телу разлилось материнское тепло. — Правильно отец говорил, что надо поступать на дизайнера. Ненавижу историю искусства».       Девушка прикрыла веки. Перед глазами пронеслись самые яркие моменты из неосознанного возраста до восемнадцати лет. Множество событий начали пёстро мелькать, словно прошлая жизнь, в которой всё было до безумия просто и легко: начиная от того, что когда ей было три года, засыпая на полу она магическим образом оказывалась на кровати утром, заканчивая заработком денег, в то время казалось что пятьдесят 'белок' — это немыслимая сумма, а сейчас это просто сходить-прогуляться по Питеру.       Почему-то сильнее всего будоражила мысли встреча с мамой после отъезда. Именно она сильнее всего переживала за дальнейшую судьбу дочери.       "Папа" как всегда был на работе в свой выходной и не смог приехать по-человечески обнять дочь перед роковым отъездом, вряд ли она ещё когда-нибудь вернется к отцу после того «дня x» произошедшего одиннацать лет назад, ей было всегда плевать на слова о его отцовской любви. Если бы не тот случай, её жизнь сложилась абсолютно по-другому, как минимум она почувствовала, что находится в семье, а не с матерью одиночкой, которая не может дать и любви толком. Даже не смог скрасить её одиночество мужчина из Бельгии, она ему периодически звонила, когда с дочерью на пару в пятницу распила бутылочку игристого. Нет, дочь не жаловалась на такой расклад, идти становиться на СОП она не спешила, она чувствовала что её мама хороший человек. Нет, не родитель и не лучший дркгч просто хороший человек. А это намного лучше, чем чопорная строгая женщина, больше подходящая на злую мачеху из сказок. Девочке это давало хоть какую-то надежду, что она хоть матери нужна в качестве антидепрессанта (ещё и Маше из интернета, которая совершила цифровое самоубийства и залегла на дно, о ней автор умалчивает) и человека, который исполняет её просьбы, пусть это будет даже просьба принести Цитрамон после их очередной пьянки. Нет, это не единственное, чем они вместе занимались, это то, что больше всего запомнилось. Стоит опустить их походы по магазинам, совместные каникулы на море, слезы, боль, страдания, терпение, страх, надежду, мучительные ожидания, попытки суицида, все детские травмы, которые только случались.       Брат, уехавший в двадцать три года в Америку, до сих пор не знает, что сестра тоже вдали от дома и уже успела прочувствовать весь настоящий горький вкус взрослой жизни. В тот роковой день их тоже разлучили, а те прежние братско-сестринские отношения так и не восстановились. Как в девять, в двенадцать, и в пятнадцать лет она боится банально звонить ему и спрашивать, что нового, а нового за это время произошло больше, чем когда-либо. До сих пор приходится подбирать слова для разговора, и то делать это неумело, порой глупо, а потом стыдиться и загонять себя в моральную яму, которая с каждым таким разговором становится глубже, холоднее. Всегда такие ямы были чуждыми и некомфортными, но при каждых звонке или встрече они ждали её с нетерпением. Пусть и прошло уже много лет, но после одного звонка, где девочка сказала что она такая же странная, как и он, парень с особой нотой гордыни и тщеславия произнес: «я не странный, странная здесь только ты». Эта фраза въелась в стенку молодой безгрешной души, до сих пор остался тяжёлой ношей приятный осадок. Брат уже давно забыл, он никогда не следил за языком и в принципе за своими действиями, страшно вспоминать.       Она в третьем классе приходила к нему после уроков и ждала маму, чтобы они вместе поехали домой. Школа была в трёх шагах от квартиры отца, когда в ней ещё на тот момент жил брат. Он был уже взрослый, окончил девять классов в пошёл в ПТУ, и почему-то сейчас жалко, что в то время вместо того, чтобы уходить гулять с друзьями, он сидел и возился со маленькой, непослушной, но скромной девочкой по несколько часов. В те моменты их занятием могли оказаться как просмотр аниме «чудачество любви не помеха», совместное поедание жареных пельменей, обязательно с кетчунезом, или обучение сложению дробей, так и жестокие бои с мячиком для пинг-понга или избиения настоящий железной линейкой далеко не понарошку. Тогда впервые детское тело почувствовало боль. До сих пор непонятно, по каким мотивам он это делал, но спросить страшно, да и вряд ли он ответит честно, будет просто отрицать, поэтому остаётся только догадываться. Страшно представить, что у него в голове.       Конец июля. Тёплый вечер. Солнце светит ей в глаза, она поправляет переливающиеся знойных лучах янтарно-золотые взъерошенные волосы, смотря в даль длиннющие перрона. Поезд «Гомель – Санкт-Петербург» будет стоять здесь еще три четверти часа, но люди вовсю уже лезут в вагоны, пихают громоздкие багажи, кричат, спорят, но с мыслями о том, что это прямой путь к мечте, это всё выглядит так умиротворённо, будто она это каждый день слышит. Ласковый, но такой шаблонный голос диспетчера: «Пассажирский поезд номер семьсот двадцать семь: «Гомель – Санкт-Петербург» находится на первой платформе первого пути, нумерация вагонов начинается с головы состава. Отправление осуществляется в девятнадцать сорок один» на фоне плача мамы и слёз бабушки звучит, как нечто знакомое, постылое и надоевшее, к чему она в данный момент так равнодушна.       — Зачем ты от нас уезжаешь? — в один голос говорили они, стоя чуть ли не на коленях, умоляя её остаться, — Пожалуйста, вся наша надежда на тебя!       — Я не для того рождена, чтобы сидеть в этой забытой стране. Я хочу быть известной, хочу заниматься любимым делом, где это не считается неоплачиваемым бездельничеством, где это считается культурой. Да и билеты уже куплены, меня ждут. Не плачь, бабушка, не плачь, мама, я же буду к вам приезжать на каникулах летом. Я же вас не забуду, — успокаивала она их, даже не думая о другим раскладе событий: настолько она была вдохновлена своими желаниями.       Слова ни капли не утешают. Слеза за слезой катятся по красным морщинистым щекам, на исхудалых руках матери от нервов показались вены, у бабушки вообще уже подскочило давление за небеса, но она понимает, что кричать и уговаривать её остаться бесполезно, самого детства девушка была непослушной, настаивающей на своём и спорящей особой. Она понимает, что уже ничего не попишешь, ведь девочка рвёт и метёт за свою мечту, несколько лет училась в художественной школе, плакала от экзаменов и из-за них же истрепала себе кучу нервов, много практиковалась, при этом ещё как-то умудрялась это совмещать со школой, игнорируя все запреты и слова о том, что будет намного лучше, если ты поступишь на юриста. Поздно уже что-то менять.        Последний раз она смотрит на родные заплаканные лица, полные печали, но их глаза наполнены любовью, не хотящей отпускать родную кровинушка, которую они до восемнадцати лет лилеяли и обороняли от всех бед, но вот это дитё уже само лезет в лапы дикой самостоятельной жизни. Пусть лезет. Если не попробует, то не успокоится, а потом ещё будет назад проситься. «А вот хрен вам. Я уже семь лет терплю, не дождетёсь!» Время поджимает, обнимает их крепко-крепко, тепло-тепло, чуть не удушая своими объятиями. Бежит ко входу уже заведенного поезда, идёт в своё купе и смотрит на платформу, махая рукой на прощание.

      amwers, 19:40 — уже отправились — жди меня, ром — встреть меня, пожалуйста — я буду в Питере двадцать четвертого в 13:21 — люблю тебя

      Откладывает телефон на столик. Душу пронизывает леденящая атмосфера того, что уже через два дня она окажется в городе своих снов и фантазий, переедет к человеку, которого уже хуеву тучу времени мечтает увидеть. Она откидывается на жесткий матрац, засланный белым нательным бельем, пахнущий отбеливателем. За окном за окном проносятся любимый нефтяной завод, любимый парк имени паскевичей на берегу сожа, в котором она уже когда гуляла с этим самым человеком, любимый новобелицкий мост, через него она ездила к преподавателю из художественной школы. Бетонный Гомель сменяется мирной, сочной, летней зеленью, слепящей своим буйством красок. Дрожащие верхушки деревьев переливаются на солнце, купаясь в тепле. Множество салатовых рощ скучковались и озаряют своим светом, заполняя всё вокруг. Тёмная, словно морская вода реки завораживает, поглощает все самые добрые надежды, оставляя в душе лишь ностальгические воспоминания.        Вывел её из этого состояния резкий, порывистый, бормочущий ропот, сначала умеренно тихий, всё больше громкий и режущий со временем, перерастающий в едкий гроул, словно демон снизошёл из чистилища, словно чёртики восстали из могил живительных мыслей, будто из соседней комнаты доносятся треки из очень старого альбома «wildways» — группы, на которой она сидит вместе со своим сожителем с далекого две тысячи девятнадцатого, а он так вообще с пятнадцатого. Не как будто, а так и есть, посреди глубокой ночи этот металкор стал будто объявлением о войне, девушка моментом сорвалась с места, стараясь удержать равновесие, в порыве ярости не заметив, что окно предательски открылось. Ковыляет до как всегда закрытой комнаты Романа Александровича, откуда этот гул и прёт до её комнаты и всех ближайших соседей, кулаками насилует его дверь, хотя что-то крикнуть, но в горле стал ком от воспоминаний, до сих пор не удаётся от них отойти.       В это время в жерле этого безумия проводил свой обряд молодой человек по имени Роман, который на самом деле готовился к предстоящему концерту группы «freak circus», созданной два года назад, сам он там гитарист по прозвищу «армянская королева» из-за своих гомосексуальных наклонностей и гибких пальцев. Уёбищная кличка, как и название, прижились благодаря его юмору. Он, конечно, не Максим Галкин, но местами проскакивают шутки, достойные смешка от всех участников, а так как он является эндемиком этой шайки, то он достоин такого презентабельного погоняла, и того, что в честь его очередной глупой невнятной шутки их коллектив носит такое название.       Тусклая и невзрачная комната, освещённая светом от монитора и от усилителя, увешанная различными плакатами любимых групп, с аниме-фестов и с арт-выставок, на которые в какое-то время он слишком часто ходил со своей подругой, которая больше, чем подруга, намного больше, но не в плане отношений и сексуального влечения, просто родственная душа, но в самых культовых моментах он её ненавидит. Парень всегда говорил, что ему не нравятся выставки и он не умеет постигать всех скрытых мотивов искусства, наслаждаясь эстетикой картин в галерее, но ради прикола решил сходить чисто поржать над 'современным искусством', а на деле там нихуя не выставки в привычном представлении. В итоге для него девушка бегала по организаторам и выпросила пару рисунков, которые ему очень понравились, и теперь кусочек этой выставки висит прямо у него в комнате. На стене висит картина молодой художницы, на которой она изобразила бога Кернунна, за это и поставили зачёт на практике, а, так как Роман любит эту тему с кельтской мифологией, она подарила это на его двадцатилетие, чем он был несказанно рад, особенно ему в этой картине нравятся острые величественные ветвистые рога бога.       Культ сатанических шабашей продолжался.       Над карнизом висит длинная светодиодная лента которую тот время поторопился выключить, чтобы она не лопнула от перегрева, пусть она и была заказана с алика за семь долларов, Рома мелочный и будет её беречь. Хотя как не зайди, у него постоянно включен либо зеленый, либо синий цвета, непривычно немного видеть его не в этом спектре ночью.       Прямо над кроватью на держателе висит классическая гитара, а рядом есть место и для электрогитары, которая на данный момент батрачит у него на руках. Вместо шкафа Рома решил использовать напольную стойку для одежды, во-первых занимает она места меньше, выглядит стильно, да и он может хвастаться обилием своих модных-огородных шмоток перед всеми, кто к нему проходит. Сразу под ней стоит обувь, и такое ощущение, что это вовсе не комната простого человека, а военная казарма: берцы, гриндерсы, мартинсы, и просто всем сердцем любимые говнодавы, заношенные почти до оторванного носка. Ну, конечно, пидорская обувь тоже имеется, но она неинтересная. Рядом с вешалкой на стене прикручено зеркало, чтобы вертеться часами и фоткаться. Ещё рядом стоит тумбочка, на которой благоухают искусственные цветочки, настоящие тоже есть, на подоконнике, правда они уже воду из воздуха высасывают. На тумбочке помимо цветов стоят косметические средства, что как бы пацану не свойственно, но Рома своеобразен. Как раз в этой тумбочке и хранятся его побрекушки, коих очень много. А почему нет? Ухо у него проколото. Левое. И правое тоже. И хрящ. И нос. Правда сейчас он их не особо носит, ибо не перед кем выёбываться.       Конец этого авторского концерта наступил, когда дверь с грохотом распахнулась и в комнату влетела разъярённая девушка, накидываясь на его шею и вцепливаясь в кожу ногтями, один из которых решил уйти в мир иной и сломаться в процессе вскрытия замка пальцем.       — Ты, гнида, блять, не слышишь? — в ярости проскрежетала сквозь зубы девушка, прижимая к спинке стула, стараясь повалить его на пол и приступить к более жестоким физическим наказаниям.       — Не слышу, — абсолютно спокойно сказал парень, отрывая её от себя и перехватывая на себя инициативу, крепко обнимая и держа эти опасные ручки по швам. — Ань, тебя сессия не до чего хорошего не доведёт. Не буду я тебя по психологам водить, иди спатки.        — Как мне спать в этой квартире, если ты тут на своей мандалине трещишь?        — У меня концерт в пятницу, имею право подготовиться.        — Сегодня только понедельник!       — Я ж блять метал в три ночи не слушаю, не играю ни на чём, к концерту не готовлюсь!       — Успокойся, пожалуйста, выключу я Сару, только сама концерты устраивай, — Рома повернул её к себе лицом, мило посмотрел на девочку, поднял на руки и положил её на плед в виде лаваша, который она обронила в порыве злости. Он заматывают Аню с головой, поглаживая по животу, словно пёселя, тянет её на кровать, нависая над ней. — Приходи через пять минут на кухню.       Роман загадочно ухмыльнулся перед своим уходом, выкрутил все регуляторы на минимум и закрыл дверь, оставляя девочками единицу со своими запутанными мыслями, думая, с каких пор её сожитель такой милый, и вместо того, чтобы успокаивать и истерики силой, он пытается успокоить её лаской и щедростями.       Всё же ночью находиться в этой панковской комнате ей страшно, мало ли что вылезет из-под стеллажа, на котором лежит резной бараний череп недавно упавший со стены ночью.       Перед тем, как прийти на кухню к своему недопеченому, Аня зашла в свою комнату, скинула плед на кровать и отпила чай, перед этим залезла в шкаф, в который больше никто кроме неё доступа не имеет, ведь там она хранит очень много условной запрещенки. Только по одному постеру метал-группы из южной африки «XAVLEGBMAOFFFASSSSITIMIWOAMNDUTROABCWAPWAEIIPPOHFFFX» можно понять, насколько неприкосновенна эта собственность. Оттуда она достала белый монстр и сразу же понеслась на кухню.       — Держи. Адреналина с лаймом и имбирем не было, — девушка поставила банку на стол и плюхнулась на табуретку.       — Оу... — Роман, стоявший у плиты, мигом заметил энергетик и подорвался к нему. Вспотевшей рукой скользящим движением провел снизу-вверх, смыкая губы и закатывая глаза. — Я как раз недавно вспоминал о нём...       — Об этом долбоёбе? И звание самого лучшего  барабанщика и мужчины жизни Романа Александровича присуждается...       — Ага... Досмотрелся мечтам в глаза.       — Ну бля, твои проблемы, что он тебе послал нахуй после первого твоего слова о ревности. Я тебе всегда говорила, что надо действовать, а не говорить. Ты мог начать медленно топить эту бабу своей охуенностью и в конечном итоге заполонить его сердце собой, но нет, ты же: «Ой, Кирюш, мне мало того, что ты меня ебёшь, давай поменяемся, я буду ебать тебе мозги». Ой, я хотела сказать: «Я тебя люблю и хочу быть твоим единственным». На что ты только надеялся тогда.       — Да... Что тут думать, уже поздно. Он нашел себе другого.       — Да, Ромочка, да, и нашёл не абы кого, а Дениса. Помню, как мы три года роллили толипаркер, но всем нашим доказательством досталось место у параши, Толя натурал, а Кирилл с Дениской расписались и живут в Швеции.       — Не напоминай, пожалуйста, я еле отошёл от того, что группа распалась. Да блять, я ещё не отошёл до сих пор, а тут оказывается что деннипаркер канон, — Рома сел рядом с девушкой, закрыл глаза руками и сжал ноги. — Я сейчас заплачу.       Аня повернулась и заметила, как тому тяжело переживать такие события своей любимой группы. Она вспоминает себя, смотря на дрожащее тело друга, на шрамы от царапин и укусов, на сомкнутые подавленные губы. Перед глазами пролетают все 'вьетнамские флешбеки' из прошлой жизни, ей это знакомо, до боли знакомо, но ужаснее всего видеть это своими глазами. Она видит все муки, его страдания, крики, дикий рёв раненого кита, солёные слёзы, окропивие её футболку, трэхэтажные маты, визги, вой.       Да, в тот день девушка была рядом и испытывала всё, словно на себе, да она и испытывала, но если она депрессовала молча, то есть уходила на насколько часов гулять в неизвестность, и никто не знал за чем имено,, то парень оказался не таким уж безэмоциональным, как представлялся в первый раз: у того была дикая истерика с самыми яркими настоящими эмоциями. Хотя это и неудивительно, всегда чужие отношения вызывают такие сильные чувства, ты несколько лет сидишь в фандоме, наблюдаешь, представляешь в голове самые улётные сюжеты, кайфуя от своих утопий. Своего-то нет. Тот заблокировал везде барабанщика, с которым они решили остаться друзьями, но после этих новостей напрочь хотелось забыть обо всём, что связывало Рому с Кириллом и в принципе с валдвэйс, он миллион и один раз описал всю эту ситуацию красочной бранью, разбил пару стаканов, которые до этого наполнил болью, к чертовой матери сломал барабанные палочки, которые отдал ему Паркер при расставании, сжёг их остатки в ванной, покричал немного, поревел, ударил сначала стенку, потом себя, в конечном итоге Аня, уже заебавшаяся успокаивать Рому четвёртый час, была удушена радушными теплыми объятиями молодого человека. В них она пролежала всю ночь и кусочек утра до пяти часов, а вдобавок к слезам футболка пропиталась ещё и соплями Сафронова, потому что во сне тот мило тёрся своим мокрым носом об неё.       — Тише, тише, родной, — Аня повернулась к нему и крепко-крепко обняла. Он положил голову на её плечо своим грустным личиком утыкаяся в шею девочки. Аня понурила взгляд поглаживая своего друга по мягким волосам, случайно глянув на свои обнаженные бедра, на которых даже в ночной тьме вырисовываются медно-коричневые полоски. Что-то сжалось в груди и потянуло вниз, захотелось ещё больше обниматься, захотелось просидеть так хоть всю ночь, но всего хорошего понемногу.       — Давай закончим этот безнравственный диалог. Жизнь не стоит на месте, ты сам говорил, что не можешь жить прошлым       — Сам не ожидал, что такое скажу, но, возможно, прошлое было лучше.       — Не разводи антимоний, умоляю. Скажу банальщину — прошлого не вернуть. Когда тебе было четырнадцать, ты сам говорил, что стремишься в будущее. Неужели твои мечты закончились после совершеннолетия?       — Не в этом дело. Я вспоминаю те времена, на моей щеке появляется скупая мужская слеза, мне так теп...       — Заткни. Свой. Рот, — милым детским голоском произнесла девочка, не давая договорить, придушивая его горло рукой, чтобы он замолк и не вспоминал так часто тут неудачный роман с деспотичным тираном, не любившим вовсе. — Чем тебя не устраивают твои нынешние отношения? По-моему, ты и так прекрасно устроился, хотел группу — получи, хотел себе парня барабанщика — получи, хотел давать концерты — получи, хотел славы — получи.       — Отпусти, ты меня сейчас задушишь откашливаясь и отрываясь от этой немного ненормальный, прошипел, словно недовольный кот, Роман — Ты сильно преувеличиваешь. А наша группа — экзистенциальная фрустрация. Идея без особого смысла и рамок, цвета и формы.       — У вас открытый полёт фантазии, можете творить что угодно, найдутся те, кому понравится. Сейчас не так легко удивить широкую аудиторию, особенно роком и его жанрами. Не понимаю, как вообще можно удивить и приучить её к прекрасному, если рок для них — «Пошлая Молли» и «кис-кис».       — Не смей так говорить про моих лесбушечек.       — Ах да, как я могла забыть, ты же у нас пуська плаксивая. И вообще гей-поп слушаешь. Я видела постер с Чимином, — ухмыльнулась девушка, зная, какое это оскорбление для гитариста метал-группы.       — Я тебя с локтя уебу и даже не учту, что ты девочка. Я хоть не Валентин Стрыкало, но тоже бью женщин и детей, — пока что уравновешенным тоном предупредил Роман, хотя он уже на грани того срыва, когда хочется всё ломать и крушить, и любое неприятное слово в его адрес служит посылом к этому травмоопасноми действию.       — Ой-ой, а чего это мы такие нервные? — шаловливо передразнивает девушка. — Вы очень похожи, единоутробные братья прям. Ты тоже гей, — что-что, а вот подъёбывать своего дружка-петушка во время их полуночных откровенных разговоров Аня любит.       — ...Сучка. Ну ладно, с этим не поспоришь. Ну влюблён я в Люци, и что ты с этим не поделаешь? разъединишь, да? Если попытаешься это сделать, тебе не поздоровится. Я тебя выгоню, а перед этим выпорю, кишки подостаю, глаза выколю, почки вырежу конечности по городу раскидаю и леща в жопу затолкаю.       — Воу. У меня и мысли не было, чтобы вас рассорить. я вас шипперю, у тебя совсем уже всё с головой плохо? Не думала, что ты настолько жестокий, тем более со мной, да ещё и такой бесчувственный.       — Могу поспорить насчёт чувственности. Я испытываю множество эмоций каждый день, но они внутри, их сложно выражать при людях, только в одиночестве, и то, настолько редко. Я совсем забыл, когда это было в последний раз. А по поводу жестокости... Да, нечего сказать. Но это только по отношению к людям, я не экзорцист, чтобы приносить в жертву бедных зверюшек, и в принципе приносить кого-то в жертву, это слишком даже для меня, уж извини.       — М-да. А я всё ещё удивляюсь, где вы, блять, нашли барабанщика с именем Люцифер.       — А... Он сменил имя, когда ему стукнуло восемнадцать. До этого он играл в другой группе под своим настоящим именем, его звали Никита. Он был настолько одержим тематикой дэс-метала, что изменил имя, на такое, скажем, необычное. Хоть сейчас эта дикая страсть пропала, но имя ему никогда не мешало, — Рома резко повеселел, вспоминая их лица, когда в группу пришел этот парень, который оказался таким милым, добрым и отзывчивым, слабо верится в то, что его зовут Люцифер. Он носит цепи, шипы, булавку на месте прокола брови, шурупы в ушах, но правду не обманешь.       Когда они с ним вместе наедине тусят в его квартире и вместе пишут музыку, они не столько увлечены процессом, сколько друг друга. Пока никто не слышит Александрович называет своего ненаглядного барабанщика старым, но очень тёплым в его исполнении: «Ники». Люциферу настолько это запало в сердечко, что он прётся каждый раз. Ещё может назвать его всякого рода «чертёнком», «волчонком», «демонёнком» и даже «папочкой», но это уже ближе к чему это личному, о чём он своей спутнице не скоро расскажет.       Когда мне препод дал задание нарисовать академический рисунок со статуи какого-нибудь бога из римской мифологии, я выбрала Люцифера, вдохновилась вашем драммером и историей создания двух скульптура Люцифера, нам рассказали на истории искусств. Его скульптуру переделывали дважды, создателями были братья Гейфс: Жозеф и Гийом. Они были мастерами в своём деле, превосходно работали на заказ. Первым скульптуру сделал Жозеф, в его представлении Люцифер предстал ослепительно красивым юношей, но чересчур горячим и сексуальным, чью наготу прикрывал небрежно спадающий к полу обрез ткани, у его ног вилась змея, а за спиной величественно согнулись крылья, как у летучей мыши. Служители льежского собора где и собирались устанавливать падшего ангела, не оценили скульптуру, вскоре после установки посыпались неодобрительные рецензии в сторону Гейфса. Но несмотря на это, очаровательное творение Джозефа находилось в соборе шесть лет. Чтобы заменить скульптуру, к созданию привлекли брата Гийома, но Люцифер был ещё более прекрасным по мнению нашего преподавателя, а по мнению служителей, в нём появились отталкивающие черты, делающие его ещё более неблагопристойным, ноги опоясывали кандалы, в руке появилась корона в знак падения, между волосами просвечивались едва различимые рожки. Статуя Люцифера по сей день стоит в бельгийском соборе и собирает заинтересованные взгляды.       — Да, интересно. Может, съездим этим летом в Бельгию?       — Хе-хе, я так и думала что ты так скажешь. Я поэтому тебе и рассказала, знала, что тебя заинтересует тема темной стороны мира скульптуры.       После этого небольшого рассказа, в комнате повисла тишина. Рома раздумывал на тему Люцифера, конечно же с этим именем у него ассоциировалась далеко не скульптура горячего падшего ангела, а барабанщик их группу, к слову, сейчас у них очень запутанные отношения, прямо, как в Санта-Барбаре.       Сейчас этого разговора не состоялось бы. Рома ночевал бы у своего любимого, репетируя гитарные соло, а скорее всего, занимался бы совсем не этим, за что их очень ругает менеджер, редко когда у них двоих получается сыграть всё идеально без проёбов. Обычно они попросту забивают на инструменты, залипая за просмотром фильмов или уходя гулять по улочкам Питера в стиле Классицизма, заходя в полуночные бары, исследуя новые скверы и парки, а потом возвращаться в квартиру только ближе к шести. Но увы, сейчас Люцифер уехал в другой город на неделю, не звонит и не пишет своему милому гитаристу, хотя еще до этой поездки, писал ему под окном белым мелом:       Ты Марс, а я земля, Рома, я влюбился в тебя Твоя лагуна так глубока Мы будем вместе наверняка Украл сердечко у слабака Рома, я влюбился в тебя Купил вишневый фрутмотив Взял я на ночь презерватив Будут стоны в спальне громко слышны И удары плёткой нанесены Рад, что так сложилась судьба Ах рома я влюбился...       А сейчас не пишет обыденное «доброе утро» и «спокойной ночи». Как говорится, ни привета, ни ответа, как в любви признаваться — мы не можем, а как ебаться — так мы первые. Рома даже подозревает его в измене потому что в инста-историях парень заметил, что его прекрасный барабанщик попал на сходку под ключевым названием «drum-party», хотя там такой drum, что половина присутствующих не знает в чём отличие парадидла от форшлага, а остальная половина путает малый барабан и бас-бочку. После этого мероприятия Люцифер уже второй день не заходит в сеть, Сафронов очень зол, но он тешит своё самолюбие тем, что когда эта скотина приедет, он заберёт у него барабанные палочки, а они очень твёрдые и крепкие, по голове будет ими ой, как больно получить, но этот шлюхан получит в трехкратном размере, поэтому он сейчас сидит в непринуждённой обстановке со своей сожительницей на кухне, довольный, как удав.       Он немного поссорился с Сёмой — их многоуважаемый вокалистом, который прилюдно на саунд-чеках подкатывает к Люциферу, называя его своим мальчиком, от чего пару раз получал головкой грифа гитары от ревнивого гитариста. Он не понимает, с каких это пор от одних только слов у него сжимает горло, перед глазами встаёт облако дыма, а в ушах звенит. В этот момент он готов поубивать всех ему неугодных и остаться лишь наедине с парнем.       В их гейском квартете более-менее гетеросексуален клавишник Федя, который плюсом к синтезатору владеет скрипкой, да ещё и девушкой, чем не владеет никто, но при этом тоже любит участвовать в их афинских вечерах. У его девушки вопросов не возникало, как он объяснил, у них там какие-то сложные полиаморные отношения, что они вообще друг за другом не следят, но уже давно вместе. Вообще, Фёдор очень милый парень, а выглядит, как шестнадцатилетний мальчик: кудрявые русые волосы, веснушки по всему телу, кажется, даже ниже пояса он будет конопатым, розовые щёчки и губы с персиковым отливом. Что больше всего ему нравятся у Феди, так это его гетерохромия — глубокий коричневый, почти черный, и лучистый зелёный глаза пронзают насквозь Рому, когда парень на него смотрит, он буквально влюбился в них. Но глаза есть глаза, всё-таки в тело и душу барабанщика он влюбился в тысячу раз сильнее.       Особенно покорил его чувственное сердечко тот необыкновенный поступок: Никита выпытал у Ани рецепт любимого блюда романа — рёбрышек в фирменном соусе, которые готовил ещё его батя, но сейчас они с девушкой вместе иногда готовят их по маленьким праздникам, будь то первый концерт на фестивале, успешная сдача экзаменов или очередной новый любовник гитариста. Тогда Люци решил пересилить себя, сломав четвертую стену, решив приготовить нечто серьезнее, чем глазунья с выколотыми лупалкамм или овсяная постная каша на воде без сахара. К приходу Ромы, к слову местом встречи сначала было студия с профессиональной установкой, Люцифер хотел научить его некоторым барабанным приемчикам, а дома у него недо-установка-недо-кастрюльный-набор который мало подходит, как обучалка. А что поделать, рома попросил у него электронные барабаны и спустя два месяца так и не вернул. Но это было лишь приманка. Парень сварганил эти самые рёбрышки, только с соусом пришлось помучиться, ибо рецепта он не записал, а Ани тогда дома не было и она не поднимала. В любом случае, даже едва унюхав запах любимого блюда, он побежал обнимать и целовать своего милого заботливого барабанщика, прощая ему все обиды.       До сих пор в голове во всех деталях предстаёт тот вечер. С момента того, как Рома выбрался из порочного круга сансары, в жизни ежедневно начало происходить что-то необычное, и это необычное трудно запомнить, поэтому о прошлом дне воспоминания расплываются, будто бы помехи на телевизоре.       Трудно поверить, что совсем недавно он был из тех, кто не знал, что такое любит. Он думал, что это никогда не придёт, что он всю жизнь будет одиноким волком, пока не встретил его. А ведь некоторые остаются такими до конца... Не почувствовав бабочек в животе, страсти первой любви, искренних объятий и поцелуев, взаимности, от которой на какое-то время улетаешь на другую планету. Он тоже думал, что он такой навсегда, пока не поцеловал его. Губы были сладковатыми, тёплыми и гладкими, немного обкусаными. Это так странно, касаться своим языком чужих губ. Это не то, что в кого-то свой член пихать, это что-то, что не будешь делать с кем попало... Это только Никита, только его дыхание на лице, только его губы, его руки на плечах. Медленно-медленно, как расцветает цветок, он целовал его, целовался хоть и не в первый раз, а внутри всё равно что-то рвалось. Это навсегда. Он знает — это навсегда.       Только пару раз в жизни он чувствовал такое удовлетворение. Сейчас, лёжа на животе у Люцифера, он вспоминает похожие такие моменты. Первая выпивка. Первая сигарета. Первый синяк от чужих рук. Первый зачёт по музыке. Результаты ОГЭ. Первый секс. Первая квартира. Первый концерт. Может, он что-то и забыл, но сейчас не хочется погружаться в эти мысли.       Люци гладит рому по груди, лёжа на кровати, подперев голову рукой, смотря в потолок. Немного подержав руку на одном месте, вовсе убирает её. Хочется просто взять и вернуть его руку назад, чтобы продолжал его ласкать и успокаивать. Роме хочется это сделать, но он не решается. Боится. Хотя сейчас уже всё равно, как лежать, он наелся и напился, хотя с рукой барабанщика всё равно спокойнее.       — Останешься сегодня на ночь?       — Спрашиваешь ещё, — Роме всегда в кайф быть с этим человеком, ведь достаточно редко им удаётся увидеться, барабанщик постоянно в разъездах, постоянно занят. Гитарист всегда с нетерпением ждёт их встреч. В моменты, когда ему приходится уходить под утро, он чувствует себя героем лирических песен, но он точно знает и чувствует, что это любовь. — Разве я когда-то отказывался?       — Нет, просто хочется услышать это из твоих уст.       — Долго выпытывал рецепт рёбрышек у Ани?       — Нет. Она хорошая, сразу согласилась. Даже не спросила, зачем мне.       — Она знает, что мы вместе. Я ей сказал, что она может меня не ждать.       Комната, окутанная сумраком. Что-то щелкнуло на кухне. На лестничной площадке кто-то прошёл вниз по лестнице. Люцифер почесал голову.       Привстав с кровати, Рома глянул на парня. Тот лежал и о чем-то думал. Хочется иногда уметь читать чужие мысли... Хочется взять всё о человеке. Вплоть до того, сколько раз в день он пьёт. Как бы далеко он не был, Рома думает о нём и никогда не забывает.  А пока он рядом, он хочет провести время с ним по максимуму. Подтягивается к парню, обнимает за спину и поднимает к себе, сливаясь с ним в поцелуе.       — Я люблю тебя, — сказал Рома, с жалостью и надеждой смотря в его глаза, поглаживая по рукам. — Давай останемся дома? Я не хочу идти куда-то гулять.       «Мы создадим свой мир вдвоём».       — Давай. Хочешь реально позаниматься музыкой? — с ухмылкой сказал Люцифер, беря его руки в свои, чтобы он так не переживал, а то он совсем побледнел, да ещё и глазки поблёскивают.       — Почти. Хочу позаниматься тобой под музыку.       Музыка — прекрасное дополнение к романтическому вечеру. Она действует в качестве афродизиака не хуже, чем вино. Где-то внутри всё просыпается, и от атмосферной музыки хочется нактнуться на парня, обнимать его, тереться носом о его кофту, прижимать к себе, лежать так всю ночь, но это чувство всё ещё не настолько сильное, чтобы и впрямь так сделать. Нужно больше алкоголя, нужна более энергичная музыка. Нужен человек. И казалось бы, чувствовать музыку телом — двусмысленное понятие, но когда ты становишься с человеком единым, низ живота наполняется любовью, с губ срывают стоны, и именно с этим человеком ты чувствуешь себя хорошо, и он тоже чувствует тебя хорошо. Наедине в одной квартире, на репетициях, на концертах, в парке, возле озера, на крыше. Везде.       — Кстати, тебе передавал привет Андрей, — продолжительная тишина разразилась голосом девушки. Она видела Рому, погруженного в свои мысли, не желая отвлекать, но она не выдерда       — Твой одногруппник? Который курчавый, с каре и родинкой на щеке?       — Да, он.       — Мы с ним расстались полгода назад. Я думал, что он твой парень.       — Он друг. Я лесбиянка.       — Почему тогда я ни разу не видел тебя с девушкой?       — У меня не было серьёзных отношений. Никогда и ни с кем. Я не понимаю, почему люди не видят во мне достойного партнера. В глазах всех я хороший друг       — Ты и вправду хороший друг.       Аня промолчала.       — Ты до сих пор носишь серебряное кольцо на большом пальце, которое он тебе подарил перед расставанием, — девушка глянула на тонкий ободок на пальце Ромы, и он тут же спрятал руки за спину.       — Ну и что? Подарки же не выбрасывают.       Девушка вновь замолчала.       — Чего ты молчишь? Ты, вроде, чай хотела, — предложил ей Сафронов, хоть он сам изначально позвал её на кухню, но он хочет хоть как-то продолжить диалог, чтобы не закреплять в себе клеймо плохого собеседника, с которым даже твоя сожительница не знает, о чём погорить, и всячески избегает глупыми отмазками.       — Ты меня сам позвал. Я не хотела чай.       — Я по глазам вижу, что хотела, — настырно сказал парень решая проявить инициативу в виде её любимого чая с мёдом и льдом.       Он залил в кружку кипятка, кладя туда сушёную душистую мелиссу и стебли кустов черники, засыпая зелёный чай с лимонными гранулами и мятой, помешивая, чтобы растения как можно скорее выпустили свой сок. Следом он положил ложку мёда и пару кубиков льда, немного его охладив. Он слил весь жмых, перелив напиток в большую прозрачную кружку от пива в пол-литра, ей чистое пиво нельзя, ей скоро идти сдавать кровь, а алкоголь полностью из организма выветривается в течение месяца, пусть лучше попьёт полезный травяной чай и успокоит себя во время сессии. Конечно же они обмоют сессию уже с нормальным пивом позже.       Девушка сидела за столом и улыбалась, умиляясь из-за того, что это единственный человек, знающий рецепт самого вкусного чая, а это значит что Рома ей самый близкий человек, а ещё сладкий бублик в шоколадной глазури. Когда она голодная, она так на него и смотрит.       — Спасибо, конечно... — сделав один глоток, девушка громко сглотнула, будто до этого у неё стоял ком в горле. — Но я правда не хотела.       — Пей. Тебе нужно. Так же, как и есть. У меня сейчас нет возможности следить за твоим режимом питания, поэтому я надеюсь на твою честность. Отношения строятся на доверии.       — Даже дружеские?       — Любые.       — Мне других не светит.       — Светит.       — Сейчас ночь.       — Тебе светят звёзды.       — Говорит человек, который переебал всех музыкантов Питера и половину моей шараги, ибо я «девочка-передачка, у которой красивые пацаны в группе, и все поголовно геи».       — Ну да, это же художественный ВУЗ. Там всё лгбтк+ комьюнити сосредоточено, — улыбнулся Рома, смотря сверху-вниз на эту недовольную морду.       — Ой, иди нахуй, — морда окончательно стала недовольной. Аня буркнула себе под нос: «спермобак озабоченный», закрывая свой нос и рот кружкой.       Парень сучьи цокнул и закатил глаза, продвигаясь ближе, специально пиля её усталым проницательным взглядом, ведь его максимально вымораживают эти обиды. Он тяжело положил кулак на стол и стиснул зубы, готовясь уже крыть матом девушку, но что-то ему не позволило этого сделать.       Она поставила чашку на стол, держась за неё двумя руками, виновато опустив голову и спрятав глаза, скорее убирая волосы из-за уха и разминая пальцы, царапая надплечье. Она отпустила кружку полностью, переставая делать эти непонятные жесты, стихнув, останавливая дыхание, всматривается в ламинат.       Рома дернул головой и отвернулся, закидывая ногу на ногу попивая, свой энергетик. Залезает в телефон, ведь в группу по музыке скинули информацию про концерт, да и просто хотелось отвлечься от ёбаных уязвлений своей спутницы общением с другими, более лояльными людьми. Обсудив с друзьями грядущее мероприятие, заодно пообщавшись со своей знакомой писательницей, попросив помочь с написанием нового сингла, и напоследок чекнув инстаграм своего горе-женишка, который уже четвёртый день не появляется, не отвечает на звонки игнорирует его, он отложил телефон в сторону.       Он глотнул энергетик, смотря на Аню, которая сидела в той же позе, абсолютно не двигаясь даже не пошелохнувшись.       — Ты что-нибудь ела утром? — тот самый злосчастный вопрос, вызвавший внутри вихрь эмоций, причём далеко не положительных. Раньше этот вопрос буквально каждый день звучал в их переписке, да, тогда это казалось излишней заботой, но этой заботы так не хватает сейчас.       — Киску Маши, — ответила она спустя две секунды, взглянув на невкупившегося Рому. Девушка поняла, что что-то не так. — Ой, миску каши.       Ей удалось выжать из него улыбку, только это нихрена не смешно, ведь каша закончилась ещё когда они пробовали готовить овсяное печенье.       — Смеёшься?       — А что смешного-то? — Она раскусила, что Сафронов просел её фактосочинительства.       — И вправду, ничего, — Рома измученно молчал, пока его не осенило. — А что за Маша? Познакомишь       — Слушай, у тебя целый гарем несовершеннолетних смазливых мальчишек. Зачем тебе она?       — Надо знать конкурентку в лицо.       — Ревнуешь?       — Нет, просто у меня есть возможность тебя выселить и занять твою комнату, — Роман невзначай напоминает, что нашёл квартиру и заселил её сюда.       — Скажи, ты долбаёб или притворяешься? — Аня 'лапкой' ударила его по коленке, но тут же в этот момент она оказалось скрученной с заломанной рукой, упав на пол. — Да за что?! — пронзительно взвизгнула девушка.       — Для профилактики.       Она сжалась и вдохнула, всхлипнув и стараясь сдерживаться, ведь нельзя проявлять эмоции. Аня просидела так какое-то время, сжимаясь и корчась от боли, пока парень не отпустил её руку, помогая усесться на табуретку. Честно, она была удивлена, ведь только была настроена привыкать к боли.       — Знаешь, есть две стадии гей-шуток... — «странное чувство». — Первая, когда ты едешь с другом в машине и он говорил: «я сейчас заеду во двор и тебя трахну», а вторая, когда он заворачивает во двор.       Девушка издала короткий глухой смешок.       — Поэтому у тебя своей машины и нет...       — Я планирую.       — Ты только девушек не вози. Кстати, интересный факт: если зачать ребёнка в начале ноября, но не нужно будет покупать куртки для беременных.       — Оу... Кажется, я нашёл себе дополнительную работу таксистом на грядущий октябрь.       — Тебе никто не даст, тебя самого отстрапонят.       — Самой большой ложью моих родителей оказалась фраза: тебе жопу никто лизать не будет.       Они оба усмехнулись, переглядываясь.       — А это правда, что вы едите свои тампоны, как десерт с клубничным вареньем? — вдруг поинтересовался гитарист на такую пикантную интимную тему.       Девушка вопросительно вскинула брови, подняв взгляд на рому.       — А ты тоже свои носки ешь, с глазурью, запивая кефиром?       — У меня партнёр есть, я носки не ем, — ухмыльнулся парень.       — Зато глотаешь хуи только так, — стараясь оставаться серьезной и невозмутимой, проговорила девушка, закрывая рот ладонями, чтобы не засмеяться.       — Мыслант гыгысли! — процитировал Роман, медленно хлопая в ладоши с улыбкой.       — Отец отсосской демократии, — с гордостью и кошачьей улыбкой сказала Аня.       После такой комической пошлой сцены девушка улыбнулась. А в комнате вновь повисла давящая тишина, но всё же это комфортнее, чем было, когда он её отчитывал. Она просто сидела, распластавшись по стулу, как довольный жизнью чебупель, таким же милостивым взглядом глядя на своего собрата, который, видемо, захотел посоревноваться с ней гляделках. Что ж. 11010001 10000011 100000 11010000 10111100 11010000 10110101 11010000 10111101 11010001 10001111 100000 11010000 10111101 11010000 10110101 11010001 10000010 100000 11010000 10110100 11010001 10000000 11010001 10000011 11010000 10110111 11010000 10110101 11010000 10111001 100000 11010000 10110010 100000 11010001 10000000 11010000 10110101 11010000 10110000 11010000 10111011 11010001 10001100 11010000 10111101 11010000 10111110 11010000 10111001 100000 11010000 10110110 11010000 10111000 11010000 10110111 11010000 10111101 11010000 10111000 101110 ya 100000 11010000 10111100 11010000 10110101 11010000 10111101 11010001 10001111 100000 11010000 10111101 11010000 10110101 100000 11010000 10111011 11010001 10001110 11010000 10110001 11010001 10001111 11010001 10000010 100000 11010001 10000000 11010000 10111110 11010000 10110100 11010000 10111000 11010001 10000010 11010000 10110101 11010000 10111011 11010000 10111000  101110 ne 100000 11010001 10001111 100000 11010000 10111101 11010000 10110101 11010000 10111101 11010000 10110000 11010000 10110010 11010000 10111000 11010000 10110110 11010001 10000011 100000 11010001 10000011 11010001 10000111 11010000 10111000 11010001 10000010 11010001 10001100 11010001 10000001 11010001 10001111 101110 hochu 100000 11010000 10111100 11010000 10111101 11010000 10110101 100000 11010000 10111101 11010000 10110101 11010000 10111010 11010000 10111110 11010000 10111100 11010001 10000100 11010000 10111110 11010001 10000000 11010001 10000010 11010000 10111101 11010000 10111110 100000 11010000 10110100 11010000 10110101 11010000 10111011 11010000 10110000 11010001 10000010 11010001 10001100 100000 11010001 10000010 11010000 10111110 101100 100000 11010001 10000111 11010001 10000010 11010000 10111110 100000 11010000 10111100 11010000 10110101 11010000 10111101 11010001 10001111 100000 11010000 10110111 11010000 10110000 11010001 10000001 11010001 10000010 11010000 10110000 11010000 10110010 11010000 10111011 11010001 10001111 11010001 10001110 11010001 10000010 101110 domoi 11010001 10001111 100000 11010001 10000011 11010001 10000001 11010001 10000010 11010000 10110000 11010000 10111011 100000 11010000 10111110 11010001 10000010 100000 11010000 10111100 11010001 10000011 11010000 10110111 11010001 10001011 11010000 10111010 11010000 10110000 11010000 10111011 11010001 10001100 11010000 10111101 11010000 10111110 11010000 10110011 11010000 10111110 100000 11010000 10111010 11010000 10111110 11010000 10111011 11010000 10111011 11010000 10110101 11010000 10110100 11010000 10110110 11010000 10110000 100000 11010000 10111000 100000 11010001 10001101 11010000 10111010 11010000 10110111 11010000 10110000 11010000 10111100 11010000 10110101 11010000 10111101 11010000 10111110 11010000 10110010 101110 vernite 11010000 10111110 11010001 10000001 11010001 10000010 11010000 10110000 11010000 10111101 11010001 10001100 11010001 10000001 11010001 10001111 100000 11010001 10000001 11010000 10111110 100000 11010000 10111100 11010000 10111101 11010000 10111110 11010000 10111001 101100 100000 11010000 10111111 11010001 10000000 11010000 10111110 11010001 10001000 11010001 10000011 101110 menya 11010000 10111101 11010000 10110000 11010000 10111111 11010000 10111000 11010001 10001000 11010000 10111000 100000 11010000 10111100 11010000 10111101 11010000 10110101 101110 v 11010000 10111010 11010000 10110000 11010000 10111010 100000 11010000 10111100 11010000 10111110 11010000 10110110 11010000 10111101 11010000 10111110 100000 11010001 10000001 11010000 10111010 11010000 10111110 11010001 10000000 11010000 10110101 11010000 10110101 101110 internet 11010001 10000001 11010000 10110101 11010000 10111001 11010001 10000111 11010000 10110000 11010001 10000001 101110 mne tam horosho       — Моргнул, — коротко заверила она, замечая в процессе этой игры, что взгляд парня как-то поник, а глаза накрыло волной отчаяния, причём волной в прямом смысле. Слёзы подошли близко и нетерпеливо сочились из-под век.       Девушка осознала, что что-то не так. Слова здесь бессильны.       Аккуратно, без лишних резких движений, она встала, обошла этот скукоженный блинчик, навалилась на него всем телом со спины, прижимаясь к нему будто бы она хочет стать с ним одним целым. Если они просидят так несколько лет, скорее всего, так и срастутся. Через эпидермис их кожи и ткань одежды девушка передает все свои самые разнообразные чувства, начиная от любви с ног до головы, от дикой страсти, желания быть рядом, заканчивая опустошенностью, потерянностью, скукой и безжизненностью. Словно током прошибало телоот переходящей в другой организм энергии, на руки девушки попадали жгучие слёзы, как серная кислота, прожигающая руки принося прожигающую боль. Это чувство называют разбитым сердцем. Такое ощущение, что кроме сердца все кости сломаны тоже.

***

      — Я спать хочу, у меня завтра репа, — заговорил Роман, сидя на своем стуле уже в гордом одиночестве.       — Это с каких пор ты так рано, а главное резко уходишь спать? — поинтересовалась девушка, крутя в руках резинку для волос и перетягивая её меж пальцами.       — Со времён наших переписок. Я думал, ты уже привыкла.       — А человек такая скотина, он ко всему быстро привыкает. Я же не скотина. Да и не человек вовсе.       Так, я спать собирался. А то опять мне зубы на минут двадцать заговоришь.       Тишина. Они так и остались сидеть на своих местах, девушка шелохнулась лишь от того, что с крыши упала сосулька и стукнулась об оконный косяк.       — Так иди. Чего сидишь-то?       — Жду.       — Чего ты ждёшь?       — Спокойной ночи жду.       — Время спокойной ночи уже прошло. Сейчас начинает всякая нечисть вылазить.       — Да ладно, я с этой нечистью и днём вижусь, я с ней живу, — огрызнулся парень с надменной улыбкой, поднимая один уголок губ, чухая её по волосам. — Уже всё равно как-то. Я панк, мне похуй.       Аня напряглась, прикрывая свою ухмылку ладонью, стараясь не выпалить эту глупую жалкую гнусную шутку.       — Но ты не выпрямляешь волосы, — всё же сказала она, выдохнув со всеми скопившимися моциями.       — Они и так прямые...       — Прямые, когда у тебя голова не помыта.       — Ну да, они грязные.       — В твоей голове столько шуток, — буквально на секунду все затихло, как девушка согнулась, почесывая свои лодыжки, незаурядно насмешливо постанывая и иногда усмехаясь от своей же шутки.       Рома только спустя секунд десять допёр, что имела ввиду девушка. Он начал издавать подобные звуки с ней, решил тоже согнуться к самому полу и поулыбаться. Парень взял эту юмористку недоделанную за руку, от чего та даже как-то похолодела. Хоть они и живут вместе уже достаточно долго, а за руки почему-то держались лишь трижды. Это четвертый.       — У тебя ладошки такие маленькие...       — ... — гневный пых.       — ...И пальцы коротенькие.       — Ты меня специально не отпускаешь, чтобы давить на больное? Спасибо, конечно, блять, но это и мне подвластно.       — Ну, пошло-поехало опять, — вздохнула она. — Ну, прости, буду следить за языком. Всё равно ты пассив, чего тебе волноваться?       Ромео активизировался.       — Охренела, блин? Я гитарист, в первую очередь мне надо бэррэ ставить, мне нужно с лада на лад быстро переставлять пальцы. Может, от факта того, что я пассив, в вообще универсал, мне ещё и накраситься, на каблы стать, чулочки одеть?       — Надеть, — поправила она.       — Что?!       — Надеть, а не одеть.       Рома захватал ртом воздухом, а что сказать — не знал.       — Давай иди уже, чулочки. Могу одолжить, — предложила девушка.       — Они мне маленькие.       — Что?!       — Ничего, — мило, наивно, сверкая розовыми щёчками, сказал Рома. — Всё, я пошёл. Кружки завтра утром помою, когда ты уйдёшь, солнышко. Спокойной ночи, ты тоже долго не сиди и ложись, бубулик.       Сафронов резко подобрел. Встал со стула, подошёл к девушке и обнял её, приподнимая и отрывая от земли, слыша её недовольно-довольное шипение. Кот. Почухав её по волосам, он раскрыл глаза шире, чтобы напоследок взглянуть в её ожившие лучистые глаза. Придерживая за подбородок Аню, парень, словно маньяк, смотрит в невинные глаза, замечая неземное сияние во вполне земном существе. На лице обоих проскакивает улыбка, они ещё раз напоследок обнимаются, будто видятся в последний раз.       А потом они разошлись. Рома — сначала в туалет, а потом в комнату спать, а Аня сразу в комнату. Сдача диплома всё равно только через две недели, у неё ещё куча времени. Два таких разных человека — музыкант и художник, ужились в одной квартире. А может с тех пор, уже не такие уж разные...       Наконец вкладка с файлами закрывается, сохраняясь под её фамилией, но ноутбук всё ещё не погасает, нужно подготовиться ко сну.       Сил не банально ни на что.       Она сидит за столом, осознавая, что нужно встать, отнести грязные чашки на кухню, сложить краски, чернила и кисти, спрятать неудачные эскизы, смыть тени с век, раздеться и повесить потертую футболку на стул, нужно побороть в себе лень. Это ведь, просто лень... Так?       Тревожно. Сквозняк сам захлопывает дверь, хоть и показалось, что это вовсе не сквозняк, а нечто тёмное, неведомое, прячущееся в особом временном пространстве, вылазящее только ночью, только в таком состоянии, только к ней. Тревожно. То ли от погоды, то ли от этого разговора. Хотя, вроде бы, он вполне обычный только длиннее... Да и чувств больше... Да и выпадаешь в осадок сильнее. Или от самой себя противно, и не покидающих навязчивых мыслей.       Вот и осталась она. В закрытой комнате, закрыта сама в себе. Это она настоящая. Серая, ничем не примечательная. Настолько простая, что даже описание словом «серый» звучит слишком ярко. Девушка не успевшая, вырости из подросткового максимализма, с целым вагоном психических болячек, потерявшаяся в годах и событиях. Что за стареющей в подросток, скопировавший стиль из песен русского рока и пост-панка? Казалось бы, над такими только шутить. Давно уже никто не воспринимает твои проблемы, как должное. А воспринимал ли когда-нибудь? А должен?       Хочется поймать собой в поезд — а верно ли? это лишняя морока для машиниста, люди опоздают по своим делам. Хочется сбить птицу своим падением — а нужно ли? у птицы может быть много обязанностей — гнездо, птенцы, перелёт на юг. Хочется разукрасить скучный асфальт — а стоит ли? обязательно кого-нибудь заставят убираться за тобой. убирать тебя. за тобой. хочется побороть страх глубин. хочется снять с себя петлю в виде вины за всё, которая висит самого детства и медленно затягивается. страх быть услышанным. страх получить помощь. страх перемен. страх счастья. Выходит, что страх — самое ужасное и опасное чувство. блять, я просто устал от этого всего, устал бояться. устал бояться «бояться». Вот бы просто взять и вырезать миндалину, отвечающую за страх. как бы стало проще жить. только вот не получится, это заложено в нас природой. вроде бы, это всё в нашей голове, всё — бескрайний поток мыслей и информации, а стоит вскрыть черепную коробку и вырезать какую-то область, что ты больше не сможешь ходить. говорить. читать. думать. жить.       Хуже всего — изображать спокойствие. когда ты не можешь бить посуду, потому что расстроится и не поймет твой сожитель. не можешь запустить телефон в стену, потому что не купишь себе новый. не можешь сказать, потому что тебя обесценят. не можешь даже написать в интернете, потому что не хочешь показухи и жалости. и всё, что тебе дозволено — поедать себя изнутри.       Привычка. вредная привычка. хуже, чем пить стопку за стопкой, чем скуривать сигарету за сигаретой. Винить во всём себя — точно не взгляд здорового человека на жизнь. мысль о том, что любые действия в свою сторону утруждают явно размытые границы повседневности здорового человека. Даже если прямо сейчас она упадёт сердечным приступом, то будет лежать, пока очередной тяжело дающийся вздох не окажется последним. абсурд какой-то. но оно правда существует. прямо здесь, прямо сейчас, прямо в этом теле.       В такие моменты появляется очень странное чувство: начинает болеть живот, как будто там что-то сжимается, сердце начинает биться с такой скоростью, что не хватает дыхания, тело пробирает на сильную дрожь, словно каждую секунду в тебя пускают электрический разряд, от которого хочется спрятаться в самом углу кровати и накрыться десятью одеялом, в груди начинает что-то колоть и от этого бросает в холодный пот. неужели душа даёт понять о своем существовании?       самое противное в такие моменты, что ты убиваешься от одной вещи, а наваливается ещё тысяча, которые до этого момента ты старался игнорировать. от этого становится ещё больнее. слёзы текут всё быстрее, не успевая обсыхать. перед глазами всё расширяется, мутнеет, ты остаёшься в темноте лишь наедине со своими мыслями. мысли — самое сильное оружие, которым ты можешь убить себя.       Ты ведь даже не заметил, как из светлого доброго ребёнка превратился в полную мразь, хотя обещал себе, что никогда таким не будешь, не правда ли? раньше ты презирал таких, боялся... и сейчас боишься,  единственное что нравится, так это самоконтроль. бояться — плохо, бояться вдвойне — ещё хуже.       ты учишься быть один. не плакать, не просить кого-то понять тебя. начинаешь думать только о своих проблемах. холодеешь. И постепенно начинаешь двигаться вперёд. так работает одиночество. ты понимаешь, что кроме тебя у тебя никого нет. И ты начинаешь двигаться не ради кого-то, а ради себя. холоднокровно рвёшь, рушишь и поджигаешь все слова окружающих, что идут против тебя. кричишь им: «вы были против меня, а я просто пытался быть рядом, теперь я против вас и я буду отталкивать всех, кто только попробует обидеть меня, только попробует дотронуться пальцем до того, что дороге мне же!»       конечно же, неплохо бы жить ради кого-то а не ради себя... как все говорили. они же говорили, что я никому не нужна в другой стране, пытаясь переправить ради собственной выгоды в другое русло. видите? видите, что со мной стало?! получите, распишитесь!!! со временем приходит осознание, что у тебя впрямь не так уж много близких. я бы сказала, их вообще нет. или они просто молчат об этом. а ведь так легко и тепло становится, когда слышишь что ты нужен, что тебя любят, о тебе думают. даже если ты видишь в этом подвох, всё равно приятно. с течением взрослой жизни понимаешь, что среди одногруппников нет друзей и ни с одним из них их я не общалась близко, вот так, ночью, на кухне, а живя с Ромой, чувствуешь себя комменсалом. парень уже начал строить свою жизнь и состоялся, а тебя взял под своё крыло из-за жалости — что есть ты, что тебя нет, и по сути, в любой момент он может выставить тебя просто так и имеет на это полное право. у него есть всё: друзья, коллеги, любимый, квартира, группа смысл жить. безусловно, я знаю о всех его проблемах, но он-то нашёл силы и желание их решить... а вот я нет. и самое обидное и безысходное в это ситуации — он найдёт мне замену, а я ему — нет.       про любовь можно говорить бесконечно долго. для каждого она значит по-разному и трактует каждый своё видение по-разному. ты знаешь, кто стал моей первой любовью. я счастлива — нет. я жалею — нет. это часть моего отрочества. она была, она и сейчас в моей памяти, всё ещё не могу сказать что я вылезла из того возраста. с того момента я больше не смогу так полюбить.       А вы тоже хотите влюбиться до бабочек в животе? до постоянных ночных переписок, когда при мыслях о человеке невольно появляется улыбка на лице, когда круглые сутки обсуждаете, как назовёте своего кота, но ты уже проходил такое когда-то, а после было мучительно больно и теперь боишься, что однажды это закончится это опять будешь страдать, сознательно закрываясь от людей. ты даже не представляешь, как я хочу погулять с тобой, взять за руку, обнять, поцеловать... вы когда-нибудь скучали по поведению человека в начале вашего общения? не спорю, я тоже изменилась, но почему слова как ножи проходят насквозь, и ничто не способно восстановить тело? представляю, как мы вдвоём находимся на кухне во время тусовки, когда все уже спят... ты стоишь напротив меня, а я сижу на кухонной гарнитуре. в соседней комнате из колонок льётся грустная музыка, а мы нежно целуемся, обнимаемся, я поправляю тебе волосы. нам хорошо вместе, тепло и уютно. мы любим друг друга... а теперь проснись.       Темнота рассеиваться. В руках баночка м белилами. Вот бы белила были не только у художников, и не только в виде краски. Так странно задавать себе вопросы во множественном числе. Внутри же не только я, но и множество других меня. Продолжим? давайте.       как бы мы не мечтали жизнь — не фильм, не аниме и не фанфик, где тебя будут любить настолько, чтобы кричать об этом на всю улицу. никто не будет смотреть на твою душу, никто не будет запоминать о тебе милые детали и восхищаться ими, никто не будет сравнивать твои глаза со звездами. [но я же люблю. не любил бы, не написал бы я это. все удивляются, насколько я люблю тебя, насколько я предан]. вроде бы, настолько простые и очевидные вещи, а запомнить всё равно не можешь, а принять тем более.       как назвать то чувство, когда тебе неприятен человек от того, что он сделал, и при этом ты любишь его и скучаешь по тем моментам, когда всё было хорошо?       вновь это непонятное состояние какого-то одиночества. хотя, вроде, есть с кем поговорить, но всё равно хочется плакать целую ночь, слушать песни из плейлиста под ключевым названием «смэрць», теряя сознание.       вот ты ложишься на чистый красивый диван, а потом кушаешь на нём, пачкаешь его крошками и чаем. испортив диван, тебе уже не нравится на нём лежать, и ты уходишь с него. пока ты не пересаживался со стула на стул, ты понимаешь, насколько же удобным был тот диван. а когда решаешь стряхнуть эти чёртовы крошки и вымыть пятно, замечаешь, что это сделал кто-то другой. он укладывается на твой диван, а для тебя на нём совсем нет места. и речь идет совсем не о диванах.       давайте поговорим о чувстве, которое возникает среди ночи. Всё кажется таким достижимым, адреналин так и распирает, море удовольствия, уверенность в себе как никогда не была, чувство какой-то эйфории. как-будто всё, о чём мечтали, вот-вот сбудется. всё равно на проигрыши. вы живёте только здесь и сейчас. а наутро вы не можете поверить, что это были вы. куда это всё исчезает? почему ночью? я называю это «ночной порыв продуктивности».       забавный факт: моя эмоциональная нестабильность — самая стабильная вещь в моей жизни.       зачем в детстве нам говорили быть добрыми, если потом этим только пользуются?       такое жуткое, кошмарное, гнетущее чувство, когда ты понимаешь, что когда-то твои родители умрут. и ты больше никогда не сможешь их увидеть, не услышишь их голоса, они тебя не поддержат, не поцелуют, не скажут, как сильно тебя любят. я хочу, чтобы они жили вечно, хоть и знаю, что это невозможно. я даже не представляю, что я буду делать и как буду себя чувствовать после этого. как я продолжу жить без них? пусть сейчас я и далеко от дома, но я всегда держу в голове, что они живы, что с ними всё хорошо. или нехорошо? пусть я и не получала особой помощи, но я всё равно их всех люблю, несмотря на всё, что со мной происходило с одиннадцати до семнадцати лет. а происходило многое и страшное. это время больше запомнилось, как отрицательное, а не положительное. сейчас кажется, что никогда не был счастлив. как при простуде. когда нос закладывает, кажется, что нормально никогда не дышал. как зимой кажется, что лета никогда не было, а летом, что зимние холода никогда не наступят..так как в минуты печали. кажется что ты прежде никогда не был счастлив. но ты был.       в моей жизни уже наступил момент, когда я не могу заплакать, просто включив грустную песню или фильм. для этого мне нужно что-то посерьезнее. например сидеть на холоде, пряча нос в шарфе, согревая руки в карманах, смотря в режущее глаза небо, представляя во всех красках и подробностях полёт с этой многоэтажки. с кровью и вытаращеннымм мозгами. думать, как тебя все возненавидят после этого. а ведь я начала делать так далеко не в Питере. я делала это еще в родном городе. в детстве. и мало что изменилось; место жительства и сожитель. чуть больше стало мест, куда можно уехать и спрятаться. всё так же пусто, всё также никто не зовёт гулять, так же сидишь до самой ночи за проектами, спишь по три-четыре часа, а бывает совсем не спишь. взрослеешь, а жизни меняется. я уже даже не уверена, что хочу связать свою жизнь с искусством.       вас тоже бывает, что вчера вы плакали и ненавидели весь этот мир за несправедливость, а сегодня вы смеетесь над самой несмешной шуткой? у вас нет желания плакать, хотя вчера проклинали всё. это продолжается день за днем. я устала. устала каждый раз из всех способов суицида выбирать классический — самый простой, самый изощрённый и самый изысканный — жить. я хочу жить. жить другой жизнью. но для этого недостаточно того, что сделала я.       Вывело из этой душевной бездны осознание того, что она не пожелала Роме спокойной ночи. Достаточно опрометчивое решение в приступе панической атаки контактировать с людьми, ещё и такими родными.       Выходя из комнаты на ватных слабеющих ногах, она держалась около стены, покачиваясь и стараясь сделать эти тяжелые шаги. Приоткрыв дверь, она заглянула внутрь. Он уже спал. Забыл отключить компьютер и электрогитару. Она собрала все свои силы, вдохнула и встала в полный рост, заходя в комнату. Аня выключила технику, сложила кабель на комбоусилитель, повесила гитару на стену и глянула на парня. Рома лежал на кровати в одежде, закрываясь подушкой. Они мило улыбнулась, глядя на этот комочек, свернувшийся, словно котик. Она закрыла окно, накрыла его клетчатым пледом и робко поцеловала в руку, а перед своим уходом нарисовала на одном из его медиаторов сердечко маркером. Уже собираюсь выйти из комнаты, она остановилась. вернее о что-то остановило. что-то невидимое, но очень сильное. что-то облучающее и заставляющее обернуться. вдохнув запах, который она вдыхала ещё два часа назад, она пошатнулась держась за ручку, двери стараясь удержаться на ногах. чужой запах. он прямо с ног сшибает. «Спокойной ночи. Прости меня, моя любовь», — дрожащим шепотом произнесла она, захлёбываясь в слезах и выбегая из комнаты, стараясь его не разбудить. Как бы тяжело не было, как бы не хотелось кричать, она не хочет нарушать его сон.       дело вовсе не в комнате. дело не в том, что пока она сидит за столом, она носком упирается в свои картины. дело не в том, что на кровати нельзя вытянуться. дело не в том, что на столе нельзя лечь с локтями. дело не в том, что с неба летит снег. мелкие такие крупинки, не снежинки даже. первый за эту зиму. дело не в горьком кофе, к которому даже нет молока. дело не в том, что за окном уже пять минут работает сигнализация какой-то машины, и каждый непрерывный звук капает тебе на мозг, что ты готов расплакаться прямо сейчас. дело не в том, что из соседней комнаты доносятся звуки гитары, синтезатора, электронных барабанов. ты слышишь множество голосов. слышишь как открывается алкоголь. но остаёшься в своей комнате до самого конца. слушаешь, слушаешь... дело не в том, что пока все веселятся, ты занят чем-то своим вовсе не нужным, но ты не можешь веселиться так же. дело не в том, что ты сам себя изолируешь без всякой причины. дело не в том, что идеальный страстный мир только у тебя в голове. дело вовсе не в комнате.       почему тебе всё равно? все когда-нибудь умрут побудь ещё хоть пять минут... попадая в мою кровь, ты как яд скользишь по венам... ты будешь моей. май среди январей... я здесь, я стою, я один в кругу порочном душа пуста, мир вокруг непрочный не усложняй же, не ищи меня я знаю точно в придуманный я попал невольно, теперь не хочу тебе делать больно но иногда ты вспоминай меня таким, каким был я... всё, что у нас осталось это фотографии в руках я держу тебя за руку лишь в самых счастливых снах... мой трюк почти безукоризнен, только не надо спасать меня от смерти, спаси меня от жизни... верни меня обратно, верни мне этот день... дайте мне белые крылья, я утопаю в омуте через тернии, провода, в небо, только б не мучиться тучкой маленькой обернусь и над твоим крохотным домиком разрыдаюсь косым дождём знаешь, я так соскучился... найди меня найди же мой пульс ты что, не чувствуешь? ну вот, ещё чуть-чуть... я обещал, что всё будет нормально, но это неправда, нормально не будет, а будет ужасно, и вот, что забавно: я тебя брошу когда-нибудь позже, но взрослые травмы... джинсы порезаны лето, три полоски на кедах под тёплым дождём... танцуй со мной в темноте... снова бродить травою одною, и не покинуть мне этот сон всё потому что в тебя я влюблён... вино и сигареты - это всё, что нам осталось... и пока ты живёшь дальше, я утопаю в говне прости за всё и, пожалуйста, никогда не скучай по мне... любовь не сцена из драмы где двое плачут от счастья это шрам на запястье, что прячут от мамы под длинными рукавами... оставь надежду умирающим в море заставь их верить своим слезам быть может в миг мы растаем и нас с тобою не станет день-два, и мы уйдем навсегда быть может в миг мы растаем и нас с тобою не станет час-два, летят прощания слова... поцелуи, в метро объятья на рану открытую падают солью дорогая, прошу тебя убей меня своей любовью... небом звезды плачут, даже им бывает больно... я справлюсь. и мне остается одно: дальше жить. хоть жизнь превращается в нить. я справлюсь... звёзды в небе горят для тебя, надежду и радость собою даря , сердце бьётся, видя тебя, только с тобой я счастлив всегда... хорошо, что нету парня - плохо то, что нет тебя... беги от меня, Мэри (прижмись же ко мне теснее) спасайся скорей, Мэри (ничто тебя не спасет) коснувшись тебя, Мэри попробовав раз звери живущие в моем теле, хотят ещё и ещё... обещаю, цветы над тобой не завянут, цветы над тобой. обещаю, цветы над тобой не завянут никогда... but I hate that it seemed you were never enough we were broken and bleeding but never gave up... going through this life, looking for angels people passing by, looking for angels... every day with the same fears every night on the broken reefs but not alone alone it’s all we want not alone alone... time stood still the way it did before it's like I'm sleepwalking tell into another hole I got it's like I'm sleepwalking... i don't ever wanna leave i'll watch you sleep and listen to you breathe i don't ever wanna leave i'll watch you sleep i'll watch you sleep... i hate everything about you why do I love you? you hate everything about me why do you love me? i hate you hate i hate you love me... we look back trying to understand all our absurd and stupid mistakes we will go forward we’ll forget our sins we’ll struggle with our memories our hardest memories which won’t repeat again never repeat again… не гераін нас заб'е, а мы адзін аднаго заб'ем.        В полке хранится пластинка морфина и грандаксина. В Петербурге не так уж тяжело достать препараты по рецепту, особенно в спальных районах где в аптеках пренебрегают законом. не так сложно договориться, соврать, найти человека или даже купить рецепт. это очень сильные препараты, врачи всегда говорили, что сочетание из обезболивающих и успокоительных — самый жестокий коктейль. смертельной. а вдобавок ко всему ещё алкоголь и наркотики. водка, которая почему-то не на кухне хранится, шприцы с героином, которые когда-то она выиграла в споре. здесь каждый второй погибает от веществ.       и никто не подумает. подумает. только Рома который найдет её утром свалив всё на себя, и даже после его после своего последнего вздоха она провинит себя в том, что концерта так и не состоялось. она обещала на него прийти и громче всех кричать в толпе. криком станет вечное молчание. не чувствуя под собой стула, сидит неподвижно, медленно-медленно под кожу заплывает стая дельфинов, в тела проникает нездешний мрак со светом звёзд и серебром, в душе играют минорные ноты, и с каждой секундой всё легче, всё спокойнее... сидит без мыслей, без движения, вдавливаясь в спинку стула, а в голове только одно — молчать, не кричать, не шевелиться. держаться, сжимая кулаки и ждать. ждать пока всё совсем не исчезнет. просто ждать.       январский холодный ветер, гуляющий по широким улицам, окутанный свободой, заглядывает в маленькую комнату. проходится вдоль стен, легким порывом спускаясь к полу, запутываясь в волосах мёртвой девушки, нежно поглаживая её щёку.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.