У меча Предназначения два острия

У меча Предназначения два острия. Лютик - такой простой и доступный. Йеннифер - такая далекая и желанная. Звёзды в её глазах - холодный хрусталь, бесжалостная гладь обсидиана. Лютик же похож на цветок: яркий, тёплый, хрупкий. Бледные руки, не знающие ни меча, ни плуга, изящные изгибы спины без единого шрама, чистое, честное, никемнеразбитое сердце. Геральт не хотел стать первым. Тем, кто заставит светлые глаза плакать, нежные руки дрожать, тихий голос сорваться. Он не толкал в пропасть. Он был ею. Для Лютика, по крайней мере. Умеющего увидеть хорошее даже в бездушной каменной глыбе. Тогда ведьмак многого не знал. Не догадывался, что Лютик дышит рядом с ним в два раза чаще, что глаза цвета неба наблюдают за ним, как только тот отвернется. Ведьмак не может быть чьей-то музой, чьим-то кислородом, он просто не может... не коснуться темной прядки спящего любовника, убирая с глаз. Хрупкий. Красивый. Сломанный. Ты же не любишь меня, Лютик? Правда? Ведь это невозможно? Вопросы таяли в горьком горном воздухе, сдавливая горло. Геральт поднялся с земли. Пора остановиться, иначе он рискует привыкнуть к эмоциям, что недоступны ведьмакам. Спящий перевернулся набок, словно чувствуя на себе утренние лучи. В горах солнце встает рано. На пару вечностей раньше, чем там, где он не смел даже коснуться беловласого ведьмака. Лютик очень устал. Он отдавался каждую ночь, как в последний раз. Таял, как воск, позволяя выцеловывать тонкие ключицы. До боли сжимая белые волосы в своих руках, как утопающий - соломинку, зная что она его не спасет. Лютика била лихорадка от чужих прикосновений, но он льнул к ведьмаку, пытаясь вылечить собой всё его раны. Забывая о своих. Широкая ладонь током по спине, там где очерчена ровная линия хребта. Сладкий ротик открывался для страстных стонов, заставляя Геральта двигаться быстрее. Ведьмак водил пальцем по искусанным губам, не замечая ранок. Сжимал бедра до хруста. И опять хриплый стон разрывал тишину, а тонкие пальцы искали опоры на чужих плечах царапая кожу над лопатками. Жарко. Томно. Страстно. Соски как спелые ягоды выделялись на худощавом теле, призывая коснуться. Геральт кусал их тысячи раз, чтобы снова услышать свое имя в горячечном бреду. Плевать на какой ноте. Главное, что на этой ноте его жизнь прекращалась и начиналась заново, когда постоянно холодные руки Лютика выводили на шее таинственные завитки, и казались льдом на горячих углях желания Геральта. Как можно быть таким робким и страстным одновременно? Спрашивал себя ведьмак, наблюдая, как Лютик берет в рот два его пальца и начинает сосать. Воздух тогда заискрился от их напряженных вдохов, а Геральту напрочь снесло крышу. Он забыл, что обещал не оставлять засосы, как и Лютик забыл, что просил его об этом. Забыл о Йенн, что становилась вечной преградой между ними, как только наступало утро. Лютик верил, что однажды солнце не встанет, и Геральт останется рядом навеки, иначе зачем это всё? Этот шепот на ухо, прикрытое седыми волосами, клятвы, которых Геральт не просил давать. Лютик не понимал сам себя. Он просто дышал возле Геральта в два раза чаще. Чтобы надышаться. Но утро наступало, бесжалостным палачом разрывая глупые мечты в клочья. И вот Лютик снова один, хоть и не сам. И вот Геральт снова переступает порог палатки волшебницы, нарушая магию прошлой ночи. - Отпусти мальчишку, Геральт. Неужели, думаешь, я не замечаю, как он на тебя смотрит? Йеннифер налила вино в бокалы. Без одежды, отпечатывая на коже сеточку лучей, проникающих сквозь ткань, колдунья казалась удивительно прекрасной. Она бросала на Геральта пронзительные взгляды, и увеличенная чарами палатка, внезапно показалась ведьмаку теснее каморки. - Твоя ревность смешна. Я не люблю его. Выплюнул. Выбросил. Вырвал с корнем. Она чувствовала, что Геральт сказал правду. Он знал, что она это чувствует. Только он не знал, что чувствует Лютик, спираясь на грязную ткань палатки, задыхаясь от немых слёз, лавой выжигающих легкие. Зато Йенн знала. Что Лютик солгал, когда отказался придти утром послушать их разговор. Такой наивный. Ему бы в жены княжну или вельможу, да полный двор слуг, а не вот это всё. А не вот эти искусанные пальцы, рваные вдохи и напрасные попытки сделать вид, что всё в порядке. Смешно до боли. Его, небось, и самого выворачивает от этой нелепой пародии на весёлого барда с цветочным псевдонимом. * Йенн догнала Лютика, пока Геральт с Борхом обсуждали дальнейший маршрут похода: - Хочешь, я сделаю так, что ты забудешь его? Совсем. Больно не будет. Колдунья улыбнулась, но тень капюшона скрыла её улыбку от взгляда собеседника. - Нет. Ответил, даже не задумываясь. Глупый мальчик, тебе хотят помочь. Человеческая жизнь так же коротка, как звук капли, что ударилась о гладь пруда. Только Геральт - не пруд, он - океан в бурю. И у дождевой капли нет шанса расшевелить его. - Я не буду настаивать, но позволь узнать причину твоего отказа. Ведь я предлагаю тебе шанс начать заново. - Даже если я тебе скажу, ты не поймешь, Йеннифер. Только человек может понять человека. Прости. Лютик отвернулся, не позволяя обсидиановым глазам прочесть его мысли. Молчание не продлилось долго. Грянул гром. Раскат молнии с треском рвущейся ткани разделил небо напополам. Путники наблюдали с высоты горных вершин, как миллионы дождевых капель бьются о гладь океана, збивая белоснежную пену. Лютик вернулся ближе к вечеру. Мокрый как хлющ, и с дурацкой улыбкой на губах. Геральт помог развесить одежду у костра. Искры пламени играли в глазах барда, придавая коже розововатый оттенок. Лютик смеялся, отряхивая воду. Хрустальный смех ласкал слух ведьмака, не замечающего его фальши. К счастью. К сожалению. Лютик первым потянулся за поцелуем, когда Геральт подошёл подкинуть дров. - Я не смогу ответить тем же. - Я не прошу. Геральт задержался, не в силах отвести взгляд от искор, пылающих в глазах барда. Его собственное пламя, что скоро сожжёт горечь слов, которых он никогда не скажет. Сомнения таяли, как снежинки, касаясь ладони. Он скажет ему, но не сегодня. Он отпустит его, но не сейчас. Геральт накрыл потрескавшиеся губы своими, вовлекая в долгий поцелуй. "Люблю, люблю, люблю..." - шептал Лютик, утопая в ласковых прикосновениях. Геральт взял его прямо там, у холодных камней горного побережья. Никакой романтики. Никогда не было. Он входил в податливое тело, зажимая барду рот, чтобы тот не был услышан, но Лютик укусил чужую руку, заставив Геральта с рыком войти полностью, не нежничая. Поэт знал, что на утро будут синяки и хотел их, потому что любая их ночь может стать последней. Желая взять от неё всё, Лютик кусался и царапался, стонал, не понижая голоса, искал ответа, зарываясь руками в белые волосы. Таким запоминал его Геральт - жарким, сладким, невесомым. Запоминал, впечатывая послушное тело в холодный камень, шершавая поверхность которого оставляла царапины на бледной коже. Лютик терпел. Геральт не замечал. Как всегда. * Впервые Геральт по-настоящему испугался, когда Йенн ушла, забрав с собой шлейф аромата крыжовника и сирени, пока ветер беспощадно трепал её длинное платье. И ведьмак потерял право называть её Йенн. Но не это страшило опытного охотника, а пустота, что снедала его по ночам, не смотря на невесомые поцелуи Лютика в висок, и ложь, что всё будет хорошо. Геральт боялся, что забудет её, и у него неплохо получалось до тех пор, пока острое зрение ведьмак не выхватило с толпы на торговой площади Новиграда знакомый силуэт. Два знакомых силуэта. - Отпусти мальчишку, Йенна. Ты слишком жестока. Истредд ласково погладил черные вьющиеся волосы. Несмотря на шум большого города, слух ведьмака улавливал каждое слово. Мальчишка - это он, Геральт. Для такого мага, как Истредд, он и вправду мог казаться юнцом. Ведьмак сжал руки в кулаки, и тем самым выдал себя за подслушиванием чужого разговора. - Или думаешь я не замечаю, как он на тебя смотрит? - усмехнулся маг, накрывая её губы своими, и наслаждаясь реакцией ведьмака. Поцелуем он говорил, мол, смотри, теперь она моя. Геральт хотел разорвать этот миг на кусочки. Йеннифер триумфовала. * - Геральт, прошу тебя, не иди туда. - Лютик, я же сказал тебе убираться! Он рычал как загнанный лев, который собирался разгрызть прутья своей клетки. Только его клетка была всего-навсего дешёвой комнатушкой на двоих в постоялом дворе. Серая мебель за слоем пыли. Всегда холодные руки музыканта на широких плечах. - Он - волшебник, ты не сможешь выиграть. Вся округа гудит о вашей дуэли. Я думал... - Что ты думал? Что поможешь мне? Да, спасибо, помог, а теперь проваливай к чёрту. Лютик закатил глаза. Стереть Геральта из памяти уже не казалось плохой идеей. - Ты любишь её? Спросил очень тихо, и умолк, не услышав собственного голоса. Но слух ведьмака уловил колебания в воздухе. - Тогда зачем, по-твоему, я иду на эту дурацкую дуэль с Истреддом? А? - Чтобы доказать себе, будто ты можешь любить. Но на самом деле, это не ты, Геральт. Ты не можешь. И попробуй сказать, что я лгу! Лютик схватил своей дрожащей рукой ладонь ведьмака, положив её себе на грудь. Сердце барда, не смотря на волнение, билось ровно. Он был уверен в том, что говорит. - Ты ищещь то, чего нет. Город загорелся за их спинами в окне, языки пламени достигали занавесок, чад дыма рвал легкие, не позволяя дышать. Ведьмаку казалось, что его грудную клетку заковали в сталь. Лютик наклонился, невесомо коснувшись губами его руки. Холодные губы обжигали кожу. Город больше не горел. Геральт тряхнул головой, прогоняя наваждение. Тот, кто сейчас перед ним - вовсе не Лютик. Призрак, не более. Исхудалое лицо, острые скулы, потресканые губы - почти синие, то ли от холода, то ли от боли. Геральт сломал его, как игрушку, даже не догадываясь, что скрывало долгое молчание после поцелуев, не понимая, как много Лютику стояло согласиться на отношения без обязательств, надеясь задержать сладкий обман ещё на одну ночь, и как мало он всегда получал в ответ. Лазурные глаза - разбитое стекло. Их взгляд когтями терзал душу ведьмака. Теперь тот знал, что она у него есть. И чего она хочёт. Солёные слёзы щипали щёки Геральта, перетекая с голубых глаз на его лицо, пока Лютик сидел сверху, расстегивая ремень. Ведьмак дёрнул рукой, помогая с пряжкой. Он нежно масировал дырочку, хоть парень сверху ныл и хныкал от нетерения. Геральт укусил острое плечо. Вдохнул жаркий стон в свои легкие. Ему завтра умирать, почему бы и нет. Плевать, что за волшебницу. Плевать, что он её не любит. Лютик прав, как всегда. А ещё он чертовски красив, когда грациозно извивается, выгиная спину дугой, как струна в опытных руках. Только теперь музыкант стал инструментом. Только теперь они оба хотели этого в равной степени. Толчок. Ещё один. - Я буду считать - шепчет Лютик. - Ты не сможешь. Бард знает, что не сможет, он специально раззадоривает любовника, нарываясь на грубость, но безрезультатно. Геральт упрямо обхватывает соски губами, не кусая, его руки ласкают послушное тело, едва касаясь, тем самым вызывая приятную дрожь. Геральт просит прощения. Как умеет. Лютик кончает от самих прикосновений, изливаясь себе на живот. Стройные ноги сжимают бедра ведьмака. Через некоторое время беловласый герой баллад, выдохнув, ложится рядом, оглаживая худые бедра ладонью. Парнишка дрожит и Геральт знает, что вовсе не от холода. Шёпот Лютика сливался с порывами ветра за окном, и ведьмаку пришлось лечь лицом к лицу, чтобы наблюдать движение губ. - Зачем тебе эта чертова дуэль? Просто не иди, слышишь? - Ты не поймешь, Лютик. Я дал слово. Геральт осознавал, что ему вряд ли суждено выжить. А если так, то что он скажет Йенн? Прости, я выбрал человеческого мальчишку с голосом соловья и сердцем, которое сам разбил, и биенье которого так скоро утихнет? Они занялись любовью ещё раз. Ещё раз Лютик нежно выцеловывал белые полосы шрамов, которые болью отдавались в его сердце, во сто крат сильнее, чем их обладателю. Ещё раз Геральт позволил себе забыться. Ему казалось, что сердце, которое бьётся в четыре раза медленней человеческого, сегодня билось в унисон с пульсом барда. Он не ошибся. * Лютик проснулся ранним утром, сбросил с талии тяжелую руку ведьмака, и поднялся с кровати, потирая глаза. Пора. В ярком утреннем свете комната казалась ещё беднее, чем вечером. Занавески в пятнах сальных свеч дрожали от постоянных сквозняков в дырявых оконных рамах. Лучи обнажали пустые скелеты шкафов, и, если б не спящий ведьмак на постели, можно было бы предположить, что здесь никто не живёт. - Я и вправду не пойму тебя, Геральт. Как и не надеюсь, что ты поймешь меня. Юноша сказал это вслух, не опасаясь, что Геральт проснется. Оделся, и забрал с собой бокалы, что принёс вчера. Он собирался уйти навсегда и сделать это правильно. * Во второй раз, Геральт по-настоящему испугался, когда проснулся один, не понимая, куда исчез бард. Когда, опаздывая на дуэль, не мог найти своей обыденной одежды. "Чёртов Лютик со своей прачечной", - процедил сквозь зубы, натягивая штаны. Он вылетел на улицу, в спешке пересекая площадь. Место встречи обступила толпа, но никто не кричал и не возмущался, пока ведьмак расталкивал зевак. В центре площади лежала фигурка в чёрном плаще, похожем на его. Геральт подходил к ней всё ближе, и с каждым шагом его сердце пропускало удар. На холодной мокрой земле лежал его Лютик, в ведьмаческой одежде, распластавшись, как тряпичная кукла. Голубые глаза остеклянели, обращенные в небо, а на губах застыла удивленная усмешка. Капюшон, видимо, слетевший с головы барда, как только Истредд выстрелил заклинанием, перепачкался в грязи. Ведьмак опустил дрожащую руку на грудную клетку, покрытую его дорожным плащем. Пульса не было.