a flair for the dramatic

Чанмин вычитывает где-то забавный факт — если одного из персонажей фильма или сериала раскрывают достаточно хорошо, показывают его прошлое и вызывают сострадание, то вскоре его уберут из истории. Чанмин драматично на это хмыкает и забивает болт среднего размера; на восемьдесят процентов точно имелись в виду второстепенные персонажи, но никак не главные. Чанмин сам у себя в жизни — конечно главный, так что вряд ли это когда-то смогло бы к нему отнестись. Он приваливается лбом к плечу Сону и предлагает сегодня фильм заменить новостным блоком с кабельного. Не то чтобы он волновался о чём-то или надумывал. Сону, конечно, соглашается, ведь в этом нет чего-то страшного. Однажды сам Сону говорит Чанмину, что, кажется, он видел Чанмина всего. Полностью от и до; его характер и привычки; каноничные заезженные фразочки. Чанмин покачивает в руках бокал, на дне которого плещется красное сухое и согласно кивает — он и сам Сону со всех сторон уже видел. Тихий дзыньк с чужим бокалом, после которого Чанмин получает мягко-отеческий поцелуй в лоб — в действительности мягко и совсем не свойственно для поведения младшего. Вечер становится размазанно-спокойным и отчасти непонятным. Про тот самый вычитанный где-то факт Чанмин напрочь забывает, и дремлет у Сону на коленях. Сону бормочет Чанмину на ухо, что хён его ужасно милый. А на следующий день Чанмин просыпается в тёплых объятиях с дурными мыслями. Его душит духота спальни и горячее тело младшего под боком; Чанмин тихо выбирается из объятий, чтобы не разбудить, и уходит на кухню, где на ночь оставил приоткрытым окно. Он открывает его больше и высовывается совсем немного — на волосы падают несколько снежинок, которые чуть позже Чанмин стряхивает, по-собачьи мотая головой. Морозный ветер мог бы выдуть все лишние мысли, мешающие спокойному существованию, но. Чанмин будто сам этого не позволяет делать и совсем немного загоняется; вот так бессовестно и на голодный желудок. А ещё ведь нужно сделать что-то на завтрак, когда Сону проснётся. Мысли уходят спустя некоторое время, потому что Чанмину с Сону очень и очень хорошо — они прогуливаются по магазинам вместо пар Сону и покупают парные толстовки и Чанмину новые джинсы. Сону долго торчит в отделе кепок и высчитывает последние деньги на карте, а Чанмин обещает купить с аванса вон ту крутую чёрную, с белой эмблемой. Сону радостно кивает. Жизнь Джи Чанмина не похожа на фильм, но в ней всё идёт по закону жанра — кажется, романтическо-ангстового — Сону говорит, что ему было хорошо, но всё это пора прекращать, у него ведь через несколько месяцев экзамены для перевода на второй курс универа — читай как сессия — и надо сосредоточиться. Чанмин хлопает глазами абсолютно бездумно — в голове перекати-поле и эхо от низковатого голоса младшего, когда тот говорит, что так, наверно, будет лучше. Чанмин так не думает, но почему-то кивает. И Сону через пару дней забирает свои вещи из чанминовской квартиры. Оставляет вместо себя лучшего друга-тихоню где-то на пороге кухни, который негромко говорит, что переживать и убиваться не надо. Ведь раз Сону сделал, значит, он действительно считает это правильным. На деле же, в голове Чанмин крутит состоявшийся диалог и не находит в нём намёков на паузу во взаимоотношениях — это именно конец. Сону говорил что-то про то, что может будет неплохо дружить, но Чанмин такое считает самоубийством. Всегда считал. Поэтому попросил забрать вещи. По-хорошему, Чанмину бы и с тем самым лучшим другом-тихоней не контактировать, он ведь знает, как у Сону дела и всё такое, но Чанхи уже сидит на скрипучей табуретке в квартире Чанмина и ждёт свой пакетиковый зелёный чай с мелиссой. А Чанмин суетится, чтобы прогнать мысли. Ему бы зелёненького с мелиссой, чтобы угомониться. Чанхи почти не разговаривает — только пальцами по кружке стучит, а Чанмина это быстро выводит из себя. Ему хочется упасть лицом в стол и разреветься из последних сил, когда Чанхи вдруг роняет фразу, что Сону точно будет в порядке. В этом и проблема, ведь сам Чанмин — не будет. Чанмин тихо всхлипывает, утыкаясь Чанхи в плечо — тот неловко похлопывает по чужой спине в успокаивающем жесте и заламывает задумчиво брови. Ему не особо комфортно от прикосновений чужих людей, но Чанмин был близок к Сону, а друзья Сону — его друзья тоже. Друзьям нужно помогать. Но потом Чанмина словно осеняет и он резко отодвигается. Нос красный и лёгкий румянец на щеках — Чанмину не то чтобы неловко, скорее, это просто он не дышал некоторое время, уткнувшись в пушистый свитер Чанхи. Жизнь Чанмина — далеко не кино, даже не драматично-романтичное, хотя очень хотелось бы. Он мысленно возвращается к тому самому кино-факту про слитие персонажей и усмехается. Ему не хочется плакать теперь или как-то страдать; просто глупые совпадения так сильно веселят. Чанмин вспоминает, что Сону ему как-то сказал, что знает его полностью от и до; его характер и привычки; каноничные заезженные фразочки. А теперь Сону не сидит рядом с ним и не шутит про то, что Чанмин для него слишком старый; не ноет, что на следующий день на пары; не ворчит, что Чанмин снова не помыл за собой посуду. Теперь рядом сидит лучший друг-тихоня Сону — Чхве Чанхи, одногодка Джи Чанмина, и совершенно не знает, куда себя деть от чужого всплеска эмоций. — Мы не будем говорить об этом, ладно? — Чанмин чуть отодвигается и спиной приваливается к прохладной стене. Чанхи согласно кивает, обнимая себя обеими руками вместо кружки с чаем — не то чтобы он нуждался в объятиях, просто это то, что может настроить на более менее нужную атмосферу. У Чанмина в квартире действительно прохладно из-за вечно приоткрытого окна на кухне и чай стынет очень быстро. Когда Чанхи подаёт голос, Чанмин теряется намного больше, чем в принципе возможно. — Мы можем поговорить о чём-то другом. Голос у Чанхи всё такой же тихий, но хрипловатый теперь. Чанмин кивает заторможено — что-то в этом Чанхи есть такое странно-успокаивающее, даже, вероятно, греющее душу, как тепло родного дома. Не холод чанминовской квартиры, конечно. А ещё Чанхи действительно странный — он тянет чужие ноги к себе ближе и укладывает на свои, ладони задерживая где-то на растянутой ткани домашних треников на коленках. Чанмина это пугает и успокаивает одновременно; он смотрит на Чанхи отчасти сконфуженно и двигает к нему кружку с чаем поближе. — О том, что твой чай остыл? — Чанмин включает дурачка; пальцами тыкает в расплывчатый узор на деревянной поверхности стола. — Или о том, что мир не рухнул, — Чанхи меланхолично жмёт плечами. — И можно и нужно жить дальше. Например, стоит посмотреть какой-то фильм. Чанмин думает, что его скрытое пристрастие к кинолентам любой направленности когда-нибудь сыграет с ним злую шутку, но вслух этого не говорит. Ещё отмечает про себя, что у Чанхи странный маллет в каштановых волосах, и что хочет предложить пойти прямо сейчас и проколоть по ещё одной дырке на хряще — физическая боль ведь должна перекрывать душевную? Чанхи же читает в чужих глазах скомканный сумбур из мыслей и делает маленький глоток остывшего чая из кружки. — Тебе странно? — кончик языка проходится по влажным губам, собирая травяной привкус. — Что я остался с тобой, а не с ним? Чанмин серьёзно до этого момента даже не думал, почему Чанхи задерживается. Думал лишь о том, что Чанхи в действительности странный и не понятно, почему Сону с ним дружит. Чанмин качает головой. — Он попросил. Он вообще всегда много говорил о тебе. Чанмин не знает, легче ли ему от этого или наоборот только хуже. Он неловко снимает ноги с коленей Чанхи и садится ровнее. Беглый взгляд в окно — уже темень несусветная, у всех свои дела и заботы перед новым рабочим днём, а Чхве Чанхи всё ещё сидит здесь и всё ещё не собирается уходить. — Пойдём посмотрим фильм? — Чанмин чуть резче положенного возвращается взглядом к старшему, когда говорит. — И, может, ты хочешь поесть? Ты наверняка весь день был голодный, Сону как-то рассказывал, что ты нарочно мало ешь. Чанхи не отвечает — смотрит в чужие глаза нечитабельно, а потом делает ещё один глоток из кружки. Чанмин звучно фыркает. — Нам надо познакомиться поближе, Джи Чанмин, чтобы я ел еду из твоего холодильника. Чанхи прячет скромную улыбку за любимой чанминовской белой кружкой, пока сам Чанмин двигается на табуретке ближе и протягивает руку для пожатия. — Договорились.