***
Заведенные за спину руки сводит из-за неудобного положения, ужасно болят связанные запястья и Вова жалеет, что не купил эластичную веревку, решив, что и обычная бечевка сойдет. Ноют спина и стертые колени от долгого пребывания в одной позе. Но больше всего болит грудная клетка, на которую уже ни первую пятую минуту капает раскаленный воск. Сразу за этим следуют уже привычные, влажные поцелуи в загривок, но такой неожиданный шепот на ухо: — А ты молодец, — пауза для того, чтобы посмотреть на циферблат часов, новый поцелуй, — еще несколько минут и это прекратится. Справишься? — Да… — тихо, на выдохе, отвечает изнуренным голосом связанный парень. — Извини, — Губанов берется за концы удавки и, наклонившись назад, тянет Вову за собой, заставляя практически лечь на себя, — не услышал? Старший тянет еще сильнее, затягивая удавку, практически перекрывая доступ к воздуху. Изо рта, даже при всем желании, доносятся лишь хрипы, да и те скоро прерываются. Хес накрывает губы Братишкина своими, все же слегка ослабевая хватку, давая, хоть и слабую, возможность дышать носом, но из-за букета бурных эмоций, Вова не делает этого, а лишь хватается за этот поцелуй, как за спасательный круг. Не то, чтобы Вове не нравится. Нравится, даже очень. Нравится настолько сильно, что в какой-то момент он даже жалеет, что они не попробовали этого раньше. Только вот с каждой минутой, с каждой секундой ему хочется больше. Больше прикосновений, больше боли, больше Леши. Витая в своих мыслях, Вова не замечает, как Хес запускает одну руку в стоящее рядом ведро со льдом, доставая оттуда полурастаявший кубик, зажимая его между зубов. Губанов встает и обходит связанного парня, оказываясь перед ним, а после присаживается и, оставляя легкие поцелуи на шее, поднимается к лицу, целуя сначала коротко, не размыкая губ. Когда в процессе во рту Вовы оказывается что-то ледяное, его прошибает насквозь от смеси жара и холода, а когда Леша начинает двигать языком, перенимая лед и возвращая его обратно, то он и вовсе не может сдержать новой волны стонов, которые заглушаются в поцелуе. Хесус мягко забирает языком оставшийся кусочек льда, в привычной манере зажимая его зубами и уже им ведет вниз по коже, мажет по шее, задерживается на несколько секунд у груди, обводя раздраженную, горячую кожу вокруг сосков, чувствуя, как на каждое движение Вова напрягает впалый живот. Спускается ниже, очерчивает нежную кожу вокруг пупка и, понимая, что ото льда практически ничего не осталось, оставляет его на животе, жар от которого топит лед еще быстрее, из-за чего холодные струйки бегут по бокам, вызывая у Братишкина волну мурашек. Хесус тянется к ведру, вылавливая еще один кубик льда и, посмотрев на часы, возвращается, усаживаясь напротив Вовы. — Кстати, твое время вышло. Можешь говорить. — Блядь, — тут же на выдохе шипит Братишкин, потирая связанные, затекшие кисти, — я думал, я умру. — Еще рано, — ухмыляется Губанов и кладёт руки на лодыжки, а после ведёт вверх до бёдер, хватая и, раздвигая ноги, тянет к себе, — но ты выполнил приказ, поэтому на этой ноте мы еще задержимся. Губанов приближается к груди, вбирает в рот сосок, слегка прикусывая, выбивая из Вовы стоны, которые он, к своему счастью, теперь может не сдерживать. Незаметно для Братишкина кладёт припасенный лёд в рот, только в этот раз прячет его за щеку и, долго не задерживаясь, спускается ниже. — Может, мы продолжим на кровати? — подаётся голос Вова, переминаясь с одного колена на другое, — я к хуям стёр все колени. К этому моменту губы Леши ласкают кожу внизу живота, но от такого смелого, но глупого заявления, он обнажает зубы, прикусывая гладковыбритый участок нежной кожи, оставляя краснеющий след зубов. — Блядь! — резко вдыхает Братишкин, жмурясь от внезапной боли, — мог бы просто нет сказать… — Не выебывайся, — отвечает Губанов, глядя на Вову. От вида мокрых от пота волос, прилипших ко лбу, искусанных губ и уставших, красных глаз у Леши на секунду сжимается сердце. Как бы он не любил доминирование и управление партнером, но Вову он, все-таки, любит больше, так что, решая, что с него, пока что, хватит, Хес, не прерывая зрительного контакта, переходит к основанию члена и языком ведёт вверх по стволу. У Вовы от такого контраста недавней боли и нынешних ощущений ведёт голову. Губанов языком очерчивает уретру, собирая языком сочащуюся влагу и под тягучие стоны накрывает головку губами, а когда холод соприкасается с разгоряченной плотью, мысленно ухмыляется содроганию тела под ним. — Опять лед, — констатирует факт Вова, пытаясь скрыть то, что его ведёт от каждого ебаного действия Леши. — Даже не пытайся делать, вид, что тебе не нравится. — Отвечает Губанов, на время выпуская изо рта член, а после вновь вбирает его сразу до середины, получая в ответ гортанный стон еще раз подтверждая свои догадки. Если бы он знал, что Вова тащится как последняя сука от подчинения и мазохизма, то попробовал бы это намного раньше. Хес продолжает двигать головой, с каждым разом вбирая все глубже, наслаждаясь запрокинутой головой Братишкина и его судорожными стонами каждый раз, когда лёд проходился по стволу. — Леш, — с трудом подаёт голос Вова, чуть ли не захлебываясь собственными вдохами, — я сейчас… «Наконец-то», — проносится у Губанова в голове и он берет рядом стоящий стеклянный стакан с красной свечой, воск у которой расплавился почти до конца. Хесус насаживается горлом, вбирая член в рот полностью до основания, синхронно выливая горячий воск на грудь и живот, мысленно радуясь, что руки Вовы связаны, ибо от такого действия он бы точно получил по лицу. — Сука! — кричит младший, спуская и дергаясь. Он думал, что все закончилось и совершил большую ошибку — расслабился, не ожидая ничего подобного. Чувство обиды заглушает недавний оргазм, подобного которого он не испытывал довольно давно. — Вставай, — говорит Хесус, не давая ему времени отдышаться и он выполняет приказ, вставая и пытаясь успокоить дрожащие ноги, — на кровать. Вова поддается и ложится на кровать, пытаясь принять то положение, в котором нагрузка на связанные за спиной руки будет минимальной. Губанов оказывается рядом с ним, разводя его ноги шире и усаживаясь между них. Вова вспоминает о припасенной коробке, но, не зная, выдержит ли он то, что припасено в ней, молчит, лишь мельком взглянув на прикроватную тумбу, в которой она лежала. Но даже секунды было достаточно, чтобы Губанов повторил его действие, глянув в ту же сторону и, увидев средних размеров тёмную, закрытую коробку, возвращает взгляд на лежащего парня. — Что там? — спрашивает он, ухмыляясь, и тянется за ней. Братишкин понимает, что он попал, когда Хес открывает коробку и буквально расцветает, разглядывая ее содержимое. — Я и не знал, что у тебя есть склонности к такому… — говорит Алексей, доставая из нее кожанный кляп, с черным, силиконовым шариком, — а это что? — спрашивает он, доставая их коробки маленький, нежно-розовый пульт, с тремя кнопками. Решая не ждать ответа, Губанов нажимает на кнопку «OFF/ON» и сразу понимает для чего этот пульт. Он управлял игрушкой внутри Вовы, правда, видя то, как он извивается под Лешей, управляет он будто самим парнем. — Хочу отдать должное, — довольно улыбается Хесус, нажимая на знак плюса и добавляя мощности, — подготовился ты отлично. Игрушка начала вибрировать сильнее, заставляя Вову содрогаться каждый раз, когда вибрации проводились по простате. Ему было уже плевать на ссадины от верёвок, которые становились еще болезненнее от неосознанных попыток освободиться. — Блядь, прекрати, пожалуйста, — повторяет Вова, жмуря глаза, — пожалуйста, хватит. — А тут нам пригодится эта штука, — Губанов берет рядом лежащий кляп. — Нет, нет, нет, — щебечет младший, пытаясь извернуться так, чтобы на него не надели кляп, но принимает свою безысходность, когда он защелкивается на затылке. Он так боялся оплошать, что напился, а сейчас, связанный, с вибратором в заднице и кляпом на зубах млеет от происходящего. Он пытался сдерживаться, пытался не показать как ему это нравится, но когда Хесус достаёт последний атрибут из коробки понимает, что так дальше продолжать бессмысленно. Зачем держаться за остатки сильного, не поддающемуся командам образа, если, как оказалось, все совершенно наоборот? Пустая коробка летит на пол, а Леша с восхищением держит тонкий, продолговатый шокер, который так удобно лежит в руке. — Не уж то это то, о чем я думаю? — Хес на пробу нажимает на кнопку, от чего на конце шокера маленькой вспышкой света раздаётся ток, — сегодня ты открылся для меня с совершенно другой стороны, — холодный наконечник прикасается к коже около колена, — и я в восторге от нее. Хес нажимает на кнопку, пуская разряд, который, как кажется Братишкину, проходит насквозь. Он жмурит глаза и выгибается в спине, лишь обессиленно мыча. Набухший член, вновь налившийся кровью, болит от долгого напряжения и невозможности кончить. Новый удар тока, теперь в районе тазовой косточки, заставляет Вову сжать зубы с такой силой, что, если бы не резиновый шарик между ними, они, наверно, покрошились. Губанов решает идти до конца, приставляя наконечник к набухшей головке. Вова громко мычит, мотая головой из стороны в сторону, но палец все равно нажимает на кнопку. Ощущения от этого разряда даже близко не стоят с теми, что проходились по ногам и лобку. Если бы не рука на груди, придерживающая Братишкина, то он, наверно, сломал бы себе спину. Хес смотрит на лицо парня, а, точнее, на его глаза, в уголках которых собралась влага. Переборщил? — Блядь, — шепчет Губанов, откладывая в сторону шокера и нажимая на кнопку выключения на пульте, — ты в порядке? — Он тянется к кляпу, ослабевая его и стягивая на шею, — если хочешь, можем прекратить… — Нет, — отрезает Вова, заглядывая Губанову в глаза, — даже не смей останавливаться. Стоит ли говорить, что Алексей ожидал другого ответа? Новые мольбы о прекращении, просьба развязать, да все что угодно, кроме этого. — Ну, что же, — улыбается Хесус, наклоняясь к лицу Вовы так, что их губы соприкасаются, — не могу же я отказать, — берет в руки пульт, — если ты так просишь. Их губы соприкасаются, а через секунду по телу разносится новая волна вибрации, только в этот раз, установленная на максимальный уровень. Вова уже не стонет, теперь это похоже на крики и он уверен, что сегодня он сорвал голос. Плевать. Плевать на сорванный голос, ссадины по всему телу и ожоги от воска. Братишкин уверен, что они займутся этим еще не один раз.Хесус отстраняется и вновь берет в руки шокер, наблюдая за реакцией. В глазах парня под ним нет того страха и он не просит остановиться. Вова перестал кайфовать только от действий. Теперь он наслаждается своим подчинением. У Губанова от осознания ведёт голову, а в штанах жмёт так, что скоро начнёт приносить боль. Его выдержка не резиновая, ему также сложно не прикасаться к себе, когда его парень сходит с ума от каждой его выходки. Когда видит его раскрасневшееся лицо, обкусанные губы и затуманенный взгляд. Когда Вова запрокидывает голову и выгибается так, будто не имеет позвоночника. — Развяжи меня, — задыхаясь, говорит Братишкин. — Что? — Развяжи. Мои ебаные. Руки. — чеканит он каждое слово, — и убери эту херню из моего зада. Я хочу чувствовать тебя, а не вибратор. Это не похоже на просьбу. Это самый что ни на есть приказ. Не уж то от него научился? И, как бы, Леша не должен на это соглашаться. Но он соглашается. Соглашается и кладёт руку на вибрирующую пробку, резко вынимая и слушая протяжный стон, а после облегчённый выдох.Только вот времени на передышку ему никто не давал, так что Леша берётся за верёвки, ромбом связанные на груди, и тянет на себя, заставляя Братишкина сесть. Он развязывает узел на руках, оставляя возможность освободить руки ему, а сам в это время встает с кровати, наспех стягивая с себя бельё. Они освобождаются, практически, синхронно — один от верёвок, а другой — от одежды — и льнут друг к другу, впиваясь в губы. Нежности нет места. Они кусают друг друга, оттягивают кожу, оставляя после себя красные отметины. Губанов ложится на спину, утягивая за собой Вову и, практически сразу, оказывается оседланным им же. Братишкин, привстав, рукой направляет член Хесуса и, не теряя времени, резко опускается, полностью насаживаясь. — Блядь, — тянет Вова, прикрывая глаза и начиная двигаться, — наконец-то. Хес подмахивает бёдрами и прижимается к шее, чуть ли не вгрызаясь, оставляя после себя алые засосы. Теперь уже стоны обоих разносятся по всей комнате и Братишкин надеется, что он повесил на ручку двери табличку «Не беспокоить». Вова отстраняется, не переставая двигаться на парне, кладёт руку себе на шею и ведёт вниз: — Возьми, — говорит он, протягивая ему поводок от удавки. Хесус улыбается, принимая поводок и заводя его ему за спину: — А ты меня все продолжаешь удивлять. Губанов тянет за ремешок и удавка на шее Вовы стягивается, осложняя возможность дышать. У младшего от этого даже глаза закатываются так, что он запрокидывает голову, ускоряя свои движения и хрипло постанывая. Темп срывается на бешеный и Вова в который раз за ночь начинает кричать. Хесус уверен, что если бы не ошейник, приглушающий его, то он смог бы разбудить весь отель, так что он ловит губами чужие губы, затыкая их поцелуем. Леша близок к разрядке, так что свободную руку перекладывает с талии на колом стоящий член Братишкина, накрывая и начиная водить рукой вверх-вниз. Обоих парней хватает буквально на минуту и они, с разницей в несколько мгновений, кончают. Губанов ложится на спину, а Братишкин без сил падает на него сверху, впервые за ночь пытаясь нормально отдышаться. Спустя несколько минут первым подаёт голос Губанов, запуская руку в мокрые волосы Вовы, поглаживая: — Ты жив вообще? Тело сверху содрогается коротким смехом: — Ну, — отвечает Братишкин, кладя подбородок на грудь Хеса, встречаясь с ним взглядом, — тут неоднозначный ответ. Лица обоих озаряет улыбка и Губанов впервые за ночь мягко прикасается к губам Вовы, сливаясь в нежном поцелуе.***
— Ну, с шокером ты меня, конечно, удивил, — говорит Хесус, перебирая пальцами мокрые от душа волосы Вовы. — А ты меня удивил со свечами. Этого вообще не входило в мои планы, — отвечает ему парень, устраиваясь поудобнее на груди. — Ой, да брось, — Губанов кладёт руку на подбородок Братишкина, заставляя посмотреть на себя сонными глазами, — тебе же понравилось. — А кто спорит? — игриво отвечает Вова, оставляя мягкий поцелуй куда-то в подбородок, потому что на большее он сегодня точно не способен. Братишкина ужасно клонит в сон и Хесус решает не мучить его разговорами, позволяя наконец отдохнуть. Под мирное посапывание Вовы он и сам начинает засыпать, напоследок целуя его куда-то в макушку. И, все-таки, это был его лучший день рождения.