Ирокез

— Брей, — говорит Мирон и шально улыбается. Дима задумчиво смотрит на темно-русую макушку и вздыхает: ну нахера оно тебе надо, жида? А помнится, такой кудрявый был, Дима фотки видел. Красивый, зараза. — Может, не надо? — Дима машинку в руках вертит, отговорить пытается. Мирон голову задирает, смотрит на Диму — в глазах отражаются и Дима, и лампа под потолком. Она над димкиной башкой висит импровизированным нимбом — смешно. Какой нимб? Это явно не про него. Мирон плечи расслабляет, голову опускает и рукой приглашающе машет. — Стриги уже, бля. Буду как панк. — Хуянк, — сплевывает Дима и поправляет ногой газету. — Ладно у меня три волосины в два ряда, ну ты-то чё. Мирон смеется, и глаза у него хмельные: успел на грудь принять, а теперь доебался — брей да брей, зато в клипе прикольно будет. Дима сдаётся и включает машинку. Мирон послушно головой вертит, подчиняется, волосы с тихим шелестом падают на газетные листы. Дима пальцами по теплой коже гладит, за ухом проводит и руку отдёргивает — интимно это как-то. Нехорошо. Мало ли что в Диминой башке сидит, мало ли чего там Диме надо и хочется, мало ли. Мало ли, господи. Господи, как с этим жить-то теперь? Мирон плечами ведёт: волосы щекочут, некомфортно ему. — Это пиздец, жид. И Дима не знает, что именно он имеет в виду — скорее, все сразу. И результат стрижки, и себя, и своё отношение к Мирону. Отношение неправильное, потому что Мирона хочется. Потому что Дима в Мироне нуждается. Мирону это всё не нужно. Нахера оно ему, когда столько красивых ляль вокруг вертится? Бери — не хочу. Дима барышень этих понимает, как никто другой. — Всё? — спрашивает Мирон, пока Дима с его шеи волосы стряхивает. Грубо и ничерта не интимно, ибо нехер вот это вот все. — Всё. Мирон встает, переступает осторожно через газеты. — Носки сними, — ворчит Дима, — щас волосню по всей комнате растащишь. Мирон слушается, стягивает носки — Диме думается, что у жида даже пальцы красивые. И морда лица тоже. И вообще. Мирон уходит в ванную, придирчиво рассматривает результат. — Это пиздец, Миро, — повторяет Дима, — это не ирокез, это палас какой-то. Половик махровый, кусок шерсти, блядь. Давай сбреем это к херам. Мирон хмурится, проводит ладонью по голым вискам, по волосам на макушке и неожиданно улыбается. — Ну вот такой вот хуёвый ирокез, Дима. Давай тебе тоже заебашим? Дима готов себе лоб фейспалмом пробить. Не, на такую херню он не подпишется, это же смех, да и только. Нет и ещё раз нет. Дима бредёт в комнату, садится на табурет, суёт Мирону в руки машинку. — Валяй. Мирон довольно щурится и мягко проводит пальцами по непутёвой Димкиной голове. Диме тепло. Диме хорошо, и в этом мире, на несколько минут, под стрекот машинки для бритья Диме счастливо, потому что это все правильно. — Ой, блин, да чё тебе тут брить, — возмущается Мирон. И Дима борется с желанием отобрать у Мирона машинку, зажать где-нибудь в углу и поцеловать. Дима закрывает глаза и тихо-тихо смеется.