От любви панка веет холодом.

      Снежные хлопья летят прямо в лицо, цепляясь за волосы, за брови и ресницы. Такие холодные, бьются об раскрасневшиеся щеки, заставив их полыхать еще больше. Снежинки так сильно облепили ресницы панка, что, казалось, еще чуть-чуть, и из-за тяжести белого бархата он бы не смог открыть глаза.       Идя по заснеженным улицам Саратова, панк то и дело поглядывал на своего друга, плетущегося рядом. Бомж активно обдавал ладони горячим дыханием, тёр их друг о друга, чтобы окончательно не замёрзнуть. Внезапно заметив на себе взгляд своего товарища, он сверкнул глазами: —"Т-тыээ...чего смотришь??? В-видишь, мне тоже х-холодно, что я сделаю-то? Ты маленько потерпи...где-нибудь да точно приземлимся...", — бомж подавился случайно влетевшей в его рот снежинкой, из-за чего начал отчаянно откашливаться. Не долго думая, панк завёл сильно дрожащую руку за спину бродяги и, как следует, похлопал твёрдой ладонью по его спине, добившись хорошего результата: бомж не умер от глупой смерти, а брюнету не пришлось подхватывать бездыханное тело друга. —"Будь остор...осторррожнее! А если б сдох нахуй? Че бы я делал тогда??? Долбоёб! Не забывай, что у нас группа есть вообще-то! Я как один всё делать буду, блять??", — бомж ответил на это сияющей во мраке зимних саратовских переулков милосердной улыбкой, ведь он в который раз осознавал: панк не совсем имеет ввиду то, о чем прямо сказал. Сколько он его знает, этот мальчишка всегда скрывал свои мысли от всех, а изо рта вечно лился поток сильной и грубой брани, в которой только бомж мог распознать, что творится на душе у этого забавного, с торчащими в разные стороны волосами, парня.       Они продолжали свой путь. Спотыкаясь о глыбы льда, запрятанные под снежным ковром, панк каждый раз матерился, выпуская из рта вмиг разрастающиеся по всему ядовитому воздуху клубы пара. Чёлка на один глаз постоянно мешала, но панк делал безразличный вид, ведь иначе кто-то бы точно понял, что этот безбашенный снаружи парень внутри трусливый котёнок. Он опёрся озябшей ладонью о стену очередной хрущёвки, окончательно остановившись. Сил идти дальше больше не было, но бомж испуганно вцепился в рукав его косухи. —"Панк.Нет.Не сейчас. Еще совсем немного...Ты сможешь! Пошли же...ты же нахуй замёрзнешь!Ну же...давай, панк, не останавливайся....", — мужчина перекинул руку парня через свое плечо, создавая для того опору, но панк пинался, отпихивал руку помощи, понемногу скатываясь по холодной и грустной стене прямо на измазанную грязным истоптанным снегом землю. —"Я большшше не вынесу! Не трогай! Я лучше блять подохну здесь, как герой, но ты не смей мне помогать!" , — бомж уловил в этих словах ту самую детскую наивность своего друга, что заставило его приулыбнуться, но вдруг по исхудавшей щеке потекла одинокая обжигающая слеза. Она остановилась на тонких губах мужчины, после чего капнула с них прямо на землю: —"Дурачок....нашел ты время геройствовать....".       Сильный кашель панка оглушил бомжа, заставив того снова полезть помогать парню. Он обхватил обеими руками знакомое плотное тело, пытаясь поднять падающего на землю парня, но все это было напрасно. Мужчина не верил тому, что видит, он метался из стороны в сторону, чтобы позвать кого-то на помощь, но рядом не было ни единой души, а на отчаянные сдавленные крики бомжа никто так и не ответил, ведь сидеть в теплой квартире разваливающейся хрущевки, доставшейся от мёртвой бабки в наследство, и пить горячий чай с имбирными пряниками и сладким печеньем, слушая крики алкашни с улицы намного лучше, чем быть тем самым алкашом, отморозившим себе все конечности.       Панк кашлял кровью, окрашивая слякоть в изящный багровый цвет. Голова кружилась, и он чувствовал, что еще чуть-чуть, и ему настанет конец. Короткая жизнь проносилась перед глазами, он видел моменты, связанные с бомжом — с другом, стоявшим прямо сейчас перед ним. Он думал об их детище — группе Сортирный союз, но эти мысли были ничем, по сравнению с образами этого мужчины. Панку в миг стало обидно. Обида...или даже досада наполнили его изнутри, обжигая все органы. Крупные солёные градины покатились по смуглым щекам, мешаясь с кровью, струящейся из носа и беззубого рта. Челкастый нашел в себе силы схватить бомжа за штанину и потянуть за неё. Он чувствовал: конец близко, поэтому он был должен. Он был обязан. Сказать... —"Бомж...я...", — панк шмыгнул носом, надув им небольшой кровавый пузырёк. Каждый глоток холодного воздуха, каждое слово или движение заставляли панка чувствовать, как лёгкие внутри него трескаются, разбиваются на тысячи осколков, будто редкий хрусталь, но он не сдавался.       Мужчина припал к земле, хватая панка за плечи, чтобы тот окончательно не упал. Оба смотрели друг другу в глаза, наполненные горькими слезами скорой неизбежной разлуки. Бомж заботливо вытер кровь с лица парня, после чего убрал чёлку, открыв для своего взора оба глаза панка. —"...Пиздец...я...никогда не думал, что умру так тупо...у параши, в каком-то обоссаном переулке...я мечтал...мечтал о том, что мы станем знаменитыми и...", —бомж приостановил парня, приставив палец к его губам. Ему было очень больно это слушать, но осознание того, что еще немного, и панка не станет, заставило его убрать преграду для продолжения его рассуждений. —"Представляешшшь....Я реально думал, что однажды буду одет в крутую панковскую одежду, а ты — во фрак, и тогда бы ты протянул мне коробочку с кольцом, а я бы немедленно сказал тебе "да"...Бомж...я не хочу умирать...", — он притянул мужчину поближе к себе. Настолько, что его несвежее дыхание билось прямо о лицо бомжа, — " Я...я люблю тебя. И всегда любил. Но мы не ПЕДИКИ!".       Эти слова повисли в воздухе, а бомж расплакался, как ребенок, услышав эту заветную фразу. Их губы немедленно спились в небрежном поцелуе, тогда бомж ощутил железный привкус крови. Он целовал панка так горячо, будто заставляя того почувствовать всю любовь мужчины, что копилась в нём столько лет.       Поцелуй продлился долго, до тех пор, пока бомж не заметил, что не чувствует смущенной стремительности в ответ. Он оторвался от горячих пухлых губ, по которым размазал собственную кровь панка, и взглянул на парня. Стеклянные глаза смотрели прямо в его, а руки, что только-только держались за порванную желто-синюю куртку бомжа, уже упали на землю, бледнее, чем снег, комьями раскиданный рядом. Бомж не мог поверить своим глазам. Он только что получил то, о чем всегда мечтал — ту самую сладкую любовь в ответ, и сразу же потерял это, едва ощутив вкус. Обмякшее мёртвое тело панка уронило голову, свесив длинную челку на лицо, а бомж всё старался...старался привести друга к жизни. Нет. Больше не друга, а свою первую и последнюю любовь.       Мужчина так и остался держать тело своего мертвого парня, постоянно держа его, смахивая волосы с лица, и постоянно проверяя пульс, надеясь на лучшее. Ему все казалось, что это просто сон. Плохой сон, после которого он вновь проснется в воняющей мочой и говном лачуге, а рядом бы лежал панк, мило посапывая во сне. Но ничего не произошло, а ожидания так и не исполнились.       К утру, на этом же самом месте, остались два озябших намертво тела, одно из которых обнимало другого, будто пытаясь согреть своим теплом. Но никто их так не обнаружил. Зима ласково покрывала до гроба влюбленных своим снежным покрывалом, а любовь двух этих парней так и осталась витать в воздухе, окутанном трескучим морозом.