«Быть обманываемым самим собою — хуже всего, потому что в таком случае обманщик постоянно присутствует при обманываемом». Платон
* * *
«Что ты видишь, смотря на себя в зеркало?» — спрашивали когда-то подруги из Овервотч друг друга, в том числе и Блум. Ответ почему-то всегда был разный и варьировался то ли от настроения, то ли от событий, произошедших в жизни. Никто никогда не отвечал одинаково, а перед ответом каждый всегда копался в себе, пытаясь выискать внутри свое истинное «я». Сначала девушка видела себя простой провинциалкой, не знающей своего места в этой жизни; потом из зеркала глядела влюбленная дурочка, глупо улыбающаяся всем вокруг; а кульминацией стала статная богатая дама, которая обрела своё личное счастье. У Блум и вправду было всё: статус, любимая работа, любимый муж… Не было смысла что-то менять. Но у судьбы, кажется, были свои планы насчет её жизни. Старина Мёрфи не ошибался, говоря, что всё плохое, что может произойти, обязательно произойдет. Оглядываясь назад, Блум лишь криво усмехается, скидывая снайперскую винтовку с плеча. Что такое «счастье»? Она забыла и, кажется никогда больше не вспомнит. Чувства стали рудиментом, мешая работе. Они — ненужный мусор, пропускающий лишние мысли в голову, вновь заставляя копаться в самой себе. Блум усаживается на крыше, наводит прицел. В такие моменты кровь бурлит в жилах, всё трепещет и ожидает, когда же пуля достигнет своей цели, отправляя к праотцам. Иногда вспоминается муж, который сверху наверняка её осуждает. Но Вдове всё равно на то, что думают о ней и живые, и мертвые. Она выполняет то, что ей говорят, ведь это её работа — пачкать руки кровью, не создавая лишний шум. Блум — лишь оружие, инструмент для достижение цели. Душа непроглядно очерствела (если она вообще осталась), а сердце бьется медленно-медленно — глядишь, сейчас остановится. Никому непонятно, как она в принципе ходит и передвигается, ведь почти мертвая. На чужие доводы и размышления всё равно. В лицо не раз говорили, что Блум — монстр во плоти, чудовище, пустышка. За спиной наверняка строят козни, хотят остановить её, злодейку. Кто-то пытался надавить на жалость, воззвать к той Блум, которую все знали и любили. Но Вдова смеялась в лицо, говоря: «Она умерла еще тогда, когда от моих рук умер мой муж», — и она не врала. Сжимая пальцами горло Эраклионского в ту роковую ночь, в голове у девушки что-то щелкнуло, и она начала душить сильнее, впиваясь ногтями в тонкую бледную кожу. Скай просил её остановиться, пытался убрать убрать руки любимой, но тщетно. Ему пришлось смириться с тем, что умрет так — от руки того, кого любит больше жизни. Мечты о спокойном счастливом будущем ушли, и мужчина остался один-на-один со своим палачом. Блум сначала плакала, не понимая, зачем она это делает. Была одна мысль — надо убить. А как — неважно. Больной разум сопротивлялся странным приказам, но воля умирала медленно и верно, давая место осознанию собственного предназначения: «Я должна убить всех, кто мешает «Когтю». Должна уничтожить. Скай — первая помеха, стоящая у меня на пути». Остатки прежней девушки пытались вновь стать главенствующими в голове. Но новая Блум лишь криво усмехалась предшественнице, сжимая и её горло, запирая в чертогах разума. Личность