Сама придумала

К большому сожалению, брачные узы не связали нас с Марком надолго. Не прошло и пары лет, как он начал мне изменять. У меня не было никаких улик, кроме особого женского чутья — но это чутье почти никогда не ошибается; ты просто видишь его взгляд, его жесты, язык тела — все становится другим. Очевидно, Марк больше не хотел меня. Вот уже которую ночь, ложась спать, он действительно ложился спать. В смысле, поворачивался на бок — спиной ко мне, между прочим, еще один важный знак — и закрывал глаза, никак не намекая на желание, скажем так, разнообразить времяпрепровождение перед сном. К тому же, он стал позже возвращаться с работы и даже не утруждал себя выдумыванием отговорок. Отговорка была у него всего одна — много сложных дел, документация и подготовка к заседаниям. Универсальное оружие — хоть бы придумал что-нибудь новенькое, в конце концов. Поиски чужих волос на его одежде не увенчались успехом, равно как и поиск отпечатков чужой помады и попытка уловить нотки незнакомых духов. Ничего из этого мне не удалось. Но это лишь значило, что Марк хорошо скрывался. И кто бы мог подумать, что в таком тихом омуте водятся такие черти? А еще так страдал из-за того, что его бывшая жена изменила ему с Дэниелом. Может быть, мне тоже стоило изменить ему с Дэниелом. Но я буду выше этого. И выше того, чтобы открыто уличать Марка в его непотребстве. Я буду готовить месть, которую подам холодной. А пока у меня не было ни одной идеи о том, какой могла бы быть эта расчетливая месть, я заняла позицию наблюдателя. Буду ждать, пока он проколется. К сожалению, этого так и не случилось. Вернее, о чем это я? Конечно, этого не случилось к счастью. Так или иначе, скоро я поняла, что у Марка не было никакой иной дамы сердца, кроме прекрасной меня. Уж слишком подавленным он казался, когда возвращался домой. Поначалу я списывала это на то, что ему неприятно было возвращаться из уютного гнездышка в постылое место, но ведь должна была быть в его глазах хотя бы искра радости от недавнего свидания? А ее совсем не было, этой искры, ни одной даже самой захудалой искорки, и тогда я заподозрила совсем другое. Марк, должно быть, смертельно болен, и благородно скрывает это от меня. Похоже, я останусь вдовой, а ведь я еще так молода. И что за страшный диагноз он пытается скрыть в тайне? Я не погнушалась немного поковыряться в ящике его стола из самых благородных побуждений — в поиске какой-нибудь медицинской выписки, но не нашла ничего подобного. К слову, любовных писем я не нашла тоже. Даже не знаю, что радовало меня больше. То есть, я хотела сказать, второе. Конечно, второе. Я не такая чертова бездушная эгоистка. — Ты совсем ничего не ешь, — сказала я этим вечером, и Марк, не задумываясь, изящно соврал: — Поел на работе. Мы заказали доставку, потому что задержались допоздна. И ведь с последним было не поспорить. Я села напротив и, отчаянно делая вид, что поглощена едой, принялась рассматривать Марка исподтишка. Бледный вид. Мешки под глазами. Нет аппетита. Пальцы постоянно что-то теребят. А еще вчера он просил таблетку от головной боли. Все ясно. Это признаки… …чего угодно. Нет, так дело не пойдет. Я собиралась предпринять решительные меры. В качестве решительных мер я надела свой самый прозрачный пеньюар и приняла самую соблазнительную позу. Не исключено, впрочем, что со стороны она смотрелась совсем не соблазнительно — вечно со мной случаются такие проколы. Впрочем, у Марка в глазах появился влажный блеск. Если это не слезы сдерживаемого смеха, то вожделение. Я призывно махнула рукой, и он с сожалением покачал головой. — Прости, Бриджит. Но если я не оформлю все документы до завтра, мне конец. Скорее всего, придется сидеть до утра. Я с трудом скрыла разочарование. Марк определенно что-то скрывал. Но что? Я вздохнула и направилась в спальню, решив, что утром уж точно со всем разберусь. Утром Марка не обнаружилось рядом, и в моей голове промелькнуло сразу две мысли. Он ушел из дома к той, кто привлекает его больше. Или же он умер, и теперь в гостиной лежит его остывающий труп. Все еще сверкая прозрачным пеньюаром, я помчалась туда, где Марк преспокойно сидел, тарабаня по клавиатуре. Увидев меня, он только вздохнул и посмотрел на часы. — Уже утро? Надо же, я действительно так и не успел прилечь. Я несколько раз открыла и закрыла рот, потом совсем неделикатно наклонилась и заглянула в экран его компьютера, но не нашла там ничего предосудительного, кроме россыпи непонятных умных слов. — Я пишу речь, — сообщил Марк. — Для скорого судебного заседания. Мы проиграли уже три дела, нельзя больше сдавать позиций. — Так ты… — я никак не могла собраться с мыслями. — Так ты правда занят работой? Кажется, ничего глупее я в жизни не произносила, хотя у меня богатый опыт. Марк, кажется, был настолько ошеломлен моей тупостью, что его пальцы перестали печатать и окаменели. — Разве я не именно это тебе говорил? — осведомился он слегка севшим голосом и подозрительно покосился, очевидно, уже понимая, что в моей голове творилась полная чертовщина. — Говорил, — смиренно согласилась я, но это была лишь уловка, небольшое отступление перед контрударом. Я не собиралась так легко сдавать позиций и признаваться в том, что была полной дурой. — Да-да, припоминаю, ты что-то там бормотал сквозь зубы, стараясь побыстрее от меня отделаться. Уж прости, что не восприняла этого всерьез. И так всегда, Марк. Ты никогда не рассказываешь мне подробно о своих делах. И о том, что происходит у тебя на работе. Раз все так плохо, что тебе приходится работать круглые сутки, разве тебе не хочется выговориться перед самым близким человеком? Если, конечно, ты считаешь меня самым близким человеком, но, судя по тому, как ты ведешь себя в последнее время, это совсем не… — Бриджит, — Марк все еще говорил потрясенно, но в его голосе уже прорезалась сталь. — Я поражен — ты сейчас пытаешься обвинить меня в… в чем, собственно говоря? — В том, что из-за твоей черствости и нежелания поговорить по душам я была почти уверена, что ты умираешь или, в крайнем случае, изменяешь мне, — отчеканила я и поняла, что, возможно, мне не стоило этого говорить. Марк выглядел точно так же, когда прочитал мой дневник. Оскорбленная невинность во плоти. — Вот, значит, как, — теперь он звучал почти угрожающе. — Вместо того чтобы просто спросить, ты призвала свою ипохондрию и закомплексованность в качестве советчиков? — Теперь уже я попыталась изобразить вид оскорбленной невинности, но у меня не слишком-то хорошо получилось. Однако я все-таки нашлась со словами: — Разумеется, а что мне еще оставалось делать? Мой собственный муж замкнулся и ничего не говорит мне о своей жизни, пока я всеми силами пытаюсь сохранить семью!.. Я поняла, что все же немного перегнула палку. Наверное. Самую капельку. Но Марк смотрел на меня с нескрываемым интересом — и дело, похоже, было вовсе не в пеньюаре. Даже странно, что он не злился. В конце концов, вместо поддержки я только что накричала на него, уставшего от постоянной работы. Это был перебор даже по моим меркам, и я уже мысленно подбирала слова изменений, когда Марк спросил: — И как тебе это удается? — Я сделала вопросительный вид. — Вывернуть все в свою сторону? Лучшая защита — это нападение, да? На этот раз я все-таки не нашлась с ответом и только издала какой-то нечленораздельный звук, а Марк тем временем с удвоенной скоростью принялся что-то печатать. — Лучшая защита — это нападение, — повторил он. — Поэтому я немного изменю речь. Сначала я подумал, что излишняя агрессия после стольких поражений будет выглядеть признаком отчаяния, но сейчас думаю, что немного напора не помешает. Может быть, именно его нам с самого начала и не хватало. У меня осталось еще три часа — думаю, я успею решить, как обернуть все в нашу пользу. Он добавил еще несколько умных слов, которых я не поняла. Что я поняла — так это то, что благодаря моей наглости Марк, кажется, придумал какой-то здравый ход. Какая же я молодец.