Просто о сложном

Первыми, что увидел Гриша, были лучи солнца, которые пробивались сквозь полупрозрачные шторы. За окном слышались крики соседских детей, лай собаки и шум от проезжающих машин. Только в его комнате было привычно тихо. Все, казалось бы, было, как обычно. Если бы не приятная усталость после прошедшей ночи. Измайлов сонно потер глаза, окончательно просыпаясь, и повернулся в сторону мирно спящей девушки. Ее хрупкое, полностью обнаженное тело скрывало одеяло, оставляя открытыми лишь плечи и ключицы. Волосы цвета кофе с молоком разметались по подушке, придавая девушке еще более незащищенный вид. Сейчас она была, как никогда, нежной и уязвимой. Хотелось поцеловать каждую родинку на ее белоснежной коже. Гриша слегка склонился над спящей девушкой, желая запомнить ее именно такой: нежно сжимающей одеяло на уровне груди, с покусаными им же губами и без тяжести прошлого, которое она тащит на своих хрупких плечах. Скользя взглядом по обнаженному телу, Гриша обратил внимание на небольшой шрам на руке у Алисы. Парень не сомневался, это тот самый след, который девушке подарил один из грабителей. Невольно вспоминая события той ночи, Гриша понял, что именно тогда его отношение к Алисе изменилось под корень. На той чертовой стройке, с кровоточащей раной на руке Рыбкина изливала ему душу, приоткрыв дверцу к измученному сердцу. Измайлов неосознанно провел пальцем по рубцу, а потом и вовсе нежно поцеловал шрам на белоснежной коже той, что спасла его жизнь. Этот след на ее руке — плата. Ёбаная плата за его жизнь. Алиса не задумываясь ее заплатила, не потребовав ничего взамен. Сквозь сон девушка слегка дернула плечом, что заставило Гришу поспешно отстраниться от нее. Посидев еще пару секунд, Гриша решил спуститься на кухню, чтобы сообразить что-то на завтрак. Будить Алису не хотелось, она и так очень мало спит, предпочитая работу сну. Вообще Рыбкина постоянно ставит работу выше собственной жизни. Может не спать пару суток, ничего не есть, днями торчать в отделе только ради того, чтобы раскрыть очередное дело. Не то чтобы Грише не нравилась ее активность, но видеть бледное и изнуренное лицо своей лучшей сотрудницы ему было не по кайфу. Орудуя лопаткой и сковородкой, Гриша жарил свой фирменный омлет (дальше этого блюда его кулинарный талант не пошел), когда, шлепая голыми ногами по полу, на кухню спустилась Алиса. В джинсах и одном черном топе с переплетением лямок, который ночью Измайлов клялся сжечь к херам. Волосы девушки были слегка взлохмачены и сейчас разметались по ее плечам и спине. Сонные глаза смотрели на парня как-то по странному грустно. А может быть Грише всего лишь показалось, ведь в следующую секунду Алиса уже тепло ему улыбалась, откидывая мешающие волосы назад. — Доброе утро, Рыбкина. Выспалась наконец-то? — улыбаясь в ответ, спросил Гриша. — Доброе утро, Измайлов. Да, выспалась. Хотя я и раньше прекрасно высыпалась, — возмущенно сказала Алиса, опираясь плечом о дверной косяк. Конечно она солгала о том, что ей хватает пары часов сна в день, коими она обычно довольствовалась. Хоть и Алиса никогда не жаловалась на сильный недосып, но все равно иногда очень хотелось понежиться в теплой кровати. — Ага, конечно. По своим синякам под глазами это особо хорошо видно, — беззлобно пробурчал парень, посмотрев на свою подопечную многозначительным взглядом. — Давай садись за стол, буду тебя кормить. А то ты как жердь тощая. Я пока тебя трахал ночью, пару раз слышал, как твои кости друг об друга бьются. — Очень остроумно, Измайлов. Я прям умираю от смеха, — Алиса обиженно надула щеки и отвернулась от парня, всем своим видом показывая, что обиделась. Рыбкина могла бы и дальше дуться, если бы Гриша не обнял ее со спины, прижимаясь губами к ее волосам. Девушка рвано выдохнула, улыбаясь своим мыслям. Сейчас со стороны они походили на самую обычную влюбленную пару, которая проводит утро вместе. Они могли бы выпить невъебенно дорогой кофе, поговорить о погоде, или о том, какую херню на этот раз учудит Котельников. Потом они бы могли поехать вместе на работу и долго целоваться в машине у Гриши, не желая отпускать друг-друга. Вечером могли бы пойти на какой-то фильм, или в кафе, или просто погуляли бы по набережной. Но все это «могли бы» Алиса перечеркнула одним своим твердым решением: либо сейчас, либо никогда. Гриша должен знать всю правду про нее и про ее прошлое. Рыбкина опускает глаза в пол и выпутывается из теплых объятий парня, поворачиваясь к нему лицом. Гриша лишь удивленно на нее посмотрел. Хотел отпустить очередную свою шуточку, но наткнулся на холод карих глаз, который заставил все внутри сжаться. Такой взгляд был у нее на той стройке, когда она выворачивала свою душу перед ним. Этот взгляд пугал. Гриша не знал, что хочет сказать Алиса, но он был уверен, что хорошего ждать не стоит. — Гриш, мне нужно тебе кое-что сказать. Прости, но хорошего ждать не стоит, — парень лишь грустно улыбнулся. Он так и знал! — Эта ночь была прекрасной, но… Измайлов, прекрати так пошло улыбаться, а стараюсь быть серьезной! — Алиса возмущенно хлопнула маленькой ладошкой по столешнице. Сейчас ей совершенно не хотелось шутить. Хотелось рассказать ему правду и сбежать к себе домой. А там уже дать волю эмоциям и, возможно, напиться. — В общем, я тогда, на стройке, рассказала тебе не всю историю, а лишь ее концовку. Рыбкина тяжело вздохнула и сжала маленькие кулачки, впиваясь недлинными ноготками в ладонь. Хотелось чувствовать физическую боль, иначе душевная окончательно собьет ее с ног. Алиса уже чувствовала подкатывавшую к горлу истерику, которая норовила вот-вот выйти наружу. Но девушка лишь сглотнула и, смотря прямо в глаза Грише, на одном вздохе сказала: — Мой отец — Рубцов. Мой отец убийца твоих родителей, — сказала и опустила голову, боясь взглянуть на парня. Гриша покачнулся на месте, слыша, как в голове эхом доносятся слова Алисы: убийца твоих родителей. Осознание сказанных девушкой слов пришло не сразу, а когда Измайлов все-таки переварил всю, что она сказала, то поднять глаза на Алису уже не смог. Боялся. Чего боялся? Холода. Холода в ее потрясающих карих глазах. А еще крови. Он чертовски боялся поднять на девушку глаза и увидеть на ней кровь его родителей. Где-то на задворках сознания пронеслась мысль о том, что она не виновна. Но сердце твердило иначе. Сердце повторяло, как мантру: она дочь убийцы. Дочь убийцы твоих мамы и папы. А ты с ней спал. Прошлой ночью ты целовал ее обветренные губы, вдавливал нежное тело в матрас, слушая ее сладкие стоны. А десять лет назад ее отец убил твоего отца. — Алис… И ее ломает. Вырывает хребет к чертям. Она плачет, захлебывается слезами, дрожит от раскатов истерики, которая накрывает с головой. Алиса знает, что не имеет права на слезы. Тут она не жертва, а он. Но Рыбкина ничего с собой не может поделать, закусывая до боли кулак, чтобы сдержать очередной всхлип. Она же обещала себе не плакать при людях, обещала не показывать слабость. Но Гриша успел стать исключением из ее главного жизненного правила. Он понимал ее. Буквально чувствовал. А теперь он ее ненавидит, как минимум. Возможно хочет убить. А на другое она и не рассчитывала. Алиса с самого начала знала, что тут счастливого конца не будет. Они не в ебаном Диснее, да и она далеко не принцесса. Гриша стоит в полуметре от тихо плачущей Алисы и не может сделать шаг. Ни вперед, ни назад. Ноги будто бы стали ватными и просто отказываются слушать его. Парень опускает широкого распахнутые глаза в пол, чувствуя горячие дорожки от слез на собственных щеках. Больно. Оглушающе больно. Больно за нее, за ее чувства. Алису ломает не по детски, её кидает сейчас от одного берега к другому, но Измайлов никак не может помочь. Он лишь стоит и смотрит на ее саморазрушение. Осознание того, что Рыбкина — это Рыбкина, а Рубцов — это Рубцов, приходит как-то неожиданно и в голове у Гриши все становиться на свои места. В голове больше не отдаются этом слова девушки и появляется бегущая строка с повторением одной и той же фразы: она не ее отец. Гриша делает рывок вперед и заключает Алису в крепкие объятия, стараясь заглушить ее истерику. На ухо без остановки шепчет: — Ты не виновата, — и, когда девушка прекращает всхлипывать, добавляет: — Алис, мне плевать, на то, кто твой отец. Я не знаю, кто такая Алиса Рубцова, потому-что ее не существует. Ты — Рыбкина, понимаешь? Ты мой самый лучший опер, ты помогаешь людям, ты делаешь этот мир лучшим, ты делаешь лучшим меня. — Правда? — тихо-тихо, почти шепотом выдыхает Алиса, наконец поднимая свой взгляд на Гришу. Ее носик чуть красный, глаза и щеки блестят от слез, но на губах появляется легкая неуверенная улыбка. В этот момент у Гриши перехватывает дыхание. Безумно красивая. Даже заплаканная, красная от слез она безумно красивая. — Правда, — улыбается ей в ответ и целует в висок, обнимая за плечи. Девушка прижимается к нему всем своим телом и зарывается пальчиками в его светлые волосы. Происходящее кажется ей самым лучшим сном. Или ночным кошмаром. Тут сложно выбрать что-то одно. Они сидят так пару минут, впитывая тепло друг-друга. За окном слышатся крики детей, лай собаки и шум от проезжающих машин, но на кухне у Гриши привычно тихо. На кухне у Гриши пахнет болью, счастьем, смущением, принятием и немного дымом. — У тебя яйца горят, — как бы невзначай говорит Алиса. — Рыбкина, ты только об одном и думаешь, — Гриша воспринимает слова девушки за шутку. — Те, что на плите, Измайлов, — возмущенно бросает Алиса, выпутываясь из цепких объятий. — Ты забыл про яичницу! — Черт, — кричит парень, бросаясь к плите в попытке спасти подгоревший завтрак. Алиса лишь смеется, вытирая оставшиеся слезы с сырых щек. Да, это утро точно нельзя назвать нормальным. А у них по другому и не может быть. Они же Измайлов и Рыбкина. Демон и ведьма.