delicate (isn't it?)

Синий. Зелёный. Фиолетовый. Синий. Красный. Белый. Фуксия. Синий. Синий. Красный. Синий. Вопреки распространённому мнению, цвета ночного Нью-Йорка ещё ярче, если ты не на кокаине. Они смазываются медленней, да, тонкими полосками света мелькая в слишком грязном для приличия окне такси, но когда ты чист, они чётче. Даже слишком чёткие, если у тебя мигрень, а у Тео она есть. Имя у мигрени «Борис», и в данный момент он сидит посреди ёбаного сиденья такси, вместо того чтобы, быть может, как нормальный человек сесть на самое левое от Тео сидение (абсолютно свободное и, небось, поудобнее сиденья посередине). Но Борис никогда не был нормальным, всегда это знал и смаковал это знание, может, слишком самодовольно, и за последний год или два Тео успел с этим смириться. Его дозы между поездками достаточно малы, чтобы не заработать себе зависимость, но они уже давно не в Вегасе, и Тео уже давно не так юн. Ощущения начинают нагнетать. Подперев подбородок, Тео завороженно смотрит в окно; с каждой секундой его лицо омывает новой неоновой краской. По радио глухо играет какая-то поп-песня, неразличимая через перегородку. Борис внимательно смотрит на него, взгляд едва вне поля зрения Тео. Он не моргал уже с полминуты. Тео, не двигая головой, переводит на него взгляд: — Что? — Что? — повторяет Борис, дразнясь. Он закатывает глаза. — Ты пялишься. Закинулся в туалете перед выходом, что ли? Борис хмурит лоб на миллисекунду, но тут же начинает гоготать. — Нет! Всё твои додумки, Боже. Просто смотрю. Тео моргает. — На меня? — Да, Поттер, на тебя. Это уже преступление? Что-то острое горит в животе Тео, и он снова отводит взгляд к окну. — Плевать. Делай что хочешь. Борис вздыхает. — Ну, не будь таким. Сегодня было хорошо! Даже весело, если позволишь! Ты улыбнулся целых шестнадцать раз! В этот раз Тео в шоке поворачивается к Борису всем корпусом. — Ты считал? Тот пошевелил бровями. — Решил вести счёт. Вдруг удасться дотянуть тебя до нормальных чисел. — Иди ты, — говорит Тео, но не серьёзно. Эта фраза стала их собственным проявлением нежных чувств, абсолютно платонических, конечно. Борис ухмыляется. — Доведёшь до семнадцати? Только ради меня? Тео скалит зубы в самой фальшивой улыбке, что ему приходилось натягивать (а он, в конце концов, работает с покупателями), и через мгновение возвращается к суровому взгляду. — Пожалуйста. Счастлив? — Невероятно, — довольно говорит Борис. — Так, ладно, что у нас есть дома? У нас? думает Тео, но не говорит вслух. Это правда, что Борис стал оставаться у Тео в квартирке над магазином, когда у него дела в Нью-Йорке, и Тео дал ему ключ на случай, если он в поездке, но Тео не назвал бы это «у нас». Единственное, что принадлежит в квартире Борису, это запасное пальто. Ну и зубная щётка. И ещё, может быть, пижама, но только потому, что пижама Тео на него большая. А щётка чисто по санитарным причинам. Ситуация, на самом деле, достаточно проста: два друга, делящие из чистой логики и удобства квартиру и иногда ванную (в квартире всего одна чёртова ванная. Что Тео делать, позволить Борису тратить всю горячую воду аки шведский принц? И не промывать раковину после того, как он почистил зубы? Да и… ладно, все всё поняли. Короче). Короче. Тео задумывается на мгновение; а правда, что у них есть дома? Он уже слегка подшофе и, что удивительно, не очень-то и хочет продолжать банкет. Ужин был сытным. Он полагает, они могли бы посмотреть фильм, но он не в настроении маяться с полчаса, пока Борис не решит, на каком языке он хочет субтитры, только чтобы ставить фильм на паузу каждые пять секунд и просить Тео объяснить слово. Спать? Слишком рано, наверное? — Давай сделаем пирог, — откуда, блять, не возьмись говорит Борис, так неожиданно, что Тео вздрагивает. — Пирог? — повторяет он скептически. Борис радостно кивает, уже начиная, видимо, разрабатывать план действий. — Да! У нас не было десерта, а Китси привезла тебе яблоки из поездки в Вермонт, и сейчас слишком рано, чтобы идти спать, не в ночь пятницы же! Давай, Поттер, будет весело! — Борис, ты хоть знаешь, как делать яблочный пирог? Потому что я нет. А у Хоби нет поваренной книги. Борис беспечно машет рукой. — Так загуглим! Почитаем вступление какой-нибудь грустной старушки, ты нарежешь яблоки, я всё смешаю, и в духовку. Пирог готов! Проще простого. — Нет, — настаивает Тео, — не «проще простого». У нас вряд ли даже есть все ингредиенты, кроме яблок. — Значит, идём закупаться! — В десять вечера? Я не совсем в настроении быть обокраденным. Борис в открытую оглядывает его с ног до головы. — Так сними своё пальто. Хоть не будешь выглядеть, как буржуй. — Борис, сейчас ёбаный январь. И это перуанская шерсть. Я не буду его снимать. Борис вскидывает руки в поражении. — Ладно, ладно, тогда я пойду. Дай мне список продуктов, и я куплю всё, что надо. — И славно! — огрызается Тео, но тут же останавливается. — Погоди. Когда это я вообще успел на это согласиться? — Прямо сейчас? — невинно спрашивает Борис, хлопая ресницами. — Яблочный пирог, Поттер. Прекрасное зимнее угощение. — Осеннее вообще-то, придурок. Без предупреждения стеклянная перегородка опускается вниз, и их водитель раздражённо стучит по рулю. — Если вы не возражаете, — угрюмо говорит он, — я пытаюсь выиграть радио конкурс для моей дочери, а я нихера не слышу. Может, вы, голубки, приутихните там, а? На слове «голубки» Тео краснеет как репа и тут же затыкается, а Борис просто показывает водителю средний палец. Тот возвращает любезность и снова закрывает окошко, бормоча что-то о «невоспитанных заносчивых педиках нового поколения». Борис откидывается назад и вздыхает. — Так, на чём мы остановились? — Яблочный пирог, — слабо отвечает Тео, всё ещё задетый комментарием водителя. Борис не замечает его терзаний, или ему похуй. В конце концов, кто из них двух носит женский парфюм? — Да, точно, спасибо. Ну хорошо, яблочный пирог не считается «зимним десертом», неважно. Найди рецепт, дай мне список, я сбегаю в магазин, пока ты разогреваешь духовку. Возвращаюсь как раз во время, чик-чик-чик и бабум! Пирог. — Борис, — говорит Тео не задумываясь, — люди думают, что мы встречаемся? — Конечно, — отвечает Борис, — постоянно. Может, потому, что мы оба геи. Короче, хочешь ещё ванильное мороженое сверху? — Да, давай, только сразу иди домой, чтобы оно не рас- прости, блять, что?! Борис хмурится. — Ты… тогда без мороженого? Лицо Тео сначала белеет как бумага, и потом возвращается к классической «варёной репе». — Я… я не гей! Ты гей? Ты думал, что я гей? Почему ты не сказал мне, что ты гей?! — Поттер, ты хочешь мороженое или нет? — Как ты, блять, сейчас о мороженом думаешь?! — вопит Тео так истерично, чтобы водитель снова стучит по стеклу. Борис смотрит на него абсолютно без выражения. — Легко. Я гей, ты гей, и мы идём домой делать пирог, и мне надо знать, брать ли мороженое в продуктовом. Может, вместо этого корицу тогда? — Я не гей, Борис, — напряжённо говорит Тео, повернувшись к нему всем корпусом. Борис смеётся, и с каждой секундой Тео всё сильнее хочется свернуть ему шею. — Борис. Правда. Борис фыркает и пытается взять себя в руки. — Поттер, я знал, что ты голубее неба, ещё до того, как осознал, что и я тоже. Начал подозревать, как только увидел тебя! Большие очки, большой свитер, твоя подпрыгивающая походочка? Как у Попчика? — Я не ходил как наша блядская собака! — визжит уже Тео, вне себя. — Правильно. До сих пор так ходишь. Водитель в последний раз долбит в перегородку, и Тео резко отворачивается от Бориса, сложив руки на груди. Он до боли стискивает челюсть, и цвета снаружи кажутся оттого невыносимо яркими, будто кто-то настойчивый пытается разломить его череп сосулькой. Позади него Борис в замешательстве. — Поттер? — Не говори, блять, со мной. Он вздыхает. — Поттер. Тео. Ну ты чего, — Борис пытается дружески потрепать его по плечу, но Тео отдёргивается всем телом. — Да твою мать. Тео холодно молчит, и Борис вздыхает ещё выразительнее. Он сует руки в карман и пододвигается поближе. — Ты начал всё это. — Не пизди, — так же холодно отвечает Тео. Борис качает головой. — Да не то. Это. Нас. Ты же знаешь, что ты первый меня поцеловал, да? Тео тут же чувствует, как жар заливает его лицо. Он слегка поворачивается к Борису. — Я… что? Борис пожимает плечом. — Ты был пьян. Я был пьян и под кайфом, — он фыркает. — Изо рта у тебя воняло, конечно… — Всё потому, что ты покупал нам самое хреновое пиво, — говорит Тео, на мгновение забывая о споре. Борис улыбается. — Я всегда знал, чем угодить, правда? Только Тео собирается что-то ответить, как машина резко останавливается, и их с Борисом по инерции бросает на впереди стоящие кресла. Посыл ясен: убирайтесь из машины. Холодный воздух зимнего Нью-Йорка щиплет щёки, когда Тео вступает на тротуар, поднимая ворот пальто. Борис лезет через сиденья и следует за ним, посмеиваясь над дрожащим от холода Тео. — Вегас избаловал тебя, Поттер. Сейчас и минус пяти нет. Тео всё ещё с ним не дружит и потому враждебно сверкает на него глазами из-за воротника. — Ты жил там дольше, чем я. — Да, — говорит Борис, — но: у меня больше опыта с низкими температурами. По сравнению с украинскими зимами это тропики, — он весело оскаливается. — Что, не спасает твоя буржуйская перуанская шерсть? — Это пальто стоило шестьсот долларов, Борис. Взрыв смеха. — Тогда тебя ободрали! Деньги не греют; ты замёрзнешь до смерти с карманами, полными купюр. Тео суёт руку в карман пальто и нашаривает ключи. — Тогда давай уже зайдём внутрь, осёл. Борис запрыгивает на ступеньки перед магазином Хоби, загораживая Тео проход, и картинно выкатывает вперёд нижнюю губу. — Ты злишься на меня. — Да, — ворчит Тео, — Я злюсь. Какое точное замечание. Двинься. Борис не двигается. — Я всё ещё понимаю почему. Что плохого в том, что я сказал? Ты это ты; тут нечего стыдиться. Ты торгуешь мебелью и носишь пальто из перуанской, блять, шерсти, не то чтобы ни у кого не возникло подозрения. В качестве ответа Тео хватает Бориса за руку и пытается сдвинуть с места, но Борис буквально стоит на своём. — Теодор. — Почему бы тебе, — выплёвывает Тео сквозь зубы, — не переменить тему? — Нет. — Ты ёбаный водкозависимый мудила, почему нет?! — так как Борис стоял на пару ступенек выше, он был как раз идеального роста, чтобы Тео, сверкая в гневе глазами, ругался ему прямо в лицо. Борис, как всегда невозмутимый, игриво шевелит бровями. — Потому что чем раньше ты признаешь, что я прав, тем скорее я получу свой поцелуйчик на ночь, и мы наконец зайдём внутрь. — Я не стал бы тебе даже руку сейчас пожимать, — говорит Тео, уверенный, что Борис шутит/мухлюет/просто ведёт себя как мудак. Пять секунд спустя Тео узнаёт, насколько он неправ. Борис (чёртов Борис, насмешливый, безбашенный, несносный Борис) хватает Тео за лацканы пальто и втягивает в настолько глубокий поцелуй, что у него голова идёт кругом. Сердце бьётся как сумасшедшее, и он не чувствует ног. У Бориса сильные руки и мягкие губы, и на вкус он как терпкое вино, что у них было на ужин, и он целует Тео чуть ли не буквально до синяков. Наконец оторвавшись, Борис выглядит раздражающе довольным ошеломлённым лицом Тео. — Вот. Как говорит ваш народ, “gay rights”. Ну что, пирог? — Я не чувствую ног, — полубормочет Тео, чьи зрачки расширены до размеров хоккейной шайбы. Борис выдыхает, смеясь, искренне и по-доброму. — Боже, Поттер. Ты, маленькая дешёвая сучка. — Я выше тебя на пятнадцать сантиметров. Он снова смеётся и касается пальцем кончика носа Тео. — Ты не отрицаешь остальные две вещи. Тео собирает в себе остатки самоконтроля и расправляет плечи, склонив голову, чтобы спрятать своё покрасневшее лицо. Он незаметно трёт кончик носа. — Иди ты. Борис мягко перехватывает его ладонь и осторожно сжимает в своей. Подносит к губам. Его губы едва касаются костяшек Тео, всё ещё в шрамах от их драк в Вегасе и белые, что падающий вокруг них снег. — Почему ты так этого боишься? Тео. Это же просто я. — Да, — тихо говорит Тео, не дышащий с момента, когда Борис взял его за руку. — Это же ты, не правда ли, — это не вопрос. И не разочарование. Да и возможно ли оно вообще? Борис снился ему; до сих пор снится, но после Амстердама его сны изменились. Раньше было это: Борис дикий и далеко не трезвый, неуклюже хватающийся за что попало, острые зубы и лисьи глаза, и падающие вокруг них перья, пока он умирал от потери крови. Борис умирает или убивает Тео, или они погибают вместе, как Бонни и Клайд в вихре дыма, разорванное полотно и льющийся сквозь это всё солнечный свет. Расплывчатость. Послевкусие текилы. Танцевать на грани между плохим сном и кошмаром. Потом был Антверпен, и дешёвые фильмы на диване, и тарелка холодного лосося на двоих. Почти касаться, когда на экране стреляют. Борис ещё под кайфом, Тео не так сильно, и мир — акварельная картина. Теперь сны Тео мягче; Борис у него под подбородком, вздыхающий, как сонный щенок. Он не совсем привык к количеству сна, что он теперь получает, но он предпочитает просыпаться, чувствуя себя слегка виноватым, чем крича и плача от летающих конечностей и крови на мраморе. Он думал, Борис убил бы его, если бы узнал, но глядя на него сейчас, тёмные глаза, и приоткрытый рот, и снег, поблёскивающий у него на макушке в свете уличных ламп, Тео осмеливается предположить, всё будет в точности да наоборот, когда они войдут внутрь. Скажи мне, что это нормально, отчаянно думает он, скажи мне, что мне можно это иметь, скажи мне, что я не сломан, скажи мне больше не бороться. — Поттер, — говорит Борис, смаргивая с ресниц снежинки, — можно я… — Да, — говорит Тео, ему плевать, на что он только что подписался, и Борис снова целует его, так же отчаянно, что и в первый раз, но на этот раз Тео это предвидит. Он жаден, и он желает, и ему похуй, что их могут заметить. Борис одной рукой хватается за его пальто, другую запускает в волосы, и Тео чувствует себя легче воздуха. Они отрываются друг от друга, тяжело дыша, и Тео знает, что если они сейчас же не зайдут внутрь, его затянет в чёрные дыры борисовых пьяных глаз, и они замёрзнут прямо тут, в снегу. Это говорит о том, насколько опасно или прекрасно это чувство, но Тео плевать. — Помнишь, я говорил, что ты был единственным парнем, с которым я спал? — спрашивает Борис хрипло, всё ещё сжимая пальто Тео своей дрожащей ладонью. Тео тупо кивает. Он ухмыляется, это чёртово чудо. — Всё ещё правда. — Ну ты сволочь, — нежно говорит Тео и рывком открывает входную дверь, впуская их обоих внутрь.