Трясина

** «Это моя племянница, и ей требуется помощь». Дункан говорил что-то ещё, но Бишоп даже не пытался понять весь тот словесный понос, выливающийся изо рта полуэльфа. Эльфийку он заприметил еще с того момента, как она впервые вошла в таверну. Её сияющие, неровно отстриженные волосы цвета расплавленного золота сразу бросались в глаза; даже сильнее, чем у рыжеволосой молодой колдуньи, которая стараниями вышеупомянутой племянницы теперь была на побегушках в этой жалкой, пропитанной потом и парами алкоголя таверне. С такими волосами лучше не идти в разведку с непокрытой головой. Он оценил и стройную фигурку, чуть желтоватую кожу, которая тоже словно бы светилась и наталкивала на мысль, не было ли у девчонки в роду фей или спиритфолков (что, впрочем, почти одно и то же). Если бы была возможность, он сразу бы завалил её в кровать — хоть какое-то развлечение среди шлюх, алкоголя и дурацких редких напыщенных клиентов. А потом она скользнула по нему взглядом, и Бишопа невольно прошиб пот — её глаза были равнодушными, мёртвыми, словно трясина, затягивающая путников в самое сердце топей. И грязным, серо-зелёным, невыразительным цветом, и отсутствием какого-либо выражения — в тёмных глазах не было ничего, что позволило бы хоть немного угадать, что за человек, а точнее, эльф, стоял перед ним. Контакт длился не больше секунды. Бишоп, как и прочие обыватели таверны, её не интересовали. ** — Как тебя зовут, спрашиваю, — сквозь зубы повторил Бишоп, не дождавшись реакции на свой первый вопрос. Он так и не понял, как вести себя с этой болотной девчонкой. Конечно, она была в несколько раз старше его, но по эльфам не догадаешься, сколько им там на самом деле. Пока разношёрстная команда копалась в пожитках, радуясь небольшому отдыху, Фарлонг уселась на поваленное дерево и сосредоточенно всматривалась в чащу леса. Рядом лежала боевая коса — ни дать, ни взять, смерть, пришедшая по твою душу. — Хороший же у тебя слух, раз ты не услышал ничего из слов Дункана, следопыт, — хохотнула тифлинг где-то у него за спиной. Он не стал оборачиваться, чтобы посмотреть на неё, но раздраженно ответил, что слова пьяного дурака ему, в принципе, не интересны. — Морасс, — голос эльфийки был таким же невыразительным, как и её глаза. — Ну нифига себе подходящее имечко, — оскалился Бишоп. — Это папаша тебя так одарил? Хорошее у него, видать, чувство юмора. Фарлонг уставилась на него пустым отрешённым взглядом. Он так и не смог понять, задел ли хоть что-то внутри этой холодной оболочки, но злорадно понадеялся, что да. Возможно, это всего-то лишь каркас самозащиты — быть настолько безразличной ко всему, что происходит вокруг тебя. Чтобы не тронуться умом от обилия совершенно сумасшедших событий, о которых ты никогда не просил. — Ты точно солнечный эльф? — продолжал он глумиться, опираясь локтями на колени, и кладя подбородок на сцепленные руки. — Насколько я знаю, — последовал краткий, лаконичный ответ. Она смотрела на него — вроде пристально, но словно видела что-то позади. У Бишопа возникло нехорошее ощущение, будто он был для эльфийки прозрачным существом — вроде как есть, а вроде как взгляд на нём не задерживается. — Духи, — пояснила она, как что-то само собой разумеющееся и вернулась к разглядыванию деревьев. Она не была чокнутой друидкой, как лесная эльфийка, всё время украдкой за ней следившая. Судя по всему, Фарлонг о слежке знала, но — по своему обыкновению — никак на это не реагировала. Даже исчезновение Шандры она восприняла так, что невозможно было догадаться, какие чувства в ней вызвало это событие: «Хорошо, пойдём за ней». — Зачем тебе эта крестьянская девка? — всё-таки не удержался Бишоп, бросая на Морасс взгляд исподлобья. Он больше не пытался смотреть ей в глаза, сосредоточился на редкой красоты, хоть и ужасно обрезанных, волосах. — Так надо. Кому надо? Зачем надо? Бишоп втянул носом воздух, пытаясь не дать раздражению вылиться. Это бесполезно. — Сворачиваем лагерь, — обратился он к остальным. — Если хотите найти вашу белобрысую дуру живой. ** Он не просил, чтобы его втягивали во всё это. И часто задавался вопросом, какой чёрт дернул его за язык просить остаться в компании невменяемых гуманоидов самого различного происхождения. Он пытался доказать себе, что всё это потому, что он собирался отыграться на Фарлонг, чтобы как следует отомстить её дяде. Но на деле, он совершенно не хотел проиграть эту дурацкую битву, которую придумал сам себе: докопаться до сущности Морасс. Бишоп пробовал понять её с точки зрения остальных спутников. Не очаровала же она их, чтобы они так беспрекословно следовали её приказам? Потому что, если крепко подумать, логики в них особой не было. Кроме того, она почти не разговаривала и не вмешивалась в разговоры других. Он знал, правда, что она помогла некоторым из них в личных делах, но, опять же, было загадкой — что именно ею руководило. Никакой симпатии или антипатии она не выражала, ни к одному из таскающихся за ней индивиду. И смотрела на них, как на своих духов — словно они были просто продолжением воздуха, каждый со своими закидонами, которые, вроде как, нужно уважать, потому что они — часть этого мира. Не больше и не меньше. — Ты веришь в богов? — спросил Бишоп, присаживаясь рядом с Фарлонг на жесткий спальный мешок, который ей оставило доброе поколение бывших будущих оруженосцев на поляне Уединения. — Да, я покланяюсь Сильванусу, — последовал короткий ответ. Она, конечно, не поинтересовалась, почему он, обойдя законы, пришёл тревожить её одиночество. Не то, чтобы в её характере было следовать законам; она, судя по всему, себя не считала связанной чем-либо, кроме как собственной непостижимой логикой. — И есть какая-то причина? Кроме того, что ты, наверняка, черпаешь из веры свою божественную магию? Бишоп тут же прикусил язык. Ей не нужно было давать лёгких ответов, иначе она и вовсе скажет лишь что-то столь же незначительное, как и всегда. Ну, хоть какая-то предсказуемость. — Есть причины, — вторя его мыслям последовало краткое объяснение. — Мне нравится твой подход к делу, — хмыкнул Бишоп, растягиваясь на спальном мешке и хватая пальцами её выбившийся из причёски локон. Золотистые волосы сияли в вечерних сумерках, на ощупь были тонкими и лёгкими, словно паутинки. — Никакой лишней информации. Морасс посмотрела на него своим обычным невыразительным взглядом. Было ли ей наплевать на то, что он про неё думал? Есть ли смысл предавать её или делать ей больно? Она вообще хоть что-то чувствует? Если он убьёт её, превратится ли она в одного из духов, который будет вечность созерцать пустоту с равнодушной отрешённостью? Она не спросила, зачем он пришёл. Она, казалось, вообще никогда не задавала вопросов. «Ладно», «Хорошо», «Пойдём». Подробности её не интересовали. Странное дело: те, кто встречался ей по пути, обычно сами излагали всё, что могло бы её интересовать, не дожидаясь наводящих слов и намёков. — Было бы неплохо провести время с пользой, — ухмыльнулся Бишоп, так и не выпустив из плена пальцев светлый локон. — Тут есть палатка, да и становится холодно. Она посмотрела на него — мёртвой трясиной глаз — и, к его удивлению, кивнула. ** Не сказать, чтобы Бишоп был сильно искушён в сексуальных ласках. Большую часть его женщин составляли портовые шлюхи и редкие попутчицы наподобие Мэлин. Их он трахал жёстко и быстро, просто удовлетворяя животные потребности. К Фарлонг он просто не знал, как подступиться. Сорвать одежду и взять её, как он обычно делал это раньше? Соблазнить поцелуями и ловкими пальцами доведя до оргазма, а потом взять её грубо, как обычно? Бишоп беззвучно фыркнул. Морасс смотрела на него беспристрастно, очевидно, ожидая от него каких-то действий. Не было похоже, что её вообще интересует то, что должно произойти. Неужели она и трахаться будет как неживой кусок мяса под ним? Тогда нахрен он вообще это затеял, ради спортивного интереса? Впрочем, объяснить зачем он пытается соблазнить предводителя, рейнджер не мог и самому себе. Отблески потухающего костра снаружи отбрасывали чудные тени на непромокаемой ткани палатки, словно это были отражения духов, тех самых, которых могла увидеть Морасс, но скрытые для глаз остальных смертных. — Ты ждешь, пока я тебя раздевать начну? — не выдержал Бишоп, рванув узел на кожаных штанах, поспешно стаскивая их с бедер. Он опирался на спальный мешок коленями, и его член, вопреки его опасениям, стоял колом. Твердый, большой и подрагивающий — эльфийка, лицо которой находилось в паре сантиметров, вдруг показалась еще миниатюрней и хрупче. Медленно покачав головой (что это вообще должно значить?), она протянула руку, и тонкие, изящные пальцы крепко обхватили основание, мельком пробежавшись по набухшим яичкам. Прежде, чем он понял, что происходит, он кончил ей в рот. И судя по всему, не прошло и десяти минут, как он разделся. — Рядом кто-то есть, — прошептали влажные красные — и такие сладкие — губы. Она подняла на него взгляд только когда он непроизвольно дернул прядь золотистых волос. Он не увидел там ни вожделения, ни стыда — и что-то дернуло его за язык сказать «Я могу сражаться вместо тебя». Несколько минут она просто молча смотрела на него. Затем Бишоп понял, что не может двинуть и пальцем. Чертовка обездвижила его заклинанием, и он был готов убить её на месте за то, что чувствовал себя таким уязвимым. Морасс была права — снаружи были враги, и Бишоп совершенно не собирался вверять собственную безопасность их странной предводительнице. Но кто его спрашивал? — Думаю, лучше никому не говорить, что ты тут был, — равнодушно бросила эльфийка, прежде, чем выйти из палатки навстречу лусканским убийцам. «Сам знаю, дура» — но его язык тоже прилип к небу. ** Бишоп ясно помнил, как желал в ту ночь в палатке открутить голову паршивке, как только заклинание отпустит его. Тем не менее, по какой-то непонятной для него самого причине, он этого не сделал. Выбрался, мельком взглянув на сгорбленную фигурку, забрызганную кровью и копошащуюся в карманах трупов. Скривился и, смачно сплюнув, покинул поляну. На рассвете он был на арене одним из первых — вызывающе ловил косые взгляды собирающейся потихоньку толпы и вызывающе игнорировал прямой и ненавидящий — Касавира. Паладину не требовались причины для ненависти, но в этом взгляде было еще что-то. Еще не знание, но уже подозрения. — Я уверен, он оторвет ей голову, — лениво просветил Бишоп Шандру, дрожащую у входа на арену. Соседство паладина ему осточертело, куда приятней было найти более слабую жертву. Судя по виду фермерши, её чуть не вырвало. — Серьезно, сколько она весит? Одна его рука будет тяжелее. — Убирайся, Бишоп, — слабо огрызнулась Шандра, — Морасс знает, что делает. Он не сомневался. И всё же задержал дыхание, когда страшный зазубренный меч Лорна со свистом рассек воздух в миллиметре от тонкого, стремительного тела. Он не подозревал, что призыватель мог быть настолько ловким, опять же Фарлонг была одной сплошной загадкой. «Это одна из причин, почему я все еще таскаюсь за этой сучкой» — убеждал себя Бишоп. Он сам себе не верил. Он пытался зажать её в темных углах или в палатке на привалах, когда был уверен, что никто ничего не заподозрит, но Морасс неуловимо ускользала от него — и Бишоп никак не мог понять как ей это удавалось. Не то, чтобы у них было много времени расслабиться, но следопыт обнаруживал себя задыхающимся от очередного хренового оргазма каждый раз, когда он оставался наедине со своей правой рукой. С той ночи она ни разу не намекнула ему, что что-то было. Но опухшие губы, влажный язык и глаза, темнее самой глубокой болотной трясины, преследовали его в самых извращенных фантазиях. Предводительница не реагировала на грязные намеки, и раздражение Бишопа росло в геометрической прогрессии, как и ненависть остальных спутников. В этой чертовой шайке Морасс Фарлонг была единственной нерушимой константой. ** — Ты трахаешься с эльфом, — выплюнул Бишоп, едва смог выловить эльфийку в одном из разрушенных помещений, которое она инспектировала. С теми деньгами, что они получали за редкие, но с лихвой окупающиеся, миссии, она могла поручить это дело бесчисленным ошивающимся на пороге «прорабам», однако упорно настояла на том, чтобы самолично принимать решения в реставрации Крепости-на-Перекрестке. — Рыцарь-капитан. Это прозвучало настолько по-детски, что Бишоп сам себе дал мысленный подзатыльник. Морасс проигнорировала выпад, сосредоточенно что-то записывая в книжице с кожанным переплетом. — Не то, чтобы я не понимал, в конце концов вы одной расы, наверняка у него и член не такой огромный, — «Бишоп, ты несешь несустветную хрень», — хотя и не думал, что это может тебя остановить. — Возможно, я просто не хотела продолжения. Её ответ — сам факт того, что она ответила — был столь неожиданным, что Бишоп проглотил и мгновенно забыл все, что хотел высказать дальше. Его рука дернулась к охотничьему ножу на поясе, но усилием воли он остановил ее — хоть и чувствовал, словно чужую, не связанную с его телом. — Не представляю, что может этот нежный, как цветок, недоумок. Он тебя вылизывает, и тебе этого достаточно? — Ты сам себе что-то там придумал, Бишоп, — Морасс отвлеклась от своей работы, и её мертвый темный взгляд снова приковал его на месте. Впервые он задумался о том, что в палатке тогда не было никакой магии — только гипнотическое действие её равнодушных глаз. — Сейчас у меня нет времени на это. — Отлично. Он пришел к ней ночью в отреставрированную комнату. Он знал, что за ним следил Касавир. Он знал, что может найти там Сэнда — он видел, как эльф уже проскальзывал туда не одну ночь. Но Морасс была одна. Не без удовольствия, он отметил, что она его ждала. — Ты знаешь, что грядет. — Это был не вопрос, и он кивнул. — После того, как все закончится... Мы больше никогда не увидимся. — Да наплевать, — ответил Бишоп, сокращая расстояние до кровати. Под покрывалами она была обнажённой. Её тело было еще стройнее, чем он представлял себе, но не настолько худым, чтобы болезненно выступали ключицы или ребра. Золотистая кожа словно светилась в полумраке, хоть и слабее отросших — но все таких же неровных — локонов. Прекрасная представительница своей расы; и Бишоп, впервые на своей памяти, с удовольствием облизал каждый сантиметр женского тела. Сладкая, гибкая, тугая. Он брал её во всех позах, какие только мог вспомнить. Эльфийка с удовольствием поддавалась, и он даже позволил ей в какой-то момент оседлать его, насаживаясь на его член настолько грубо и глубоко, что Бишоп с трудом верил, что не разорвал её к дьяволу. Она не проронила ни звука, за неё с лихвой рычал, стонал и матерился Бишоп. Все долбанные фантазии смешались в его голове с реальностью, и ему было все равно, он совершенно полностью погряз в этом подвешенном мире. Наплевать, пусть он — безумец. В его голове Морасс Фарлонг подчинялась всем его желаниям. В его голове она хотела быть с ним. Сбежать с ним. Утром Бишоп проснулся один в остывшей кровати. ** Он озвучил свои мысли по какой-то очередной иррациональной причине, это вырвалось из глубин его злой, грязной души против воли. Совершенно серьезно, он не собирался предлагать такой откровенной глупости и прекрасно знал, что она не согласится. Не потому, что она следовала идеалистическим идеям, как половина того зоопарка, который почему-то остальные называли командой. Как те духи, которых могла видеть она одна. Морасс следовала своей судьбе, о которой ничего никому не рассказывала. Он думал, что она ответит сразу — лаконично, как и всегда, — но Фарлонг глядела сквозь него своими серо-зелеными глазами уже больше пяти минут. — Завтра мы встретимся с Ним, — наконец бросила она, словно очнувшись. И Бишоп снова ощутил то самое чувство, что не покидало его уже с той самой ночи в палатке — что трясина засасывает его в свои глубины. Медленно, но неотвратно. И чем яростнее он пытался высвободиться, тем больше погружался. Словно почувствовав это, эльфийка поймала его взгляд, и Бишоп уже не смог отвернуться от этого неприятного чувства. Что она видит его насквозь теперь: не что-то позади него, словно он не существует, а что-то глубоко внутри. Но она не могла знать. Даже ей не доступны все знания. — Завтра ты умрешь. Бишоп застыл на пороге, но когда он обернулся, Морасс расслабленно лежала на своих простынях, с закрытыми глазами и легкой улыбкой на губах. Ему показалось, что он спит. И она тоже — её обнаженная грудь медленно, размеренно поднималась и опадала, и покой явственно проступал в расслабленных эльфийских чертах. — Да пошла ты, — прошептал он, с ненавистью, которая уже давно ждала выхода. Не заходя в свою комнату, Бишоп покинул замок. ** — Я, пожалуй, пойду, — с сарказмом оповестил следопыт, тем не менее, старательно игнорируя взгляды бывших... он не знал, как их называть, и по большому счету, ему действительно было все равно, как кончат эти дегенераты. — Уже передумал помогать своему новому союзнику? — с сарказмом спросил Сэнд, заслужив короткую усмешку предводительницы, от которой кровь Бишопа взбурлила в венах. — Посмотрю издалека, как вы друг друга убиваете, — несмотря на бушуюшую ярость, лениво отозвался следопыт. Король Теней не остановил его. Эта тварь была уверена в своей победе и, честно говоря, Бишоп тоже. Ему стоило убраться, прежде чем живые и мертвые уничтожат друг друга и, возможно, даже это место. Вместе с остальными, уже давно канувшими в забытие, эти существа — эльфы, люди, дварфы и иже с ними — растворятся в топи. Бишоп останется. Останется на то время, что ему отведено. Чтобы жрать алкоголь, трахать шлюх, и иногда выполнять работу наемником или убийцей, зарабатывая деньги на алкоголь и шлюх. Как весело. Едва выйдя на относительно свежий воздух из руин, Бишоп согнулся в спазме, и его вырвало остатками вчерашнего эля. Непонятно, как он ухитрился быть настолько возбужденным в течение нескольких часов, получить больше трех оргазмов и не уснуть в процессе. Впрочем, сейчас он отправится в какую-нибудь захудалую таверну (да к тому же сукиному сыну Дункану), нажрется еще сильнее чем вчера, и это не помешает ему трахнуть первую попавшуюся под руку... эльфийку. Потому что ему очень понравилось, насколько они хрупче, туже и деликатнее. Только поэтому. Бишоп, отчего-то заросший бородой и улыбающийся кривыми желтыми зубами в его воображении, пошло подмигнул. Настоящий Бишоп долгое время смотрел на пожухлую траву, наверняка единственную, что могла выжить и разрастись в этих топях, в которые ни один здравомыслящий человек не ступит и ногой. Серо-зеленая трясина, с редкими островками суши, указывала ему ненадежный, но уже знакомый путь. Медленно разогнувшись, Бишоп сделал шаг, второй. И его силуэт вновь поглотила темнота старинных руин.