Танцы в кругу фей

Бытовало мнение, что Сильфы, или Дети Воздуха, редкие гости в хмурых краях Севера. Легкие, игривые и эксцентричные, они являлись в образах юных девушек с прозрачными крыльями. Знавались лишь с эльфами и их же брали себе в вечные мужья. Смех их раздавался звонким ручейком у подножий зеленых холмов, где любили они танцевать. И каждый, кто песни их слышал, пускался в неистовый пляс да такой, что уж и не мог остановиться, пока не упадет замертво без сил на земь. Но то было когда-то давно, во времена уж давно мхом поросшие. Сейчас же те Сильфы остались лишь в сказках, коими мамки детей пугают по ночам. Да в песнях, что по тавернам затемно выводят. Чепуха, глупости — так думал Геральт. Уж он-то в Сильф не верил и никогда таковых на пути не встречал. А Ведьмак знался на тварях наидревнейших. Пусть бабки повитухи оставят расказни себе для зимних вечеров у камина. Спасибо большое. Потому, когда однажды ночью он увидал дрожащие огоньки у подножья кручинистого пригорка, лишь взялся покрепче за поводья. Кто его знает, кого в такой-то час по пути встретишь. Авось странники, такие же как он. А Геральт компании не любил, если оной компанией не был один пропащий бард, который покинул его нынче в городе концерты распевать для народа. Ведьмак уж готов было Плотву разворачивать на окольную тропу, когда его усталому взгляду открылось то, что огоньки были вовсе не огненные. А очень даже магические. Мерцают, искрятся, зазывают. Интересно. Авось тварь какая. Может эльфы распоясались. Делать нечего — пришлось держаться курса на кручу. Вернее, к полянке под нею. Под упрямое фырканье усталой лошади, Белый Волк пришпорил ходу. Но каково же было Геральтово удивление, когда, подъехав поближе, он уже мог различить впереди с десяток мерцающих во тьме очертаний крыльев тонких и прозрачных. Не фэйри, нет… Те поменьше, да и напали бы уже на нежданного гостя, зачуяв. Несколько фигурок сидели на каменьях держа в тонких пальцах диковинные инструменты. Остальные в сияющих одеяниях плясали дикой пляской, держась за руки. Казалось, что мир вокруг и вовсе не интересовал их. Никак… Сильфы? Нет. Невозможно. Ведьмак потер усталые глаза, даже Плотва принюхалась. В воздухе несло чудесной музыкой и магией. Сомнений быть не могло — на поляне под луной резвились магические девицы. И уж когда Геральт готов был признать очевидное, среди золотавых голов, в самом центре, его взор завидел знакомую русую макушку. Ну нет. Невозможно. Либо Белому Волку пора было вздремнуть под акитовым кустом, либо в самой гуще хоровода Сильф преспокойно себе танцевал и пел с ними никто иной как Лютик, его бардишка юнец. Да в венке набекрень, да с улыбкой лучистой. Тут уж ошибки быть не могло — ни одно живое существо на всем Севере не умело улыбаться столь беспечно, как Юлиан. Хоть в чем-то Геральт точно не мог ошибаться за этот вечер. И тут, словно бы в подтверждение его слов, Сильфы разорвали хоровод и Ведьмаку открылась Лютикова лютня. Обвитая плющом да розами, но в остальном весьма материальная лютня эльфийской работы. Казалось, что никто бы так и не заметил его присутствия в тот лунный вечер, если бы васильковый взор паренька не сцепился прямо с желтыми глазами. Опьяненный танцами, Лютик и не сразу узнал друга, а узнав, заулыбался еще шире. Хотя разве это возможно? — Ах, Геральт! — бард оборвал струны на полу-ритме к неудовольствию Сильф, кои не понимали Низшую Речь и лишь недовольно уставились на пришельца, прервавшего их торжество. Дети воздуха зашептались шуршанием ветра за своими золотыми крылышками в легком испуге. Видано ли! Человек на их летних танцах! Да еще в такую потеху! — Всё хорошо, он мой друг. Ведьмак, Геральт из Ривии. — Лютик бегло бросил на Древнем языке, и Сильфы заметно расслабили кольцо златых дрожащих крылец. Но плясать не стали. К тому времени Геральт, успевший спрыгнуть с коня, но всё еще ничего не понимающий, вошел в их сияющий круг. Высокий и черный, он был холодным небом среди десятков сияющих солнц. Дивно, что бард не выделялся среди Сильф столь сильно. Да если и подумать, то он вовсе был от них не отличим в танце. Шутка ли? Бард да Сильф? Невозможно. — Лютик, что ты тут де… — Геральт было поднял бровь, но тут же музыка заиграла вновь — Сильфы запели, барабаны заиграли быстрый ритм, а скрипки затянули жигу, сжимая их с Лютиком в плотное кольцо сияющих тел. У Ведьмака закружилась было голова. — Они не умеют говорить! — пытался перекричать песни бард, — Ты должен танцевать! Сегодня Лунная ночь! —последние слова Геральт уже разбирал лишь по движению Юлиановых губ. Лунная Ночь — та самая, из сказок Виссенны, когда Сильфы собираются раз в год дабы танцевать до утра. Ведьмак бы и хотел добавить про себя «Хм, невозможно», но не даром его взор прозвали соколиным — глаза не обманывали. И тут какая-то Сильфа из толпы, с зеленым маком за ушком, поддела его локотком в самые ребра, да так настойчиво, что он понял — нужно повиноваться. Нужно танцевать. Что там гласили признания было непокорным смертным? Лучше не думать. Лучше танцевать. — Черт бы тебя побрал, Юлиан! — на сей раз кричал уже Геральт. — Я знаю!!! — смеялся бард в ответ из блестящей кутерьмы. Его волосы совсем уж сплелись с венком, а на лбу выступила испарина. Глаза сверкали, как у безумного. Но ноги держали исправно — стоит отдать должное. Держа за талию одну из Сильф и за руку вторую, Лютик кружился в жиге и, откинув голову, танцевал. Танцевал как на раскаленных углях. Будь Геральтова воля, он бы глаз от столь дивного зрелища не отводил. Но стоять на месте ему упрямо не давали Духи. То выбрасывая из хоровода, то завлекая его вновь, Сильфы парили вокруг, ласкали его волосы и шею теплыми крыльями, смеялись, плакали и пели. Разноцветная пыльца с их платьев кружилась в июльском горячем ночном воздухе. Всё казалось эфемерным, а Геральт сам себе казался то пьяным, то ребенком. Кутерьма из прозрачных ступней и бедер всё вращалась калейдоскопом вокруг покуда он не ощутил на своих щеках единственные столь же полнокровные руки человека. — Не засыпай. Нельзя. — Лютик горячо шептал куда-то мимо Геральтова уха. Ведьмак долго пытался отловить смысл его слов, но холодные руки сделали свое, и с глубоким вдохом он открыл глаза. Перед ним, чуть пониже, была такая же пара васильковых ясных глаз. И они улыбались ему. О, как они улыбались! В древних сказках говорилось — кто первым упадет, того Сильфы и заберут с собой в горы. Потому Юлиан был прав. Спать было нельзя ни при каких обстоятельствах. Тогда перехватил белые руки барда Ведьмак. И, вероятно, в его жесте так отчетливо читалось «не отпускай меня», что Лютик повиновался. Остаток ночи пролетел в полнейшем безумии. Покуда все песни не будут спеты. Покуда пыльца не опадет с крыльев Сильф. Покуда не закончится Лунная ночь, они должны были танцевать. Бывали часы, когда Геральт забывался и был уверен, что еще чуть-чуть и он упадет. Упадет Плотве на посмешище. И только синие Лютиковы глаза отрезвляли его, подобно холодной воде. Порой Геральту казалось, что Юлиан больше не смеется, а лишь пытается подавить истерику ужаса, но тогда он лишь прижимал тонкий стан в камзоле поближе к себе. И казалось, что становилось всё жарче. А круг смыкался всё плотнее. Бард начинал отчаянно спотыкаться и пару раз чуть было не свалился под ноги Сильф, но Геральт держал его крепко. Так крепко, как держался за сам этот хмурый свет вот уже пятую сотню лет. Лишь когда Ведьмаку показалось, что еще мгновение и его друг потеряет сознание, он взял Лютика за подбородок и развернул его голову к себе. Затуманенный взор того еще искрился отблесками магии, а улыбка нежно застыла на мертвенно бледном лице. — Не вздумай мне тут сконать, зараза. Ты меня в это втянул — тебе и объясняться утром, чертово отродье, — Геральт скорее злился, чем чувствовал что-то еще, и коли пощечину в толпе фей ему было Лютику не дать, он его поцеловал. Тут, впрочем, стоит сказать, что поцелуй от злобы это исключительно Ведьмаково новшество, ибо до селя мир о таком не знавывал. Но это сработало, и белая рука сжалась на черной коже его доспеха. Во мгновение стало холодно или время перестало идти — этого Геральт определить не мог. Лютик тянул его ближе к себе, хотя сам стоял на цыпочках поверх грубых грубых ботинок Геральта. Ведьмак закрыл глаза, забыв, что им во что бы то ни стало нельзя останавливаться. Прошла одна вечность, прежде чем они оба поняли, что живы. И еще несколько вечностей, прежде чем отпрянули друг от друга. Лишь на четвертую вечность они заметили, что Сильф вокруг больше не было и музыка перестала играть. На пятую вечность над Севером поднялось красное солнце и окрасило Лютиковы щеки горящим румянцем. На шестую вечность Геральт решил, что не катилось бы это чертово солнце обратно восвояси, у них тут, простых смертных, еще были дела.