Jonathan Davis — What It Is
— Я могу сам! — Тебе ещё неделю нельзя напрягаться. Помешкав, Мэтт обнимает его за шею и со вздохом опускает голову на плечо. — Тебе тяжело, — говорит он так тихо, будто на тёмной лестнице его может услышать кто-нибудь ещё. — Я не хочу, чтобы тебе было тяжело. Кит ставит ногу на первую ступеньку, крепче прижимает его к себе и целует в висок. — Мне было тяжело до того, как я встретил тебя. Мэтт обнимает его сильнее и молчит все те минуты, пока Кит медленно шагает наверх, стараясь не сбить дыхание и не потерять равновесие. Последние два пролёта он всё равно позорно задыхается, а руки трясутся так, что не попасть ключом в замок. Обняв поперёк груди, Мэтт прижимается к нему сзади — всё ещё ни слова. — Ерунда. — Кит заставляет себя улыбнуться. — Лотор мне давно говорит, что пора увеличивать физическую нагрузку. — Ты не обязан, — говорит Мэтт сквозь зубы. — Не обязан со мной возиться, не обязан таскать меня на руках и терпеть моё отвратное настроение. Ты можешь меня на хер послать. — Нет. — Не иначе как чудом ключ попадает в скважину, и Кит с облегчением его поворачивает. — Не хочу. — Я отвратителен. Не только когда болею. Всегда. Когда болею — ещё больше. — Мэтт заходит за ним, раздражённо швыряет на вешалку пиджак, смотрит в зеркало, и его улыбка в отражении бьёт по сердцу наотмашь. — И не хочу тебя потерять, — добавляет он почти беззвучно. Ему не нравится диета и вызванная ей худоба, репетиции, на которые можно смотреть только со стула в зале, запрет на курение, кофе и избыточную подвижность, не нравится то, что Лэнс отказывается спорить, не нравится яркий свет в слишком чистенькой квартире, даже он сам себе не нравится. Но всё ещё нравится Кит — он смягчается, стоит подойти ближе и обнять, и из злого его взгляд становится беспомощным. — Всего неделя, Мэтт, — напоминает Кит. — Через неделю мне можно будет подниматься на один этаж. — И яичницу к овсянке. Мэтт оглушительно вздыхает. — И две сигареты в неделю, — усмехается Кит. — На целых две больше, чем сейчас. Есть ради чего потерпеть. — Прости. — Мэтт прижимается губами к его шее, и, как каждый раз, Киту этого достаточно, чтобы вспыхнуть. — Я веду себя как ублюдок. У меня постоянно ужасное настроение. Ты не должен страдать из-за меня, я… Я могу пожить в студии, если тебе со мной сложно. — Если мне станет сложно, я скажу, — обещает Кит, просовывая руку ему под майку. Мэтт закусывает губу, подаётся к ладони. — Прямо сейчас мне всё нравится. Я хочу носить тебя на руках, варить тебе овсянку и спать с тобой в нашей ужасной кровати. Хочу быть с тобой рядом, когда тебе нужен. Нормально помогать человеку, которого любишь. — Я не знаю, смог бы помочь тебе или нет, — бормочет Мэтт, задумчиво перебирая его волосы. — Вдруг бы я вёл себя как говнюк… — Если надо будет, наймёшь мне сиделку, — огрызается Кит. — Ни слова против не скажу, если разрешишь мне быть на репетициях и смотреть, как ты поёшь. — Спусти мне лассо, звёздный ковбой, — растянув губы в жадной улыбке, хрипло шепчет Мэтт и кладёт ладонь Кита себе на горло. Его взгляд в отражении сумасшедший, будто они снова вместе на сцене, и у ног визжит и хлопает возбуждённая толпа. — Когда уже смогу с тобой её спеть… — Хоть сейчас, — выдыхает Кит ему в затылок и просовывает руку под пояс его джинсов, теперь слишком свободных. — Эта маленькая мразь… Он целует звёздочку на скуле, и Мэтт нетерпеливо подставляет губы. — Давай прямо здесь, — умоляюще шепчет он. — Через неделю. — Кит качает головой и снова поднимает его на руки. — И никаких «а что, если». — Я скоро возненавижу эту позу, — стонет Мэтт, но, вопреки своим словам, опускается Киту верхом на живот так поспешно, что дыхание перешибает. — Хочу, чтобы ты меня прижал к кровати, как любишь… — Обязательно, — хрипит Кит, обцеловывая его пальцы. — Как только слетаешь на осмотр. — Если доктор разрешит, мы трахнемся в самолёте. — Мэтт нависает над ним, опираясь на руку, и Кит просяще трётся членом о его ягодицу. — На пути обратно. — Я полечу с тобой? — Конечно, я сразу купил тебе билет. — Мэтт, — смеётся Кит, притягивая его к себе, и привычно придерживает за плечо, чтобы не прижимался слишком тесно, — Мэтт… — Тебе никуда от меня не деться, — шепчет Мэтт и прижимается губами к уголку его рта. Кит пытается поцеловать в ответ, но он не позволяет, почти до боли давит ладонью над ключицами. — Я не хочу снова оказаться там один. — Конечно, — хрипит Кит, обводя пальцами его щёку и подбородок. — Полечу с тобой, куда скажешь. — Кит, — шёпот Мэтта, едва различимый, щекочет кожу; Кит пытается сдвинуться под ним или подвинуть его, но не получается ни то, ни другое, остаётся только скрипеть зубами от возбуждения, — пообещаешь не обижаться? Кит кивает, глядя ему в лицо. — Ты, — Мэтт сам двигается назад, прижимается губами к шее, и его член тяжело ложится Киту на низ живота, — такой невыносимо сладкий… Опрокинув на спину, Кит дёргает его за волосы, заставляя запрокинуть голову, жадно целует в горло, кусает, втискивает член ему в зад — и только потом заставляет себя отстраниться. — Прости, — выдыхает он, но Мэтт тянет его ещё ближе, целует в губы, не позволяя сказать больше ни слова, вылизывает его подбородок, и Кит утопает в его сорванных стонах с головой. — Наконец нормальный секс, — удовлетворённо сообщает Мэтт, перекатившись на спину, и раскидывает руки. — Боже. Как хорошо. По мне как будто автобус проехал. Двухэтажный. — Почему это звучит как комплимент? — Кит поворачивает его к себе, целует ещё раз. Нет никакого желания укорять Мэтта за нарушение рекомендаций, потому что он улыбается — впервые за несколько недель так свободно, будто и не было никакой операции. — Теперь можешь меня порицать. — Не буду. — Кит устраивает голову у него на плече, прикрывает глаза, слушая, как выравнивается его сердцебиение. — Расскажу Лэнсу, он лучше справится. — Ты ведь не серьёзно? — тревожно спрашивает Мэтт, помолчав. — Я подумаю, — усмехается Кит. — Зависит от тебя. — Меняю молчание на минет. — Не откажусь, но лучше съешь утром овсянку. — Два минета?.. — Тебе всё равно придётся завтракать. — Не хочу. — Мэтт переваливается на бок, утыкается в Кита и, морщась, подтягивает колени к груди. — Ничего не хочу. Ни есть, ни пить, ни двигаться. Меня всё бесит. И руки эти ёбаные опять болят. Мне даже микрофон нельзя поднимать. Что, если я никогда не смогу петь? Если я никогда не смогу выйти на сцену? Зачем это всё? — Ты сможешь, — твёрдо говорит Кит, заставив его поднять голову. — Всего несколько месяцев, Мэтт. В сентябре снова начнём репетировать вместе. Всё будет как раньше. Может, на одну сигарету и один стаканчик кофе в день меньше, но остальное — точно как раньше. Доктор обещал, можно будет снять все ограничения. А руки перестанут болеть ещё раньше. Мэтт выворачивается, прижимается щекой к его плечу. — Извини. — Он печально вздыхает. — Диета превращает меня в чудовище. — Всё хорошо. — Кит мягко касается его плеч, поглаживает напряжённые мышцы. — Я не перестану любить тебя из-за твоего дурного настроения. — А из-за того, что от меня остались одни кости? — подозрительно интересуется Мэтт. — Нет, — фыркает Кит. — Кажется, тебе уже стукнуло двадцать восемь. Теперь придётся тянуть минимум до семидесяти. Готов поспорить, у тебя никто не отнимет первое место в рейтинге самых сексуальных рок-звёзд. — Разве что ты, — сквозь смех ворчит Мэтт и обнимает его крепче. — Кит, я… Он не заканчивает, лежит, распахнутыми глазами глядя в темноту. — Поверить не могу, что ты написал «Имя для нашей любви» прямо в этой постели, — наконец, говорит он и со вздохом смыкает ресницы. — Боже, скорее бы сентябрь.***
Кит просыпается от грохота. Что-то ударяется о стену, разбивается, падает. Едва соображая, Кит пробегает по коридору — и замирает на пороге. Вокруг перевёрнутого стола валяются осколки дизайнерской вазы и матового плафона. Старый чайник бодро побулькивает прямо на полу, а Мэтт непринуждённо закуривает, сидя на табурете в «мартинсах» и подаренных Лэнсом пижамных штанах с «хэлло, Китти». — Я подумал, тебе же не очень дорог этот ремонт? — спрашивает он, неприязненно оглядывая настенные панели. — Я вообще не понимаю, зачем ты его сделал, — усмехается Кит, прислоняясь плечом к косяку. — Мне здесь и до него нравилось. — Поможешь? — Мэтт с наслаждением выдыхает дым через ноздри. — Только ванную трогать не будем. Музыку выбирай сам. Кит натягивает джинсы, суёт ноги в ботинки и вынимает из шкафа кипу потрёпанных коробок с пластинками. Нужная находится быстро. — Пообещай остановиться, как только устанешь, — говорит Кит под прелюдию «Кармен» и протягивает Мэтту монтировку. — Дальше я. — Люблю тебя, — с чувством отзывается Мэтт и, зажав сигарету зубами, от души замахивается. — Пора вернуть нашему логову первозданный вид!***
— Я надеюсь, это не у Мэтта такой грохот, — вздыхает Лэнс, топая по лестнице первым. — Да блядь, каждый раз забываю, сколько тащиться до его хибары! Эта лестница вообще закончится?! — Старая застройка, тут везде так, — пожимает плечами Широ и прислушивается. — Похоже, кто-то у Мэтта на этаже делает ремонт. — Или пытается снести стену, — фыркает Лотор. — Давно пора. Этот дом явно видел некоторое дерьмо. Когда уже Мэтт купит себе нормальную квартиру? — Он утверждает, что это его место силы. — Широ показывает на дверь, и в тот же момент за ней очевидно что-то падает. — Нет, это всё-таки у Мэтта. Что происходит? Лэнс, ты ему сегодня звонил? — Нет, конечно, мы же делаем сюрприз! — Лэнс нажимает кнопку звонка. — Ребята! Кит! Что у вас творится?! Дверь распахивается так резко, что все трое отшатываются назад. Взлохмаченный и перепачканный в пыли, Кит стоит на пороге с монтировкой в руке. — Привет! — улыбается он. У него за спиной Мэтт под звуки оперы отдирает от стены лакированную деревянную отделку. — Проходите, мы почти закончили. — Когда вы успели сделать ремонт? — потрясённо спрашивает Широ, оглядываясь по сторонам. — Какая разница! — отмахивается Лэнс и, сунув ему в руки торт, кидается к Мэтту. — Эй, тебе нельзя напрягаться! Дай, я! — Другое дело, — довольно сообщает Мэтт, воцарившись на любимом табурете, и отрезает от торта огромный кусок. — Даже дышится легче. Широ фыркает — в кухне всё ещё туман из-за пыли. — Зачем ты вообще пытался её отремонтировать? — спрашивает он, усевшись на полу среди обломков досок. — Десять лет мне затирал, что ничего не хочешь менять. — Подумал, Кит должен жить в нормальных условиях. — А потом подумал, что с тобой у него в нормальных условиях жить всё равно не получится? — бодро откликается Лэнс, сметая в угол стекло и щепки. — Да ты сама проницательность! — Вроде того. — Мэтт откусывает от торта, и блаженство на его лице медленно сменяется возмущением. — Лэнс! — Что? — Едва сдерживая ухмылку, Лэнс пытается состроить невинную мордашку. — Тебе не нравится? — Из чего этот торт?! — Только из того, что не запрещает диета! — Отвратительно! На вкус как морковь! Где жирный крем?! Где бисквит?! Ну хотя бы ромовый сироп?! — Это на следующий день рождения, — фыркает Широ. — Почему тут написано «восемьдесят один»? — спрашивает Кит, примериваясь отрезать и себе. — А, это! — Лэнс ловко уворачивается от брошенной Мэттом деревяшки. — Мэтт очень хотел родиться двадцать третьего, чтобы, если помножить на три, получалось шестьдесят девять. Но, как всегда, немного промахнулся! — Как всегда?! — Мэтт швыряет в него ещё деревяшку, и Лотор благоразумно отодвигает ногой подальше все прочие метательные снаряды. — Я никогда не промахиваюсь! — Я родился двадцать третьего, — улыбается Кит и со своим куском торта садится на полу. — Я не говорил?.. — О. — Лотор приподнимает брови. — Ни минуты не сомневался, что вы созданы друг для друга.***
— Морковный торт, — ворчит Мэтт, забравшись под одеяло, и довольно потягивается. — Моя месть будет ужасной. — Он был не так уж плох. — Это неважно! Улыбаясь, Кит выключает патефон и ложится в постель. — Я ничего тебе не подарил. — Ненавижу подарки. Зачем лишняя суета, если можно просто встретиться и хорошо провести время вместе. — Мэтт двигается ближе, устраивается в его объятиях. — Жизнь дарит мне людей. Люди важнее, чем вещи. Кит касается струн стоящей у стены гитары. Приподняв голову, Мэтт заинтересованно прислушивается к тающему в тишине перебору. — Не обязательно дарить вещи, — улыбается Кит и кладёт гитару на живот. — Я могу тебе что-нибудь спеть. — Тогда ты знаешь, что я хочу. — Мэтт перехватывает его руку на грифе. — Только до конца. Он устраивает голову у Кита на плече, недовольно возится. — Снова руки болят? — Да и хер с ними. Давай, твой голос лучшее лекарство. Кит прижимается губами к его волосам, всё ещё пахнущим пылью, и трудно сглатывает, зажимая струны. — Меня когда-нибудь не было, — начинает он и прикрывает глаза, — тебя когда-нибудь не было… Стрелка старых часов у него над головой навсегда провожает последнюю минуту этого долгого дня, и Кит улыбается мысли, что теперь Мэтт точно покинул клуб двадцать семь.01.08.2020