***
«Мам, привет. Как там А-Чэн и Цин-цзе? Слышал, у них скоро будет ребенок. Это здорово! Хотя я в курсе, как рожают в павильоне целителей. Здесь, наверное, только в такие моменты и нарушается правило «шуметь нельзя». Надеюсь, с Цин-цзе все будет хорошо. Как только уладим дела здесь, обязательно приедем. Как отец? Мы с ним уже списывались по поводу адептов и дополнительной помощи. Вы там не сильно устаете? Время неспокойное, надеюсь, у вас хоть есть время отдохнуть немного. В Гу Су сейчас весна, птички поют. Пока что это самое громкое, что здесь можно услышать… Кроме Лань Цижэня, орущего на меня. Но он это нечасто делает. Мы с Лань Чжанем создали новую технику, позволяющую на ночной охоте приманивать трупы и сразу забивать скопом. Старейшины Лань довольны, адепты тоже — теперь не придется половину ночной охоты искать мертвецов. Как только приеду в Юн Мэн, передам тебе лично — нынче с почтой надо осторожнее, я помню. Кстати, о почте. На днях муж шицзе прислал нам письмо. Сказал, мол, Мэн Яо прибывает, надо бы устроить ему свидание с первым нефритом, в которого он по уши влюблен. А Мэн Яо тупит, как я, А-Чэн и павлин вместе взятые. И Лань Сичэнь тоже. Что делать? Жду скорого ответа. Вэй Ин. P.s. Присылаю тебе местные гребни. Они очень красивые. Думаю, фиолетовый подойдет к твоему платью, хотя нефритовый тоже хороший. Они тут вообще на совесть этот камень обрабатывают.»***
«Здравствуй, Вэй Ин. Получила твое письмо. Да, А-Цин ждет ребенка, срок уже приличный. Учитывая, что она хороший целитель, роды должны пройти хорошо. А-Чэн стал куда опытнее как муж, я и не ожидала, что он будет таким внимательным к ней. Мы с отцом в порядке. Можешь не паниковать, свободного времени хватает, чтобы не свалиться. У меня убедительная просьба: не доводи своего… Допустим, тестя. Ему и так тяжело далось согласие на ваш брак. А сейчас, судя по всему, он рискует вовсе без наследников остаться. Что это за новая техника приманивания мертвецов? Учитывая, что ты любишь рисковать собой, только попробуй применять ее на самом себе. Покалечишься — голову оторву. По поводу Мэн Яо не волнуйся. Мы с отцом женаты 20 лет, и он все еще примерно в таком же состоянии. Про то, что Мэн Яо нравится Лань Сичэнь, я и так знаю. Думаю, эти двое прекрасно проведут время в любом варианте, так что с местом и обстановкой не заморачивайся. Сейчас весна, еще холода не отошли, так что будь добр, не носись по Гу Су в одной рубашке. Напиши мне потом, как прошло свидание. Мама. P.s. Да, гребни красивые. Как-нибудь надену. Спасибо.»***
Город в Лань Лине, полный огней и музыки, кружил голову. Первый нефрит ордена Лань смотрел вокруг в детском восторге, цвета, которых в Гу Су было с таким недостатком, сейчас гирляндой праздничной переливались вокруг, и в этот момент он казался ребенком, впервые в жизни выпущенным на хоть какой-то праздник. Мэн Яо даже не подозревал, насколько это сравнение близко к правде. Город не в вакханалии тонул — в искреннем веселье. Это было одно из немногих событий, во время которых столь нелюбимые юношей люди, изо дня в день предающиеся только алкоголю и разврату, просто выбирались с семьями из дома, и в веренице огней и запахе многочисленных цветов все казались куда добрее, спокойнее. Безопаснее. Мэн Яо вел Лань Хуаня вдоль улиц, то в потоке других празднующих, то против, по линии прилавков. В какой-то момент главе ордена приглянулось что-то, и он остановился. Бастард ордена Цзинь в тревоге обернулся: неужто отряд Цишань Вэнь поблизости? Но взгляд беглеца был устремлен не в толпу, а на аккуратно разложенные цветастые украшения для волос. Мэн Яо подавил вздох и наклонился к уху Лань Сичэня, едва не задыхаясь от того, как едва ощутимо задела его щеку чужая мягкая, длинная прядь: — Молодой господин Лань, разве вы забыли, что нам не стоит привлекать внимание? Сичэнь лишь мельком посмотрел на него, а затем элегантно указал на прилавок: — Какой тебе нравится? Выбери. Мэн Яо так и вспыхнул. У него при себе были деньги, благо, от матушки досталась экономность и небольшое наследство, но покупать какие-либо вещи, помимо еды, юноша даже не собирался. Однако Сичэнь выглядел таким радостно-ожидающим, будто ребенок, дарящий матери рисунок, что Мэн Яо как-то машинально оглядел никогда ранее не интересные безделушки и, едва приметив что-то интересное в одной, указал на нее. Лань Хуань моментально вытащил мешочек цянькун (матушка говорила, что заклинатели используют такие) и извлек оттуда чистое серебро, наверное, трижды покрывающее стоимость всего товара этой лавки. Конспирация медленно, но верно сходила на нет, однако не это беспокоило Мэн Яо. А затем Лань Сичэнь, приняв от продавца и безделушку, оказавшуюся искусно сделанным позолоченным гребнем, и несколько шпилек и лент, которые честный (как ни странно) малый досыпал на остаток суммы, без лишних слов водрузил «понравившийся» юноше цветок камелии на простую прическу бастарда. Мэн Яо и дышать перестал: в его голове одна за другой рушились границы реальности, пока Сичэнь оценивал, как смотрится украшение. А затем глава ордена Лань просиял, очевидно, найдя результат довольно красивым, и улыбнулся так, как не улыбался с пожара. Возможно, Мэн Яо действительно был красивым, но для него сейчас самое прекрасное стояло напротив, радуясь неизвестно чему, и хотелось время остановить, чтобы смотреть на чужую улыбку вечно. В этой простой лавке, в одежде местного горожанина, в широкополой шляпе, скрывающей от лишних глаз ленту и известное лицо, Лань Хуань все еще был первым нефритом со всей присущей аристократичностью. В глазах Мэн Яо — высшим из богов.***
Гу Су встречает его тем же, чем и ожидалось по рассказам Цзысюаня. Здесь не холодно и не жарко, ландшафт почти идеальный, из чередующихся острых линий гор и рвано-пушистых — лесов. Воздух пропитан запахами чистоты, свежестью и легкостью. Это место предназначено для медитации и совершенствования тела и духа, безусловно. За несколько лет Облачные Глубины уже были отстроены. Мэн Яо не застал пожар и следы разрушений, но видя сейчас эти величественные постройки, трудно представить, что у кого-то вообще рука на них поднимется. Тем глубже видится горе тех, кто однажды все это потерял. Юноша стряхивает подобные мысли. Думать о том, как тяжело было Лань Сичэню, не время сейчас, когда это неуважительно по отношению ко всем его стараниям по восстановлению родного дома. Процессия ордена Цзинь путешествует на мечах, полеты на которых даже Мэн Яо с легкой руки брата уже освоил. Они приземляются у входа на территорию клана Лань, перед двумя адептами, почтительно головы склоняющими. Мэн Яо явственно чувствует разницу между этими людьми, которые с рождения учатся не обращать внимания на слухи и социальный статус, и почти всей своей родней. — Приветствуем орден Лань Лин Цзинь! — в унисон произносят двое молодых людей, — Цзэ У Цзюнь ожидает Вас. К воротам подходит еще один адепт, совсем мальчишка. — Этот ученик проводит гостей из ордена Лань Лин Цзинь, — с поклоном поясняет он. У мальчика очень мягкие и спокойные черты лица, и он кажется даже больше похожим на Ланя, чем возможно. Мэн Яо любуется Облачными Глубинами. Это место, куда так не хотят попасть запуганные правилами мальчишки, кажется таким уютным и приятным. Он понимает, что стремление многих к свободе и возможности повелевать собственной судьбой здесь не приживется, и неудивительно, что адепты Юн Мэн Цзян труднее всего переживают обучение в Гу Су. Но сам находит вокруг только комфорт и надежность. Адепт Лань останавливается перед лестницей, ведущей на плато высокой горы. — В конце этой лестницы находится библиотека, — указывает он на чистые каменные ступени, — Этот ученик просит у молодых господ прощения за то, что вынужден оставить их и не провожать дальше, и желает приятно провести время в Облачных Глубинах. Для Мэн Яо его речь похожа на музыку. В башне Кои такие иногда слышать приходится, но здесь можно не сомневаться в их искренности. Несмотря на то, что лестница довольно высокая, бастард не позволяет себе одышки или хотя бы более вольного шага. Возможно, адепты за его спиной не чувствуют усталости вовсе, и это в какой-то мере обидно, но завидовать им — неуважение по отношению к стараниям Цзысюаня натренировать младшего брата. Мэн Яо прибегает ко всем техникам, которые только можно использовать при слабом золотом ядре, когда вдруг чувствует на своем плече чью-то тяжелую руку. Вздрагивает, оборачивается — за ним широко улыбается какая-то девочка из ордена Цзинь, не особо знакомая, так как даже на ночные охоты разнополые адепты до пятнадцати лет ходили порознь. Но от нее заносчивостью клановой и близко не веет. — Не переживай ты так, — девочка, уже почти девушка, смотрит озорно, не проявляя ни капли застенчивости или жеманства, — Зуб даю, он будет рад тебя видеть. Мэн Яо даже спросить не успевает, кто именно, почему именно его и с чего вдруг заклинательница в этом так уверена: лестница подходит к концу, девчонка, игнорируя осуждающее цыканье остальных за спиной, остается чуть поодаль от идущего впереди бастарда, а наверху звучит голос, от которого у Мэн Яо сердце заходится истерическим перестуком: — Добро пожаловать в Гу Су.***
Дипломатическая встреча проходит в библиотеке. Адепты ордена Цзинь по статусу не ниже Мэн Яо, однако сидят несколько позади и дают ему вести переговоры самостоятельно. И это можно было бы списать на то, что Цзысюань и госпожа Цзинь ясно распределили всех на непосредственно дипломата и охрану, но уж слишком заговорщически они переглядываются. Наследник ордена с матушкой рассудили абсолютно правильно: чем старше были люди, тем больше на них влиял Цзинь Гуаншань, молодежь же с легкостью приняла сторону уже-не-павлина и его божественной жены. К тому же, здесь ученицы лично госпожи Цзинь, не только искусные заклинательницы, но и честные девушки. Иными словами, Мэн Яо и его с ходу определенная братом неустойчивая психика оказались среди хоть в какой-то мере нормальных людей, думающими, скорее, о том, что «Этот впереди реально влюблен в главу Лань?» или «Он милый, когда так волнуется», чем о том, кем была мать «этого впереди». Мэн Яо, конечно, не натренирован в ведении международных переговоров. Кому его в башне Кои было учить, кроме отца? Однако, к счастью, на местах нынешних глав орденов те, с кем можно просто поговорить по-человечески. Сейчас только это и спасает донельзя смущенного мальчишку, на которого Сичэнь смотрит так, что уж лучше глаз лишний раз не поднимать. Адепты Цзинь же видят все, и им понятно очень многое касательно этих двоих. Именно поэтому хочется засмеяться и одновременно выйти куда-нибудь, а то ведь и так что у Цзэ У Цзюня, что у Мэн Яо щеки цвета лютой аллергии.***
Встреча с Вэй У Сянем для всех прибывших Цзиней — приятный сюрприз. Странствующий заклинатель не раз посещал башню Кои и свою сестру и неизбежно с кем-то сталкивался. За короткое время его характер заставил если не стихнуть, то, по крайней мере, перестать быть такими частыми сплетни о его происхождении. А потом уже заклинатели помладше нашли в нем вполне себе товарища даже ближе, чем Цзысюань. Столкнувшись после аудиенции с Вэй Ином, подростки наперебой расспрашивают о дальних землях. Его истории всегда собирают кругом ребятню. Вэй У Сянь, неизменно сопровождаемый мужем, устраивается под деревом магнолии прямо на корнях. С позволения главы ордена Лань он носит только простые одежды странника, как и Ванцзи, уже слишком к ним привыкший. Возможно, со временем к этому так же привыкнет Лань Цижэнь. — Вы-то сами здесь что делаете? — спрашивает, прищурившись, Вэй Ин, и Ванцзи едва не усмехается: благодаря письму Цзысюаня этот вопрос не особо нужен, — Насколько я помню, новая группа учащихся будет набираться только через полгода. Адепты переглядываются, шушукаются, хихикают, а после самая бойкая, с челкой и кудрявым хвостиком, не выдержав, тихо смеется: — Учитель Вэй, это ужас какой-то! Я боюсь, к двадцати себе мужа не найду — все друг на друге переженятся. Вэй Ин, без труда поняв, что всеобщие подозрения подтвердились, прикрывает глаза рукой и точно так же глухо хохочет. С него станется представить, как Цзэ У Цзюнь со всей своей идеальностью располагает к себе буквально каждый атом в комнате, а влюбленный дурачок Мэн Яо на все это смотрит сияющими глазами и разве что не вздыхает мечтательно. Кстати… — А где Мэн Яо? — вскидывает бровь Вэй У Сянь, оглядывая еще раз отряд. Цзини особо не разбредались, тем более, тот, кого они сопровождали, если что, вряд ли докричится. Тем не менее, бастарда здесь нет. Девчонка улыбается ну совсем коварно. — Мы его там оставили, — она кивает в сторону библиотеки, то и дело фыркая, а затем понижает голос, и в глазах ее вспыхивает неприкрытое желание сплетничать, — По просьбе Цзэ У Цзюня. Цзини, по большей части, после этой фразы так и сияют довольством. Вэй Ин с восхищенно-уважительным лицом поворачивается к лестнице. Вот уж это действительно хорошие новости.***
Мэн Яо остается наедине с Лань Сичэнем впервые за последние несколько лет. Ему, конечно, вполне очевидно, что «конфиденциальная политическая информация», которую должен услышать и лично передать исключительно посол ордена — всего лишь повод отослать не всех гостей. Но поверить в то, что Цзэ У Цзюнь хотел видеть его — именно его, чужого незаконного сына — из всех людей, слишком сложно. Однако Лань Сичэнь дожидается, пока стихают шаги на лестнице, а затем улыбается не так, как на любой аудиенции, а предельно искренне, мягко. Эта улыбка для кого-то близкого, ее не расточают попусту. Лань Цижэнь, к счастью, присутствовать не смог, а потому обстановка преисполнена интимностью. — А-Яо, я все не мог выкроить время для разговора, — юношу шибает током от каждого слова этого человека, и он нисколько не против. Взгляд Цзэ У Цзюня такой заботливый, что Мэн Яо хочется всю жизнь так сидеть, — Как ты устроился в ордене? Бастард впервые при упоминании ордена — не семьи — не чувствует такой горечи разочарования, как в разговорах с другими людьми. Он бы и рад рассказать, какой у него чудесный брат и невестка, и что мачеха вовсе не ненавидит его, даже наоборот, и что есть друзья или хотя бы товарищи, и с ними его отношения с легкой руки Цзысюаня тоже очень хорошие… — Все… Все хорошо, Цзэ У Цзюнь, — Мэн Яо безумно благодарен, что именно при вопросе Сичэня вспоминает только лучшее из пережитого в башне Кои и только самых любимых людей, — Спасибо за заботу. Я рад, что брат взял меня в орден. Там… Там много хороших людей. Сичэнь выглядит не то чтобы удовлетворенным — скорее, просто чувствующим облегчение. И не будь Мэн Яо из ордена Цзинь, он бы не понял, откуда это облегчение взялось. — Я рад, — улыбается еще шире глава ордена Лань, придвигая к гостю чашку с ароматным местным чаем. Юноша только было руки поднимает и испуганно головой мотает, мол, не надо, не пристало главе ордена прислуживать бастарду, и это читается настолько явно, что Сичэнь сглатывает беспокойство. Видать, не все дома так хорошо, как говорит А-Яо. Видать, за пределами трио Цзысюань-мадам Цзинь-Янли мальчишку в принципе не признают, что он даже такие вещи нормальными не считает. — Ты — мой гость, — выделяет Лань Сичэнь, как будто эти слова в голове Мэн Яо высечены быть должны. На стене послушания нет правила лично заботиться о гостях, и мальчишка слишком внимательный, чтобы это не заметить. Никаких весомых аргументов, оправдывающих действия главы ордена, нет, поэтому он пытается сделать убедительнее голос и взгляд. А-Яо очаровательно краснеет. Не так, как Вэй Ин — от воротника до затылка. И не как Ванцзи — одними ушами. Щеки, еще не потерявшие легкую детскую округлость, окрашивает розоватый цвет, как если бы солнечные лучи падали на них сквозь цветочный лепесток. Юноша все же принимает пиалу с чаем, подносит к лицу и вдыхает глубоко, но не заметно. Еще живя в матушкином месте работы, Мэн Яо обучился заваривать чай. Это было целое искусство, в которое охотно посвящала добрая хозяйка. Однако вряд ли в цветочном доме, пусть и довольно элитном, был достаточно дорогой чай, чтобы приучиться к его качеству. Тот же, что налил Лань Сичэнь, с первого вдоха дает понять: в Гу Су безупречно все, вплоть до последней чаинки. Запах этого чая будто призван успокаивать тело и душу наравне с сильнейшими мелодиями ордена. Мэн Яо только спустя полминуты позволяет себе глоток. Как он и ожидал, вкус, консистенция, температура безупречны. — Никогда не пил чая вкуснее, — предельно искренне произносит бастард и не может скрыть улыбки, — Воистину глава ордена Лань заслуживает присвоенного ему титула даже в подобных мелочах. А-Яо слишком смущен произнесенными им же словами, старается сконцентрироваться на напитке, глаза опускает и потому не видит, что Цзэ У Цзюнь на похвалу реагирует несколько не так радостно, как хотелось бы.***
Для политической делегации Цзини задерживаются довольно надолго. Уже просто сидеть до вечера в чужом ордене, когда не надо подписывать документы и регулировать на месте какие-то вопросы, непрактично, а сопровождавшие Мэн Яо адепты и вовсе добиваются того, что их оставляют на ночлег, потому что, видите ли, талантливая молодежь жить не может без недельки незапланированных тренировок на новой территории. Конечно, будь глава ордена против, никто бы и не попытался его уговаривать. Напротив — только скоренько бы засобирались и хоть в темень, но улетели. Но Лань Сичэнь позволяет остаться всем, то ли стремясь достигнуть верха гостеприимства, то ли не в силах отказать десятку умоляющих детских взглядов. По крайней мере, в глазах Лань Цижэня это выглядит именно так… … — Это было так мило! — едва ли не визжит девочка с челкой, Цзинь Фа, сидя перед цзинши в компании еще нескольких заклинателей и заклинательниц своего ордена. Вэй У Сянь, внимательно ее слушая, от уха до уха улыбается, — Цзэ У Цзюню наш Мэн Яо и правда нравится! Вы бы видели, как они друг на друга смотрели… Распивать вино в Гу Су запрещено. Вэй Ин — одно из немногих исключений на этот счет, а поскольку обстановка неспокойная, он старается лишний раз Цижэня не нервировать. Так что дети пьют что-то фруктовое и сладкое, что недавно изобрела шицзе, поделилась рецептом с Лань Чжанем, и теперь очередной юнмэнский шедевр собирает вокруг странствующего заклинателя не меньше детей, чем длинные истории. Цзинь Фа всерьез нравится рассказывать подробности того, что она наблюдала на аудиенции. Им очень повезло, что Мэн Яо кто-то из патруля увел писать отчет Цзинь Цзысюаню до того, как начались откровенные сплетни. Вэй У Сянь этому не то чтобы рад, ему ведь мальчишка как младший брат, редко когда расставаться было не жаль. — Ну-ну, — когда дети начинают уже спорить о том, как на самом деле что выглядело со стороны, Вэй Ин примиряюще руки поднимает — только шума при Лань Чжане не хватало. Сам Ванцзи сидит рядом, точно так же слушает, хотя и смотрит только на мужа, — Чтоб вы знали, за последние пятнадцать минут вы нарушили десятка два правил. По-хорошему сдать бы вас учителю Ланю и главе ордена… Они слишком хорошо друг друга знают, чтобы понять, насколько на самом деле дальновидна эта угроза. Чтобы получить наказание, нужно дня три минимум. А это лишние три дня на все большее сближение двух небезызвестных личностей. План ровно и негромко обламывает Лань Чжань: — Наказанию за нарушение дисциплины подвергаются только члены ордена и приглашенные ученики. Вэй Ин подавляет разочарованный вздох. По сути, нет в этом ничего плохого: с его стороны ведь лицемерно подставлять детей под то, от чего он сам несколько лет назад бегал. Ванцзи чистит семена лотоса. Муж сидит, голову на его плечо положив и то, что уже начищено, съедая. Это могло бы выглядеть так, будто Вэй У Сянь совсем обнаглел, но не далее как за пять минут до прихода учеников он сам учил Лань Чжаня добывать семена из коробочек и в итоге начистил супругу пару тарелок с обязательным условием наесться досыта («не все же тебе травой питаться»). Цзинь Фа умолкает. Она и остальные находят особую прелесть в том, чтобы просто в тишине сидеть, любуясь идиллией у этой пары. — Ничего, — говорит Вэй Ин совсем тихо, будто тоже боясь спугнуть момент, — У них еще много времени. Не сейчас, так в следующий раз.***
О том, что в Облачных Глубинах есть сад цветущих глициний, Вэй Ин узнает от мужа. Не так давно они уже устраивали здесь прогулки, иногда с едой, иногда с толпой кроликов. Вэй У Сянь голову запрокидывает: сверху свисают сиреневые пушистые ленты, само небо почти перекрывая, а когда сквозь них пробивается солнечный свет, пятнышками падая на землю, лучи становится особенно приятно поймать. Обнимая руку Ванцзи, Вэй Ин наслаждается каждой минутой в полнейшей мере. Прячет в память ощущение ткани белого дорогого ханьфу, подобное которому носит сам по желанию, тепло и особый цветочный запах, который так и хочется вдыхать полной грудью без конца. Раньше, путешествуя, Вэй Ин боялся, что им с Лань Ванцзи места не будет нигде. Но время показало: дом для них везде самый что ни на есть идеальный. Поэтому, когда ладонь мужа накрывает его собственные, держащиеся за чужое крепкое плечо, это навевает воспоминания сразу обо всех местах в мире. — Сколько у нас еще времени? — спрашивает Вэй У Сянь без намека на шутку, умиротворенно и негромко. Такое настроение на него редко находит, но ничего плохого, несмотря на беспокойство Ванцзи, в этом нет. — Брат придет минут через десять, — отвечает Лань Чжань, с которого холодность уже годы как сошла, — Молодой господин Цзинь тоже, если ты назначил ему то же время. Вэй Ин чуть не хихикает ему в рукав. Все это очень похоже на развлекательные книжки-сказки, в которых друзья стеснительного жениха подстраивают ему свидание с давней возлюбленной от своего имени. Хотя бы ради Лань Ванцзи и из уважения к родственникам в план не входит наблюдение, но сама ситуация вызывает только смех. — Ты ведь сказал ему не про эту тропинку? — они условились, конечно, именно на этой. Здесь красивее всего, идеальная гармония в яркости цвета, свежести воздуха и солнечном тепле. — Про соседнюю, — соглашается Ванцзи, ни секунды не утаивая, что нарушил уговор и прекрасно знал, что Вэй Ин сделает то же самое. Последний все же слегка смеется. Лань Чжань все сделал правильно. Через ряд посадок деревья еще ярче и запах еще слаще, но эта тропинка негласно приватизирована. Здесь Лань Чжань вручил ему свою ленту.***
Мэн Яо не ожидал от Гу Су столь ярких красок и абсолютно диких цветов, что сами собой создали этот сад. Падающие с веток косы глицинии завораживают, и зайти в них — как в другой мир, почему-то находящийся внутри реального. Старший брат Вэй позвал его выпить присланного Цзян Янли сладкого сока. В их небольшой близкой семье само имя этой девушки может заставить человека, знающего ее, пойти хоть в соседнюю страну. Мэн Яо не испытывает к ней никаких романтических чувств, но доброта невестки подкупила его моментально и стала тем якорем, что так вовремя не позволил сблизиться с отцом. В цветочном саду не очень уместно думать о прошлом, но юноша уже давно понял, что просто так эти мысли никуда не задвинешь. Поэтому по нужной тропинке, будто стенами из цветов от других отгороженной, идет медленно, времени-то еще полно. Он помнит день, когда брат в свой день рождения вместо нормального праздника встал из-за стола и в два шага оказался возле мальчишки, протягивающего своему родному отцу доказательство обещания, данного умирающей женщине. Помнит, как Цзысюань практически уволок отца в кабинет, оставив Мэн Яо на попечительство своей матери. И как потом наследник ордена вернулся красный от гнева и на всю башню Кои слышных воплей о том, кто и откуда его отец, а глава ордена — белый, потому что скажи он что против — получил бы по хребту. Именинник-то цитировал родную матушку, его законную жену, тут поди не согласись — вся Поднебесная носом ткнет еще в десяток раскиданных по миру и, черт возьми, идеально друг на друга похожих детей. Мэн Яо тогда чуть ли не за ручку отвели в семейное крыло. Согласно просьбе госпожи Цзинь, муж с ней и сыном жил даже не в соседних комнатах. Противно ей было после всех похождений не то что в одну кровать — в одно помещение с ним спать ложиться. Это сыграло решающую роль: день Мэн Яо проводил в радиусе доступности только мачехи, невестки, брата и библиотеки. А со временем, наблюдая за отцом, и вовсе уверился, что дальше этого крыла выходить в принципе не намерен… Размышления прерывает шорох одежд. Мэн Яо ушел в себя глубоко и потому пугается: не проглядел ли старшего брата Вэя? А после застывает с распахнутыми глазами и подсвеченным солнцем румянцем. — А-Яо? — произносит Лань Сичэнь, стоящий прямо перед ним между двумя цветущими стенами. Он искренне удивлен, но первым делом, естественно, Мэн Яо думает о том, что этот человек в принципе здесь присутствует. И думает до такой степени, что от звука собственного имени быстро окрашивается в светло-бордовый. Бастард бы в мыслях тысячи раз проклял Вэй Ина: а что еще, если четко продуманная идея этого заклинателя, могло привести к невозможному совпадению? Но Лань Сичэнь вдруг улыбается, и солнце частично падает на его лицо, еще светлее улыбку делая, и мысли окончательно покидают голову мальчишки при виде этой улыбки. Глава ордена жестом предлагает ему подойти и прогуляться по аллее вместе. Мэн Яо не задерживается, даже несмотря на то, что колени теряют крепкость. Идя бок о бок, почти соприкасаясь рукавами, заклинатели не разговаривают. Не потому что сказать нечего, а потому что один внутри себя мечется испуганным тараканом, а второй пытается не рассмеяться, глядя на невозможно милое лицо рядом. — Меня позвал брат, — наконец, объясняет глава ордена, и Мэн Яо, не сдержавшись, поднимает на него взгляд, хотя что-то непонятное упорно пригибает голову вниз, — Очевидно, это их с господином Вэем розыгрыш. Юноша про себя все же посылает в адрес брата невестки пару ругательств. Лань Сичэнь, читая каждое из них на его лице, все же смеется: — Не стоит так злиться. Мой брат с мужем становится таким живым и счастливым, что я только рад их шалостям. Мэн Яо незаметно облегченно выдыхает. На середине тропинки деревья посажены чуть дальше друг от друга, и бьющий сквозь цветы свет создает неширокую площадку. Это самое обычное природное явление, но когда А-Яо и Сичэнь выходят из-под цветочного навеса, солнце настолько мягкое и теплое, что они оба останавливаются и вдыхают долго и глубоко. Лань Сичэнь смотрит на Мэн Яо. В золотых одеждах, слегка смуглый, раскрасневшийся, он словно сливается с каждым лучом, делая свет еще ярче. Не заботясь о том, что делает, глава ордена протягивает руку и накрывает чужую широкой ладонью, слегка сжимая. — А-Яо, — говорит он прямо в широко раскрытые глаза, с удовольствием и трепетом ловя каждую эмоцию, — Ты можешь переехать в Гу Су и вступить в орден, если у тебя есть какие-то проблемы дома. Я договорюсь с твоим отцом и братом. Мэн Яо хватает ртом воздух, часто моргая. — Если тебе здесь нравится… — Лань Сичэнь с дыхания едва не сбивается, и ему безумно хочется взгляд отвести, но говорить как можно прямее хочется еще сильнее, — Если ты захочешь, мы примем тебя. Юноша всматривается в его глаза, ищет хоть малейший намек на то, что ослышался — жизнь была к нему неблагосклонна достаточно долго, чтобы не поверить сразу. Но в Облачных Глубинах лгать нельзя. — Лань Сичэнь… — только и может он беззвучно выдавить, и глава ордена, приблизившийся как-то неожиданно, хотя у них большая разница в росте, спешно прерывает, тут же нарушая правила: — Хуань. Зови меня Лань Хуань. И Мэн Яо, зажмурившись, подскакивает на цыпочки, последние сантиметры жадно отталкивая. А из-под ног вылетает земля.***