На кончиках волос

Капельки эликсиров, разводы и отпечатки пальцев на зеркале могли рассказать о прошедшем так же подробно, как календарь с отмеченными в нём особенно драгоценными памяти датами, как журнал мечтательной художницы, в котором кисти проложили запутанные акварельные тропы по желаниям и грёзам, рождённым облачками нежнейшего пуха в мягких подушках и невесомой цветочной пыльцы. Тёмный след измельчённого аниса навевал воспоминания о холодном зимнем вечере, проведённом перед разожжённым камином с горячей жестяной кружкой шоколада в красных от мороза ладонях. Пятно копоти в уголке, оставленное упавшим из рук огарком свечи, заставляло вспомнить вопрос, в попытках ответить на который были пролистаны тысячи прозрачных пергаментных страниц. Листик мяты в сероватом велюре застыл внутри капли клея, чтобы долго напоминать о сборе трав для гербария и сне в сочной зелёной траве, влажной и прохладной от росы. И только размытая васильковая полоса не пробуждала никаких образов и картин в памяти. Ладонь в кожаной перчатке с бархатистыми вставками на кончиках пальцев коснулась затянувшейся белой вуалью пара поверхности зеркала, проясняя её. Стеклянная гладь отразила копну непослушных чёрных волос с единственным голубым локоном. Ночное небо с хвостом света, сброшенным сбежавшей вниз по небосклону падающей звездой. Вэриан провёл по волосам зубчиками деревянного гребня, крошечными лодочками тонувшими в голубой волне. Пристально смотря на своё отражение, он свёл брови и приложил указательный палец к виску, заставляя шестерёнки, рычажки и сложнейшие механизмы в своей голове начать движение. - Па-ап, а откуда у меня голубой локон? – не отворачиваясь от зеркала, недоверчиво разглядывая самого себя, спросил Вэриан, услышавший за спиной тяжёлые шаги своего отца. - Я впервые за четырнадцать лет услышал от тебя этот вопрос, - Квирин опустил на стол корзину, полную ароматных крупных яблок, и деревянные миски на накрытом к завтраку столе задрожали. Под табуретом притаился воришка Раддигер, скрытый, как занавеской, брошенным фартуком. Он фыркнул, взглянув на манившие его яблоки, и лизнул холодный мокрый нос. Глаза его хитро блеснули поздней ночью со вспыхнувшим и мигом погасшим в ней последним светлячком. - Знаешь, - заговорил Вэриан, глядя на отражение отца, такого настоящего и такого эфемерного в тумане зеркала. Высокий морщинистый лоб его был нахмурен. Он ожидал от сына пояснений. – я незаметным его считал, ведь даже детский портрет не сохранил его для обозревателей своих, я не задумывался о нём, пока… - хмыкнув, паренёк на миг смущённо опустил голову, голубая волна накрыла порозовевшие щёки: -… пока один человек не заставил меня узреть его так же чётко, как видел его сам. - Время пришло тебе исследовать мир не тот, что вокруг тебя, а тот, что сокрыт глубоко внутри? – прояснилось лицо Квирина, сузились от улыбки его глаза. - Нет, дело вовсе не в девушке. Юджин… Господин Фитцерберт, приметив мой локон, именем меня новым нарёк, тёмным пятном заслоняющим старое. Он стал величать меня «волосы-в-полосу». - Змеиный язык его – единственный бич против твоих знаний и способностей. Слова его – меч, закалённый завистью, - мудро рассудил Квирин. - Я понимаю… Но ты так и не дал ответа на мой вопрос. Как у меня возник этот локон? Он с детства у меня. Столько, сколько я себя помню, потому знаю я, что не может он быть последствием опыта, покинувшего мою память с искрами из глаз, вырванного из моих воспоминаний фейерверком двух соприкоснувшихся элементов. - Этот след – не твоя заслуга. Ты с ним появился на свет. Квирин ушёл, и Вэриан остался один на один с вопросом, впившимся в его голову вместе с голубым локоном. Взгляд скользил по поверхности зеркала, впивался в лазурную полосу, и что-то подсказывало, что-то нашёптывало, что отец солгал своему сыну. Давным-давно Вэриан, пережидавший застигший его в столице буран, дремал у плавильной печи в кузнице мастера Ксавьера и следил за пляской языков пламени, напомнившей ему танцы северных шаманов. Одного взора на бордовый шарф, обнявший плечи мальчика, было достаточно, чтобы заставить оттаять в памяти Ксавьера легенду, покрытую морозными узорами. Воображение единственного слушателя кузнеца, засыпавшего у печи, рисовало перед ним образы героев сказания: прекрасной принцессы, королевство которой скрылось за холмами, укутанными искрящимся белым снегом, и тролля с мшистой спиной, поцелуй которого оставил белую полосу на венценосной голове. Изучая волосы Рапунцель, боясь упустить хоть что-то, под увеличительным стеклом осматривая каждый заколдованный волосок в длинной золотистой косе, ценной для пытливого алхимика, как настоящее золото, Вэриан обнаружил короткую тёмную прядь. Он узнал, что когда волшебных солнечных лучиков коснулось лезвие, они лишились своего огня, обращёнными в чёрный пепел фениксами упали к ногам своей обладательницы. Девушки, олицетворявшей Солнечную Каплю. Рапунцель. Вэриан любое явление пытался объяснить с научной точки зрения, ответы на все свои вопросы искал в свитках и фолиантах, исписывал стены лаборатории математическими формулами. Но, сняв однажды защитные гогглы, он своими глазами увидел неподвластные учёным чудеса и поверил в них. Осматривая голубой локон, Вэриан чувствовал, что яркая история о том, как он возник, способна его оттенить. Он знал, что подобное не появляется по случайности. Пальцы коснулись выделявшейся пряди, скатились по голубому водопаду к блестящей застёжке защитных очков. Это движение будто бы дало необходимый толчок, разряд, импульс, заставивший заработать механизмы в голове Вэриана. Стали стучать молоточки, начали шипеть кипящие зелья, и каждый звук подсказывал, что отец о чём-то смолчал. Предчувствие не подвело. Это было давно. Тринадцать раз с того дня земной шар, бубен Луны тряся, танец свой станцевал, по вечному кругу из двенадцати шагов двигаясь, огибая солнечный огнедышащий костёр. Это было давно. Ночью удивительно тихой и безмолвной, в коей ни завывающий холодными вечерами сильный ветер, ни цикады не напевали своих мелодий. Слух едва мог уловить лишь монотонное бормотание варгана и тяжёлое, сопровождавшееся стонами и хмыканьем, дыхание человека, которому настолько была чужда каждая капля тепла и света, что в безоблачную, ясную погоду его даже тогда, когда Солнце сменялось Луной, донимали головные боли. Адира и Гектор бродили над пропастью, разделявшей столицу Короны с рыжими глиняными крышами и её цветущий пригород. Дно каньона глубоко под ними изрезали чёрные несокрушимые наросты, рождённые лунным светом. Сталагмиты отражали мерцающие крупицы звёзд и огонь в фонаре, разожжённом Адирой. - Неотвратимо движутся к городу, - проговорил, подойдя ближе к краю склона, Гектор, державший в руке сухую ветвь дерева с зажжённым на конце огарком свечи. - Если они вопьются в мост, он обрушится, и столица будет кольцом воды отделена от всего остального королевства, - сказала Адира, стоявшая у дерева с подвешенными к нему деревянными качелями. Дыхание воздуха, блуждавшее в зелёной кроне дерева и заставлявшее листья перешёптываться, покачивало их. Двое, что ближе всех к тайнам чёрных камней, третьего члена Братства Тёмного Королевства ждали. Квирин, минуя излюбленные тропы лесных разбойников, спеша и пришпоривая свою лошадь, вёз ценнейший артефакт – зеркальный медальон, собранный инженером Деманитусом, под стёклышками которого перекатывались капли нектара Солнечного Цветка и росинки, оставленные туманом на Лунном Камне. Зеркала были способны преобразовывать лунный и солнечный свет, менять их свойства. Только они могли остановить приближавшиеся к городу и безжалостно рушившие всё на своём пути сталагмиты, на уничтожение которых у Братства оставалась всего одна ночь полнолуния. Квирин примчался к месту встречи. Он как можно скорее спешился, коснувшись гривы жеребца рукой. Пальцы утонули в жёстких длинных волосах, благодаря устало опустившего голову и тяжко фырчавшего коня. Адира и Гектор к нему подоспели. Демонстрируя медальон, Квирин осторожно раскрыл его. Любопытный огонёк, увенчавший посох Гектора, заглянул в одну из раскрытых створок. Медальон засверкал, и, разбрасываясь звёздами искр, спустил в траву лучи, взрастившие под деревом с качелями несколько чёрных камней. - Тушите, тушите любой огонь! – приказал Квирин, захлопывая половинки медальона, на которых были выгравированы искусным мастером Солнце и Луна. – Только лунный свет должен отражаться в этих зеркалах! Посвящённые в тайны магии небесных тел потушили свечи, у которых кружились мушки, светлячки и мотыльки, наивно принявшие огонь за свет Луны. Чёрные облака тем временем затягивали небо над пропастью, готовясь захватить и белый диск Селены, последней спасительницы королевства Корона, таинственное сияние которой можно было преобразовать в целительный солнечный свет. Цокот копыт заставил насторожиться и притаиться. Широкий извилистый ствол дерева спрятал чёрный шлем с символом Братства. Его зелёная крона таила в себе опасность в виде острого меча, выкованного из белого и красного металла. Тень, отброшенная чёрной скалой, скрыла пропахший травами меховой воротник и перчатку с серебристым клинком. Нежданная гостья заявилась на краю пропасти. Остановив тяжеловоза из Старой Короны, она скинула капюшон плаща, упавший с шелестом опавшего древесного листа на её плечи. - Спрячьте в ножны свои мечи, друзья, пусть ту весть, которую я принесла, нельзя назвать доброй! – воскликнула она, и Квирин узнал её голос. Это была его жена. Женщина, передавшая своему единственному сыну, Вэриану, страсть к исследованиям, наблюдала за ночным небом, когда вдруг заметила чёрную тучу, с такими же тёмными намерениями подкрадывавшуюся к обрыву. Бросив всё, жена поспешила к своему мужу, чтобы его предупредить. И была она не одна: в руках её была корзина, где на мягком лоскутном одеяльце сладко спал малыш с чёрными волосами. - Я не могла оставить Вэриана с соседями: никто в поселении не должен знать о том, что сегодня случится, или о чарах, властвующих в Короне, - шепнула удивлённому Квирину его благоверная. – Адира, прошу тебя, - обратилась она к давней знакомой. – ты острым соколиным взором видишь больше других, отыщи место, где он будет в безопасности. Адира приняла из рук матери корзину, в которой спал её ребёнок, и осторожно поставила на качели под деревом. Шелестевшие листья пели маленькому Вэриану колыбельную. Закрытые бутончики цветков в кроне, соприкасаясь, постукивали крошечными бубенчиками. Вздохи природы, истощённой магией лунного света, раскачивали качели, убаюкивая малыша. Тучи стремительно захватывали небо, словно пытаясь защитить Луну от тех, кто осмелился противостоять её магии. Пробившийся через щёлку в чёрном щите луч упал на камни, поднимавшиеся со дна обрыва, и они с новой силой потянулись к таинственному свету из недр земли. Жена Квирина, отказавшаяся возвращаться домой без мужа, попросила у Адиры лист пергамента с картой пропасти, а у Гектора – кусочек угля, нужный ему для боевого окраса. Она за считанные секунды расчертила лист, отметила на нём несколько точек и нашла идеальное положение для створок медальона, разломанного на две части сильными руками Квирина. Кто-то один должен был спуститься с левой половинкой зеркала к чёрным камням, мерцавшим на дне пропасти, и переправить луч Луны к правой створке медальона в руках человека на самой высокой точке. Отражённый свет преобразованным упал бы в бездну и уничтожил камни. - На верёвке спускать будем Гектора, лёгкого, точно пушинка, - заблестели лисьи глаза Адиры, ухмыльнувшейся безоружному Гектору. Безоружному, так как времени, чтобы, точно волшебное зеркало, отразить эту колкость, у него не оставалось. Он согласился и сжал в кулаке половинку медальона. Адира развязала один из двух толстых шёлковых шнуров, белой и красной извилистыми лианами оплетавших её пояс. Гектор обвязался, отдал потрёпанное начало пояса Квирину и начал спуск в обросшую чёрными сталагмитами бездну. - Адира! – позвала мать, под деревом укачивавшая ребёнка. – Я нашла идеальную точку для тебя. На самой последней ветке, листья которой почти касаются неба, - подняла она голову. – Позволь мне подняться туда с тобой, оттуда я смогу видеть и Вэриана, и Квирина. Две женщины взобрались на самую верхнюю ветвь старого дерева. Оттуда они могли видеть спящую столицу, укрытые покрывалом ночи поля Старой Короны, потемневший лес и чёрную бездну, куда Квирин медленно опускал Гектора, в руке которого светилась половинка медальона. Выгибая спину и отклоняясь назад, висевший над бездной Гектор тянул руку к лунному лучу, падавшему на чёрные камни. Непрочные узлы натянутого пояса трещали. Падавший с края обрыва песок поскрипывал на зубах. Скалы цвета глубокой ночи росли, словно желая порвать плащ защитника Короны, отважившегося вступить с ними в схватку. - Квирин, молю тебя, держи его крепче! – попросила одна из женщин, прижимая ладони к сердцу, вырывавшемуся из груди. - Гектор, не отпускай верёвку! – прокричала вторая, вставая и вытягивая руку со второй половиной медальона. Небо над столицей темнело, просвет, из которого рвался луч Луны, с каждым мгновением становился всё меньше и отдалялся от Гектора, пытавшегося поймать свет зеркалом Деманитуса. Наконец, когда луч совсем сузился, и надежды отразить его уже не было, ловкая женская ручка выхватила у Адиры половинку медальона. - Стой! – Адира спрыгнула с ветви и кинулась за матерью Вэриана, бежавшей к обрыву, над коим сужался брошенный Селеной луч. Вторая часть наспех завязанного на поясе шёлкового шнура зацепилась за качели. Стоявшая на них корзинка, перевернувшись, упала к выросшим в траве после первого использования медальона камням. Мимо Квирина промчалась женщина, которую он любил. - Нет! – вскрикнул он. Всё произошло меньше, чем за треть минуты, но ему показалось, что она успела в последний раз одарить возлюбленного нежной улыбкой. Исчезавший за облаками лучик отразился в зеркале, и золотистый солнечный свет пролился на чёрные камни. Скалы вспыхнули и разбились, мощный поток энергии, вырвавшийся из них, с воем дикого зверя помчал ввысь. Он разорвал шёлковый пояс Адиры, но Гектор вонзил в утёс свой клинок и повис на нём. Квирин, всматриваясь в темноту, лишившуюся отражавших сиянье звёзд камней и ставшую абсолютной, протянул Гектору руку и помог ему подняться. Облака стали расступаться, полная Луна осветила луг над обрывом. Адира осторожно подняла разбитую волной энергии корзину. Гектор и опомнившийся Квирин бросились к ней. - Он дышит. Он жив. Только без сознания, - прошептала Адира, аккуратно взяв на руки малыша и передав его отцу. Гектор снял с себя плащ, распространив угольную полосу по своему лицу, и подал его Квирину, чтобы тот мог укрыть им дитя. Отец заботливо укутал сына, думая, что, утратив и его, не переживёт эту ночь. На ресничках Вэриана блестели крошечные частицы обрушившихся чёрных скал. Квирин повёл Гектора и Адиру к оставшимся в безопасном месте скакунам. А впереди ждали длинные ночи, лишённые покоя и сна, у кроватки малыша, доктор из столицы, которого в дождливую полночь разбудит стук в дверь встревоженного промокшего до нитки отца, примчавшего на ломовой лошади из Старой Короны, и оставленные нетронутыми на столе после ночи на утёсе гогглы исследовательницы, что пропустят через свои стёкла солнечный свет, заставят забегать по комнате солнечных зайчиков и разбудят маленького Вэриана. Но это всё было впереди. Ночь застилала чёрной материей с жемчужинами звёзд холмы и луга, где обыкновенно холодный и сильный по вечерам ветер не убаюкивал ни одной травинки. Луна всюду следовала за путниками, от того часа, когда она уступит облачный трон Солнцу, её отдаляло бессчётное множество золотистых крупинок в песочных часах. Адира, погрузившись в раздумья и опустив веки, играла на варгане. Изнемогавший от головной боли угрюмый Гектор склонился над седлом носорога и закрыл лицо руками. Квирин прижимал к груди плакавшего во сне маленького Вэриана, закутанного в плотный плащ с тёмно-серым мехом. В чёрных волосах малыша серебрился под звёздным сиянием локон цвета мотылька, летящего на свет полной Луны. Но Вэриан этого не вспомнил, как бы он ни пытался заставить крутиться шестерёнки в своей голове. Только воображение нарисовало на зеркале перед ним сеть трещин, и он понял, что ещё одна тайна берёт начало на кончиках его волос.