Ему было шестнадцать

Он был не по годам высок. Широкие плечи, сильные руки – результат постоянных тренировок. Лицо с яркими скулами и этими каре-зеленые глаза, полными щенячьей нежности. У него были тонкие, вечно сухие и потрескавшиеся губы, и его брат вечно шутил, покупая ему помаду. У него были мягкие волосы, которые он каждое утро расчесывал, и густая челка, что вечно лезла в глаза. Большие ладони и длинные пальцы, покрытые мозолями. Он всегда был поцарапан и часто побит. Он держал под подушкой пистолет, а в тумбочке у кровати – соль. Он совершенно не понимал всей глубины значения слова «дом». Его назвали в честь деда по линии матери - Сэм. Самой матери он никогда и не помнил. Сэм был напуган, но прятал все глубоко в подсознании. Он много читал и много думал. Создавал у себя в голове другой, идеальный, счастливый для всех мир. Мир без страха, одиночества, боли и смерти. А еще он был охотник. Сэму было шестнадцать, и Сэм был влюблен. У нее были длинные шелковистые волосы цвета молочного шоколада, глубокие карие глаза и вечно розовые, блестящие, пахнущие клубничным блеском губки. У нее были круглые плечи, острые локти и длинные тонкие ножки. Очень маленькие ладошки и быстрые пальчики с всегда аккуратно подпиленными ноготками. Она обожала носить короткие юбки и яркие туфли на каблуках, и когда они с Сэмом оставались вдвоем, заворачивала подол юбки и весело хохотала глядя на смущенно краснеющего парня. У нее был высокий, мелодичный голос. И такое же мелодичное имя - Лейла. Она была чиста и свежа, как горный воздух. Она всегда что-то быстро тараторила, размахивая от избытка чувств руками. Она любила держать в своих маленьких ладошках ладонь Сэма и шептать ему на ухо самое сокровенное. Любила строить воздушные замки. Ей было шестнадцать, она была влюблена. Они, бывало, лежали на траве, держась за руки, и Сэм в сотый раз объяснял Лейле, почему небо голубое, а трава зеленая. И она всегда-всегда так удивлялась, будто в первый раз. А когда отец и Дин уезжали на охоту – валялись на кровати. И так хотелось, чтобы эти счастливые часы длились вечно. Солнце слепило глаза, потому что Сэм не любил зашторивать окна. И она так часто засыпала в объятьях Сэма, а он целовал бархатную кожу и надеялся не разбудить. Лейла так забавно морщила нос, оставалась до ночи, Сэм ее провожал и целовал у дверей дома. Время шло к экзаменам. Готовиться, кажется, не собирался никто, потому что Сэм был занят Лейлой, а Лейла – Сэмом. И всякий раз как они были вдвоем, открывали книгу, их словно магнитом тянуло друг к другу. Целоваться они, похоже, могли всегда и очень долго. Сэм сбегал с уроков. Впервые начал сбегать. Ради этих часов в маленькой, заставленной моющими средствами и швабрами подсобке. Чтобы коснуться нежных губ, пахнущих клубникой, ощутить прикосновение изящных пальцев. Чтобы забыть кошмары, пережитые прошлой ночью и десятком других ночей ранее. Сэму было спокойно с ней. Так, как, наверное, было бы спокойно дома. И никакие упреки, крики и наказания отца не заставили бы Сэма уехать раньше, чем кончился бы год. Он обещал. Обещал сопровождать Лейлу на выпускном. Это стал бы их последний вечер. Они оба это знали. А Дин злился. И ржал над Сэмом. И звал его «Ромео». И, конечно же, конечно же, это же Дин… Сэм видел, как они целовались в проулке возле мотеля. И было жутко больно. И непонятно, почему так? Наверное, ответ был глупый и детский – это же Дин! И Лейла так обнимала его, так, как никогда не обнимала Сэма. Сэм даже будто видел, как она прикрывала от удовольствия глаза. Вставала на носки. На глазах выступали слезы ярости. Дину тогда досталось. Сэм уже в шестнадцать был выше брата и, наверное, сильнее. Отцу даже не надо было начинать петь свою песню о том, что им надо ехать. Работа. Сэм сам, придя в номер, сложил вещи в сумку и сел в машину, зарываясь в книгу. Лейла плачет, тихо, глотая слезы, крепко обнимая сестру. Та только гладит ее по голове. Она все понимает. Понимает даже без слов – у близнецов особая связь. Они похожи, как две капли воды, и только в этом их вина… Поспешность в выводах всегда грозит массой проблем.