Любовь нагрянет где не ждёшь. Пусть жизнь заставит разойтись, Но сквозь предательство и ложь, Молю тебя! Ко мне вернись…
Дазай довольно проворно собирал в небольшой чемодан свои вещи. Брал только самое необходимое, что нужно было на первое время, чтобы постараться исчезнуть. Самую большую часть пространства занимали толстые пачки хрустящих зелёных купюр. Времени снимать с карточки не было, а завтра мафия в любом случае заблокирует его счёт. Поэтому просто вытащив из сейфа их с Чуей снятый «общаг», он на глаз отделил треть суммы. Остальные купюры ровными пачками он складывал к себе в чемодан. Чуя — умный мальчик, в накладе не останется, даже если заработок Дазая заберут. Ему стопроцентно отдадут место исполнителя, и он возьмет своё. Теперь уже бывший мафиози, коротко усмехнувшись вслух, немного подумал и дрожащими пальцами выхватил блокнот из пиджака и фирменную ручку, подаренную самим Огаем. Упав на колени, он прямо на полу, прижав листок, быстро начеркал несколько строк. Ручка откинута. На импровизированное прощание упало пару капель, но шатену было плевать на эту его слабость. За неё Чуя его точно не осудит. Расставаться тяжело как с успевшими стать родными людьми, так и взбалмошным рыжим наглецом, который успел перевернуть весь его мир буквально этой ночью. Дазаю придётся загасить только что вспыхнувший огонёк своими руками, пока он совсем мал, дабы не обжечься об него и не остаться бескрылым мотыльком. Иначе он точно не улетит. А напоследок… Не сдержавшись, Дазай неаккуратно запихнул записку в кучу оставшихся на полу денег, вскочил и почти добежал до спальни, где на кровати лежал Чуя. Укрытый пледом лишь на половину, он неосознанно свернулся во сне калачиком, ещё больше приоткрывая исцарапанную спину и накачанные ягодицы. На них россыпью мелких синяков лежали отпечатки его пальцев и несколько засохших пятен крови. Шатен горько улыбнулся. Рука с теми самыми пальцами рефлекторно дёрнулась вперёд, дабы напоследок ещё раз коснуться кожи этого прекрасного существа, но по пути проскользнула чуть выше, осторожно натягивая плед и закрывая полностью худые плечи. Из-за вчерашних проделок Дазая Чуя не успел вчера сходить в душ. Теперь же ему вместе с запахом шатена придётся отмываться от боли и познания разочарования. Кареглазый верил в него — переживёт. Рыжий мафиози довольно силён как физически, так и морально. Шатен оправдывал этим себя как мог. Но не получалось отделаться от липкого чувства вины, что обволакивало сейчас его чёрную душу и пыталось перекрыть здравый смысл на пару с кислородом. Лёгкий поцелуй в чуть нахмуренный лоб спящего, — и у Дазая больше нет причины, чтобы ещё здесь задерживаться. Резко развернувшись, он быстро пересёк комнату, хватая по пути чемодан и небрежно бросая связку ключей от их квартиры в мятую кучу зелёных бумажек… Тихий щелчок закрывающейся двери разделил две юные жизни невидимой чертой, проведённой насмешницей-судьбой.***
Вчера. Ода погиб. Умер прямо на его руках. Прошло уже два грёбаных дня, а он всё ещё ощущает на пальцах тёплую мокрую спину друга. И кровь. Она ему мерещится теперь везде, сколько бы он с остервенением ни мыл кожу, чуть ли не сдирая куски огрубевшей от частого использования пистолета кожи. От неё невозможно отмыться. Никогда . Но можно попытаться стать чище. В общих чертах. Так сказал глупый Одасаку, отправляясь в лучший мир. Эгоист. Его похороны организовали довольно быстро. Даже сказать, чересчур оперативно. Мори-сан постарался. Так совпало, что Чуя прилетел чартерным рейсом с задания из Токио и сразу с аэропорта отправился прямо на похоронную процессию. Эта новость его буквально ошарашила. Нет, Ода ему был никем, ни близким, ни другом, ни подчинённым, хоть он и старше по званию. Они даже пересекались в здании мафии всего пару раз и то случайно. Если бы Чуя не видел ранее его лицо в фоторамке у напарника на квартире, он бы и не поздоровался даже. Но теперь это уже не важно. Важен тот, кому он был дорог, этот удивительный человек. Чуя не мог отделаться от мысли, что после потери друга с Дазаем мог произойти логический пиздец. Надо бы охранять теперь его понадежнее. Сейчас, стоя перед ровной земляной ямой чуть поодаль, Чуя смотрел не на опускающийся в неё гроб, а на нечитабельное лицо напарника. Тот, кажется, даже не заметил его, но рыжий мафиози всё понимает. Пусть погорюет. Все в мафии — тоже люди. Кроме него самого. Он не знает, чем занимался Дазай эти дни после невосполнимой потери, но у того был взгляд, от которого жилы стынут. В них проглядывалось желание возмездия и чего-то ещё, сильно тяжелого, тягучего и непонятного даже Чуе. Когда шатен остаётся один у свежего холма земли, начинается дождь, и его напарник не выдерживает, выскакивает из машины и мчится назад, создавая на бегу с помощью гравитации импровизированный зонт. Грязь от быстролетящих шагов пачкает брюки рыжей половинки Двойного Чёрного, но у того даже не возникает и мысли о том, что он может оказаться быстрее у одной статуи, что застыла под ливнем, просто долетев до неё. Вся его способность была сосредоточена только на этом чёртовом воздушном зонте, что теперь накрывал их обоих от плача неба. Дазай, перестав ощущать на себе новые порции влаги, резко вышел из каменного состояния. Чуя, не успев среагировать, уже чувствует мокрый лоб под своей шеей. Импровизированной блокады больше нет, но Чуя и не против ледяного отрезвляющего потока на своих волосах. По ключице сейчас стекает совершенно другой, тёплый дождь вместе с тихими словами «хочу выпить». Чуя молчит, не комментирует и просто берёт своего напарника за руку и тащит к ближайшей тачке с коротким приказом «все вон». Машина освобождается мгновенно, и уже летит в следующую секунду на другой конец Йокогамы, в другую сторону от «Люпина», в совершенно другую реальность, что позволит забыться на один день. И последнюю ночь. Которую никто из них никогда не забудет. Они сидели до самого вечера. Молча, прерываясь лишь на повтор заказа. Чуя теряет момент, когда он уже вдрызг пьян, перебрав с парными коктейлями для Двойного Чёрного в тихом уютном баре на окраине мегаполиса. Глядя на растёкшегося за барной стойкой юношу, чьи покрасневшие от спиртного щёки больше походили на стыдливый румянец, Дазай сохраняет всего одну каплю ума. Ода бы не одобрил. Но Оды больше нет. Всего один чистый игривый взгляд голубых глаз, — и эта капля уходит тоже. Он пожалеет об этом, но позже. Не он один. Обхватывая это маленькое существо под один бок, он стаскивает его с высокого барного стула, не обращая внимания на слабое сопротивление и бросает бармену адрес для вызова такси. Перспектива взяться за руль самому и разлететься на куски мяса о ближайшее дерево — довольно манящая, но сегодня ему хочется жить. Тихий хохот шатена под эту мысль прерывается диким поцелуем от рыжего дьявола на заднем сидении, как только они оказываются в вызванной машине. Чуя целует так жадно, словно желая насытиться на много дней вперёд. У Дазая сомнения, что тот делает это по алкогольной прихоти, потому что тот не промахивается со вторым поцелуем, прерываясь только на спасительную порцию кислорода. Кажется, Чуя обо всем догадался. Нет, шатен уже совершенно точно в этом уверен. Это была хорошая попытка, чиби. Жаль только, я не был хорошим для неё. Мы свернули не туда, но тебе одному придётся найти выход из этого тупика. К чёрту пуговицы. К чёрту эти тряпки. Всё рвётся, отлетает, едва они входят в их общую квартиру. Зубы сталкиваются в пьяной попытке захватить губы соперника первым. Нет, они не спали раньше. Они даже не рассматривали друг друга в этом ключе ранее. Просто Мори так было удобно — держать Двойной Чёрный под одной крышей, выделив каждому по отдельной комнате. Просто им было удобно любить друг друга и не признаваться в этом. Но сегодня комната одна на двоих. И это спальня Дазая. Чуе уже нет возможности отступить, ввязавшись в совершенно новую игру, и он теперь отступает под напором кареглазого, путаясь в упавших брюках, на чужую широкую кровать. Прижимая голое и распалённое собственным разумом тело к кровати своим, Дазай бросает последний умоляющий взгляд в голубые лагуны, прося остановить его, но в них нет ни намёка на бегство. Точка невозврата пройдена. — Возьми меня и ни о чём не думай, — звучит слишком приглашающе, с лёгкой хрипотцой, и Дазай собственноручно перерезает последний тормоз, чтобы увести их обоих в личный рай. Он увянет тут же, не в силах противостоять грехопадению двух истерзанных жизнью душ. После Дазай лично сожжёт эту почву дотла, дабы ни одна надежда не проросла в сердце этого змея-искусителя, что сейчас извивался под ним. Однако, что толку, если семя уже посеяно довольно глубоко и будет ожидать своего звёздного часа. Шлепки — жестче, стоны — громче. Чуе больно, но он знает, что Дазаю больнее. И он позволяет всю эту боль перенести на себя. Поэтому сжимает зубами до крови собственную ладонь, подавляя те самые стоны. Глаза сильно зажмурены, не в силах смотреть на зверя, что бесконтрольно вбивается в девственно-узкое тело, пренебрегнув растяжкой. Чуя надолго запомнит последствия этой ночи. — Посмотри… мне… в глаза, — рыкнул Дазай, и Чуя подчиняется, приоткрывая наполненные озёра, и коньячный взгляд смягчается, как и размеренные хлюпающие толчки, с каждым движением причиняющие всё меньше боли. Дазай аккуратно отрывает прокушенную ладонь от лица Чуи, чуть надавливая на мокрые щёки, и заменяет её своими губами, мягко накрывая и как бы извиняясь за свою несдержанность. Язык скользит по нежной слизистой, перенимая металлический привкус на свою сторону, а шершавые подушечки пальцев одной руки поочерёдно и любовно оглаживают уголки глаз напротив, убирая остатки соленой влаги. В это время вторая медленно водит по зажатому между их животами стволу, размазывая липкую жидкость по всей его длине. Он не хочет навредить Чуе ещё больше, чем уже смог сделать, и достоинство партнёра теперь плавно скользит по кубиками чужого пресса, вызывая у Чуи стоны иного рода. Желанного удовольствия. Дазай же старается быть аккуратным. Член плавными толчками скользит внутри Чуи: тот уже привык, расслаблен и не сжимает его так сильно, да и выпущенная в диком порыве кровь облегчает проникновение. Рыжему мафиози по-прежнему больно, но электрическая волна, пробежавшая от одной точки после внезапного резкого движения, перекрывает эту физическую боль с головой. Ему становится очень хорошо, и он сообщает об этом любовнику новой порцией стонов и возникшей дымкой в глубине моря его глаз. Дазай погрузился в них с головой, захлебнулся и продолжил тонуть, не в силах остановиться. Снова наращивая темп, он лишь отвлекает Чую от новой порции дикой боли другой, расцветающей фиолетово-красными пятнами в области изящной шеи. Чуя на пределе. Дазай тоже. И он должен уже всё закончить. Губы на бьющихся жилках сменяются руками, перекрывая кислород. Под пальцами дёргается юношеский кадык, но губы безмолвно раскрываются, не в силах ни вдохнуть, ни выпустить стон. Дазай снова срывается на бешеный ритм, чуть ослабляя хватку, но этого всё равно недостаточно, чтобы дать озвучить на пике одну фразу. Голубые глаза периодически закатываются, и Чуя из последних сил безмолвно складывает губами бьющее кареглазого убийцу в самую душу «не уходи». Дазай никогда не думал, что когда-то ему смогут причинить боль страшнее физической. Ода ушёл, пожелав ему новой дороги, Чуя же просит остаться. Но уже всё решено, глупый чиби. Между трущимися животами проносится липкая волна, и Чую кроет оргазм в придачу с кислородным голоданием. Лазурный взгляд потерян в реальности, и теперь уходит под веки в спасительную темноту. В то же время Дазай готов кричать, обхватывая ладонями безвольную голову Чуи и изливаясь короткими порциями во влажное нутро, но он закусывает нижнюю губу, прижимается к вспотевшему лбу напротив и шепчет «не могу». После он курит сигареты Чуи, сидя на краю кровати и улыбается, как идиот. — Ты же знал заранее, что постелью не удержишь, и всё равно подставился, — длинные пальцы свободной руки ласково треплют медные пряди, стараясь надолго запомнить их мягкость. — Позволь на прощание подарить ещё один горький поцелуй… Пара таблеток сильного снотворного, аккуратно возложенных между истерзанных губ и далее смытых внутрь водным напором из других уст, — и Чуя не проснётся до обеда. Очнувшись уже один, он с каменным лицом будет растворять на молекулы гравитацией тот самый листок с коротким текстом: «Мне жаль, малыш Чуя. Просить прощения — бесполезно. Ты всегда был верным, но прошу, найди другого и забудь обо всём». Как легко и просто, Дазай. Я уже терял память в этой жизни, окажи услугу, — щёлкни пальцами и сделай это ещё раз. Нет? Так себе из тебя волшебник. Сказочный долбоёб. Чуя уничтожил кусок целлюлозы, но не впечатавшиеся мгновенно в память слова. Советом (мафиози был более чем уверен) он никогда не воспользуется. Пусть не указывает даже после ухода, что ему делать. А вот простить… Ни одна жалкая пародия не заменит неповторимый оригинал. Он был его спасением, он стал и его гибелью. Эта ночь — не более, чем хлипкий помостик, что остался от мгновенно объятого неистовым пламенем моста. Он сохранит его в памяти благодаря обилию солёных ручьев, что нашли свой путь по изгибам подрагивающих скул. И когда Чуя успел к нему привыкнуть?.. Точно. Вредная привычка. Определённо. Не более. И она же самоликвидировалась, оставляя за собой только пустоту.***
Четыре года спустя. Дазай скучающе перекладывал стопку отчётов из одного угла стола в другой. Естественно, практически пустых. Наброски расследований никак не хотели превращаться в полноценные тексты для сдачи. А тут ещё Фукудзава попросил срочно отложить сегодня все дела, так как у них важное дело, взбудоражившее Йокогаму до самых окраин. Куникида будет в бешенстве. Что, впрочем, не сильно волновало Дазая. Стоило только вспомнить книжника, так он собственной персоной появился из-за открывшейся двери. Его взгляд был довольно тяжёлый. Окинув всю комнату, в которой находились почти все сотрудники, и задержавшись на Дазае, он тяжело выдохнул: — Собрание в информационной через пять минут. Присутствовать всем. Ацуши и Кёка вышли первыми, не прерываясь на обсуждение текущих дел. Их улыбки позабавили Дазая. Танизаки пугливо жался в угол, пока Ёсано пыталась достучаться до совершенно спокойного Рампо. Фантики от конфет ложились друг за другом слишком часто, а вот слова доктора, что от сладкого у него сейчас мозги слипнутся — не укладывались совсем. И всё же эти трое покинули кабинет быстрее, чем Дазай. Что-то во взгляде Куникиды ему не понравилось. В них совершенно точно мелькнуло сочувствие. Интуиция бывшего мафиози не подвела. Войдя последним в зал собраний, он застыл, как каменное изваяние. Помимо работников ВДА на нём присутствовали Огай собственной персоной, повзрослевший Акутагава и… Чуя. Тот немигающим взглядом уставился в одну точку на стене и даже не повернул голову к вошедшему. Все трое сидели по правую руку от Фукудзавы, который приглашающим жестом указывал на пустующее кресло. Дазай быстро вернул себе самообладание. — Прошу прощения за задержку, Фукудзава-сан. Дописывал отчёт, — весело прогалдел он, пока шагал к своему месту. Куникида закатил глаза к потолку от такого наглого вранья и мысленно разделывал его натуру на равные части. Дазай сел как раз напротив Чуи, но тот смотрел как будто сквозь него. Детектив заметил потускневший и равнодушный взгляд. В нём не было того огня, что видел Дазай, когда покинул его и мафию. Вот это да… Не та реакция, которую можно было ожидать от взбалмошной рыжей фурии. Его излюбленная шляпа лежала на столе, придавленная рукой в перчатке. Шатен невольно залюбовался тем, как тонкие пальцы под чёрным бархатом ровными движениями перебирают звенья цепочки. Этакая игрушка-антистресс. Распавшиеся части знаменитого дуэта не виделись с той самой ночи и сейчас делают вид, что совершенно незнакомы. У Дазая под конец данных «гляделок» лопается терпение, и с губ почти слетает колкость, но ему не дают сказать. — Прошу простить, что не предупредил насчёт наших гостей из Порта, — начал Фукудзава, обводя всех спокойным взглядом. Дазай угомонился. Он подумает об этом позже. — Просто хотел, чтобы на собрание пришли абсолютно все. Остановился он на Дазае. Тот лишь пожал плечами и усмехнулся, не отрываясь от изучения лица Чуи. Как проницательно. — Но ситуация сложная. И мы вынуждены прибегнуть к помощи наших временных партнёров. — Фукудзава, давай уже оставим формальности, — голос Огая был мягким и вкрадчивым. Глава агентства еле заметно фыркнул. Дазай же мысленно выпустил в главу мафии импровизированную обойму, памятуя об ушедшем друге. — Как вы все знаете, за последние несколько дней произошла серия убийств эсперов. На них, как выяснилось, нападали по одиночке. Мы отследили все эти преступления по камерам. Эти видеозаписи детективы просмотрели ещё два дня назад: на них у убитых бесконтрольно начинали выпускаться способности, но перед этим они оборачивались или трогали себя за шею, как будто их коснулись. Дазай даже успел опросить одного из них, но обнуление не помогло — способность ослабилась всего на секунду, но никуда не исчезла. А через несколько часов пострадавший умер. — Обследование выявило сердечный приступ, — подала голос Ёсано, убийственно взглянув на Огая. Тот лишь улыбнулся. — С чего бы такой мелочью заниматься мафии? — голос Дазая сквозил сарказмом, вызывая неодобрительное выражение лица Фукудзавы. Акутагава заметно напрягся. Огай же изучающе посмотрел на бывшего ученика. Чуя и бровью не повёл. Это всё больше раздражало Дазая. — Трое из жертв умерли в течение нескольких минут от потери контроля, в пример могу привести мисс Хоруко, которая расплавилась на месте в результате выпуска огневой техники, а двое скончались дома. Одного из них ты успел застать живым, но он всё равно умер через сутки после воздействия, — Огай неожиданно закурил, но Фукудзава не стал комментировать. Пепел полетел на пол. — Мы знаем эту информацию, что дальше? Я так и не понял, в чём Ваш интерес? — говорил Дазай холодно, смотря прямо на бывшего босса и стараясь не обращать внимания на его подчинённых рядом. В особенности — на слишком тихого бывшего напарника. — Вчера утром Чуя с отрядом был на деловом задании, — с нажимом выдавил Огай. В комнате, по ощущениям, температура резко понизилась. Агенты ВДА поёжились. — Все эсперы из него, восемь человек, скончались. Пятеро — сразу, трое — сегодня утром. Вот где собака зарыта. Мафия в страхе перед неизвестной способностью, плюс — дело чести. — Мори-сан предоставил нам некоторую информацию, — поднялся с места Фукудзава, сцепляя замок пальцев у себя на пояснице. — Задание было связано с налаживанием контакта с иностранным агентом, что приехал продавать свой товар в Йокогаму, не оповестив об этом Порт, верно? Взгляды старых приятелей пересеклись. — Что верно, то верно, — усмехнулся глава мафии. Конфликт интересов под носом мафиозного сообщества — обычное дело. Затяжка сигаретой была долгой. — Но, как я понял, агент на сделку не явился, но как раз на месте встречи случилось… происшествие с вашими людьми. — Его зовут Роберт Стивенсон, — не стал откладывать Огай дела в долгий ящик, выкладывая информацию сразу, ища, куда выбросить окурок. Чуя лёгким движением руки совместно с гравитацией решил его проблему (через окно) и теперь снова смотрел сквозь Дазая. А тот смотрел на его реакцию. Но ничего не изменилось в его взгляде. Как будто ему было плевать на смерть своих людей. Если Дазай чуть раньше был озадачен, то теперь ошарашен: этот человек был готов биться за каждую жизнь. Что-то определённо случилось. — На Западе он был известен как учёный, но после мутной серии экспериментов над эсперами его лавочку недавно закрыли, — достал тем временем из сумки досье Огай и отбросил его в сторону Фукудзавы. Тот тут же передал его Рампо, что с интересом принялся вчитываться в полученную информацию. — И поэтому он решил, видимо, попытать счастья здесь. Ни в одной базе эсперов его нет, я проверял, однако зарубежные партнёры утверждают, что он называет себя сверхчеловеком и владеет неизвестной никому способностью «Джекилл и Хайд». — Думаете, это он убил ваших людей? — перевёл взгляд Дазай на Огая. Но слово взял Чуя, поднявшись с места. Дазай отметил про себя, что «мальчик-с-пальчик» так и остался «с-пальчик». Морщины пролегли чуть глубже, волосы отросли и лежали теперь хвостом на левом плече. — Они погибли на моих глазах. Пытаясь их хоть как-то остановить, я поднял гравитацией пыль. Те, кто это всё сотворил, явно не ожидали такого, и я всё понял: там был невидимка, потому что «пыль» не может бегать и оставлять две пары следов, — отчеканил Чуя без запинки и единой эмоции. — Я сделал ошибку, крикнув, что вижу их, и они сбросили с себя прикрытие — плащ, который сразу стал видимым. Скорее всего, они далее скрылись на чистой улице, где я не смог их обнаружить. — Мы убедились, что это был точно он, обнаружив в той тряпке документы на въезд в Японию, — Огай протянул руку и ободряюще похлопал Чую по плечу, заставляя заново присесть. — По ним же узнали, что у него есть помощник — Герберт Уэллс, способность «Человек-невидимка». Не маленькие, сами догадаетесь, что да как. — В чём их интерес? — скрестил пальцы Дазай. — Их цели пока что не ясны. Скорее всего, они что-то проверяют, — подал голос Рампо. Все до единого удивлённо уставились на него. — Они не действовали как профессионалы, а потеря документов только это подтверждает. Кто в здравом уме будет их нести на «деловую встречу» с мафией? — поправил очки гений ВДА. — Первые жертвы точно были случайны. Как будто на них тренировались. А вот мафию они, похоже, испугались, и действовали наобум, несмотря на успех. Накахара-сан, почему ваших людей положили, а Вы остались целы? Взгляд Чуи немного потемнел. Вроде вопрос как вопрос, а вроде как и с намёком. — Я зашёл с воздуха. — Это, скорее всего, спасло Вам жизнь, — протянул Рампо, задумчиво посмотрев в потолок. — Представляю, что было бы, если… — Мы тебя поняли, Рампо, спасибо, — прервал Фукудзава. — Наши информаторы сообщили, где возможно скрывается Стивенсон с сообщником. На завтрашний вечер у него должна быть назначена встреча с потенциальным покупателем, — подал голос Акутагава. — Один из заброшенных складов на окраине города. Возможно, он хранит там привезённый товар. Но в связи с данными событиями… — … мафия решила заручиться поддержкой агентства? — догадаться Дазаю было несложно. Им нужна его способность, если не получится обезвредить врага силой. — Мы решили с Фукудзавой, что нужно взять его живым, — выдал Огай таким стальным тоном, что об обоюдности согласия не могло быть и речи. Ему пришлось пойти на уступки. — Мафия получит данные о товаре и мотиве преступления, агентство получит те же мотивы и живого преступника, если у нас всё получится. Что-то здесь не сходится. Дазаю не нравился этот план, но свои опасения он высказать не торопился. — Сегодня мы займёмся доработкой плана, сформируем группы, а завтра вечером, — оповестил Фукудзава. Отлично, они уже согласовали действия, а сотрудников просто поставили в известность. Чуя скучающе переводил взгляд с одного члена ВДА на другого. Кёка с Ацуши так и не проронили ни слова, а Куникида нашёптывал под нос проклятия. Танидзаки желал слиться со стеной. Но приказы начальства не обсуждаются. — Всё свободны до завтра, спасибо за внимание. Огай отошёл к Фукудзаве, в то время Чуя первым направился на выход, прихватил шляпу. Только его плащ мелькнул за дверью, как Дазай быстрым шагом, опередив Акутагаву, вышел следом. Когда обладатель Расёмона выглянул за дверь, то лишь увидел на секунду своего нынешнего наставника, которого за руку тащил куда-то бывший наставник. Звук хлопнувшей вдалеке двери говорил о том, что они вышли на улицу. — Простите, можно мы пройдём? — робкий голос стеснительного паренька-тигра вывел Акутагаву из транса. Обернувшись, тот растерялся: встав как вкопанный из-за разворачивающейся драмы между бывшими напарниками, он перегородил всем дорогу на выход. На юного мафиози уставились как главы организаций, так и все остальные сотрудники агентства. — Эм… — только и смог протянуть Акутагава.***
— Что, даже не поприветствуешь своего старого друга? — процедил Дазай, впечатывая Чую спиной в стену. Он завёл его в тёмный переулок здания, в котором располагалось ВДА. Тот совершенно не сопротивляться и послушно позволял себя куда-то тащить. — Здравствуй, Дазай, — Чуя просто пожал плечами. Равнодушие так и сквозило в его чуть хриплом голосе. И детектив с ужасом осознал: оно ни капли не наигранное, а самое что ни на есть настоящее. — Что с тобой случилось? — Дазай уже не скрывал панику. Перед ним стоял отголосок того человека, которого он знал. Будто робот, ей-богу. Чуя лишь повторил движения плеч, достал сигареты и неторопливо закурил. Выпуская ментоловое облачко прямо в лицо напротив, он легко выдал: — Со мной всё в порядке, с чего такой вопрос? — Ты слишком… — Спокоен? — Для того, кто потерял своих людей из-за какого-то неизвестного выродка — да, — злое выражение фейса Дазая не колыхнуло ни единой эмоции на красивом лице мафиози. Тот лишь ещё раз затянулся, несмотря на стальные тиски на груди. Его ещё прижимали к стене, но не так сильно, чтобы лёгкие не смогли втянуть в себя желанную порцию никотина. — Они работали в мафии и знали, на что шли, к чему этот разговор вообще… — Ты себя-то слышал со стороны? — голос детектива предательски дрожал. Теряешь форму, Дазай. — Вроде как не глухой. Мне надо идт… В его губы грубо впиваются и жёстко сминают их. Открытые запястья перехвачены и прижаты над головой, а сигарета выскальзывает из расслабленных пальцев и падает на землю. Никотиновое послевкусие теперь принадлежит им обоим. Язык Дазая вовсю хозяйничает внутри, обводя с усилием слизистую щёк, не встретив никакого сопротивления. Шатен ожидает, что противник его сейчас оттолкнет, укусит, ответит взаимностью, да что угодно, но… ничего не происходит. Голубые глаза безразлично смотрят в коньячные, без единой эмоции. Даже слишком скучающе для того, чей рот сейчас просто насилуют. И Дазай неожиданно всё понимает. Он уже видел этот безжизненный взгляд. Так он смотрел на себя в зеркало. В юности. Догадки подтверждаются, стоило только оторваться от горьких из-за сигареты губ и посмотреть на приоткрывшуюся кожу рук в области запястий, всё ещё прижатых к стене, прямо над шляпой. — Чуя… — Мне надо идти, Дазай, — тихо повторил исполнитель, чуть дёргая руками. Его послушно отпускают. Шатен смотрит вслед фигуре, направляющейся к чёрной машине с эмблемой мафии, но ничего не может поделать и лишь бессильно прислоняется к стене. С наружного угла послышался голос бывшего протеже: — Мы потеряли счёт его попыткам. Я присматриваю за ним, но не всегда могу быть рядом. Он на антидепрессантах, хотя мне уже кажется, они делают только хуже. — Как давно? — ответ был вполне ожидаемым. — С тех самых пор, Дазай-сан. Однако он Вас не винит. Я знаю это точно. До завтра, — удаляющиеся шаги Акутагавы разнились на фоне скрежета бляшки плаща по стене здания. Сползая вниз, Дазай лишь чувствует запах ментола и учащённый пульс, что сдавливает виски до боли. Спасая чужие жизни, он старался забыть об одной. Но эта жизнь никуда не делась и продолжила существовать. Просто она приняла другие правила игры и по-своему приспособилась к ней. — Мне очень жаль, малыш…***
Дабы не привлекать внимания, было решено, что с парадной внутрь здания войдут Дазай с Чуей, а с тылов их прикроют Ацуши с Акутагавой. Остальные прикроют снаружи. Хотя если пройдёт все гладко, помощь не должна понадобиться. Это был действительно тот самый склад, на который дали наводку. Сначала подъезжает одна машина, из которой выходят двое мужчин. У одного из них в руках небольшой стальной чемодан. Переведя бинокль на более близкий режим, Дазай узнает Стивенсона и Герберта. Чуя с отсутствующим взглядом сидит рядом с ним на крыше высотки, будто находится на каком-то скучном уроке по-английскому. Дазай пока засовывает личные эмоции куда подальше и решает нормально поговорить с бывшим напарником после выполнения задания. И делает вид, что ничего не было. Чуя либо делает так же, либо ему реально на всё плевать. — Смотри, клиенты подъехали, — передаёт он бинокль в руки Чуи. Тот не глядя берёт его, смотрит и еле заметно кивает. — Мне кажется, я его знаю, — голос Чуи чёткий, — похож на зама одного из глав организации, которые против нахождения эсперов среди общества простых людей. Не помню, как его… — Я понял, о ком ты, — пазл в голове Дазая почти складывается в одну картинку. Одна жирная заноза, против которой у ВДА много подозрений по нераскрытым убийствам, но ни единой зацепки. Даже Рампо оказался бессилен. Но кажется, свет в конце туннеля потихоньку появляется. — Каков план? — оброняет мафиози. — Аккуратно вскроешь замок способностью, уберёшь охрану, а по дальнейшему плану мы сможем подобраться к ним незаметно, — проговаривает Дазай, доставая из кармана схему склада и ещё раз сверяясь с ней. — Держишься рядом со мной. — Хорошо. — Ацуши с Акутагавой, если что, подстрахуют с чёрного входа. — Хорошо. — И, пожалуйста, действуй предельно тихо, чтобы невидимка не могла исчезнуть из поля зрения раньше. — Хорошо. — Чуя, ты дашь мне шанс всё исправить? Молчание. Значит, он его всё-таки слушал. Дазай горько усмехнулся. Слева от склада мелькнул небольшой огонёк два раза. — Ацуши подал сигнал. Через три минуты выступаем, — постарался произнести детектив как можно непринуждённей. — Хорошо.***
Чуя сработал чисто. Сплоховал сам Дазай, споткнувшись о запыленное железное ведро, что сливалось со стеной у входа в основное помещение, где должна была проходить сделка. Чертыхнувшись, он ворвался внутрь, а Чуя ринулся следом. Акутагава уже успел связать лентами Расёмона немногочисленную охрану, в то время как Ацуши захватил покупателя, выворачивая ему руку с тем самым таинственным чемоданом. Но хватило и секундой оглядки — Стивенсона с Гербертом нигде не было видно. — Чуя, пыль! — крикнул Дазай. Но тот и сам уже догадался, поднимая в воздух все частицы с пола. — Дазай-сан! Голоса младших участников операции слились в один, но всё, что Дазай услышал, так это свист пролетающей мимо рыжей молнии, сбивающей его подножкой ниже колен. Падая вперёд, Дазай слегка поворачивает голову и видит, как Чуя наугад бьёт одну из пыльных фигур. Невидимость слетает, и Герберт отлетает к стене и больше не шевелится. Не угадал… Чуя удивлённо смотрит на руку Стивенсона, что держит его за шею чуть выше чокера. И в ту же секунду мощным ударом ломает её. Но было слишком поздно. Дазай лежит на полу и не обращает внимание на орущего от боли противника. Он смотрит только на фигуру Чуи, на его счастливую улыбку вперемешку с безумием и красные причудливые ленты, что стремительно захватывают тело носителя. Оно болезненно сопротивляется, выгибаясь от сжимающего воздействия гравитации. Булькающий звук изо рта мафиози, охваченного Порчей, вырывает Дазая из ступора. — Нет… В следующее мгновение он уже держит Чую запястье так крепко, насколько может. Порча медленно уходит, но небольшое красное свечение вокруг исполнителя всё равно остаётся. Дазай держит крепко и молится всем богам, чтобы ему сейчас удалось сладить с чужой способностью. Чуя теряет сознание и валится на Дазая. Тот лишь сильнее прижимает его к себе той же рукой, что держит тонкое исполосованное шрамами запястье. Чуя сейчас такой горячий. Исповедь окутывает его с ног до головы, словно одеялом. Баланс вроде бы найден с возникновением лиловой дымки вокруг них, и Дазай возвращается в реальность с очередным криком Стивенсона. Антиэспер находится от него на расстоянии вытянутой руки. И он вытягивает свободную, крепко хватая того за шею, перекрывая дикий ор. Акутагава и Ацуши не смеют и пошевелиться, сосредоточившись на своих пленниках. Дазай чувствует под пыльной ладонью только чужой пот и… больше ничего. — Он не эспер… Горестный выдох, и Дазай переводит взгляд на болтающуюся в воздухе руку противника. На указательном пальце поблескивает широкое серебристое кольцо со скрытым острием. — Акутагава, — детектив смотрит прямо в расширенные от страха и боли зрачки мгновенно притихшего Стивенсона, уже сжимая тело Чуи обеими руками, как любимую мягкую игрушку. — Открой, пожалуйста, чемодан. Не надо нежничать. Тот всё понимает, и в следующую секунду лента Расёмона вскрывает одну поверхность чемодана, как консервную банку. На землю сыпется серебряный дождь из аналогичных колец, разнося звон металла эхом по окутанному тишиной пространству.***
Чуя медленно открывает глаза и видит белый потолок. Чувствует тяжесть во всём теле. Сразу двух видов. Один — от давно забытых ощущений после Порчи, а второй — от собственной гравитации. Она давит на него, но не сильно, вызывая совсем лёгкий дискомфорт и ощущение скованности. Дышать тяжело, поэтому он с жадностью захватывает новую порцию обогащённого воздуха, что обжигает и без того горящие лёгкие. Ха, как давно он не ощущал давление кислородной маски на своём лице. Правую руку что-то сковывает. Будто ему шину на перелом наложили. Но скосившийся взгляд замечает, что шиной ему является рука Дазая, от локтя до запястья примотанная бинтами к его собственной. Сам он сидит на стуле в накинутом на плечи больничном халате, примостив голову на койку и подложив свободную руку вместо подушки. И мирно посапывает где-то в районе колен Чуи. Их обоих с ног до головы окутывает какой-то туман цвета сирени. Будь мафиози таким же, как и раньше, то непременно бы разбудил своего вечного оппонента щелбаном, а потом завалил вопросами. Но Чуя уже другой. Да и Дазай тоже. Поэтому он смотрит равнодушно на спящего и абсолютно ничего не чувствует. Только изредка моргает. Видимо, глаза на затылке Дазая ещё работают со времен тёмного прошлого, потому что он через минуту просыпается, хотя Чуя даже не пошевелился и не издал ни звука. Покрасневшие глаза поднимаются вместе с тяжёлой головой и встречаются с голубым морем, в котором сейчас стоит полный штиль. — Привет, — хрипит детектив. — Привет, — приглушённо отвечает в маску мафиози. — Как себя чувствуешь? — Смертельно устал, — совершенно честно отвечает Чуя, на что ему вторит лишь звонкий смех Дазая, больше походивший на истерику. — Я смотрю, твоё чувство юмора подсознательно всплывает, и если ты мне повторишь это… — тряся в воздухе их сплетёнными вместе руками, Дазай бросает взгляд на настенные часы в больничной палате, — …примерно через десять с половиной часов, то я готов извлекать из тебя каждую эмоцию одну за другой, пока ты полностью не выплывешь из своей клетки с унынием. Чуя искренне ничего не понимает. Но Дазаю и не нужно, поэтому он просто протягивает руку и оглаживает гладкую щёку выше. — Хочешь чего-нибудь? — Дазай ласково улыбается, без какой-либо тени лжи. Искренне и от всей души. — Хочу домой. И бутылку Петрюса напоследок, — воспоминание о вкусе заставляет чуть дёрнуться уголки губ мафиози вверх и тут же опуститься, но Дазай всё видит. — Давай без «напоследок». — Но… — И без «но», — отрезает Дазай стягивая маску через непослушные рыжие вихры. Чуя молчит. И теперь всё понимает. Их способности сливаются вместе в мягкий светло-фиолетовый оттенок. Идеальный баланс.***
Как оказалось, Стивенсон разрабатывал препарат, позволяющий убивать эсперов. На родине эту разработку свернули, потому что там царила демократия и никто ничего не имел против эсперов, но он нашёл поддержку в лице японских военнослужащих, которым разработка пришлась по душе. Хотя и здесь всё было не так просто. Военные потребовали доказательств, а так как Стивенсон приехал только с сообщником, пришлось самолично сделать показательный выпад на случайных эсперов. Они и стали первыми пятью жертвами. Но когда на их след вышел Огай, пришлось импровизировать с ходу. Отступать было некуда, и они напали на отряд Чуи, когда те пришли к ним на встречу. Под поддержкой невидимки, он применил на них свой препарат, быстро сменяя кольца. У них не было и шанса. Устройство кольца было совершенно нехитрое: вдоль стенок — полое пространство, куда закачивался препарат под давлением при изготовлении серебряного украшения, а скрытое острие служило иглой. В кончике находилась капля обезболивающего, позволяющее ощущать иглу как укус комара. При прокалывании кожи тонкий острый кончик обламывался, и препарат в одну секунду попадал в кровоток по капиллярам. Над препаратом учёный работал давно. Он же присвоил себе для легенды звание носителя способности «Джекилл и Хайд». Разработчик экспериментировал с кровью одного эспера, который, в противовес силе Дазая, усиливал способности владельца, но по желанию отменял это действие. Стивенсон же довёл сыворотку до «идеального» состояния. Созданные антитела связывались с клетками крови жертвы намертво, вызывая всплеск способности, а если эспер был с неопасной способностью — постепенно оседали в полостях сердца, закупоривая его клапаны за сутки. Жертва не выдерживала и умирала от сердечного приступа. Куникида транслировал всю информацию Дазаю прямо с комнаты допроса в беспроводной наушник, пока он смотрел на умиротворенное лицо спящего бывшего напарника. Герберт, оказывается, свернул шею при ударе об стену, а Стивенсон верещал, что его заставили этим заниматься и что он не виноват. Но угроза Акутагавы о сломе второй руки и обещание вместо государственной тюрьмы пыточной мафии до конца его никчёмной жизни вернула разговор в нужное русло. Конец допроса не радовал. От слова «совсем». Как бы Дазай ни старался, а безостановочно он обнулял лишь способность Чуи, не добираясь до чужой. Противоядия против этой дряни нет. Чуя совершенно точно умрёт.***
За два часа к Чуе пришли абсолютно все, с кем он близок. Дазай хотел бы исчезнуть на это время из комнаты, но не мог. И притворяться глухим — тоже. Слушать рыдания Коё, смотреть на влажный блеск в глазах Огая, считать горестные вздохи Акутагавы… Это было невыносимо. Но Чуя старался дарить каждому по фальшивой улыбке. Его в этом мире давно уже не держало ничего. Почти. Здесь и сейчас исполнителя удерживал от неминуемого Дазай, сминая его пальцы со своими в единый замок. Когда все ушли, ко входу в больницу подкатили служебную машину мафии. Дазай попросил еще ослабленного Порчей Чую присесть на край кровати, а сам встал на одно колено перед ним. Тот послушно выполнил просьбу, не выразив (ожидаемо) ни капли удивления. Шатен наклонил его к себе, притянув пальцами свободной руки за затылок, а после просунул эту же руку под его бедра и резко встал. — Обними меня за шею, — прошептал Дазай. Тонкие пальцы, прокрались по лопаткам детектива и выполнили просьбу. Поудобнее перехватив его в воздухе, Дазай направился на выход. Петляя по лестничным пролётам, он ощущал тёплое дыхание, что оседало на его плече слишком равномерно. Чуя уснул снова. Свечение стало более насыщенного фиолетового оттенка. У них осталось слишком мало времени.***
Квартира исполнителя встретила их теплом и уютом. Дазаю даже показалось, что здесь ничего не изменилось с его самого ухода. А также казалось, что всё свое свободное время Чуя только и делал, что убирался. Чистоплюй. Вспоминая свой свинарник в общаге ВДА, Дазай содрогнулся от ужаса и стыда. — Ты дома, малыш… — детектив поднял чуть повыше их перебинтованные руки и чуть потормошил рыжие кудри. — Я рад, честно, — сонно пролепетал Чуя куда-то в область дазаевской шеи. У того мурашки пробежали сверху-вниз до самых пяток от этого хрипящего тембра. — Ты не передумал… — начал Дазай. — Нет. Сам будешь? — ответ совершенно спокойный, будто они сейчас какой-нибудь праздник отметят. — Если позволишь. — Пошли за бокалами. Дазай осторожно опускает Чую на пол, и тот сразу шлёпает уже уверенным шагом на кухню, потянув бывшего напарника за собой. Мини-бар на том же месте, где и несколько лет назад. Оттуда Чуя выуживает любимый Петрюс, а Дазай нашаривает два кристально чистых бокала. Немного практики — один держит бутыль, а второй — штопор, и прекрасный напиток разлит Чуей с точностью до миллиметра. Уровень благородного напитка в бокалах совершенно одинаковый. — Твоё… здоровье, — Дазай чисто машинально не успевает осечься, и ему кажется, что он слышит ехидный чуин смешок. — Может, в следующей жизни я вспомню твоё пожелание, — отвечает совершенно ровно исполнитель, перекатывая вино в бокале. — Спасибо, что привёз меня сюда. Не хотел бы встретить свой конец в больничной койке. Дазай сглатывает предательски подступивший ком вместе с опрокинутым в рот вином, в то время как Чуя растягивает удовольствие и пьёт маленькими глоточками. Профи. Время идёт, бутылка опустевает, а дальше разговор не клеится. Дазай не знает, что сказать, Чуя же волен делать в последние часы, что хочет. Он уже пьян, но это не мешает им вымыть посуду вдвоём, отыскать в холодильнике что-то съестное и снова щепетильно перемыть тарелки, а после — включить огромную плазму и безостановочно щёлкать каналы. В конце-концов, у них остаётся всего час, а Дазаю уже трудно удерживать контроль лишь небольшой площадью соприкосновения, а окутавшее их свечение уже совсем потемнело до оттенка спелой сливы. У Чуи постепенно синеют губы и под носом, — порочное действие препарата уже на финальной стадии. — Прости меня, Чуя, — роняет Дазай слова вперемешку со слезами. Уже нечего стесняться. Может, алкоголь придал ему уверенности для последнего признания. — Ты так молод, а я сломал тебя своим уходом и… собой. Представляешь, я был влюблён в тебя тогда… Его лицо за подбородок невесомо охватывают тонкие пальцы свободной руки и заставляют заглянуть в полные влаги карие глаза прямо в голубые сапфиры. Чуя смотрит на него странно. В глазах мелькнул тусклый блеск с еле заметной искрой. От удивления у Дазая даже глаза высохли. — Спустя столько лет ты наконец-то извинился и признался. Хотя я сам такой же идиот. Только незачем было столько времени себя корить. Потому что не нужно этого прощения, но если так будет легче, то я импровизированно простил тебя сразу же, — Чуя улыбнулся. Без фальши. Дышал он уже тяжело. Дазай же вообще от шока не дышал. — Ты сейчас там, где должен быть, а я все равно не мог пойти с тобой. Хотя тоже тебя полюбил, по-своему, с самого вступления в мафию, — произнося это, Чуя моргнул, и одна прозрачная капля сбежала с его практически безжизненного взгляда по щеке. — Поэтому перед твоим уходом не смог сдержать себя, не отведав запретный плод. Хоть я ничего уже не чувствую, позволь мне побыть эгоистом ещё раз… Не давая Дазаю опомниться на ответную речь, он резко наклоняется и целует жадно ещё пахнущие вином губы, цепляясь за них, как за спасательный круг. Возможно, только внезапное возникшее желание удерживает его ещё здесь, балансируя на стыке двух миров. Одежда разрывается на бесполезные тряпки и наобум откидывается в сторону. Дазай только рад прильнуть к нежной коже, увеличивая площадь соприкосновения. Узел на сцепленных руках исчезает так же быстро, как и бинты вокруг, — больше им это не нужно. Собственные бинты детектива летят на пол бесформенной кучей. Всё это время они не разрывают поцелуй. Чуя сдаётся первым. Дышать уже почти невозможно, и лёгкая гипоксия кружит голову, отчего он откидывается на диван, но лёгкий укус в плечо отводит от падения в забытье. Дазай сдирает остатки одежды с него, но он не хочет того, что было в их первый раз. — Аптечка… Детский крем… На том же месте, — шепчет Чуя, и Дазай, не теряя драгоценных секунд, хватает его под коленки и несёт на кухню, где Чуя самолично берет нужный ящичек, и далее они отправляются в спальню. Ту самую. Исполнитель ничего не менял и здесь. Аптечка брошена возле кровати, а найденный крем выдавлен чуть ли не наполовину. Дазаю некогда отсчитывать нужное количество. — Чуя, я… — Хватит слов… Стараясь не обращать внимания на одышку, мафиози затыкает губы напротив своими. Ужасно хочется пить, а сердце скачет в груди так быстро, что Чуя боится не успеть совершить задуманное. Поэтому вскидывает ноги на чуть сутулые плечи и на ощупь заводит жирные от крема пальцы Дазая между ягодиц, направляя в себя сразу два. Стон глушится болезненным укусом, когда они проникают чуть быстрее, чем нужно, но время, время, время. Дазай разрабатывает его так быстро, как может, потому что глаза Чуи закатываются периодически уже не только от нахлынувшего удовольствия. Член мафиози зажат его же бёдрами и сочится бесцветными каплями, постыдно стекающими по поджатой мошонке. — Не могу… Больше… Ждать. Трахни уже меня… — сипит Чуя. И больше нет голоса, и он уже беззвучно вырисовывает губами заветные слова. — Я тоже тебя люблю, — шепчет Дазай и входит так резко, что заставляет тело под ним выгнуться, как мостик. Чуя мечется, как в бреду, пока из него просто на последних минутах Дазай «вытрахивает» душу. Боже, какие же они идиоты, что не признались друг другу ранее и не плюнули на статусы. Что не встречались каждый раз тайком, дабы ловить ещё больший кайф и свою дозу адреналина от запретности их любви. Но уже поздно об этом думать. Все жаркие ночи они проворонили и теперь наслаждаются лишь минутами последнего совместного вечера. Дазай наращивает темп, в то время как Чуя жадно глотает воздух, и у него ненадолго прорезывается голос. — Как хорошо… когда ты… сейчас во мне, — Чуя с блаженством изливается на собственные бёдра. — Даже сейчас… Спасаешь… Нас обоих… И Дазай понимает, что Чуя имеет в виду. Изливается в ещё тёплое тело и хочет кричать. Он больше не чувствует биение сердца любимого человека. И меньше всего он хотел, чтобы жизнь Чуи оборвалась именно так. Свечение вокруг них постепенно исчезает. Дазай не просто хочет. Он уже кричит и прижимает Чую к себе, что безвольно откинул голову назад. Плевать, что они сейчас голые и перемазаны друг другом. Плевать, что под последние мгновенья такое могло прийти только им двоим в больные головы. — Если бы я знал раньше, что найду своё спасение в тебе, — рыдал Дазай, гладя медные волосы, — если бы я мог спасти тебя сейчас… Осознание обрушивается как гром с ясного неба. Спасение друг в друге, внутри. Это всего лишь чёртова способность, до которой можно добраться тем же способом. Дазай твёрдой рукой нашаривает аптечку и извлекает из неё стерильный шприц с длинной толстой иглой, который заприметил ранее в поисках крема. Мысль о том, зачем он понадобился Чуе, отодвигается на задний план. Он должен успеть… Без жгута трудно попасть в вену, но Дазай сейчас напряжён донельзя от осознания, что песок на дне мысленно перевёрнутых часов жизни Чуи уходит уже последними крупицами. Поэтому он попадает сразу. Поршень оттянут слишком резко, и у Дазая от быстрого оттока крови кружится голова, но он бьёт себя свободной рукой по щекам. И это помогает. Выдернув шприц с последующим фонтаном тёмной жидкости, он быстро прощупывает небольшое пространство на холодной коже Чуе в межреберье слева, и вгоняет иглу до конца, благо, она выдерживает. Дело сделано. — Давай, чертов Арахабаки, работай! Отбросив использованный шприц, Дазай неистово бьёт Чую в область сердца, стараясь запустить глупый орган, и молится уже тому же Арахабаки, вдыхая очередную порцию воздуха в ледяные губы. — Ну же, давай! Удар, удар, удар. Интересно, это нормально, что у Чуи сейчас нет зрачков? Или это Дазай воображает, всё же свалившись от бессилия? Ему кажется, что до его ушей доходит тихая фраза «смертельно устал». Он уже совсем ничего не понимает. Наверно, ему всё же кажется.***
Два месяца спустя. Здесь сейчас довольно тихо. Большинство пациентов вышли на прогулку, и корпус псих. отделения пустует. Дазай наслаждается кратковременной тишиной. Ему вполне удобно: из открытой форточки поступает порция свежего воздуха — больничный какой-то спёртый и давно надоел. Как и цвет стен. Почему именно жёлтый? Почему нельзя добавить приятный рыжий оттенок? Чуя бы точно оценил его выбор, посоветовав питаться только апельсинами и мандаринами. Они же тоже, типа, рыжие! Ну хрен с ними, оранжевые. Суть не меняется. Дазая уже воротит от количества приносимых фруктов и сладостей. Ему хочется сочный говяжий стейк, но вот его никто не приносит. Или хотя бы прекрасного рамена из кафе, что напротив здания ВДА. Или Чую… — Слышишь, Чуя? Я хочу тебя, — смеётся Дазай. Но ему никто не отвечает. — Оглох, что ли… — Дазай приподнимается с койки и шлёпает за ширму, что закрывает обзор на вторую кровать. Его солнце… просто уснуло. Видимо, занятия с психологом с утра пораньше сильно его утомили. Идея Дазая сработала. Его кровь уничтожила чужой эксперимент со способностью. Сердце Чуи на УЗИ было совершенно здорово. Арахабаки выполнил свою роль, подлатав сосуд до жизнеспособного состояния, и тут же смиренно ушёл, ожидая своего следующего звёздного часа. К Чуе постепенно вернулись почти все эмоции и даже противный характер. Тема суицида была закрыта — теперь рыжий эспер жаждал только жизни, как и раньше. Всё же четыре года депрессии — слишком долгий срок, поэтому Дазай по собственной воле готов хоть вечность здесь сидеть, лишь бы Чуя оправился до конца. Только вот у них нет вечности. Фукудзава и Огай, будто сговорившись, вбили в обе головы, что ещё две недели, и их совместный «курорт» заканчивается. Если понадобится, Чую переведут на дневной стационар. Работу никто не отменял. А Дазай, по сути, вообще просто филонит от выполнения обязанностей. Но исполнителю с ним действительно здесь легче находиться. Хотя с какой стороны посмотреть… Наклонившись прямо к обрамлённому медными локонами уху, Дазай томно зашептал: — Чуя, я… — Я прекрасно тебя слышал, похотливое животное, — Чуя накрывает голову подушкой и приглушённо отвечает. — Отвянь, никакого секса в больнице, мы уже говорили об этом. — Пощади, я уже на пределе, — надул губы Дазай. Хотя, на деле, ему хватит и несколько сильных обнимашек, но и это непозволительная роскошь — рёбра Чуи ещё не до конца зажили после его усиленной «реанимации». — На пределе в данный момент — моё терпение! Как сейчас помню, когда бедный Акутагава пришёл за моим бренным телом, а увидел голых идиотов в кровище и… А мне даже не было тогда стыдно! Это насколько надо было свихнуться, чтобы дойти до… Не хочу об этом снова вспоминать! — взвыл Чуя в простынь. — А мне вот было бы стыдно, если шприц для обкалывания куриных тушек оказался у меня в аптечке рядом с прекрасными и новенькими бинтиками… — Заткнись! Акутагава с того дня сделал вид, что ничего не видел и что не он отмывал и одевал их обоих, приводя в божеский вид перед приездом Огая. Им ещё предстоит поговорить об этом после выписки. — Ты злой, Чуя… — Дазай всё же в наглую приобнял со спины свою половинку, стараясь держаться на весу. Ох, сколько же они нагонят, когда Чуя поправится… — Я знаю, что тебя взбодрит, — Чуя всё же явил свой лик из-под подушки, убирая временно стервозный характер и чуть ли не мурлыкая от ощущения тёплой грудной клетки на своих лопатках. — И что же? — пытливо уставился Дазай, нависнув, в смеющиеся голубые глаза. Они были настолько чисты и глубоки, что Дазай был готов снова в них топиться, хоть целую вечность. А после — умирать взахлёб, чтобы в этой же вечности заново рождаться. Его голубоглазый ангел… Только его. — Долька апельсина. Дазай позеленел. Всё же он полюбил огненно-рыжего дьявола. Идеального и прекрасного. И теперь они вместе балансируют на краю этой пропасти в ад под названием «жизнь».