Страшилки

Красная скатерть На семейном ужине было восемь человек. Восемь, и только один выжил. Он назвал по имени каждого, кто был тогда там, и рассказывал, что же тот человек сделал, чем заслужил свою смерть. В полиции слушали с раскрытыми ртами, жаль, что их тогда там не было. Первый умер довольно быстро и легко. По крайней мере, выжившему так казалось. Ножом от уха до уха, и вот уже белая скатерть пропиталась кровью, а труп лежит на столе. Остальным повезло меньше. Тут оказались и братья, и сестра, и жена, и дети. Те самые дети, которые только недавно просили денег на красивые костюмы для этого ужина. Их лица посинели и были измазаны в чужой крови. Опухшие языки и глаза на выкате. Не очень приятное зрелище, но и пусть. Зато компания достанется достойному человеку, тому, кто действительно в ней заинтересован и разбирается в паровых двигателях, производство которых столько лет приносит немалый доход. Георгий засмеялся. Убить его? Нет, семья слишком наивна. Думают, что он ничего не замечает. А он сам их убил. Подсыпал паралитическое в вино на ужине. И они просто наблюдали, как умирают один за другим. Первый хоть что-то смыслил в управлении, но всё равно, раз решился на такое, пусть отправляется за всеми. После произошедшего Георгий некоторое время ходил по огромному залу, где ещё недавно ели изысканные блюда и пили вино люди. Хрустело под ногами — битые тарелки и бокалы валялись по полу. Георгий наклонился — среди битого стекла он заметил жёлтый цветок, что стоял в центре стола в начале ужина. Хозяин дома поднял его, немного порассматривал. И, как будто прощаясь с чем-то, что тяготило его долгую растянутую жизнь, выбросил в окно. Георгий принял ванну, надел чёрный костюм с серебряными пуговицами, заплёл длинные седые волосы в толстую косу. Задушить их всех скатертью? Он усмехнулся. Боже, хоть тебя и нет, но как просто. Дарственную на имя своего секретаря оставил надёжному человеку из прислуги и отправился в полицию. По дороге он разжевал таблетку с ядом, который подействует через несколько дней. Как раз хватит, чтобы рассказать свою историю и понаблюдать немного за беготнёй и суетой служащих при оформлении этого дела. Чёрная рука Агата ехала по короткой ветке метро от конечной до конечной станции. Забилась в угол на дальнем сиденье, чтобы не привлекать внимания, и читала книгу. Что-то тяжёлое оттягивало её холщёвую сумку, но разве кто-то задумается, что? На ней были служебные форменные брюки, рубашку после работы она поменяла на чёрную, и теперь представляла, что она тень, до которой никому нет дела. Агата заметила, что нервничает. Ну как же? Столько всё планировала, что может пойти не так? Всё продуманно до мелочей, да и если что-то пойдёт не так, она может рассчитывать на свою физическую подготовку и свойство незапоминаться людям. Она всегда была Чёрной Рукой из шестого отдела, которая всё время возится в типографии и пачкается в краске, не имела при этом ни имени, ни фамилии. Зато страницы книг и газет выходили красивыми и привлекательными. Они трудились вместе с симпатичным парнем, и выходило действительно отлично. Только пару месяцев назад он связался с не очень хорошими людьми и не очень хорошим занятием. Однажды она даже заметила самокрутку у него в ящике рабочего стола. Проследила сначала за ним, а потом и за тем, кто являлся поставщиком. Немало народу уже загубило свои жизни: кто-то добровольно, кого-то распространитель долго склонял и даже подсыпал незаметно в напитки и пищу лёгкие наркотики. Он не просто зарабатывал деньги, он действительно был увлечён своим делом. Несколько месяцев слежки не прошли даром, и теперь Агата знала практически всё, что касалось бизнеса этого человека. Надеялась, что этого будет достаточно, чтобы прекратить это. Ей было мало просто посадить его, хотелось большего. Полностью отмыть от рук типографскую краску не получилось, поэтому Агата была в чёрных перчатках, чтобы не оставлять лишних следов. Да и пальчики свои светить не хотелось. Напрягающие тёмные силуэты пассажиров качались на фоне мелькавших за коричневатым стеклом тревожных жёлтых огней. За ней следили, отовсюду следили. Агата вжалась в сиденье. За спинами людей прятались другие люди, в тоннеле прямо под теми жёлтыми огнями её выслеживали специальные люди. Из угла напротив на неё таращилась воображаемая фигура. Наверное, уже раскрыла. Или раскроет, как только Агата встанет с места и выйдет на нужной станции. Ещё страница книги, и Агата всё-таки вышла на станции. Теперь идти оставалось недолго. Дома таращатся тёмными глазницами окон, из которых за ней тоже следят. Тяжёлое небо заволакивают странной формы тучи, которым сверху удобней наблюдать за ней. Скрип! Что это? Агата наступила цветок — такой же жёлтый и такой же тревожный, как те огни в метро. «Соберись! — сказала она себе, — бред все эти знаки!» Она не хотела привлекать внимания, но даже мысли казались ей слишком шумными. Почему-то захотела забрать цветок, и она спрятала его всё в ту же холщёвую сумку. Агата свернула в тёмный переулок, проскользнула в подъезд одного из домов, поднялась на третий этаж. Аккуратно вскрыть замок было сложно, но у неё получилось, пусть и спустя достаточно долгое время. Она проникла внутрь, изнутри закрыла замок и спряталась за дверью. Он пришёл спустя полчаса — тёмная сгорбленная фигура в старом плаще и шляпе с широкими полями. Чужака заметил почти сразу, и, когда повернулся в нужную сторону, из темноты вынырнула светлая макушка. — Ясно, — в голосе его было то ли разочарование, то ли презрение, то ли безразличие, — очередной недовольный. Ты, видимо, не знаешь, зачем я этим занимаюсь? Но Агата пришла сюда не выслушивать наркодиллера, а убить его, поэтому просто, наведя пистолет на его голову, нажала на курок. Щёлк! Что-то пошло не так… Осечка! Он усмехнулся и с невероятной для человека такого телосложения скоростью выбил пистолет у неё из рук и попытался ударить в голову. Агате пришлось обороняться, и дрался он на удивление отлично. Спустя какое-то время Агата оказалась зажатой в углу, и поставщик полез в карман: — Всё, хватит, я наигрался. Он извлёк из складок своей одежды чёрный тяжёлый револьвер. На тихой спящей улице раздался выстрел. Жёлтая лента Аманда умирала долго. Уже почти год. Её мама и сестра с любовью ухаживали за ней. Даже на всё это время почти перестали заниматься цветочной лавкой. Аманда понимала, что несильно тяготит семью, но причиняет им страдания. Тяжело смотреть на её мучения, конвульсии, слушать стоны. А сегодня ей было особенно плохо. Целый день родные провели в квартире, лишь иногда спускаясь в лавку, поэтому почти ничего за этот день не удалось заработать. — Сколько сегодня продали? — дрожащим голосом спросила Аманда. Ей было интересно, когда-то и она занималась лавкой и проводила в ней очень много времени. Она находилась на первом этаже дома прямо под квартирой Аманды. А над ними жила семья из воинственной тётки и худощавого забитого мужа. И дочки — ровесницы Авы, с которой она дружила и у которой часто бывала в гостях. — Почти ничего, сегодня мало покупателей, — ответила мать, — только жёлтые астры неплохо расходятся. — Хорошо, — улыбнулась Аманда, но сильная боль заставила её исказить своё бледное прекрасное личико. — А новые поставки… когда? — Скоро. Очень скоро. Как раз завтра должны привести некоторые сорта. Аманда кивнула, но сил оставалось всё меньше. Она хотела спросить что-нибудь ещё, но внезапно её дыхание перехватила, что-то скрутило внутри, и измученная Аманда издала страшный стон. Мать тут же подскочила к ней поближе, попыталась поудобней уложить голову.Но Аманда только тяжело задышала и вымолвила из последних сил: — Уведи… Аву. Уведи Аву в лавку. И сама уходи. Я не хочу так… Чтобы вам было тяжело. Уходите. Не переживайте. Жестом мать приказала Аве идти в лавку, и младшая сестра скрылась за дверью, последний раз взглянув на Аманду. Сама же мать поправила одеяло и подушку и поцеловала дочку в лоб. Помедлив несколько секунд, всё-таки отошла от постели и отправилась в лавку вслед за Авой, вытирая слёзы. Аманда чувствовала, что задыхается. Голова кружилась, всё, что её окружало, превращалось в пятна странных форм и размеров. С трудом протянув руку к тумбочке, схватила жёлтую ленту, которую вплетала в волосы, и завязала ей глаза. В какой-то из книг Аманда читала, что так делали, чтобы не видеть смерть. Почему-то сейчас это перестало казаться сказкой и частью художественного произведения и стало таким реальным и таким истинным. Очередная волна боли заставила Аманду скрутиться на кровати, но очень быстро отступила. Дышать становилось всё сложнее. Она жадно хватала ртом воздух. И через нарастающий шум в ушах уловила какой-то скрип где-то на улице. Гроб на колёсиках Ссутулившийся человек ходил по тёмным улицам и высматривал новую жертву для себя. Нет, он не убивал. Скорее собирал тех, кто уже умер, но кого вряд ли похоронят. Он находил в этом какое-то утешение для себя и смысл жизни. Он называл себя «жнецом», а по факту был смотрителем кладбища. Потому его никто и не трогал особо. За собой на верёвке он тащил деревянный ящик на колёсиках, в который складывал находки. А ещё за долгие годы у него выработался «нюх» на таких вот «клиентов», и теперь он поднимался по лестнице на третий этаж — там явно должно было что-то быть. Зрелище жнеца одновременно и порадовало и расстроило: тело действительно было, при чём, хорошо сохранившееся. Но сам человек привлекательным не был, и при жизни явно не вызвал бы у смотрителя доверия. Он наклонился поближе: у мужчины была простреляна голова — пуля вошла точно в лоб и почти вышла с другой стороны. Плащ разметался по полу, недалеко валялась шляпа. А из кармана рубашки торчал жёлтый цветок. Вздохнув, смотритель взвалил ношу на плечи и, спустившись, положил мужчину с цветком в свой ящик. А после взялся за верёвку и под скрип заржавелых колёс направился дальше вниз по улице.