α
•−−• •−• −−− ••• −•−− •−−• •− •−−− ••• •−•− Лука проснулся от солнца, светящего прямо в глаза. Отвернулся, недовольно сощурился. Сегодня у него был первый выходной на неделе, ему бы валяться в постели еще часов этак несколько, впрочем, сам был дураком, не задернул с вечера шторы. Сна почему-то не осталось ни в одном глазу, хотя не было и той истомы, которая бывает, если выспаться так, что дальше и спать не получится. Просто валяться в постели ему не хотелось. Он встал, подошел к окну, оглянулся на кровать. Ваня лениво пошевелила пяткой, высунутой из-под одеяла: заметила, дескать, сквозь сон, что Лука встал, но сама этого делать абсолютно не собирается. За окном занимался рассвет. Брусчатка, мокрая после дождя, блестела на солнце. С тихим звоном внизу проехал трамвай. Солнечные лучи на подушке, там, где еще совсем недавно лежала голова Луки, складывались в почти идеально ровный круг. Луке вдруг захотелось подурачиться. Он тихо взял с туалетного столика складное зеркальце, подставил его под лучи, поймал солнечного зайчика и пустил его по полу. Зайчик пробежал от кровати, спотыкаясь на стыках паркетной доски, и Луке на миг захотелось, чтобы он, добежав до двери, не стал подниматься по дверному полотну, а скользнул в щель между дверью и полом и ускакал дальше по коридору. «Жаль, что это невозможно», — вздохнул он, захлопывая зеркало, так и не доведя солнечного зайчика до двери. Он вышел из спальни, тихо прикрыв за собой дверь, чтобы не разбудить Ваню. Выходной никогда не был причиной не тренироваться. Солнечный зайчик, ловко юркнувший в паркетную щель за мгновение до того, как зеркало захлопнулось, вылез наружу, принюхался и опрометью бросился из квартиры прочь — пока почти идеально ровный круг солнца на подушке не изменился. −••• • −−• •• −••• • −−• •• −••• • −−• •• Солнце, отражающееся в лужах, разлеталось под ногами Луки тысячей искрящихся капель. Когда он свернул на тропинку, идущую по берегу Близнеца, он довольно прищурился: брусчатка больше не била в пятки, бежать стало легко. До сборов оставалось всего несколько дней, и уже совсем скоро ему предстояло перебраться в гостиницу, где должна была жить команда. Лука уже предвкушал, как будет сбегать из гостиницы на свидания. Об их странном служебном романе с Ваней, конечно, все знали и в «Динамо», и в сборной, и в агентстве Марио Мамича. Тактично молчали, делали вид, что никакого романа между футбольным агентом и футболистом не существует в природе, что Лука после игр и тренировок едет куда-то к себе, а вовсе не к Ване Боснич. Даже Чарли и Чале — молчали. Массовая демонстративная слепота придавала их с Ваней отношениям особый, искрящийся привкус. Полторы недели сборов — а потом товарищеские игры. Ему предстоял первый выход на поле в составе национальной команды, его ждала далекая Швейцария, его ждала игра с Аргентиной на «Санкт-Якоб Парк» — алые буквы «Базель» на синих трибунах. Златко Кранчар сказал, что если Лука хорошо покажет себя во время товарняка, его будут вызывать постоянно. «Нико уже полтора года в команде!» — мелькнула непрошенная мысль. Лука постарался выбросить ее из головы. О том, что Нико Кранчар получил место в основе сборной лишь благодаря протекции своего отца, много судачили и журналисты, и в кулуарах национального футбольного союза. Но думать об этом было противно — Лука хорошо знал, что Нико на поле выкладывается полностью, и если бы не имя, его бы вызвали даже раньше. Куда как приятнее было думать о том, что Златко Кранчар поверил в Луку и дал ему шанс. И алые буквы на синих трибунах будут — Лука верил, что обязательно будут! — важной вехой в его жизни. Солнце играло в воде Близнеца. Слепило глаза отраженным светом. Мир был прозрачен, ярок, наполнен пением птиц. Хотелось праздника. Небольшого, лишь для двоих. Отключить телефоны, отгородиться от внешнего мира, быть — только друг для друга. По дороге домой Лука заказал пиццу, вино и цветы.β
Вечером они с Ваней из стульев, пары пледов и стеганого одеяла соорудили шалаш. Забрались в него, отгородившись от внешнего мира. Уселись друг напротив друга, одновременно потянулись к пицце, засмеялись. — Расскажи сказку, — неожиданно для себя самого попросил Лука. — Какую-нибудь необычную, которую никто никогда не слышал. Ваня задумалась, заправила выбившуюся прядь волос за ухо. — Сказку… Ну давай попробуем. — Она помолчала, словно подбирая слова. А потом начала говорить: нараспев, тягуче, Луке показалось, у нее даже голос изменился, стал ниже, хрипловатым. — Говорят, у небесных созданий должны быть крылья. У птиц, у драконов, даже звезды должны быть крылатыми. Но так говорят лишь те, кто плохо знает о солнце и его порождениях. Солнечный свет лучами освещает мир, дарит ему жизнь. Бегут среди лучей солнечные зайчики, разнюхивают, что где происходит. И гонится за зайчиками Солнечный Лис, хочет поймать их, сцапать. Добегают солнечные зайчики до земли — а там уж Лису никак их не поймать, не может он в своем настоящем обличьи ходить среди людей. Если увлечется Лис, ударится оземь, да и превратится в человека. И придется ему прожить земную жизнь, и только после нее может вернуться на Солнце, чтобы снова начать свой азартный забег. А зайчики на земле бегают вместе с солнечными лучами, между людей носятся. Упадет солнечный луч на человека — тень на землю падает. Становится тень, созданная солнечными зайчиками, почти человеком, идет сама по себе гулять по миру… Ваня помолчала, отпила вина, посмотрела за окно — тусклые искры заката отражались в ее глазах. Лука, затаив дыхание, ждал продолжения. — Не все солнечные лучи добегают до земли, — наконец заговорила Ваня. — Некоторые лишь до Луны. Освещают Луну, видят, что на ней творится, да разворачиваются обратно, к солнцу. — Что там, на Луне? — завороженно спросил Лука. — Не зайчики главная цель Солнечного Лиса. Главная его цель на Луне. Зайчики — это так, лапы размять да зубки почесать. На Луне же живет Лунный Заяц, единственный, кем Лис может насытиться. Лунный Заяц варит эликсир бессмертия, надеется, что как выпьет его, не будет больше бояться клыков Солнечного Лиса, станет жить вечно. А Лису зайчатины хочется. Пахнет зайчатинкой с Луны, манит. Да только нет ходу на Луну, в царство отраженного света, свету настоящему! Во всяком случае, пока мир не начнет рушится, пока не подкосятся основы бытия. Кружит Лис вокруг Луны, выжидает, пока земля не закачается, не начнется на ней армагеддон… Сам посуди, — развела Ваня руками, — сколько ерунды всякой на земле копится: и тени, и зайчики, и люди… Вот земля порой и хочет очиститься да начать жизнь заново, без всего вот этого. И вообще, не ищи тут логики, это же сказка! Так вот, начнется на земле апокалипсис, нарушатся основы бытия, — и тогда Солнечный Лис может прокрасться на Луну. Как видит его Заяц — так пугается! Не хочет становиться обедом, поэтому как даст стрекача! И Лис за ним. Бывает, собьют котел — и тогда снадобье по Млечному Пути на землю выливается, и достается каждому, живущему на ней по капельке: и людям, и теням, и всякой твари. Капельку эликсира свою получив, зайчики возвращаются домой, тени растворяются, а люди и прочие твари живут дальше. И солнце радуется: для кого ему светить, как не для живых в этом мире? И не замечают люди, что беда почти постучалась в их дом, почти рухнул мир. Так что вечное желание Солнечного Лиса сцапать Лунного Зайца — и есть причина жизни нашей Земли. Говорят, если однажды котел не опрокинется, — тогда-то настоящий Армагеддон и наступит, придет конец всей жизни. Ваня замолчала. Она рассеянно смотрела куда-то за плечо Луки, накручивала прядь волос на палец. — Интересно, какая бы тень падала от тебя? — спросил Лука, любуясь ей. Ваня встрепенулась, пожала плечами: — А я сама была бы тенью, — мягко ответила она. — Какой-нибудь необыкновенной, конечно же. Которую отбрасывал бы не один человек, а несколько. Штуки этак три, а лучше — четыре. — Почему это? — рассмеялся Лука, включаясь в эту игру. — Не лучше разве самой отбрасывать тень? Или вообще быть солнечным лисом? Ваня пожала плечами. — Зато вот ты — точно не тень и не часть солнца. Даже интересно, какую бы ты тень отбросил. — Идеальную! — горделиво ответил Лука. — Моя тень была бы просто идеальной. Как ты. — Разумеется, — Ваня игриво прикусила губу. Лука нежно провел пальцами по ее щеке, и неожиданно понял, что он — бесконечно счастливый человек. Он живет с лучшей женщиной в мире. У него складывается карьера. Его ждет красно-белая шаховница на ало-синем «Базеле». Пятна закатного солнца скользили по полу. ••• −•− −−− •−• −−− ••− •−− •• −•• •• −− ••• •−•−γ
Солнечные лучи щекотали висок. Скидывая сонную дрему, Лука подумал, что в последнее время ему везет с пробуждением: просыпаться от тепла куда как лучше, чем от прохладного ветра в окно. Вообще погода в последнее время его баловала: Лука не любил холод, и то, что на улице было, как стабильно выражались синоптики, «теплее климатической нормы», его очень радовало. Пускай «зеленые» и ворчали про опасность глобального потепления — Лука их ворчания не разделял. Радовало и то, что он хорошо показал себя в товарняке. Златко Кранчар, прощаясь с командой в аэропорте, — «До следующих сборов, черти!» — крепко пожал ему руку и пообещал: если Лука будет в форме, обязательно вызовет. А уж капитанская повязка, которая ждала его в «Динамо», определенно, была сладкой вишенкой на всем жизненном торте. В Базеле, пронизанном ярким светом, для него словно начался отсчет новой жизни. Ну или хотя бы нового этапа прежней: когда все складывалось наилучшим образом. За полгода после вызова в сборную он ни разу не получил на поле серьезную травму, ни разу не поссорился с Ваней, а спортивный директор «Динамо» Зоран Мамич даже пообещал: если «синие» возьмут чемпионство этого прекрасного две тысячи шестого года, он поспособствует трансферу Луки в Европу. Не бесплатно, конечно, за процент от стоимости, но кто, в самом деле вообще уходил из «Динамо» бесплатно? Не хочешь платить — сиди на своем десятилетнем контракте и не дергайся. Ваня привела Луке достаточно примеров тех, кто так и похоронил свою карьеру в Хорватии, не вырвавшись в Европу. Семья Мамичей крепко держала контракты в руках, опутав своей паутиной все «Динамо». Президент — Здравко Мамич, спортдир — Зоран, глава трансферной службы и агентства, через которое шли трансферы — Марио… И Анте-Стоян, легенда клуба, его респектабельность. «Динамо» чемпионство взяло досрочно, с отрывом в двадцать очков. «Хайдуку» оставалось только утереться. В начале мая Зоран, придя на тренировку, объявил: основа «Динамо» может с чистой совестью отправляться на каникулы, в сборную, к чертовой бабушке на рога, куда кто захочет, а клуб будет доигрываться остаток сезона молодежкой. Мелких, сказал, тоже надо обкатывать. Неожиданную паузу перед отъездом на Чемпионат Мира — Златко Кранчар сдержал свое обещание и внес Луку в список вызова — Лука провел в переговорах с клубами. Многие хотели видеть его в своих рядах, но он понимал — предложение должно быть достаточно серьезным. На переговорах рядом с ним постоянно были Зоран и Ваня, поддерживали, помогали, объясняли юридические тонкости, в которых он сам не мог разобраться. Он так и не мог ничего решить. Предложения были заманчивые, но он чувствовал — это все не то. После очередного раунда переговоров Зоран раздраженно выдохнул: «Черт с тобой, вернемся к этому после Чемпионата мира. Хорошо выступишь — дороже стоить будешь». −• • ••• −••• • •••− •• −−−− −••− •−•−•− −• • ••• −••• • •••− •• −−−− −••− −−••−−δ
На Чемпионате судьба поставила ему подножку. Сбила с ног, впечатала длинным хорватским носом в газон. Они не вышли из группы, Национальный футбольный союз уволил Златко Кранчара с поста тренера еще до того, как шасси самолета в Загреб оторвались от взлетной полосы берлинского аэропорта. — Бывает, — философски пожала плечами Ваня. Она вообще не любила сборную, говорила: там только и делают, что ломают ценных игроков, остались бы только клубы — было бы лучше. — Жаль, но не очень, — вторил ей Зоран. — На твою стоимость Чемпионат очень неплохо повлиял. Лука утешениям не верил. Бродил по дому, прокручивая в голове сыгранные матчи, и злился — на себя, на Кранчара, на судей, соперников, даже на припекавшее во время игр солнце. Было бы не так жарко, они бы шевелили ногами быстрее. И мозгами тоже. Солнце напекло голову, наверное, не только им, но и президенту Национального союза Влатко Марковичу. Ничем иным было не объяснить, что главным тренером сборной стал Славен Билич — прославленная бронза, конечно, один из героев страны, но тренерского опыта — только национальная молодежка. Лука скрипел зубами, пытался понять: что может дать Билич сборной? Ладно ему, Луке Модричу почти двадцати одного года от роду, но что Билич может дать остальным, тем, кто в команде уже много лет? Крутил в голове, ворочал мыслями, но ничего придумать не мог. Не мог он и сосредоточиться на возможных трансферах. В конце концов пришел к Зорану, долго молчал, потом пожал плечами и выдавил: — Хочу остаться. Хотя бы на год. Зоран только вздохнул, закатил глаза: — Оставайся. Возьми для нас еще одно чемпионство с «Динамо». Почему бы и нет, в самом деле, — подумал, и категорично добавил: — И Кубок надо взять. Кубок — это просто обязательно.ε
Солнечные лучи рисовали на подушке фигуру свернувшегося клубочком лиса. Лука улыбнулся: вот тень упала так, что кажется: лис накрыл хвостом нос, вот складка наволочки — будто топорщится шерсть. Поддавшись иррациональному порыву, он «почесал» солнечное-пятно лиса «за ухом». Руку обожгло жаром солнечных лучей — совсем не утренних, яростных, полуденных. Лука как наяву почувствовал под рукой жесткую лисью шкуру. •−•− •−• •−•− −•• −−− −− •−•−•− ••• −−− •−− ••• • −− •−• •−•− −•• −−− −− Поморщился: видимо, кондиционер для белья оказался не так хорош, как его расхваливали в рекламе. Впрочем, долго об этом думать времени не было. Его ждал самолет, сборы в Опатии, национальная команда под руководством Славена Билича. Теперь он понимал: тогда, год назад, он ошибался. Славену было что дать игрокам. Как минимум, они чувствовали себя людьми, а не только закорючками в тактических схемах. Славен привел с собой и других бронзовых, и занимаясь под их руководством команда верила: она сможет сделать то же, что поколение девяносто восьмого. А может — и больше. Это могло бы быть счастье, но Лука чувствовал — изменилось и что-то еще. Он чуял это кожей, шестым чувством: неотрывно следивший за ним взгляд, перекрестье прицела на спине, красная точка на лбу. Славен Билич, выслушав Луку, только расхохотался: — Не дрейфь, все будет ровно так, как должно быть, и никак иначе! У нас сейчас пополнение, вот, видимо, тебя и шарахает от новых людей в команде! Пополнение — добыча Славена из Швейцарии по имени Иван Ракитич — на Луку внимания не обращал. На остальных, впрочем, практически тоже. Работал на тренировках, как все, шептался о чем-то со своим старым приятелем Младеном Петричем, вежливо здоровался со всеми — да и только. «Вряд ли это от него меня так…» — решил Лука, не в силах облечь в слова это «так» — просто волосы на руках и ногах вставали дыбом, словно от холодного ветра, хотя на улице и стояла жара.ζ
Когда Иван обнял его после гола, Лука замер. Неожиданно перестало хватать воздуха в легких, в глазах потемнело. От прикосновения губ к виску по телу прошла дрожь. Потом отпустило — как только Иван сделал шаг назад. Надо было играть дальше, надо было дотерпеть оставшиеся пятнадцать минут. ••− −−•• −• •− •−•• •−•• •• •−•−•− ••− −−•• −• •− •−•• ••−−•• Как они доиграли, Лука потом вспомнить не мог. Солнце слепило глаза — до рези, до слез. Но все же дотянули, и Славен прыгал от радости на бровке — победа! Победа над Англией! Поездка на Евро в кармане! Луке хотелось прикоснуться к Ивану — просто чтобы понять, с чего это вдруг он перестал дышать, оказавшись в кольце теплых рук. Не прикоснулся, прошел мимо, кивнул на прощание. Потом долго стоял в душе, позволив воде барабанить по затылку, прислушивался к взрывам хохота за стеной — там праздновали, пили вино, мешая его с ракией, обсуждали, кто как сыграл и кто что должен будет сделать в следующем матче. И все почему-то никак не мог заставить себя выйти и присоединиться к празднику. От стука в дверь Лука вздрогнул. Натянул халат, открыл дверь. За дверью стоял Иван, улыбался во все зубы, ошеломлял излишне выбеленным краской ежиком волос. — Идем? — спросил он, не обращая внимания на стекающую с волос Луки воду. — Только тебя и ждут, меня вот за тобой послали. Лука смотрел, и пытался понять, что же это было тогда, на поле. Так и не понял. Кивнул в ответ, кинул: «Только оденусь!» Потом они гудели до утра, перекидывались шутками, и в душе у Луки разливалось тепло, как на самом жарком летнем солнце: нет, все же Ваня была не права, без сборной никак нельзя, без этой шумной семьи, похожей одновременно на Дикую Охоту, шабаш ведьм и сатирскую вакханалию. Волосы на руках у него больше дыбом не вставали.η
Он вошел в кабинет Мамича без стука. —…не пролился, — услышал он обрывок фразы Вани. В кабинете все было как обычно: стол, заваленный бумагами, окна с распахнутыми шторами, витрина с кубками. — Вовремя, — кивнул Луке Здравко Мамич. Зоран на его фоне терялся, сливался со стеной, казался элементом декора. — Мы как раз обсуждали твой возможный трансфер. Предложение из Англии звучало лучше некуда. И отступные Здравко назначил вполне божеские. — «Божеские» — это в данном случае значит «с божественным размахом», — поморщилась Ваня, когда они приехали домой. Лука только пожал плечами. В самом деле, денег, которые останутся после оплаты выкупа его тушки у Мамичей, им хватит если не до конца жизни, то явно надолго. — Впрочем, тебе видней, — тут же пошла на попятную Ваня. Потянула его к дивану, села рядом, потребовала: — Рассказывай! И он рассказывал: как глупо, на ровном месте проиграли македонцам, и как они, хваленая полузащита, два Нико и он сам, ничего не смогли сделать в центре поля; как бесился Славен после матча, орал, размахивал руками, обещал пустить всех на пршут, на кулен, на гуляш, «на что угодно, боги, за что мне все это!»; рассказывал, как Славен гонял их до седьмого пота, заставляя отрабатывать все возможные комбинации; как они с Иваном красиво размотали защиту… — Похоже, на место Ковача в центр есть хороший кандидат, — улыбнулась Ваня. — Ты так говоришь об этом Иване, что я прямо вижу в будущем вашу прекрасную связку полузащиты. Да и в целом, судя по твоему рассказу, интересный мальчик. Впишется в ваш сборный дурдом. Лука задумчиво кивнул. Что Иван впишется в команду, всем быстро стало понятно. И не потому, что его опекал Младен, не потому, что пахал Иван на тренировках наравне со всеми и быстро понимал, что от него хочет Билич. Просто бывает такое — приходит человек, и уже все знают, что он не на одну, не на две игры — надолго. Если травмы, конечно, не замучают. Они сидели, укутавшись в молчание, думали каждый о своем. Лука думал, что уж на Евро-то они обязаны, просто обязаны показать все, что на что способны, в годы, оканчивающиеся на восьмерку, Хорватии просто обязано повезти! Думал, что они с Иваном действительно смогут отлично сыграться, у Ивана отличное чутье и реакция на высоте, только вот прическа дурацкая. О чем думала Ваня, Лука не знал. Подозревал, что о грядущем переезде в Англию.θ
К следующим сборам Иван перекрасился. На место дурацкого осветленного до белизны ежика пришел рыжий цвет, сделав Ивана похожим на октябрьского лиса. «Нафига вообще портить волосы?» — удивился Нико Кранчар. «Чтобы меня было лучше видно на поле!» — отшутился Иван. Впрочем, Лука его отлично видел вне зависимости от цвета волос. Видел, отдавал пас — точно в ногу. Знал: что бы ни произошло, Иван подстрахует. — Ты так говоришь об Иване, что мне впору начать ревновать, — смеялась Ваня после сборов, и по краешку ее смеха змеилась опасная трещинка. Она смотрела в окно, за которым, вопреки всем стереотипам об Англии сияло солнце; не оборачивалась. — Мы же не собираемся поссориться из-за Ивана? — удивился Лука. — Не собираемся, — эхом откликнулась Ваня, и Лука уловил в ее ответе режущий отзвук вопроса. — Нет, конечно. Раньше такое восхищение доставалось только мне. Он медленно — не спугнуть! — подошел к ней, встал рядом. Внизу гудел шумный, заполненный автомобилями Лондон. — Еще Чарли, — аккуратно проговорил он. — И Марио. И Нико. Ваня вздохнула: — Ну ты еще всю бронзу перечисли. — И перечислю! — демонстративно весело ответил Лука. Почему-то ему казалось очень важным, чтобы Ваня отошла от этого окна, сделала шаг назад с пронзительного солнца. Ваня вздохнула, взъерошила ему волосы. — Ладно, все ерунда. Просто не выспалась, да еще и слишком жарко. Вот и бешусь по всяким мелочам. Лука понимал. Это его жизнь изначально предполагалась такой — непостоянной, с частой сменой клубов, городов, стран. Ее — нет. «Ты представляешь, моя женщина решила меня приревновать к тебе!» — написал он Ивану шутливую смс. Ответ приковал его к месту: «Мы всегда может сделать так, чтобы у нее были настоящие причины для ревности :)». Лука сглотнул. Смайлик в конце не делал ничего проще, наоборот — запутывал все до невозможности.ι
Конечно, та смс была только шуткой. Между Лукой и Иваном ничего не изменилось. Ну списываться стали почти каждый вечер, ну созванивались пару раз в неделю — ничего необычного для людей, которые вместе защищают честь страны. Ну выбрались пару раз, когда календари позволяли, на игры друзей по сборной — Лука с огромным удовольствием посмотрел, как два хорватских нападающих «Гамбурга» — Младен Петрич и Ивица Олич — разносят Мюнхен-1860. Ивица записал на свой счет хет-трик, но в его голах была львиная доля Младена. — Иногда жаль, то мы с тобой не нападающие, — сказал после матча Иван. — Нападающим всегда достается вся слава. Потом они до ночи сидели вчетвером в баре. Иван и Младен то и дело перекидывались фразочками, понятными только им двоим — птичий язык из общего клубного прошлого звучал разговором двух иностранцев. — У вас с Младеном тоже уже свой язык? — поинтересовался Лука у Ивицы. — Практически, — пожал Ивица плечами. — К тому же живем рядом, на тренировки и с них ездим вместе. Много общаемся. Хочешь не хочешь, формируется… — он задумался, потом сформулировал: — Общность. «Общность». Лука катал это слово на языке, как катают шампанское. Оно искрилось, будоражило воображение. −••• •−•• •• −−•• −•− −−− −••• •−•• •• −−•• −•− −−− ••• −−− •−− ••• • −− −••• •−•• •• −−•• −•− −−− Прилетев домой, он долго бродил по пустым комнатам: Ваня улетела в командировку, ей надо было завершить трансфер «одного милого перспективного мальчика», как выразилась она по телефону, в Серию А. «Предпоследнего моего мальчика, — сказала она с грустью. — Спортивный агент должен находиться там, где играют его футболисты». «Скучаешь?» — написал ему Иван вечером. Лука задумался. Как ни странно, он не скучал. Даже тишина пустого дома не давила. Это было удивительно. Лука подумал, что должна бы давить: без Вани дом должен был опустеть. Не опустел. Просто чуть изменился. Телефон в руках Луки взорвался добрым десятком сообщений. Нули, точки и пробелы сложились в картинку: веселая рожица-смайлик ухмылялась Луке в лицо с экрана. Пол был расцвечен десятками солнечных лучей, пробивающихся через жалюзи.κ
Закон закрытого мужского общества оставался неизменен: в нем творится самая разнообразная херня. Особенно, когда гормоны хлещут через край. Лука знал, что может происходить в раздевалках, гостиницах, барах после жарких матчей — огонь в крови требовал выплеснуться. И потому старался списать свою реакцию на это — на простой гормональный взрыв. Простую физиологию. Руки Ивана в волосах, поцелуй в висок после гола — Луке было мучительно жарко и страшно, ему, в конце концов, было уже не пятнадцать и даже не восемнадцать лет, чтобы его тело мгновенно откликалось на почти случайный тактильный контакт. Но — откликалось. Его тянуло к Ивану, как пьяницу тянет к бутылке, хотелось еще — прикосновений, взглядов. Хотелось большего. Той общности, о которой говорил Ивица. Порой Лука ловил на себе взгляды Ивана — жаркие, многообещающие, завораживающие. И потому совсем не удивился стуку в дверь гостиничного номера после одной из тренировок. Он знал, что все уже собрались в номере у Шимунича, чтобы погудеть и немного встряхнуться: надо было расслабиться после тренировок, выкинуть из головы все слишком сложно. А потом, послезавтра — выйти и выиграть этот долбанный матч. — Пойдем? — спросил Лука, ожидаемо обнаружив за дверью Ивана. Иван мялся на пороге, словно хотел что-то сказать, но никак не мог найти правильные слова. — Ну или не пойдем, — вздохнул он, затаскивая Ивана внутрь номера. — Что случилось? Иван промолчал, только зыркнул исподлобья — сверкнули в закатном свете глаза. А потом шумно выдохнул, будто что-то про себя решив, шагнул к Луке и впился в его губы поцелуем. Это было странно и немного больно — зубы у Ивана, то и дело задевавшие губы Луки, оказались острыми. Тело откликнулось сразу — также быстро, как и на поле, и Лука только и успел подумать, что это неправильно, им же не по шестнадцать лет, они не пацаны, живущие в интернате академии, но все мысли растворились в том солнечном свете и тепле, которые исходили от Ивана, в запахе его тела и волос, в стонах, в гладкости кожи. •−−• −−− •−−− −− •− •−•• −−••−− •• −−• •−• •− − −••− •−•−•− −• • • ••• − −••− Они так и не дошли до номера Шимунича. Выползли с утра от Луки на тренировку, щеголяя красивым набором засосов в самых неожиданных местах. Ловили усмешки в глазах, в ответ делали вид, что не произошло ничего такого, о чем вообще стоило бы говорить. — Как вы синхронно ершитесь, — рассмеялся Славен Билич, смерив их взглядом с высоты собственного роста, помноженного на бронзовый опыт. — Надеюсь, на поле будете не так синхронны. У каждого все же своя роль.λ
Потом, когда они разъехались, Лука схватился за голову. Как он мог забыть о доме, о женщине, которая его там ждет? Почему вообще так могло произойти, что она вылетела у него из головы? Почему он повел себя так неразумно, нерационально?! Весна щедро пронизывала реальность солнцем. Лука шел через эту раннюю весну, так почему-то похожую на лето, и пытался собрать мысли в кучку. Он понимал — он ничего не скажет Ване. Понимал и другое — он должен сделать так, чтобы мартовское безумие больше никогда не повторилось. «Мы были не правы», — написал он Ивану. «С чего вдруг?! — последовал ответ. — Тебе было хорошо, мне было хорошо, значит, все отлично». «С того, что сейчас мне плохо», — честно ответил Лука. «Зря», — это было категорично и в чем-то Лука с этим был согласен. «Возможно», — ответил он и поставил телефон на беззвучный режим. Почему-то ему казалось, что если он прочитает смс от Ивана, это будет совсем неправильно, это станет какой-то предпоследней или вовсе последней каплей, после которой он не сможет уговорить себя, что произошедшее ничего не значит, то его можно попросту выкинуть из головы, было — не было, прошло, растворилось весенними туманами, разовым помешательством. −••• ••− −•• −••− ••• −−− −− −• −−− •−−− •−•−•− ••• −−− −− −• −−− •−−− −••• ••− −•• • −−−− −••− −−••−− Дома все было как обычно. Цветы в кашпо выпускали первые бутоны, на кухне пахло жареным мясом и свежей зеленью, в глазах у Вани плескался океан спокойствия и уверенности. Только, машинально отметил Лука, морщин в уголках глаз у нее стало больше. Или раньше солнце их так не подсвечивало?μ
Трещинка, которую когда-то услышал Лука в голосе Вани, постепенно вырастала в пропасть между ними. Он начал замечать то, чего не видел раньше: ее долгие телефонные разговоры с Марио Мамичем («Он все же мой начальник, менеджерская работа к месту привязана, конечно, но мне есть еще, с кем работать», — говорила Ваня после очередного часа на телефоне), ее длинные письма по электронке Здравко Мамичу (постоянный стук клавиш ноутбука отдавался у него висках пулеметной очередью), ее непонятные смс Зорану Мамичу («У меня есть подопечный из “Динамо”, в конце концов, и им тоже надо заниматься!» — возмущалась она). Он замечал, что она по утрам выходит из ванной с красными глазами — краснота быстро исчезала под взмахами пуховки с пудрой, а вечером рано уходит спать. Он понимал: она чувствует, что что-то в их жизни не так, чувствует, но молчит. Порой он порывался рассказать ей правду: о своей глупой влюбленности, о том, как невообразимо тянет его к Ивану… Молчал. Было мучительно стыдно: за измену, за то, что вырвал ее из привычной жизни — от друзей, нормальной работы, из родного города. За то, что он, хоть и любил ее, но не был больше влюблен — и за это ему было стыдно, пожалуй, больше, чем за все остальное. Она была все той же — теплой, нежной, но ее тепло больше не откликалось в Луке восторженной дрожью, не согревало душу, не заставляло расправить крылья. Он не отвечал на десятки и сотни смс, которые присылал Иван, только иногда, не чаще раза в неделю, прочитывал их — все сразу. В коротких сообщениях было обещание нежности, предчувствие новой страсти, признание: «Я понимаю, что тебе сложно со всем этим разобраться». Буквы складывались в манящее предчувствие, в предвкушение новой встречи, и от этого Лука сам себе становился противен. Близился май и новые сборы. Лука даже малодушно хотел получить травму, чтобы не пришлось никуда ехать, чтобы остаться, отсидеться дома, в своей привычной норе. Но в клубе у него все складывалось как нельзя лучше, он раз за разом был среди лучших игроков матча, а соперники, как будто все еще недооценивая его, не шли на прямой контакт. Провожая его на самолет на сборы, Ваня смешно наморщила нос и сказала: — Надеюсь, у тебя и там все будет хорошо. — Полетели со мной? — неожиданно предложил Лука. Ваня приподняла бровь, коротко усмехнулась, копируя то ли Здравко, то ли Зорана: — Будешь опять сбегать ко мне с базы на свидания? — Да! — решительно ответил он. Она вгляделась в его глаза, потом покачала головой: — Не будешь. График слишком плотный. Ответственность слишком большая. Людей вокруг слишком много, — помолчала и повторила, уверенно, глядя ему прямо в глаза: — Не будешь.ν
Смотреть на Ивана было тяжело. Не смотреть — еще тяжелее. Луку тянуло к Ивану. Хотелось подойти, обнять, вдохнуть запах. Он чувствовал себя влюбленным мальчишкой и никак не мог понять, с чего вдруг ему на голову и сердце свалилась такая напасть. −• • ••• −••• • •••− •− − −••− •−•−•− −• •• −•− −−− −− ••− −• • ••• −••• • •••− •− − −••− Он казался себе влюбленным мальчишкой — впрочем, он им и был. Образ Вани — домашней, родной — становился в памяти все бледнее: с каждым взглядом на Ивана, с каждым движением рядом на поле. …с каждой ночью, проведенной в одной комнате в отеле. Наутро Лука ненавидел себя. За то, что не мог отказаться от этих ночей, когда они будто парили вместе в небе, а потом рушились в адскую пропасть; за обещания, данные самому себе, вернувшись домой, рассказать обо всем Ване, чтобы разойтись с ней в разные стороны — навсегда, сначала, конечно, устроив ее жизнь, она же не виновата ни в чем; за то, как легко оказалось отшучиваться от подколок друзей по сборной. За то, как правильно все было. Иван ничего не требовал, ни о чем не спрашивал. Просто приходил, стучался в дверь — каждый раз стучался, хотя Лука и дал ему ключи! — бросал пару фраз о прошедшей тренировке или игре, а потом тянулся к волосам Луки, к виску, к губам, к шее, слово пытался слиться с ним в единое целое, в едином огне сгореть. Сначала на них косились. Потом над ними шутили. На третью неделю и шутить перестали — что толку шутить над теми, кто никак не реагирует? Приняли как данность, как обыденный фон. Вот, Петрич с Оличем постоянно дурачатся, показывают фокусы. Оба Дарио обсуждают какие-то заумные книжки. Модрич с Ракитичем пялятся друг на друга влюбленными глазами, как будто каждый из них — золотая медаль чемпионата мира. Пусть их. К концу паузы на сборные Лука твердо решил: как вернется, поговорит с Ваней.ξ
Так и не рассказал. Когда Лука вернулся, Ваня заканчивала трансфер «своего последнего мальчика». Отправив в офис Марио Мамича факс с полностью вылизанным и согласованным контрактом, она разрыдалась: страшно, горько. Он растерялся. Обнимал ее за плечи, шептал какие-то утешительные глупости, что все непременно будет хорошо, что она и в Англии может работать спортивным менеджером, что он поговорит с руководством клуба… — Ты не понимаешь, — сказала она, утирая слезы рукавом. — Я навсегда завязана с системой «Динамо». Этими чертовыми откатами, нашей трансферной политикой… Этого не перебить никаким профессионализмом. Топовые клубы с радостью готовы купить «синих» футболистов, но взять к себе кого-то из менеджеров от Мамичей — уже нет. Он промолчал. Баюкал ее в объятиях, не решаясь рассказать о том, что он больше в нее не влюблен. Но он все же любил ее — как любят родных, близких людей. «Трус», — припечатал он себя мысленно. Подумал, и добавил: «Трус, подлец и предатель». Ему оставалось только смириться. С собой, с тем, что он обманывает женщину, которая ему поверила, со своей влюбленностью. Он решил переболеть этой влюбленностью, переболеть, перетерпеть, чтобы потом забыть. Не забывалось. Ширилось, множилось, становилось сотнями смс, перепиской на тысячи строк, разговорами — шепотом по ночам. Превращалось в полноценный тайный роман, в полноценный обман, зудело под ребрами. Ваня не замечала. Ходила в театр и на выставки, шутила, что займется, пожалуй модой, как приличествует всем скучающим женщинам. Иногда только ночами просыпалась, выходила на балкон и долго-долго вглядывалась в Луну. — Просто захотелось подышать, — объясняла она в ответ на вопросы заспанного Луки. — Луна? Ну, а на что еще смотреть?ο
— Не хочу приезжать, — сказал ему Иван по телефону. — Просто не хочу. В клубе напряженный график, а тренер меня… не то, чтобы не любит, но так, шипит. Боюсь, как бы не посадил на лавку, если все же поеду. К тому же, это все ерунда. Товарняки. Без меня сыграете. — Не хочу без тебя. — Ну что ж делать! −••• • ••• •• ••• −••− •• −••• • −−• •• −−••−− −••• • −−• •• −−•• •− −− −• −−− •−−− −−••−− Иван бросил трубку, и Лука долго слушал короткие гудки, прежде чем зло захлопнуть чемодан и выехать в аэропорт. Это вообще превратилось в систему. Не только то, что Иван то отвечал на вызов тренера, а то и забивал на него, но и эти их качели. Иван мог прилететь в Лондон просто так, сразу после матча, утащить Луку гулять, потом заниматься любовью в первой попавшейся гостинице. А мог — мимоходом оттолкнуть, похолодеть, и тогда Лука сходил с ума, пытаясь понять, что он сделал не так. Потом понял: он все делал так, просто Иван был такой — солнечный мальчик, человек настроения, захочет — обогреет, захочет — оттолкнет. Без злобы, без нелюбви, просто Ивану захотелось подразнить Луку, ничего более. Он велся, каждый раз велся на это, злился, сходил с ума, чтобы при новой встрече уткнуться Ивану в плечо, притянуть его к себе, вдыхая такой родной и пьянящий запах. Гнался за Иваном, чтобы тот в очередной раз ускользнул. — С тобой никогда ни в чем нельзя быть уверенным! — однажды зло крикнул Лука. — Особенно в том, что будет завтра. — В этом же вся и прелесть, — расхохотался Иван. ••• −−•−− • ••• − −••− •−•−•− −• • ••• −−•−− • ••• − −••− ••−−•• •−−• −−− −•− •− −• • •••• −−− −−−• ••− ••• −−•−− • ••• − −••− Лука учился находить эту прелесть — в непостоянстве и непокорности, в редких встречах на сборах и более частых коротких свиданиях в одном из множества европейских городов. Но все это выматывало его все больше и больше. Надо было что-то решать.π
Ваня смотрела в стену, барабанила пальцами по столу. — Я знаю, — сказала она спокойно, и Лука не мог даже представить, чего ей стоило это спокойствие. — Давно? — Два года, — она пожала плечами. — И даже не спрашивай, откуда. Источники не сдаю. Ему не надо было спрашивать. Лука и так все понимал. Они с Иваном, находясь в расположении сборной, никогда не скрывались, и любой из команды, из штаба, мог написать Ване. И приложить к письму фотографии, было бы желание. — Прости, — прошептал он, беря ее за руки. — Я должен был сказать раньше. — Должен был, — вздохнула она, не отнимая рук. — Не сказал. Впрочем, вопрос не в этом… Вопрос, что будет дальше. — Ты меня не простишь, — уверенно произнес он. — Конечно, нет, — она даже усмехнулась. — Но и бить сковородкой по башке не буду. — Ты два года молчала… — Лука боялся услышать в ответ «потому что я люблю тебя». Это было бы унизительно, и для нее, и для него. Она продолжала молчать, только сверлила взглядом стену. — Это были не худшие два года моей жизни, — наконец сказала Ваня. — Плохие, но не худшие. Лука не стал спрашивать, какие годы она назвала бы худшими. Это было, в общем-то не важно. Ему надо было по-настоящему понять, что же должно быть дальше. — Ты все равно часть моей семьи, — наконец сказал он. — Семья — это же не только родство по крови и не только безумная влюбленность. Это и дом. И наш дом — и твой тоже. Если захочешь уйти, я пойму. Но если решишь остаться — все останется… Все будет лучше, чем прежде. Мы оба будем знать правду. Финансово ничего не изменится. Ты родной и близкий мне человек. Тихо звякнул телефон, оповещая о пришедшей смс. Лука дернул плечом, но так и не отпустил руки Вани из своих. Ваня улыбнулась. Пожала плечами. — Пока останусь. Ты мне тоже, мягко говоря, не чужой.ρ
−••• • −−• •− • −− •−•−•− −••• • −−• •− • −− •−•−•− −••• • −−• •− • −− −−••−− −−− •••• −−− − •− −−••−− Лука выдохся. Ему хотелось постоянства, а не вечной беготни за Иваном. Фейерверк чувств, сменяющийся холодным игнором, чтобы потом снова взорваться фейерверком, вымотал его. Они встретились в крохотном кафе в Загребе. Сидели, плавились в лучах летнего солнца. — Я устал, Иван, — выдохнул Лука, прикрыв глаза. — Если бы ты знал, как я устал от всей этой бесконечной истории. Я всего лишь человек, а не вечный праздник, я не могу, просто не могу больше — так. — Лука… — Ты моя тевмесская лисица, Иван, которую никому не догнать, — Лука посмотрел Ивану прямо в глаза. — Я устал быть Лайлапом. Бегать за тобой. Лучше быть камнем. — Я прекращу убегать. Клянусь. — Иван попытался взять его за руку, но Лука резко отдернул ладонь. — Нет, Иван. Нет. Мы уже это проходили. Я не собираюсь шарахаться от тебя, если мы столкнемся на поле или мероприятиях. Но с меня действительно хватит. Ему было невероятно сложно заставить себя подняться и уйти. С каждым шагом он чувствовал, что ему становится все холоднее. Ему удалось не ссутулиться и не засунуть руки в карманы. Спину, казалось, прожигал солнечный луч, пропущенный через лупу. Из-под ног разбегались солнечные зайчики. Оборачиваться Лука не стал. •−•• ••−− −••• •−•• ••−− •−−• •−• −−− ••• − •• •−•• ••−− −••• •−•• ••−− •−−• •−• −−− ••• − •• •−−• •−• −−− ••• − •• •−−• •−• −−− ••• − •• Когда Лука вернулся домой, Ваня, мурлыкая под нос какой-то легкомысленный мотив, смотрела на посудомойку. Она не обернулась на скрип двери, не прекратила напевать. — Я решил закончить эту историю, — Лука подошел, обнял Ваню, прижался к расслабленному телу. — Решил, что с меня хватит. Ваня вздохнула. Промолчала. — У нас наконец-то все будет нормально, — пообещал Лука. Ваня обернулась, нежно провела рукой по его волосам, невесомо поцеловала в кончик носа. — Не будет, не у нас, — мягко улыбнулась она. — Но это не страшно. Я люблю тебя и всю эту нашу ненормальность. — Почему не будет? — Лука слегка отстранился. — Ты не сможешь без своего солнца, — все также мягко ответила Ваня. — Ты и сам это знаешь. — Я никогда не пойму тебя, — прошептал Лука, утыкаясь лбом Ване в ключицу. — Как ты вообще способна меня терпеть? Почему ты не ушла? Он почувствовал ее улыбку, и мгновением позже услышал шепот: — Лучше терпеть тебя, чем Мамичей в полном составе. Он сжал губы, останавливая готовое сорваться: «Так вот почему ты со мной?! Чтобы не работать на Мамичей?!» У него не было права упрекать Ваню ни в чем. Не после ее молчания, которое прервалось только одним коротким разговором, а после него — все было проще и спокойней, но — почти так же. Она занималась домом, он — жил… …В конце концов, у него не было ни малейшего права срывать на ней злость и обиду. Ему казалось, он сходит с ума. Решение не встречаться больше с Иваном будто запустило какой-то механизм помешательства. В памяти всплывали странные обрывки фраз, чужих разговоров, взглядов, брошенных, когда смотрящему казалось, что Лука на него не смотрит. Все это было не про Ивана — словно память, отказавшись хранить встречи с Иваном, теперь заполняла пустые места чем придется, вытаскивала из подсознания ничего не стоящие мелочи, помещала их туда, где раньше было важное. Солнечный зайчик, которому никак не убежать из комнаты, отраженный свет Луны, плещущийся в глазах, «не пролился» от Вани — что она могла комментировать так, говоря о трансфере?ς
— Знаешь, я встретил девушку. Иногда она… Ракель до боли похожа на тебя. Наверное, потому она меня так и зацепила. Она идеальная. У нее нет твоих недостатков, но есть — все твои достоинства. Солнце дробилось в хрустале стаканов, распадалось на тысячи крохотных искр. Солнечный зайчик замер на полу. К чему была эта встреча? Иван позвонил, сказал, что будет в Англии на несколько дней, предложил встретиться — просто встретиться, выпить вина, поболтать. Имеют же право хорошие друзья просто пересечься на часок в баре? Без всяких возможных там продолжений… Имеют, решил Лука. И теперь сидел и слушал про девушку, которую встретил Иван. Наверное, это было правильно. ••−•• − −−− − −•−− •−•−•− −−− −• •− •−− ••• • •−• •− •−− −• −−− − −•−− — У меня от нее такое странное ощущение, будто я без нее дышать не смогу. Жить — не смогу. Она такая… — Иван мечтательно прикрыл глаза, прищелкнул пальцами. — Как вечерние сумерки, мягко обнимающие темнотой, дышащие жаром от нагретого за день асфальта. Я только боюсь, что не смогу ее поймать, не смогу зацепить. Она словно тень, вроде и рядом, а ускользает. Лука понял, что у него подрагивают пальцы. Спроси его самого кто о Ване, особенно несколько лет назад, когда все только начиналось, — он бы говорил точно такими же словами. «Словно тень». Ускользающая, темная, непонятная, невозможная. Невозможная. — Невозможно, — вырвалось у него. — Почему? — мягко улыбнулся Иван. — Она именно такая. Как идеальная тень. Твоя тень. Лука отшатнулся. Слова обрели смысл. Все детали встали на свои места. Старая сказка оборачивалась реальностью, реальность выворачивалась наизнанку. Люди отбрасывали тени, тени ходили среди людей. Требовалось только одно: получить подтверждение. Он скомканно попрощался с Иваном, не позволяя себе думать, что все это выглядит как побег от серьезного разговора, который, конечно же, должен был состояться между ними: нельзя просто так двум влюбленным людям взять и разойтись каждому в свою отдельную жизнь, даже если один из них однажды и ушел, отказавшись даже думать о собственной влюбленности. Нельзя обойтись одним скомканным разговором, полным метафор. «Одному влюбленному», — одернул он сам себя, вспомнив, как нежно рассказывал Иван о Ракель. Ему требовалось получить подтверждение реальности. С каждым шагом он все сильнее накручивал себя, зная: иначе он растает от одной улыбки Вани, от ее взгляда. Забудет, погрузится в сонную прохладу их дома. Допустить этого было нельзя. Дверь в дом открылась бесшумно. Ваня резала овощи на кухне. Когда он вошел, она отложила нож, обернулась и замерла, натолкнувшись на темную ярость в его глазах. — Это была не сказка, не так ли? — холодно спросил Лука. — Про Солнечного Лиса, Лунного Зайца и тени? — Не сказка, — ровно ответила Ваня. — И что? Луку взбесил этот ровный голос. — Это меняет все мое представление о мире! — Он подошел к Ване совсем близко, схватил за плечо, сжал пальцы. Выдохнул, глядя в спокойные глаза: — Чья ты тень?! Ваня не пошевелилась. С суеверным ужасом Лука подумал, что человеку от такой хватки на плече было бы больно. — Трех человек. Иногда — четырех, — спокойно ответила она, не пытаясь освободиться. — Зоран, Здравко, Марио… А Анте-Стоян сейчас редко попадает под свет «Динамо». Но не тебе возмущаться. Не я спала с Солнечным Лисом. Не со мной он говорил, пуская солнечные лучи точками и тире. Лука отшатнулся, разжимая пальцы. Все было именно так. Его женщина была тенью Мамичей. Его любовник был Солнечным Лисом. Женщина его любовника была его собственной тенью. Он сам был сумасшедшим. Только псих мог бы поверить в весь этот бред. — А Славен? — реальность корчилась в муках, переправлялась, трансформировалось. Луке болезненно хотелось расставить все кусочки безумного пазла на предназначенные им места. — Славен — это Славен, он просто всегда знает, как чему до́лжно быть, — улыбнулась Ваня, и Лука понял, что его пальцы у нее на плече сжались в кулак, пройдя сквозь то, что заменяло тени плоть, насквозь. Ваня посмотрела на его руку и тихо добавила: — Знаешь, Славену всегда нравилась концепция Армагеддона.τ
Наутро мир снова стал четким. Он запретил себе думать о вчерашнем. Запретил вспоминать мифы, сказки, легенды, заставил себя верить только в официальную науку. Только в настоящую реальность. И реальность поспешила напомнить о себе: громкими заголовками в газетах, повесткой в суд. — Мамичи обвинят в реализации этой схемы меня, — сказала Ваня, прочитав заголовки. — Они не смогут обвинить только тебя в том, что часть денег от трансферов прошла мимо клубной казны, — не менее уверенно ответил Лука. — Они и сами под ударом. Они — в первую очередь. Кто без них мог бы заставить игроков делиться деньгами от трансферов? — Только меня — не смогут. Но разделить ответственность — вполне. Скажут, эта мымра обманывала молодых игроков. Хотя бы некоторых. Снизят сумму ущерба, нанесенного клубу их действиями. Тебе стоит подумать, как самому выйти из-под удара. Лука задумался. Толпа распнет любого, чье имя всплывет на суде. Стоит кому-то признать, что он участвовал в этих коррупционных схемах — и репутации конец. Выйти из-под удара он мог одним способом — свалив все на Ваню. Ему бы поверили. «Влюбленный футболист» — синоним «дурака», это все знали. Поплыл, поверил бабе. Вляпался в грязь, но только по дурости. Его бы, наверное, даже жалели. — Не делай из меня большего подлеца, чем я есть, — ровно ответил он. — У меня была своя голова на плечах. Он понимал: если он скажет в суде, что он был в сговоре с Мамичами, они не смогут спихнуть на Ваню большую часть вины. Он окажется предателем клуба, его возненавидят. Все подряд — от болельщиков, когда-то носивших его на руках, до других «синих» в сборной и клубе. А Иван… «А что, собственно, Иван?! — с остервенением подумал Лука. — Пусть живет со своей Ракель!» — Люди могут спрятаться в тень, — тихо сказала Ваня. — Тень в людей — никогда. — Посмотрим, — процедил он. Перед зданием суда его ждал прокурор. Курил, смотрел пристально. Молчал. Лука прошел мимо него, сделав вид, что не заметил. Нечего было говорить — все было сказано на предварительном следствии. — Постарайтесь сделать свое выступление кратким, — услышал он тихий хриплый голос в спину. — В здании суда сломался кондиционер, и там адская жара. Жара действительно была адской. Дав показания, Лука почувствовал, что рубашка на нем промокла мало не насквозь. В конце коридора, метров за пять до выхода стоял Зоран, смотрел на толпу журналистов у дверей. Лука остановился рядом с ним. Молча пожал плечами. — Ты предал людей ради тени, — процедил Зоран сквозь зубы. — Мне плевать, тень она или не тень, — холодно ответил Лука. — Кем бы я был, если бы спрятался за нее? — Ты был бы человеком! Который защитил бы и себя, и других людей, — отрезал Зоран. — Как ты?! — выпалил Лука. — Как я, — неожиданно мягко улыбнулся Зоран. — Что, не хочешь быть человеком? Лука почти подавился словами «не хочу». Он не просто хотел быть человеком — он был им. Обычным человеком, вокруг которого реальность дробилась на части, солнечными пятнами отражалась в воде, невнятными тенями клубилась вокруг. Реальность, оказавшаяся вовсе не той, которой должна была, и совсем не той, которой он хотел бы ее видеть. — Дальше будет хуже, — все так же мягко улыбаясь, проговорил Зоран. — Ты даже не представляешь, насколько. Сказки, знаешь ли, иногда бывают излишне правдивы.υ
Мир катился в солнечную пропасть. Лука не помнил, когда это началось. Когда солнечная активность стала зашкаливать. Никто не помнил. Вспоминали: а вот несколько лет назад на земле уже стало гораздо теплее, чем бывало раньше. Говорили: можно было бы уже тогда догадаться, что это все приведет к катастрофе. Спорили, кто виноват в том, что приближение катастрофы на заметили раньше. Ученые сходили с ума, пытаясь объяснить, что происходит. Все человечество, казалось, переквалифицировалось в астрофизиков, каждый знал, что означают слова «фотосфера», «корональный выброс массы», «тепловой рентгеновский всплеск», «солнечное динамо». Те, кто не корчил из себя астрофизика, превратились в мистиков, твердили из каждого телевизора: конец света был предсказан и обязательно случится. Обязательно! Они говорили это, припечатывая каждый слог, как будто вероятный конец света сделал их счастливыми. Мир менялся стремительно и неотвратимо, сходили с ума спутники, выходила из строя электроника, над Карибами разгоралось северное сияние. «”Событие Кэррингтона” — детский лепет по сравнению с тем, то происходит сейчас, — нагнетали обстановку СМИ. — Тот солнечный супершторм, мощнейший за всю историю наблюдений, когда все телеграфные системы мира навернулись, покажется полной ерундой!» — Очищение, — сказала Ваня, когда солнце начало сходить с ума. — Обычный цикл. Слишком стало на земле много частиц солнца и теней, порожденных ими, слишком мало людей… Нас снесет этим солнечным штормом, чтобы потом на земле появились новые тени. Солнечные зайчики снова станут частью солнца. Тени… Останутся лишь те, кто способен существовать в истинный полдень, а таких… Таких единицы. — А люди? Ваня только молча пожала плечами. Он отказывался верить, что это возможно. Чуть ли не каждый день порывался позвонить Ивану: кому как не Солнечному Лису (приходилось признать, что это действительно правда!) знать, что за херня происходит с солнцем?! Одергивал себя, не звонил: раз уж отказался быть Лайлапом, псом, обреченным гоняться за лисицей, которую никому не догнать, так нечего бежать. Солнечные штормы становились все сильнее. Солнце бушевало все чаще. Мир рушился, не в силах выдержать изменения. Матчи и тренировки отменили. Говорили: пока не успокоится солнце. Как только это произойдет, все вернется на круги своя, а пока — нельзя рисковать, нельзя хватать повышенные дозы солнечной радиации, и хрен бы с ними, с футболистами — нельзя гнать болельщиков на трибуны. Вообще лучше никому не выходить из домов. Ну кроме тех неудачников, которые поддерживают жизнеобеспечение городов. — Когда? — спросил он однажды у Вани. Она задумалась, прислушалась к чему-то внутри себя. — На зимнее солнцестояние. В день поворота присутствия солнца на небе. Майя все же были правы, назначая конец света на двадцать второе декабря двенадцатого года. До солнцестояния оставалось немногим больше шести месяцев. Мир захлебнулся в собственной истерике, ожидая вердикта ученых: сгорит ли все живое под беспощадным солнцем, или же все же получится выжить.φ
Он все же позвонил Ивану. Мялся, не зная, как начать разговор. — Да ладно тебе, это всего лишь одна жизнь, — рассмеялся Иван в трубке. — Впереди еще тысячи и тысячи. — Не для всех. — Солнечные Лисы не умирают! — самодовольно ответил Иван. — Просто возвращаются домой. — А люди? — А при чем тут вообще люди? — в голосе Ивана звучало удивление. — Что нам с тобой вообще до людей? Они вообще странные зверушки, плохо влияют на экосистему. К тому же, будут потом и другие люди, если они так уж тебе нужны. «Зверушки». Лука медленно отвел трубку от уха, прикрыл глаза. Иван продолжал что-то говорить, но Лука не слушал. Нужны ли ему люди? Он вспоминал свою жизнь, которой осталось совсем немного времени, пытаясь найти ответ на этот вопрос. — Нужны, — наконец сказал он, и его голос звучал неожиданно хрипло. — Лучше всего — те же, которые уже есть. У них получаются хорошие тени. У них получаются отличные футбольные команды. И благодаря им получается та жизнь, в которой мы с тобой встретились. Неужели ты не рад этому? −• • −− −−− −−• ••− ••− −••• •• − −••− •−•−•− −• • −− −−− −−• ••− — Рад, — тихо ответил Иван после паузы. — Хотя я бы предпочел жизнь, в которой нас ничего не будет разделять. Но я, погнавшись за Лунным Зайцем, не опрокинул котел с эликсиром бессмертия, и чтобы капли этого варева все же попали на землю, и мне, и… Лунному Зайцу надо умереть. Вернуться туда, на Луну, куда я могу попасть, только когда рушится мир. А я не хочу умирать раньше срока. — Какого срока? — вспылил Лука. — Всего твоего срока — до Армагеддона! Какая разница, сейчас или чуть позже?! — Еще два месяца жизни, — прошептал Иван. — Жизни на земле, а не той, солнечной. Мне нравится эта жизнь, и пока я живой — мое бессмертие слишком умозрительно… Слишком эфемерно. Прости, но я уйду только в назначенный срок. Я не боюсь конца, но приближать его не буду.χ
Лука не хотел сгорать заживо. Никто этого не хотел, но с каждым днем солнце все больше сходило с ума. — Если Солнечный Лис все же встретится с Зайцем на Луне, и они опрокинут котел, люди не умрут, — говорила Ваня, накручивая на палец прядь волос, и Лука не мог понять, где они — в прошлом ли, сидят в их загребской квартирке, или в настоящем, сходят с ума от жары. — А тени? — он помнил, что судьба теней в любом случае незавидна. — Те, которые могут выжить в истинный полдень, останутся, — хмуро напомнила Ваня. — И как узнать, может ли конкретная тень выжить? Как узнать, можешь ли выжить — ты?! Ваня хмурилась, кусала губы. — Понятия не имею, — наконец выдавила она. — Проверю на собственном опыте. На чужом такое не проверяют.ψ
«Тебе не стоит видеть, как я исчезну», — сказала Ваня, целуя его через порог, прежде чем уехать в Загреб. «Если исчезну», — спешно исправилась она, глядя на его перекошенное от страха лицо. Они не знали точно, но надеялись: если Ваня будет во время шторма недалеко от «своих» людей, то сможет остаться на земле. «Одиночество способствует рефлексии», — рассеянно подумал Лука. У него неожиданно оказалось много времени, которое было не на что тратить, кроме размышлений. Тысячи больших матчей, годы адского ритма оставили на нем свой след. Он прожил хорошую жизнь, хотя и провел ее значимую часть рядом с чужой тенью и в бесплотных попытках догнать Солнечного Лиса. Отказавшись бежать за ним, он словно лишился одного из основных смыслов своего существования, но это уже ничего не меняло. Иван снова станет порождением света. Ваня исчезнет под прямыми лучами солнца. А он сам... — Солнечное «Динамо», мать его, — процедил Лука вслух. Солнечные лучи дробились в оконном стекле. •••− •• •−− •• •−•−•− •−−• −−− •••− •− •−•• ••− •−−− ••• − •− •−•−•− − −−− •−•• −••− −•− −−− •••− •• •−− •• Луке отчаянно захотелось как когда-то: схватить раскладное зеркальце, пустить солнечного зайчика по полу, от кровати и до двери, и чтобы на этот раз он точно, обязательно убежал в щель между дверью и полом. Вместо этого он распахнул окно. — Будь проклят день, когда я попросил тень рассказать мне сказку, — прошептал он, глядя прямо на солнце. — Будь проклят тот день, когда Славен привел в команду Солнечного Лиса. Ему захотелось сойти с ума. Вспрыгнуть на подоконник, взлететь в небо, упасть на солнце — лишь бы не ждать, не мучаться неизвестностью, не трепыхаться в паутине мыслей. В комнате пахло осенним болотом, бледными ирисами, опадающими листьями, хандрой и сменой времен. За спиной Луки сгущалась тень. Впрочем, Лука этого не видел. Тишину разорвала Moja Domovina. «Иван» — высветилось на экране телефона. — К черту, — прошептал Лука, сбрасывая вызов и откидывая телефон на кровать. — К черту это все. Он вскочил на подоконник, не замечая, что его тень осталась лежать на полу, не стремясь следовать за хозяином. Распахнул руки, подставил лицо под солнце, закрыл глаза. Ему показалось — солнечные лучи пронизывают его тело насквозь, но, словно испугавшись, отражаются назад, в небо, рисуя в нем странный узор. Мир вмиг оказался неважным. Реальность — несущественной. Он почувствовал себя отражением, понял наконец смысл своего существования, и сделал шаг вверх. На экране телефона горело сообщение, почти не видимое из-за яркого света, заполнившего комнату: «Умоляю, не делай ничего непоправимого — без меня. Вместе. Давай вместе. Чтобы не гоняться снова друг за другом. А чтобы — вместе».ω
Зоран еле заметно улыбался. Сидел рядом с Ваней на берегу моря, положив руку ей на плечо. Молчал. Ваня запрокинула лицо к ночному небу, вглядываясь в звезды. Миллиарды ярких огней сверкали на небосводе, и не было электрического света, чтобы приглушить их сияние. — Он до последнего верил, что он человек, — проговорила она, наблюдая, как выстраиваются в новый порядок звезды. Мир рушился, менялся, перестраивался, чтобы наутро осыпаться хлопьями пепла, не выдержав солнечного шторма. — Он считал себя Лайлапом, думал, это он бежит за Лисом, — еле шевеля губами, откликнулся Зоран. Ваня беззвучно расхохоталась. Зоран, конечно, знал все, что знала она, и все равно нуждался в том, чтобы сказать это вслух. Это было смешно. Сейчас — смешно. Сотворенная эйдосом тень, воплощение идей Мамичей о том, каким должно быть загребское «Динамо», она пыталась донести до Луки мысль, что мир устроен совершенно не так, как он себе представлял. Ей не хватало слов в человеческом языке, ей не хватало возможностей, чтобы разрушить представление разума Луки о реальности — лишь чтобы расшатать его. Он всегда был больше, чем она сама, чем Мамичи, чем тысячи и тысячи людей. Она видела его тем, кем он был на самом деле, и мечтала, что он не опоздает, снова станет тем, чем являлся, снова сварит снадобье бессмертия, и мельчайшие капли эликсира достанутся каждому, живущему на земле, и мир продолжит жить. Продолжить быть настоящим, пусть и слегка изменившимся. Не то, чтобы это что-то меняло в ее личной судьбе… Но люди могли снова откинуть тень. Потом, после несостоявшегося Армагеддона. Она положила голову на плечо Зорану и заставила себя смотреть в небо, не закрывая глаз. Она хотела верить, что у нее все получилось. Шла последняя ночь на земле. Для нее — точно последняя. Зоран вздохнул и крепче прижал ее к себе. Он хотел верить, что его тень, его единственная настоящая тень все же все сделала правильно. Когда небо от Земли до Луны прочертила яркая вспышка, похожая на распластавшегося в прыжке Лиса, Зоран еле заметно вздрогнул, прикоснулся губами к виску своей тени. Только бы Лис успел.α
Солнечный Лис, добежав до созвездия Лисицы, принюхался. Где-то неподалеку Лунный Заяц варил снадобье бессмертия. Пронзительно пахло корицей и ожиданием. Солнечный Лис подкрался поближе, затаился. Из своего звездного укрытия он хорошо видел, что Лунный Заяц действительно вернулся на Луну, стоит на ней, толчет травы в ступке. Лис приготовился к прыжку. — Лучше иди сюда, — неожиданно сказал Лунный Заяц. — Снадобья бессмертия хватит на всех. Лис вздохнул, вышел из своего укрытия. — Опять увидел, — раздраженно дернул он ухом. — Знаю я твои заячьи хитрости. Опять поманишь снадобьем, а стоит мне подойти поближе — сбежишь, и хорошо, если по Луне бегать будем, а то опять на землю придется нестись, сломя голову и лапы. — Не придется, — пообещал Заяц, понюхал снадобье, поморщился, показав большие неровные зубы. — В этот раз не сбегу. Устал бегать. От тебя, за тобой… Хватит. Лис замер. Если Заяц действительно не сбежит, Лис наконец поймает свою все еще несбывшуюся добычу. Они вместе опрокинут в небо ступку со снадобьем, выстелят себе дорогу до Земли, смогут вернуться на нее и прожить тысячи жизней, гоняясь друг за другом, но теперь — имея возможность догнать друг друга, просто прожить вместе тысячи жизней. Может, поэтому Лунный Заяц и пах так заманчиво? Чтобы не съесть его, а быть вместе? Или… Лис встрепенулся. Или он прямо сейчас сможет съесть Зайца, выпить эликсир самому и окончить навсегда эту вечную охоту. Лис обдумал варианты, принял решение и пошел вперед. Он скользил, то лишь слегка касаясь лапами звезд, то скользя по ним, то замирая на миг. Заяц ждал. •−− −− • ••• − • •−− −− • ••• − • −• •− •−− ••• • −−• −•• •− −••• ••− −•• • −− −• •− •−− ••• • −−• −•• •−