Мятное лавандовое поле

Марсель, небольшая коммуна на юге Франции, располагающаяся в самом известном регионе страны, издавна привлекала толпы туристов со всей Европы, чьи интересы не сводились к рассматриванию башни металлолома в центре Парижа. Здесь неосведомленный путешественник мог вживую ознакомиться с архитектурой города и пройтись по улочкам под надзором экскурсовода, посетить питейные заведения, музеи, или прибегнуть к другим классическим способам потратить деньги. Но, разумеется, всегда оставалось одно Но. Для обычного туриста Марсель не имел никаких отличий от других французских городков, поэтому резона расходовать бюджет на дорогу сюда у большинства не было. Почему же тогда, спросите вы, в непримечательную коммуну съезжались не тысячи, то сотни людей? Не теплый влажный климат, не близость моря и даже не морской порт являлся главной причиной посещаемости. Более того, причина крылась даже не в самом городе, а в горном массиве Люберон, что находился всего в сорока четырех милях к северу от Марселя. Именно здесь, в Любероне, туриста встречали пестрые, живописные поля душистой лаванды, простирающиеся вдоль до самой линии горизонта ровными пышными волнами. Франция — страна многовековая, с богатой историей, на развитие которой потребовалось очень много времени. Однако же сам Франциск никогда не чувствовал себя на свой великий возраст, и всегда подкреплял свои слова образом жизни. Именно поэтому ему так легко далась эта долгая многокилометровая дистанция, которую требовалось преодолеть не в комфортном авто за какие-то тридцать минут, а на велосипеде, под палящим летним солнцем, какое бывает только в середине июля. Правда, если крепкое, здоровое тело Франциска, уже привыкши к подобной температуре, с легкостью могло перенести нагрузки, то вот его спутнику после выезда из города начинало казаться, что шоссе ведет не иначе как в ад, ведь другого объяснения полуденной жаре не было. — Надеюсь, — с трудом вдыхая широкой грудью тяжелый воздух, он все же пытался не подавать виду, — твоя лаванда стоит приложенных усилий. — Смотрю, у тебя появились силы на разговор! Как удачно, я ведь уже было начал скучать, mon ami, — Франциск коротко хохотнул и сделал глоток воды, — поверь, едва ли ты слышал запах чудеснее и чище, чем настоящая горная лаванда. — Слышал. Когда-то хотел облагородить участок. Как ты говорил, каменные ограды посреди голого холма, безусловно, красивы, но немного цветов все же не помешает. Высадил, значит, — мужчина вытер широкой ладонью пот с лица. — высадил у окна пару кустов. Но запах их оказался едок настолько, что нельзя было оставлять ставни открытыми. Больше я, знаешь ли, не рисковал. Хотя, все думаю, этот садовник-англичанин явно поколдовал над ними…. Полная радости и отменного настроения душа Франциска ликовала, и мужчина будто бы всей своей воодушевленной натурой желал отвлечь шотландца от плохих мыслей. Последний в задумчивости принимал до смешного серьезное и сосредоточенное лицо: сдвинутые на переносице густые брови, едва прищуренные глаза, сжатые губы — все в его мимике выдавало бурную умственную деятельность, даже когда речь шла о мелочах. Смешок вывел Скотта из этого тяжелого состояния. — Не вини бедного садовника, mon ami, ведь в том, что тебе досталась не лаванда, он совсем не виноват. В Англии нет и никогда не было климата и условий для столь нежного и прихотливого цветка, поэтому предприимчивые англичане решили вырастить свой сорт. К слову, возможно тебе попался лавандин — этакая смесь нашей лаванды и английской породы, гибрид. Запах у него не то, чтобы едкий, скорее просто слишком сильный. Но еще немного терпения, и я отведу тебя к заветному полю! Главное только не упади в обморок… — последнюю фразу Франциск произнес очень тихо, после того, как протянул откупоренную бутылку воды шотландцу. Мужчины передохнули еще с минуту и продолжили путь. Стояла жара. Скотт, для которого «июльский зной» — это обильно увлажненный воздух 15-18 градусов по Цельсию, смотрел на умиротворенного пейзажем цветущего поля Франциска, словно на какое-то невиданное существо, которого не могло быть в природе; словно на нечисть. Но француз, спокойно прошедший мимо растущей вокруг участка лаванды, конечно же, был человеком*. Фиолетовые верхушки цветков, торчащих из темно-зеленых кустиков, колыхались от мимолетных порывов ветра, приносящих прохладу. Перед рядами лавандовых кустов стояло строгое каменное здание, опоясывающее цветочное поле с двух фронтов в форме угла. Скотт сошел к самому краю поля, которое было засажено деревьями, дававшими спасительную тень. Мужчина сел на траву под самым высоким деревом, чья тень тянулась далеко к цветам. Дотянуться до них мог и шотландец. — Аббатство Сенанк. Одно из трех наиболее известных цистерцианских аббатств Прованса, Первая провансальская сестра, — Франциск спустился с небольшого склона к цветущим посевам лаванды и нагнулся, чтобы сорвать парочку колосьев в середине стебля и сложить их в скудных пучок. — Местные монахини знают меня, поэтому позволили взять небольшой букет. Туристам такой роскоши, конечно же, недозволенно. Мягкая улыбка выражала некое самодовольство. Мсье очень ценил эти цветы, ведь ежегодно лаванда приносила доход в несколько миллионов евро, так как косметика из данного растения пользуется большим спросом. — Каждое соцветие необходимо не просто сорвать, а оставить место от корней для следующего урожая. Не представляешь, какой прекрасный запах исходит от одного соцветия! Боже, как давно я не принимал ванну с лавандой… — Франциск увлекся настолько, что не сразу увидел, как шотландец потихоньку отщипывал от ближайшего куста по веточке и подносил поближе, чтобы разглядеть соцветия. — так-с, Мьсе! Эта лаванда на продажу. Мадам Дюпре и без того косо на меня смотрит с каждым новым сорванным цветком. Нам хватит одного букета, поэтому ничего здесь не трогай, bien? Француз встрепенулся, одной рукой придерживая собранную лаванду, другой указывая на собеседника. — Скотт, ты понял меня? — Да. — и снова взгляд серьезней некуда. Разве что морщины меж бровей были не столь заметны, ибо мужчина был сравнительно расслаблен и наслаждался прохладой. — Точно? — Я не ребенок, дружище. Незачем повторять. Можешь продолжить, — Когда Франциск, чуть успокоившись, наклонился, чтобы сорвать еще один сухой стебелек, мужчина изрек с тем же невозмутимым лицом фразу, заставившую француза игриво улыбнуться и покачать головой, после секунды недоумения. — Je suis juste… j'admirerai les basses-Alpes.** Воодушевленный возможностью совместного времяпровождения, француз не переставал рассказывать. Рассказывал он о соседних монастырях — Тороне и Сильвакан, второй и третьей сестре; о том, как много лаванды требуется для изготовления одного литра масла — сотни и более килограмм; о том, каким прекрасным было мороженное из этой самой лаванды, и о многом, многом другом. Рассказывал, изредка поглядывая на шотландца голубыми ясными глазами, смахивая с лица светлые пряди, то живо усмехаясь, то глубоко вздыхая. А Скотт лишь ласково улыбался в ответ, кивал, внимая, склонив набок голову, и отчего-то опускал взгляд под ноги, на собственные руки, словно опять о чем-то задумавшись. Через минут десять жилистые руки еле сдерживали плотно прижатые друг к другу стебли, пока сами цветки лаванды раскинулись пурпурным пышным зрелищем и почти загораживали мужчине обзор. Франциск вдохнул флер, и почувствовал, как внутри широкой рекой разлилась радость, словно он всегда жил посреди этих цветов, в этом тихом краю, был вынужден уехать отсюда на долгое время и, наконец, вернулся в родное место. Вдруг, когда мужчина уже поблагодарил монахиню и успел отойти от поля, на голову ему мягко и осторожно опустили что-то прохладное, мягкое, совсем невесомое. Франциск поднял на шотландца глаза из-под спадавшего на брови лавандового венка. — Petit con! Et si elle l'avait vu? Mon Dieu, comment as-tu fait ça? Tu me regardais tout le temps! *** — Mais j'avais les mains libres****, — все так же ласково и даже немного ехидно улыбался Скотт, поправляя на чужой макушке свое творение. Скотт, чье внимание привлекло пышное разнотравье, посреди которого располагался дом, не сразу услышал, как Франциск отворил широкую дубовую дверь. Мсье Бонфуа, отличавшийся своим пристрастием к вину, уже целое десятилетие содержал в этом тихом прованском местечке личную винодельню, размахом в сравнительно небольшой двухэтажный домик, выполненный в одноименном стиле под стать региону. Привыкший к более строгому убранству жилища Скотт, едва переступив порог дома, не мог не отметить, что для статуса сельского дома хоромы товарища выглядят весьма недурно и, более того, со вкусом. В прочем, если бы шотландец вдруг увидел бы внутри винокурни скромные пару стульев и наскоро сколоченный столик вместо белоснежной ажурной скатерти, глубоких кресел и оббитого канапе, а на месте толстых, мягких одеял и перины из гусиного пуха стоял бы голый топчан, он бы подумал, что очутился в совершенно чужом доме. Франциск, чья легкая рука не позволила бы такой топорной работы, никак не мог быть хозяином подобной лачуги. Однако жилые комнаты, даже после долгого отсутствия хозяина, поражали порядком и скромной роскошью в мелочах. Единственное, что выдавало деревенский дом — поперечные и продольные деревянные балки на невысоком потолке, а также широкие двустворчатые двери в кухню и гостиную, просторно раскрытые. Посреди светлой гостиной, в спальне, около пуховых перин, еще очень долго будет стоят пышный букет насыщенной, ароматной лаванды.