Крест свободного человека.

В Спортзале, на втором этаже спортивного лагеря «Остров юности», как всегда за последние несколько месяцев собралась компания бывших членов разных юношеских команд по разным видам спорта. Изначально центр был реабилитационный для юных спортсменов, получивших различные травмы на выступлениях и соревнованиях. Но после катастрофического звездица, накрывшего страну, он превратился в остров, держащий оборону от толп заражённых и обращённых, а также от конкурирующих выживших — мародёров-одиночек, идейных фанатиков и сект нового образца. Спасло «Остров юности» то, что расположен он был на острове буквально: с обеих сторон текла река, а лагерь и санаторий находились аккурат посередине. Руководители лагеря, взрослые дяди, сначала перегородили мост, а потом каким-то образом им удалось обрушить один из пролётов. Соединять осталась только армированная стальная балка шириной не более двадцати сантиметров и длиной двенадцать метров. В двух местах балку преграждали куски приваренного металлического листа, завёрнутые разрушением в причудливую фигуру. Первую сварку называли «пончик», а дальнюю от острова — почему-то «мама». Железная печка, принесённая из какого-то гаража, местами светилась красными пятнами. От неё шёл жар. Пахло смолой, выступавшей от жары на чурках, лежавших рядом. Труба была собрана из кусков водосточной, что когда-то висела на углу административного корпуса. Жестянка была с дырками и дымила. Зал располагался на втором этаже здания и назывался «малым». С высокими потолками, со шведской стенкой и другими гимнастическими тренажёрами. Но размерами уступал залу для выступлений. В зале по традиции собрались почти все обитатели «юности», осталось их не так уж и много. Каждый занимался своим делом, привычка к тренировкам, выработанная с детства, не утратилась за эти несколько месяцев, только в роли взрослых тренеров выступали теперь сами бывшие юниоры. Парни и девушки, разбившись по видам, в которых выступали, или просто по снарядам, на которых хотели позаниматься. Тихо неспешно шла работа: кто-то тягал железо, кто-то делал растяжку. Все негромко переговаривались. Иногда были слышны шлепки падающих тел на маты — это борцы отрабатывали свои приёмы. Ближе к печке расположились парни с гантелями, штангой с изогнутым грифом. По очереди делали подходы и страховали друг друга. — Зима скоро кончится, нужно думать, что делать, — на выдохе сказал Толик-Крот. Эта кличка приклеилась к нему из-за привычки морщить нос, когда он начинал задумываться. Толику было шестнадцать, и выступал он в альпинизме. — Что делать? Ты о чём? — озадачился Вадик-Ленинградец, подстраховывая Толика. — Я про то, что нужно решить: оставаться на острове или идти куда-нибудь. — Куда?  — На юг. К морю. Охота к морю, но одному не в кайф. — Толик поставил штангу в крепежи, взял полотенце и освободил место товарищу. — Давай три подхода. Поменялись. — Не, я пока тут, — сообщил Вадик, ложась на скамью. — Продукты есть, места навалом, да и с Ленкой начало налаживаться. Не горит. Окончательно потеплеет, посмотрим. Ты не торопишься? Оба посмотрели на солнце за большими окнами, которое поднималось уже высоко, и днем вовсю капало с крыш. Ленинградец сделал серию. Он выступал на брусьях, и неудачный соскок отправил его в санаторий. — Я принёс с прошлого похода в город батарейки — полрюкзака. Шампунь, зарядки, витамины. Хочу сменять у Крамера на ботинки. Те, на высокой шнуровке. Как раз для похода. Не знаешь, что он за них просит? У него лишняя пара, а мне б пригодились. Ответа он не услышал, так как рядом в группе парней у турника начались громкие крики и какая-то движуха, как принято говорить о непонятном поведении. — Брейк, брейк, прекратите! — Это Резо Циргвава пытался усмирить двух повздоривших парней, вокруг которых стала собираться толпа. Никто не лез между спорщиками: это не было принято. Все наблюдали. Лишь грузин попытался встать между ними, но перепалка не переросла в драку, а продолжалась на расстоянии. Толик и Вадик тоже пошли посмотреть, что произошло.  — Чё за кипиш? Кто на этот раз с катушек полетел? — спросил Ленинградец толпу окружившую спорщиков.  — Кремер с Костей-пловцом не поделили, — ответили из круга. Пловец Костя был один, больше пловцов не было, и спортивная принадлежность приросла к нему, как кличка. — Что на этот раз? — Толик сморщил нос, будто бы поправил невидимые очки. — За газировку вроде заспорили, — пояснил крепкий борец, поправляя кимоно. — Один другому не поверил про какой-то коктейль. Между тем спор продолжался. — Не бывает молочных коктейлей с газировкой. Молочные бывают либо с фруктами: бананы там, киви, либо с ягодами, а он меня за совсем деревню держит — втирает про молочный с минералкой. — Крамер размахивал руками и делал не очень активные попытки оттолкнуть Резо и пойти на сближение с Костей. Крамер был боксёром, а Костя — пловцом, при этом Костя был на голову выше боксёра, и исход драки не предугадать. Соперники были разгорячены ещё и присутствием девушек. Гимнастки, фигуристки и одна бегунья проходили реабилитацию в санатории во время звездеца. — Я тебе говорю, я сам лично такой коктейль пил в Минске. После соревнований нас угощали на какой-то встрече. Название забыл, — Костя доказывал свою точку зрения, тоже активно жестикулируя. — Жаль интернета нет, я бы тебе доказал, что такие коктейли существуют. — Костя обратился к собравшимся: — Кто пил такой коктейль, молочный с минералкой? — все мотали головой. — Я вообще молоко не пью, — ответил борец, к которому обратился Костя. — А мне минералку нельзя, — отреагировал стоящий рядом.  — Вот, слышал, нет таких коктейлей, — Крамер получил повод для давления на соперника и тут же стал развивать наступление. — И ребята таких не пили, значит, всё это твои враки и выдумки. Хочешь показать, какой ты продвинутый, а остальные отстойные? «Я пил самый редчайший коктейль, а вы про такой даже не слышали» — так ты хотел сказать? Ты придумал его, чтобы выпендриться. Костя был обескуражен. Он стоял и не знал, как себя вести. Секунд двадцать он моргал белыми пушистыми ресницами — оправдываться было глупо, а доказательств у него не было, и он пошел ва-банк: — Значит, ты хочешь сказать, Крамер, что я, Костя Пархоменко, врун и придумал всё это? Что я не пил такой коктейль и сочинил всю эту историю, чтобы похвастаться? Крамер не понял, куда клонит пловец, и пошел дальше. — Конечно, ты врун. И я только что доказал всем это. — Крамер встал в победоносную позу. За его спиной как будто раздались поддерживающие возгласы, но не сильно громкие. — Никто и никогда не называл меня лгуном. Никто и никогда безнаказанно не назовёт меня вруном, — Костя говорил громко и на редкость спокойно, только в конце немного стал заикаться. — Если ты сейчас же не заберёшь свои слова, то…  — То что? — Крамер был в ударе и хотел добить противника. — То! Через час у фонтана жду тебя. Возьми свой «макаров», я возьму свой. Не опаздывай. Если не придёшь, значит ты трус и забрал свои слова назад. Костя развернулся и пошёл в сторону выхода. Все расступились перед ним, а он прошёл к шведской стенке, вытащил из перекладин свою одежду и вышел из зала. Вадик-Ленинградец присвистнул: — Вот так поворот. Не ожидал я такого. — Это закономерность, к этому всё и шло. Мы сидим тут запертые. За последнею неделю были две драки: одна — из-за очереди помыться, вторая — из-за галет. Ладно помыться — вода горячая в дефиците, но этих галет хоть ж..ой ешь. Эти вот за пистолеты взялись — если их не остановить, нас скоро станет намного меньше. — Толик-Крот поправил воображаемые очки движением носа. — Да ещё и девчонки, — Вадик наклонился к собеседнику, как бы говоря ему что-то важное и секретное. — Что девчонки? — тихо спросил Крот.  — Их мало, — так же шёпотом продолжал Вадик. — Быстрее выбирай себе подругу.  — Да ну тебя. У тебя всё к одному. Я без шуток — надо что-то делать. — Крот оттолкнул шутливого друга.  — Пошли к Профессору, может, он что посоветует. Или лучше тоже пусть вписывается, а то до весны нас в два раза меньше будет. — Вадик притянул одной рукой за плечо друга, другой схватил свои вещи. Профессор обитал в соседнем корпусе, в который можно пройти было по галерее на третьем этаже. Друзьям пришлось выйти на лестницу и идти по коридору.  — А почему у него такое погоняло — Профессор? — Вадик на ходу натягивал куртку. — Мама у него профессор филоло… чего-то там очень умного, и отец тоже профессор. Только отец сидит. — Крот тоже одевался на ходу. — За что сидит?  — За превышение самообороны. Какого-то гопника избил, ну и присел за это. Суд посчитал его чёрный пояс как пистолет, папика осудили, а Олега — сюда, к нам на реабилитацию. Они подошли к двери и Толик постучал громко и настойчиво. Дверь открыл паренек лет шестнадцати. Худощавый, жилистый, с немного бледным лицом и невыспавшимися глазами. — Привет, — бросил он им.  — Привет, слушай, нужна помощь. Очень нужна, а то может так сложиться, что нас скоро будет намного меньше… — и Толик-Крот стал излагать проблему, как он её видел. Профессор по ходу задавал вопросы и тоже стал натягивать тёплые вещи. Через десять минут они уже были в спортзале, где была основная часть островитян. Инициативная группа в лице Профессора, Толика и Вадика объясняла собравшимся проблему и способ её решения. Через пятнадцать минут самые младшие полетели по коридорам корпусов собирать тех, кого не было в спортзале. Ещё через двадцать минут толпа высыпала на площадь с фонтаном, где по традиции лагеря происходили все значимые события. Обязанности были распределены, роли расписаны. Было свалено два тополя, новоявленные лесорубы обрубали ветки, что-то пилили, при этом громко разговаривали. Из окна второго этажа на снег двора упала задняя стенка от шкафа, и две девушки, подхватив фанерку, поставили её к стене корпуса. В это время на площади появились, как по расписанию, Костя-Пловец и Крамер. Оба шли к фонтану, не обращая внимания на суету. У фонтана их встречала группа из самых взрослых и авторитетных членов островитян. Все имели оружие и демонстрировали его дуэлянтам. А арсенал был солидным: два автомата укорота 5,45, охотничьи ружья разных калибров, помповое и разномастные пистолеты вплоть до ракетниц. Дуэлянтов встретил Олег: — Я так понимаю, просить о примирении бесполезно? Дуэлянты ответили молчанием. Боксер спросил в сторону инициативной группы, но вопрос был задан сопернику. — На сколько шагов? Олег оборвал попытку дискуссии по этому поводу: — На двадцать шагов, чтобы наверняка, и по моей команде. Быстрей закончим, быстрей освободимся. Такой поворот расстроил Крамера, который ожидал, что собравшиеся начнут их уговаривать прекратить дуэль, и был в глубине души уже согласен, что погорячился. Костя-Пловец тоже посмотрел на толпу по-новому и обратил внимание на движение за их спинами. В это время к Олегу подбежал один из добровольных лесорубов и доложил: — Готово. — Поднимайте, — профессор махнул рукой. Лесоруб убежал, и за спинами собравшихся стала подниматься огромная буква «Х», сделанная из двух тополей пятиметровой длины, скреплённых посередине в паз. Для надежности они были прибиты перекладинами и обмотаны верёвками.  — Что за хрень? Что это? — чувствуя какой-то подвох в происходящем, спросил пловец. — Обалдеть! Вы что задумали? — начал соображать боксёр.  — Помните на новый год, мы на этом месте ставили ёлку и вечером собирались праздновать? — Олег начал издалека.  — Ну было дело… — подтвердил Крамер. — Дальше-то что? — пловец не отрываясь смотрел на свежеструганный крест, с которого лохмотьями свисали полоски плохо удаленной зелёной кожуры — видно было, что творцы этого произведения сильно торопились и не заморачивались. — Мы тогда проголосовали, что остров объявляется свободным и что все люди на острове тоже объявляются свободными. — Ты к чему это клонишь, Профессор? — Крамер видно просёк тему, и она ему не понравилась. — Вы что, повелись на этого очкарика? — боксёр уже обращался к своим бывшим товарищам. — Лёха, ты тоже с ним? Лёха стоял и наматывал веревку на плече, а на конце была завязана петля.  — Я со всеми свободными людьми. — ответил Лёха. — Так вот, — продолжал Олег. — Помешать стреляться мы вам не можем — вы свободные люди — отговорить не получается. Но чтоб это было в первый и последний раз, оставшегося в живых мы повесим на кресте. Как только один из вас умрёт, второго мы схватим и привяжем. Заткнём ему рот кляпом и оставим умирать, а сами поедем поминать наших хороших товарищей. Если оставшийся будет угрожать нам оружием, мы применим своё. Благо такое у нас имеется в достаточном количестве, и я уверяю, в ответ мы будем стрелять на поражение. — Да ты гонишь?! — пловцу наконец открылось всё происходящие. — Вы не посмеете сделать это. — Они не сделают это, — боксёр искал поддержку у своего соперника. — Они блефуют. Быть такого не может.  — Если б я был один, ты мог бы так говорить, но мы проголосовали все — единогласно — за то, чтобы наказать оставшегося в живых. Чтоб другим было неповадно. Скажу вам честно, две девочки не голосовали — не всем вы безразличны, но это не повлияло на решение.  — У вас кишка тонка прикончить кого-то из нас, — Крамер стал выходить из себя. — Ты не сможешь убить человека. Только слабаки решатся на такое.  — Вот тут ты прав, — Олег похлопал в ладоши. — Сначала мы хотели пристрелить мерзавца, потом повесить, но не нашли того, кто исполнил бы приговор: спустил курок или пнул табуретку из-под ног — да мы не убийцы. Поэтому оставили это бродячим собакам. Крест поставим у моста, чтоб все видели. И бродячие собаки допрыгнут, осуждённый не переживет и ночь. Подошли две девушки и принесли фанерку, на которой розовой краской было написано: «За убийство свободного человека — смерть». — Почему розовой? — обыденным тоном спросил Олег. — Торопились. Чёрной не нашли. — девушки поставили фанерку и отошли. — Ладно, пойдёт. — Профессор одобрительно махнул рукой. — Так что, господа, не будем задерживать общество свободных людей. Уважайте чужие права. Начинайте. Да и холодно, многие в кроссовках пришли прямо из спортзала. — Олег протянул руки, приглашая дуэлянтов к действию. — Джентльмены, вперёд, к барьеру. Если сказать, что дуэлянты были обескуражены, ничего не сказать. Их товарищи из тех, кто должен был их всячески отговаривать от дуэли или хотя бы поддерживать в столь трудный момент, превратились в кровожадных монстров, которых замёрзшие ноги интересуют гораздо больше, чем жизнь их товарищей. Чувство приближающейся смерти потушило искорки азарта в глазах боксера. Пловец тоже увидел, что шансы остаться живым сократились до нуля. А при таком раскладе мир сужался до предела. И выход был один.  — Если так ставите вопрос, то я против того, чтоб стреляться, — боксёр быстрее сообразил и, несмотря на соперника, произнёс это обществу, которое стаяло перед ним. — Я тоже, — взмахивая ресницами, промямлил Костя. — Я, это… не буду тоже стреляться. — Раз так. Думаю инцидент исчерпан. Пошлите в тепло, да и кушать хочется. — Олег развернулся и, не оглядываясь, пошёл по направлению к зданию столовой. Все Свободные Люди потянулись за ним в стеклянные двери. Вечером, после ужина, Профессор сидел в столовой и пил чай с галетами, рядом на столе лежало несколько книг, и одна раскрытая была перед ним. Толик-Крот и Вадик-Ленинградец вошли, обстучали ноги, скинули куртки и взяли у дежурившего Резо Циргвава по пачке галет, баночке паштета и по кружке сладкого горячего чая. Подсели к Олегу. С минуту молча отхлёбывали кипяток. Толик, поморщив нос, наконец спросил: — Ты и в правду повесил бы одного из них на столбе? Олег закрыл книгу, которую читал, и посмотрел в глаза сначала Толику, потом Вадику. — Знаете, джентльмены, я и сам себе постоянно задаю этот вопрос. — Он допил свой остывший чай и встал. Взял две книги и направился к выходу. На столе остался лежать небольшой томик. — А что с крестом будем делать? — крикнул Вадик ему вслед. — Пусть пока стоит у корпуса. К сожалению, думаю, ему недолго пустовать. — Парнишка не стал оборачиваться. — Ты книгу забыл. — Поднял Толик фолиант и помахал им. — Это вам, джентльмены, читайте и наслаждайтесь. Крот перевернул книгу. На тёмной обложке было написано золотым тиснением: «Джек Лондон».