Киньте в меня камень!

Перчатки уже давно порвались, я согреваю пальцы дыханием. Чуть касаюсь губами — мне все равно, как это выглядит со стороны. Кожа посиневшая, а я руки почти не чувствую — и только тихонько молюсь самому главному богу о том, чтобы не было слишком поздно. Всхлипываю. Зима в этом году выдалась холодная, я бездомный. Возвращаться к отцу совсем не хочется, а потому я сбиваю ноги, ходя по улицам. Иногда выполняю какую-то работу, стараясь делать все как можно лучше, а итог один: равнодушный кивок отца. Свободен. Отец, отец, отец... Глаза заволакивает чернотой, но лишь на пару секунд — после я улыбаюсь, шмыгая носом. He обморок, и славно. Снег валит чересчур сильно, чтобы ночевать на улице, даже с моей теплой курткой я бы не справился. А потому прячу подбородок в шарф — и иду. Может, наткнусь где на акцию в магазине — и тогда наемся досыта всяких продуктов с дегустаций... да, вкусно. Меня сбивает с ног торопливая полная женщина, и я отступаю в сугроб. Принимаю ее извинения — поспешные, неискренние — хотя сам чувствую гадкое покалывание снега, забившегося под брючину. Это не она виновата, на самом деле, все — дурацкий праздник. Все спешат из магазина в магазин, радуясь рождественским скидкам и распевают свои песенки, будто это действительно весело. Переулок, переулок, еще один... Чем ближе к центру, тем оживленнее толпа, тем ярче сверкают вывески, тем вкуснее запахи. Hе выдержав, я приникаю к стеклу одного из магазинов, носом впечатываясь в него и широко растопырив пальцы опершихся о витрину ладоней. Оттуда на меня смотрит пряничный человечек, такой улыбающийся, покрытый сладкой глазурью и разными красителями, яркий, привлекательный, вкусный! - Эй, парень? Я вздрагиваю и отлипаю от стекла, закусив губу и засунув руки в карманы. Пытаюсь улыбнуться как можно обаятельней, но не выходит, видимо, потому что продавец хмурится. Отступаю в толпу, не слыша его криков и скрываюсь в гуще, неприметный своей черной курткой. Думаю, что скрываюсь, пока меня не вытягивают за рукав и не тащат к кафе. Приглядываюсь. Кусаю губу. - Гестия? Она приводит меня домой, несмотря на мои отговорки и попытки исчезнуть. Заставляет меня принять теплую ванну, стирает мои вещи, а потом кормит, кормит до отвала, и я понимаю, что пора бы уже остановиться, но не могу устоять перед такими вкусностями. Сколько я не ел, уже дня три? Четыре? Желудок болит нестерпимо, а я все-таки протягиваю руку за пряничным человечком и безжалостно откусываю ему голову. А потом меня тянет в сон. И лежа на кровати, на чистых простынях, я чувствую, как богиня домашнего очага поглаживает мою руку. Она жалуется на отца. Hа то, что я совсем не слежу за собой. Говорит о Перси, о том, что даже в жарком аду никто не мог меня согреть, а я улыбаюсь и выдыхаю только четыре слова: - Это самое счастливое Рождество. А затем закрываю глаза.