Сонник

Ничему Анисий на службе у Эраста Петровича не удивлялся. Скажут по стенам бегать — бегает, скажут корсет шнуровать и на каблуки становиться — и с этим справится. А то вот как-то пришел на службу и понял, что в доме Эраста Петровича всё стало огромное-преогромное, высотой с десяток таких Анисиев; растерялся, но делать нечего, вскарабкался кое-как по ступенькам крыльца, а как дверь приоткрылась — шмыгнул внутрь, и бегом к кабинету. Только не добежал, потому что на полпути в гостиной с дамой столкнулся (часто дамы к Эрасту Петровичу захаживали, никакого сладу с ними не было); дама себе под ноги глянула, да как закричит: — Мышь! Мышь! Анисий ей ответить хотел, что она совершенно неправа и он не мышь, а помощник Эраста Петровича, между прочим, подающий большие надежды, но стоило рот открыть, и вместо слов писк раздался, тихонький и тоненький. Дама и того пуще закричала, Анисий ажно голову в плечи втянул и ушами зашевелил тихонечко, и уж на что у него всегда были уши огромные, а сейчас еще больше казались. И правда будто бы мышиные! А тут и Эраст Петрович на крик вышел. Анисий как увидел шефа — чуть не заплакал от облегчения, в ноги к нему кинулся, за полу халата уцепился и дергать принялся, внимание на себя обращая. Эраст Петрович присел, взял его на ладонь, второй прикрыл, будто защищая, и на даму свою посмотрел укоризненно. — Д-дорогая, — сказал, — что ж вы кричите. Это же п-помощник мой, Анисий П-питиримович Т-тюльпанов. То, что он мышью стал, не дает вам п-права так на него реагировать. Дама тогда развернулась и ушла, а Эраст Петрович пальцем погладил Анисия между ушей. Обычно шеф с ним рук-то не распускал, дистанцию соблюдал, как полагается, так Анисий от ласки и растаял немедленно, на ладонь шефа теплым животиком уложившись и хвостом вокруг его запястья обвив. — В д-другой день я бы вас отчитал за несанкционированные п-превращения, — сказал тем временем Эраст Петрович. — Однако сегодня это как никогда к-кстати. Совершено, Т-тюльпанов, страшное преступление. Злодеи обокрали императорский двор и вынесли из д-дворца драгоценности. Анисий пискнул, выражая возмущение и интерес. Неужто корону? Неужто всю царскую казну? — Хуже, Т-тюльпанов, выше берите — украдено ни много ни мало, а три воза императорских леденцов. Анисий представил себе целых три воза, полных прозрачных сахарных конфет, которые ему нравились, если начистоту, куда больше драгоценных камней хотя бы потому, что драгоценный камень нельзя положить за щеку и сосать весь день потихонечку, и преисполнился желания злодеев поймать и призвать к порядку. — Где они прячут награбленное, я вам покажу, Т-тюльпанов. Моя беда в том, что мне туда не п-проникнуть. На вас одного — вся надежда. Конечно, будет опасно, и п-просить вас я не могу... Тут Анисий подскочил и запищал, лапками перебирая, потому что за шефа он готов был и в огонь, и в воду, и в логово душегубов, и никаких просьб ему было не нужно. Эраст Петрович улыбнулся ему тепло и посадил на плечо — вместо халата на нем теперь был красивый франтоватый костюм, и Анисию нашлось место как раз у воротника, чтобы спрятаться и уцепиться удобно. И отправились они смотреть, где притаились опасные преступники, а все прохожие на них оборачивались и смотрели с уважением, понимая, что если мышь на плече такого уважаемого человека сидит, то, верно, неспроста и по делу. Прятались воры в церкви, той самой, что когда-то подала Анисию знак белой голубкой. Там Анисий каждую щелочку знал и быстро сообразил, куда его мышиное тельце может протиснуться. Эраст Петрович подсадил его на оконную раму, очень серьезно поглядел своими синими глазами в его маленькие глазки-бусинки, и сказал: — Если с вами что-то случится, Т-тюльпанов, я не переживу, так что уж п-постарайтесь, будьте осторожны. И таким восторгом Анисия эти слова переполнили, что он чуть не заплакал, и в церковь не забрался — влетел! Да-да, прямо взаправду полетел, и долго парил под высоким потолком, пока не нашел балку, на которую мог опуститься и затихнуть, прислушиваясь. Преступники переговаривались между собой на каком-то тарабарском наречии. Среди непонятных слов прозвучало с отчетливым японским акцентом «свезий воздух полесьно, Нисий, закаляйся», и в тот же момент скрипнула оконная рама, в церкви заметно похолодало, и Анисию пришлось поджать под себя беззащитные мышиные лапки. Но где же украденное добро? Нужно непременно узнать, куда его спрятали разбойники, ведь если не вернуть конфеты государю, то случится, наверное, революция, как во Франции — там тоже, кажется, дело было в пирожных! Тут Анисия осенило — видать, не зря Эраст Петрович растил из него следователя, — и он напряг всеми силами свой мышиный нос, ведь острый звериный нюх должен был подсказать, куда направиться в поисках. Пахло в церкви удивительно тепло и вкусно, прямо как во флигеле Эраста Петровича перед обедом. Анисий вдохнул поглубже, нос защекотало церковной пылью, и он чихнул, еще раз и еще, и потом в третий раз так сильно, что покачнулся и беспомощно свалился с балки. Ой, разобьется Анисий Питиримович в маленькую мышиную лепешечку! Пронесло — свалился Анисий на что-то теплое и мягкое. Зашевелился, скатился по ткани ниже, глаза открыл, глянь — а он лежит прямиком в сундуке, укрытом мешковиной, а под мешковиной сладкие леденцы переливаются всеми цветами радуги, ярче витражных стеклышек, и все такие махонькие и гладенькие, один к одному, так и тянутся лапки! Насилу Анисий удержался, чтобы рот ими не набить, даром что слюнки потекли, а сам и подумал тихонечко — а вдруг за раскрытие такого дела сам император его наградой пожалует, и будет она тоже леденцовая, да преогромная, чтоб они с Сонькой с двух сторон ее облизывали и полгода сточить не могли... И так замечтался, что даже не заметил, как тень страшенная над ним нависла. А мордочку поднял — и обмер: глядит на него рожа жуткая, с огромной бородой и усищами. Ну точно преступник, у порядочного человека хари такой быть не может! А на плече вообще змеюка огромная зубы скалит и языком раздвоенным помахивает, верно, не терпится ей Анисия сожрать, как ему — леденцы... Тут преступник замахнулся, и Анисий только успел пискнуть, лапки поджать да мысленно у Соньки прощения попросить, что совсем одну бросает, как раздался голос ни много ни мало — самого шефа! — Оставь, — сказал он уж больно мягко для человека, чей помощник в смертельной опасности, — п-пусть его, не трогай. Уж такой силы был Эраст Петрович как человек и такой репутацией пользовался даже среди дурных людей, что преступник поколебался и опустил руку, не тронув сжавшуюся в комок мышь. А потом вдруг молвил — вот странное дело, — голосом дамы Эраста Петровича: — Разбалуете помощника, милейший, где ж такое видано? Объелся конфет и спит на рабочем месте! Сначала обиделся Анисий, что его спящим назвали, когда он вот прямо сейчас своей жизнью рискует за правое дело, а потом вдруг всё понял. Верно, дама себе усы с бородой приклеила и возглавила банду конфетокрадов, а Эраст Петрович, ослепленный любовью, этого увидеть не мог, и теперь от того пострадает! Запищал тогда со всех сил, пытаясь шефа предупредить, а шеф и не слышит вовсе, и опасности страшной не заметит, пока не станет слишком поздно! Подошел Эраст Петрович близенько, змеюку страшную одним взглядом укротил, а Анисия снова погладил за ушами, писка встревоженного не слушая. — Хоть кто-то же д-должен, — говорит, — его б-баловать? И тут вдруг вынул из ножен красивую, всю в золоте шпагу, и Анисий понял, что это был хитрый план, чтобы даму вызвать на честный поединок. И так уж хотелось посмотреть, как Эраст Петрович с ней справится, да только пришлось шефу снять пиджак, чтоб не стеснять в бою движения, и он отбросил его в сторону, нечаянно укрыв Анисия с головой. Анисий завозился, пытаясь выбраться в рукав, но коварный пиджак превратился в теплое одеяло, придавил его густым ватным весом, и Анисий стал проваливаться все глубже в черноту — которая обернулась потом странным изнаночным миром, где Анисия повязали маленькие, с ноготок человечки, и били его крошечными палками да покрикивали, чтобы Нисий по стенам бегал, пока не научится летать, как птица; но это была уже другая история.