Око бури

К полуночи ветер усилился, как и обещал прогноз. — Утром на восточном побережье Японии ожидается шторм, — твердили по радио, на какую частоту ни переключи. Краем уха Иван вслушивался в торопливую речь на чужом языке, напоминавшую ему взволнованный щебет. — Высота волн в Токийском заливе может достигнуть шести метров, власти рекомендуют малым судам заблаговременно вернуться в порт... Налетевший порыв заставил задребезжать стекло. Ведущий говорил и говорил, а за окном тёмное, тяжелое небо ложилось на воду, и звезды беспокойно мерцали в прорехах облаков. Очередная волна набрала силу и покатилась к берегу с явным намерением утащить катер за собой; точно требовала проявить благоразумие. В другой день Иван первым поддержал бы эту идею. Романтика морских приключений, воспетая в искусстве, всегда казалась ему преувеличенной. — По оценкам экспертов, возможный ущерб может соста... Пристально наблюдая за тем, как растут новые гребни, Иван протянул руку и наощупь выкрутил колесико приемника до упора; тот затрещал и затих. — Долго ещё? — отрывисто поинтересовался он у хозяина катера. Пожилой коренастый японец — Сагавара Тоши, представился тот при встрече, — потер щеку и усмехнулся. В разыгравшуюся непогоду он единственный (за немалую плату, конечно же) согласился завести судно и благоразумно не поинтересовался причиной, по которой его пассажир затеял рискованную морскую прогулку. — Четверть часа, если нас не собьет с курса, — для того, чтобы его понять, приходилось постараться. Федор распознал бы любой диалект, даже такой диковинный, но Федора здесь не было. Пока не было. «Тебе придется сделать ещё кое-что...» Иван потер лоб. Он старался дышать глубоко, размеренно и не подавать вида, что одно только воспоминание о безбрежном океане, раскинувшемся вокруг, вызывает у него тошноту. Многотонная толща воды казалась до отвратительного живой, колыхалась и вздыхала, и ему вовсе не хотелось зависеть от её милости. Шторм, мчащийся к островам, представлял собой лишь часть проблемы: будучи отрезанным от суши, Иван не мог пользоваться способностью. Без привычного шепота камней, сопровождавшего его всюду, он чувствовал себя слепым и глухим — однако, несмотря ни на что, собирался исполнить возложенные на него обязанности. Передоверить их кому-то другому Иван не согласился бы за все блага мира. Короткое сообщение, в котором содержались лишь дата и время, пришло с неизвестного номера в прошлый вторник. Несколько дней ожидания — и два часа назад экран телефона мигнул вновь, уточняя координаты. Оставалось достичь места назначения раньше, чем своенравная стихия превратит мир в бушующий ад. Следующий удар заставил катер накрениться; вода захлестнула борт и растеклась по палубе. Иван крепко сжал поручень и проводил взглядом приемник, который кувырком слетел на пол и, судя по сухому «крак», все-таки треснул. Жаль. Он не был уверен, что сможет приобрести второй такой же. Сагавара витиевато выругался себе под нос и снова потянулся к приборной панели. Не нужно было слушать синоптиков, чтобы понимать: когда волнение усилится, их начнет мотать подобно щепке. Как далеко могло уйти за несколько часов дрейфующее судно? Иван проверил телефон повторно: безрезультатно. Связь перестала работать ещё в середине пути, и всё, что им оставалось, это рыскать в поисках. — Северо-восток! — неожиданно воскликнул Сагавара и хлопнул в ладоши. — Ну и громадина! Развернувшись, Иван протиснулся мимо кресел и наклонился, чтобы вглядеться вдаль. Перевозчик не лгал — из ночной мглы прямо по лунной дорожке на них надвигался корабль, и интуиция твердила в голос: тот самый. Казалось, он выскочил из ниоткуда; реши они взять хотя бы немного левее, так и разошлись бы, не пересекшись. При мысли об этом Ивана передернуло. — Сближаемся, — коротко приказал он, стиснув пальцами подлокотник. Пол под ногами вновь закачался. Катер отклонился назад, поднялся на гребень волны, а потом пошел вниз, разрезая носом пену. Разворот дался нелегко, и всё же медленно, но верно они продвигались к цели. Иван терпеливо ждал, отсчитывая минуты и продолжая делать длинные вдохи и выдохи. Если необдуманно поспешить, то, чего доброго, катер перевернется вверх дном, и тогда он ничем не сможет помочь господину. Никто не сможет. Лайнер рос на глазах по мере того, как они, вопреки капризам природы, шли навстречу друг другу; он действительно был огромным, желтые огни на палубах ярко сияли, разгоняя темноту. Какая роскошь для члена мафии. Даже если это Портовая мафия. Над левым бортом поднимался густой серый дым — увидев это, Сагавара прищурился. — У них пожар, — произнес он неприятным, хорошо знакомым тоном. Так говорили люди, начинавшие понимать, что мутное дельце, в которое их втянули, грозило обернуться большими проблемами. — А шлюпок не видно. — Не видно, — подтвердил Иван, не оборачиваясь. Ничего объяснять он не собирался. — ...что ищем-то хоть? — поинтересовались у него после недолгого молчания. — Одного человека. Если с охваченного пламенем судна никто не пытался спастись, всё идет по плану господина. На этот раз, вопреки приметам, крысы сбегут последними. И единственными. Иван стянул с запястья резинку и принялся заплетать в косу длинные волосы: при таком ветре они будут изрядно мешать, когда он окажется вне рубки. Повторение нехитрой последовательности действий не мешало размышлять — пока катер, заваливаясь набок, пытался обогнуть лайнер справа, Иван на глаз прикидывал высоту борта. Выходило никак не меньше десяти метров. Федор ведь не собирался прыгать в воду, не так ли? Это было смертельно опасно даже в штиль, но сейчас подобный поступок являлся чистым, гарантированным самоубийством. Голова закружилась; теперь дурноту вызывало решительно всё — от усилившейся качки до собственных беспокойных мыслей, от которых стреляло в виски. Иван напряженно разглядывал темный корпус, отблески зарева, уже виднеющиеся в окнах. Поборов ещё одну волну, Сагавара, наконец, умудрился выровнять катер параллельно его величественному гибнущему соседу. На этот раз Иван заметил первым. — Подходите вплотную, — сказал он, вскочив с места. Посадочный вход на одной из нижних палуб оказался открыт. Забортный трап, спускающийся от него, черпал нижней площадкой воду, а на верхней — сердце на миг замерло, а потом забилось быстрее, — в свете фонарей стоял человек. — Давай-ка увеличим ставки, — проворчал назойливый спутник, когда Иван направился к двери. — Платишь в два раза больше, чем договаривались. Ты, видать, сумасшедший, с такими всегда сложности. А сложности — это не по мне. Задрав голову, Иван всмотрелся в темный силуэт и улыбнулся. — Как вам будет угодно, — учтиво заверил он, прежде чем без колебаний шагнуть в ночь. Его тут же обдало холодной водой. Соленые брызги рассыпались по коже, куртка и волосы намокли; моргнув, он протер рукавом лицо и тут же крепко ухватился за дверную ручку — ещё не хватало свалиться за борт, тем более, что погода весьма располагала к какой-нибудь катастрофе. По телу прошла дрожь: о, как же он ненавидел эту чужую для него стихию! Иван прижался спиной к внешнему стеклу рубки, поудобнее уперся ботинками в пол, который, предательски наклоняясь, то и дело норовил уехать из-под ног, и замер в ожидании. Одновременно с этим фигура на палубе лайнера пришла в движение. Если Иван хоть что-то понимал в судоходстве, то им был отпущен один шанс: десять (двадцать?) секунд, в течение которых катер сможет держаться вплотную к трапу. После этого неуправляемый лайнер уйдет вперед, и, чтобы догнать его вновь, придется разворачиваться на сто восемьдесят градусов, сражаясь с крутыми волнами. Кто знает, сколько это займет времени. Он внимательно следил за тем, как Федор спускается по длинной лестнице, опасно раскачиваясь из стороны в сторону под порывами ветра. Будто в насмешку, с неба обрушился дождь, сначала мелкими, а потом и всё более увесистыми каплями. Великолепно. Мир вокруг и прежде был чересчур мокрым, но теперь, при поднявшемся шквале, они оба рисковали быть смытыми в океан. Катер взревел, набирая скорость; резко оттолкнувшись от двери, Иван перегнулся через борт — до схождения двух судов, большого и малого, оставались считанные мгновения. Федор балансировал на предпоследней ступени — нижнюю площадку продолжало заливать белой от пены водой. Удерживая поручень одной ладонью, он придерживал второй запахнутые полы шинели, точно хранил под ней что-то, что ни в коем случае нельзя было потерять. Иван предпочел бы лишиться чего угодно на этом свете, кроме самого Федора. Встретившись с ним взглядом, он протянул руку. «Хватайтесь за меня». Он не произнес этого вслух, Федор всё равно не услышал бы — свист ветра глушил любые слова. Однако тот понял, развернулся всем телом и неловко перекинул ногу через ограждение. Время будто замедлило ход. Они застыли над темной, рокочущей бездной, и лицо Федора показалось мертвенно-бледным, глаза распахнулись до невозможности широко. В следующий миг он вцепился в подставленное предплечье — и прыгнул. Сила тяжести неумолимо поволокла их вниз. Сжав зубы, Иван подался назад, больно ударился затылком и лопатками, но всё-таки выстоял; он рывком дернул Федора на себя, и тот упал ему в руки, окоченевший и мокрый насквозь. Поскальзываясь на полу, Иван умудрился перевернуть их обоих, снова нащупал ручку — и толкнул дверь. Волна запоздало накрыла корму, едва не утянув его за собой. *** — Ай, — было первым, что Федор произнес с момента появления на борту. До того, как они вдвоем спустились в каюту, он оставался молчаливым и тихим, словно призрак. — Утопленника выловил, — пробормотал Сагавара — и осекся под острым взглядом Ивана. Федор, казалось, даже не заметил отпущенной в его сторону колкости, зябко пряча ладони в рукава. К подобным высказываниям, если собеседник не был достаточно интересным или хотя бы забавным, он всегда относился с рассеянным равнодушием. Вспомнив о своих обязанностях, Сагавара отвернулся и повел катер в сторону побережья. По примерным подсчетам, высадка на сушу в маленьком рыбацком городке, значительно удаленном от Йокогамы, а потому весьма удобном для игры в прятки, предстояла через несколько часов. Иван придержал Федора за плечи и повел по узкой лестнице вниз, в небольшую комнату с постелью, умывальником и заранее заготовленными теплыми вещами. Там он развернул его к себе, стянул с головы ушанку, а плеч — потяжелевшую от влаги шинель, наспех замотал в плед и только тогда, наконец, смог рассмотреть. ...когда он коснулся волос, капли с которых стекали по шее прямо за воротник, Федор отмер, издав не то протестующий, не то обиженный звук. — У меня болит голова, — пояснил он с недоумением, которое всегда появлялось на его лице, если речь заходила о физическом неудобстве. — Не двигайтесь, — предупредил Иван, наклоняясь ниже. Осторожно приподняв пряди у корней, он осмотрел виски и затылок, но, к своему облегчению, не увидел крови и резаных ран. Вероятно, всего лишь сильный ушиб; хотелось верить, что тот не обернется сотрясением. Вздохнув, Иван накинул край пледа на взъерошенную макушку. Интересоваться, что произошло, было не в его правилах, однако любого, кто посмел причинить вред господину, он с удовольствием закопал бы живьем под землю — на многие десятки метров. — Полагаю, вы нашли то, что искали? — усадив Федора на постель, он опустился на колени, чтобы снять с него сапоги. Федор безропотно подчинился: в том, что касалось заботы о здоровье — и собственном теле вообще, — он почти никогда не спорил. — Это было занимательно, — в ответ на вопрос он лукаво улыбнулся, обводя пальцами узоры на шерстяной ткани. Насколько Иван мог судить, его острый, совершенный ум уже парил в бесконечно далеких от быта сферах. — Я вспомнил, что не люблю карточные игры. Выуженная из отсыревшего сапога ступня оказалась замерзшей и влажной. Федор вздрогнул и поджал пальцы, Иван придержал его за ногу, вытащил из сумки полотенце и принялся с нажимом растирать тонкую, бледную кожу. Над его головой судорожно вздохнули, от чего по спине пробежали мурашки — едва заметное, щекотное ощущение не имело ничего общего с дрожью от холода. — ... потому что они демонстрируют умственное банкротство противника, — с опозданием закончил Иван чужую фразу, поглаживая большим пальцем выступающую косточку над щиколоткой, и усмехнулся. — Вы сказали это в день, когда мы познакомились. В нашем маленьком творческом клубе. — Ты это помнишь, — удивился Федор, явно заинтригованный, а потом чихнул. Он ежился, не в силах согреться, и с каждой минутой сильнее кутался в плед. Иван насухо вытер вторую ногу, помог ему избавиться от штанов и рубашки и достал запасные: он предполагал, что в такую погоду им обоим понадобится сменная одежда, и предчувствие его не подвело. Выпрямившись, он занялся собой — снял и повесил на крючок куртку, промокший свитер и наконец-то распустил волосы, хорошенько встряхнув несколько раз, чтобы помочь им просохнуть. Катер продолжал раскачиваться во все стороны. Проклятье, непрерывное движение грозило свести его с ума. Иван напомнил себе о необходимости глубоко дышать. Ну же, вдох-выдох. Осталось недолго. — В детстве ты чуть не утонул. Негромкий, серьезный голос толкнул его в спину. Иван обернулся, едва начав расстегивать брюки. Федор сидел на постели, внимательно глядя на него глубокими, будто океан за бортом, глазами. Он уже успел переодеться в новую рубашку и натянуть носки, однако ноги оставались голыми. Опять забыл завершить начатое? — Я тоже многое помню, — тонкие пальцы дотронулись до шеи, расправляя воротник. — Тебе ведь снились кошмары? Те, в которых никто не приходит на помощь, и ты остаешься лежать на дне — в темноте, тишине и одиночестве. По коже пробежал мороз. Иван не был уверен, что хочет дослушать, но всё же слушал, а Федор продолжал, не отводя взгляд: — Это довольно распространенный страх, я изучал, — неожиданно он улыбнулся и потер бедро. — Людям свойственно представлять наихудшее, столкнувшись с тем, с чем они не могут совладать, даже если в прошлом они не переживали подобного опыта. Но это всего лишь ловушка нашего разума. О ловушках Федор знал всё. Он мог с легкостью превратить чужую голову в западню: смертельно опасный лабиринт с сотней ложных выходов и чудовищами, прячущимися в тенях. Именно это делало его лучшим проводником в их забытом Богом мире. Иван шагнул навстречу. Они соприкоснулись коленями; упершись ладонями в матрас, Федор медленно запрокинул голову. Под светлой кожей на шее часто билась жилка, грудная клетка тяжело вздымалась. Ночная прогулка грозила обернуться затяжной простудой. — Я справлюсь, господин. «...пусть даже для этого мне придется одолеть самого себя». Он нагнулся, чтобы уложить Федора на постель, и тот потянулся всем телом, слегка раздвинув ноги. В бездумном движении не было ничего нарочитого — и всё же при виде этого зрелища в горле пересохло, а низ живота налился тяжестью. — Я знаю, — тихий голос звучал мягко, почти нежно. ... в конце концов, надеть белье Федор так и не успел. Выглядеть непристойно ему всегда удавалось без малейших усилий. На ощупь он всё еще был ледяным, хотя щеки уже налились слабым, нездоровым румянцем. Согреть его следовало как можно скорее — Иван придержал ладонью худое бедро, прежде чем наклониться и поцеловать с внутренней стороны, там, где кожа была самой тонкой и чувствительной к ласкам. Федор прерывисто выдохнул. Иван с легкостью мог представить, как дрожат его ресницы и раскрываются губы. Пожалуй, таким — растерянным, отзывчивым и даже немного беспомощным — господина мало кто видел. Усмехнувшись, Иван опустил голову — длинные волосы немедленно стекли вниз, укрыв их обоих. Он поглаживал тонкие щиколотки, забираясь пальцами под манжеты носков, касался губами лодыжек; возбуждение нарастало, обещая вытеснить из головы любые страхи. О, какое счастье! — меньше всего Иван хотел думать о том, что происходило за пределами каюты. Прикусив кожу на сгибе колена, он двинулся вниз, пока не добрался до паха. Тело под его руками выгнулось, полы рубашки задрались, обнажая плоский живот и начавший твердеть член. Стоило к нему прикоснуться, и Федор едва слышно застонал. Он пах терпко, знакомо, и на вкус был солоноватым от пота — захотелось вылизать его целиком, от шеи до пальцев ног, а потом пройтись языком по промежности и толкнуться в отверстие, влажное от слюны. От одних только мыслей об этом бросало в жар. Находись они в другом месте, он бы именно так и сделал. И сделает. Как только сойдет на твердую землю. Приподнявшись на локтях, Иван стиснул ладонями разведенные бедра и закинул одно из них себе на плечо. Он провел кончиком носа по гладкой коже, вдоль дорожки темных волос на лобке, жадно вдохнул чужой запах и плавным, долгим движением вобрал в рот член. Головка запульсировала, сочась смазкой. Федор дернулся, вскрикнул, но тут же замолчал — Иван не видел, но знал, что сейчас тот отчаянно кусает костяшки пальцев. В брюках давно стало тесно, ощущать это было нестерпимо и приятно одновременно: в том, чтобы сдерживаться, балансируя на грани боли и удовольствия, крылась особая притягательность. Федор обнял его ногами, бессознательно потянувшись навстречу; узкая ступня скользнула по спине. Если бы Ивана кто-нибудь спросил, стоило ли пережитое того, он бы ответил, что Федор Достоевский, безусловно, стоил всего. Он двигался в медленном, тягучем ритме, сжимая напряженную плоть губами и языком, слушал протяжные, срывающиеся стоны — и больше не вспоминал. Ни о чем. *** — Я не умею плавать, — горячее дыхание защекотало шею. Иван вопросительно повернулся. Федор лежал у него под боком и, удобно устроив голову на плече, неспешно перебирал пряди волос. Периодически он пытался их заплести, но, недовольный результатом, тут же распускал, после чего начинал с начала. — Если бы ты не поймал меня, я бы не выжил, — добавил он тем же спокойным, задумчивым тоном, словно решая в уме одному ему известную загадку. Иван потрогал его скулы и лоб: как он и ожидал, температура неумолимо поднималась. — Я знаю, — теперь был его черед произносить эти слова. Подумав об этом, Иван позволил себе улыбнуться, и Федор с показным недовольством вздохнул. Его глаза по-прежнему были огромными. И сонными. — Засыпайте. Я подниму вас через полчаса. Он увидел, как Федор озадаченно хлопнул ресницами — предложение явно застало его врасплох, — а потом, помедлив, вернул улыбку. Не прошло и минуты, как он уже дремал; попытавшись сдвинуться на край постели, Иван обнаружил, что его волосы по-прежнему зажаты в чужой ладони. Телефон издал мелодичную трель. Сигнал вернулся, а это означало, что совсем скоро они доберутся до порта. Иван провел по экрану пальцем, глуша звук: не сейчас. Господин нуждался в отдыхе, и ничто, даже грядущий шторм, не имело права ему помешать. Вздохнув, он прикрыл глаза — и осторожно, чтобы не разбудить, прижался губами к темной макушке. В какой бы хаос не превращалась его жизнь, Федор был в ней счастьем. Рядом с ним всегда было спокойно — точно в оке бури.