wind

      Когда Масачика спасает его от какого-то демона, который вот-вот должен был загнать его в угол, Санеми удивляется. Ему понадобилось одно ловкое движение, чтобы отрезать голову этого чудовища, чтобы оно умерло. Это странно, Санеми помнит, как сотни раз калечил демонов, но они снова и снова восстанавливали свои конечности, даже голову.       Голос у него обеспокоенный, а шрам на щеке похож на следы от когтей. И улыбка странная, и руки у него дрожат. Он хвалит Санеми за храбрость, позволяет ему сесть, успокаивает, гладит по волосам. Он бы убил кого-либо за такое, но сейчас у Шинадзугавы ком в горле, и страх не выветрился. А Масачика ждёт. Терпеливо ждёт, пока тот сможет прошипеть «руки». И руки убирает.       Рассказы об этой странной организации не внушали доверия, но попробовать стоит. Если это значит, что Санеми не придется следить полночи за тем, чтобы демон не ушёл, то он в деле.       Этот взращиватель не мягкий, совсем не добрый, не как Кумено, Санеми хочется развернуться, махнуть хвостиком и уйти, но Масачика не отпускает, тянет за рукав и так жалостливо-жалостливо просит «дай нам шанс».

***

      Масачика выглядит таким гордым, когда Санеми проходит отбор, но ведет себя сдержанно. Хлопает его по плечу, и произносит «хорошая работа». Шинадзугава подмечает — в этот раз он звучит устало, очень устало. Но не идёт спать, расспрашивает Санеми о том, как всё прошло, смеется, не заливисто, негромко. Скорее сочувствующе.

***

      Санеми не спешит рассказывать про Генью, не спешит со своей предысторией. Кумено не давит, совсем нет, лишь спрашивает один раз у костра, но когда Шинадзугава машет руками в сторону, отстает. Неужели у этого парня ни капли настойчивости?       А когда всё же и рассказывает, то пытается вести себя как можно более непринужденно, говорит таким тоном, будто бы ему всё равно, но Масачика долго-долго смотрит ему в глаза. Так долго, что Санеми начинает раскалываться, голос начинает дрожать. — Мне жаль.       Шинадзугава чувствует это. Эту жалость, она его бесит, хочется ударить ближайшее дерево. Он не хочет жалости, он хочет понимания. — Я знаю, какого это.       Что? — Потерять члена семьи. У меня был младший брат.

Санеми чувствует странное, удушающее чувство вины. Почему он разозлился на Масачику? В его голосе была не только жалость. Может, он и не прошёл тот же ад, что и Шинадзугава, но ему больно.

***

      Если Санеми становится с каждым днем всё более и более холодным, то Масачика наоборот. Шинадзугаве безразлично, ранен ли кто-то, есть ли у демона чувства или нет, он просто хочет освободить мир от этой грязи. Кумено наоборот, больше заботится о гражданских, тихо вздыхает, смотря на то, как рассыпается демон, и шепчет «а ведь у него когда-то была своя жизнь». — Твои руки.       Санеми даже не оборачивается на чужие шаги, сжимает катану покрепче. Где-то тут шастает демон. Он не должен отвлекаться. — Они дрожат, Неми. Отдохни.       Масачика вновь хлопает друга по плечу, улыбается. Как всегда, устало. Как всегда, очень сочувствующе. Шинадзугаву это даже не бесит, он так привык к этому. Но Кумено не идет, но он же ему не скажет об этом, правда? — Я справлюсь.

***

      Санеми глотает слезы, прижимая ткань к чужому лбу. Говорить «не умирай» бессмысленно, но эти слова сами слетают с губ. Масачика снова улыбается, гладит, как при первой встрече, шепчет «хорошая работа» как он делает это после каждой миссии.       Шинадзугава раздраженно шипит, прижимает его к себе ближе. В голове проносятся тонны мыслей. Почему хорошие люди умирают. Почему. Это несправедливо. Масачика должен был выжить, не Санеми. — Помирись с Геньей, хорошо?       Усмехается Кумено, и его тошнит, тошнит, тошнит. Как он вообще может думать об этом. У него кровь из лба хлещет. Придурок. — Прекращай улыбаться… Это глупо.       Масачика перестает. Как и его сердце. Только не улыбаться, а биться.

***

      Ветер над его могилой никогда не прекращается, и Санеми находит это смешным и чертовски ироничным. Нихрена это не похоже на прикосновения, совсем нет. Это похоже на ветер. Который мешает смотреть, от которого проносится дрожь, потому-что он нереально холодный.       Но Санеми слышит шелест травы и листьев. И от этого плохо, прямо как в тот чертов день. Сердце сжимается, и он уже не может сдерживаться. Это нечестно, это абсолютно нечестно, почему этот звук так сильно похож на чужой голос и смех? Почему эти листья поют ту же песню, что и Масачика? Несправедливо.       Мир никогда не бывает справедливым. Почему Шинадзугава осознает это только сейчас?