Ножичек

Ощущение твердого, угловатого тела так непривычно, что Вадик замирает, прислушиваясь к себе. Даже неосознанно вздрагивает вместе с тем, как дергается, всхлипнув, Цыпа. Поддаваясь этому движению, продолжая его, ведет ладонями по чужим плечам; надавив большими пальцами на лопатки, делает полшага вперед, почти прижимаясь грудью к спине. — Костя-а, — зовет ласково, старательно ловя взгляд в зеркале. — А ножик ты где бросил, Кость? Цыпа вглядывается в его лицо — так же через зеркало — диким и совершенно пустым взглядом. Вадик напоказ сокрушенно вздыхает. — Такая острая штучка, которую ты засадил в этого урода. Совсем не похожая на член, но тоже... — Я не выбросил, — неожиданно вменяемым голосом отвечает Цыпа. — Я не знал, куда, а надо было? И с одной стороны, это вызывает острое секундное раздражение, потому что Вадик уже настроился распустить руки, пока Цыпа мало что соображает. А с другой — этот просительный тон, в котором звучит готовность выполнить любые указания, как будто обдает горячей волной по хребту, сладко на грани с болью. — Молодец, — хвалит Вадик, все-таки задвигая все приличия и удобно укладывая подбородок на плечо Цыпы. «Хороший мальчик». Он забирает нож из послушно разжавшихся пальцев и пристраивает на краю раковины. — Руки, Костя, — напоминает, и не дождавшись реакции, сам крутит ржавые краны, настраивая воду. Цыпа еще раз истерически втягивает воздух сквозь зубы, когда с его пальцев начинает литься грязно-розовое. — На меня смотри, — требует Вадик, и только на секунду поймав в зеркале влажный отчаянный взгляд, возвращается к умиротворяющей возне с отмыванием рук. Кровь пахнет неприятно — из раза в раз все еще неприятно, но не перебивает смутно-томительного ощущения. Цыпу хочется, нелепого, уличного, ничего общего не имеющего с роскошными девками, к которым Вадик привык. Наверное, потянуло на разнообразие. Он сосредоточенно трется кончиком носа о шею Цыпы — чего тут такого, ведь руки как раз заняты. Пахнет тоже приятно, но незнакомо. Впрочем, а стоит ли привыкать?.. — Футболку снимай, — указывает он. Цыпа шепчет в ответ беззвучное «Что?», и приходится самому пройтись пальцами по ребрам, задирая ткань. Между прочим, замечательная улика, зачем выбрасывать... — Закончи пока здесь, я подойду... Одежду принесу тебе другую, — одергивает, выставив перед собой ладонь, потому что Цыпа бездумно тянется следом. Ему полезно побыть наедине с ножом. Навевает увлекательные мысли, Вадик по себе знает. До комнаты Цыпы он доходит неторопливо, игнорируя настойчивую тяжесть в паху. Хватило же в конце концов ума, чтобы не прижаться членом к тощей заднице, так что и дрочить не стоит. Вадик действительно начинает копаться в шкафу в поисках футболки. Белье пахнет стиральным порошком, а не Костей, и от этого как-то по-детски обидно. Наконец он выбирает что-то нейтрально-черное, ткань мягкая наощупь и моментально теплеет в руках. — Тебе понравится, Костик, — обещает он небольшому зеркалу, висящему на стене. Стягивает собственную футболку и надевает черную. Ревниво вглядывается в отражение, проверяя, как сидит, потому что Цыпа, который может быть шире в плечах — это как-то чуть-чуть слишком в личной вселенной Вадика. Наверное, не шире. В ванную он возвращается уже в собственной футболке, как будто ничего и не было. Квартира живет своей жизнью, невнятно бурчит старенький телевизор за стеной. Шумят ржавые трубы. Нож продолжает аккуратно лежать на краю раковины, а Костя пялится на него, не шевелясь. — Всё-всё, забыли, — на Вадика почему-то вдруг накатывает приступ благодушия. Издеваться больше не хочется, ножик он ловко хватает за лезвие, складывает и убирает в карман. И только потом исправляется: — Я запомнил, ты — забыл. Кто спросит — ничего не было, а я знаю теперь, что ты можешь. Ок? Облюбованную футболку он радостно протягивает вперед на вытянутых руках. Как знамя. Черное без проблеска любого другого цвета. Как обещание, что дальше обязательно будет весело. Ну, ему-то, Вадику, точно будет.