Духи зачарованного леса

Герцогиня де Бурбон (1) носила траур по своему любовнику принцу де Конти. (2) Она не имела нужды скрывать горе, поскольку принц доводился ей близким родственником. (3) И только в Версаль мадам герцогиня (4) являлась в обычном наряде - долгой скорби его величество король не одобрял, в особенности по человеку, которого едва выносил, и чьей смерти пусть и не обрадовался, но остался к ней совершенно безразличным. В Мёдонском дворце у дофина после обеда играли в карты. Герцогиня де Бурбон была азартным игроком, однако сегодня ей не везло - она проиграла уже все деньги, что были при ней. - Я оставляю вас, господа, - сказала она, вставая из-за карточного стола. - Увы, у меня больше ничего не осталось. Дочь короля с ног до головы была одета в черное, но по обе стороны ее лица мерцали два ярко-красных огонька, оттеняя траурный наряд. Эти серьги Альберготти узнал сразу. "Рубиновые серьги, что на ней сегодня - наш условный знак, - рассказал ему принц. Выпив, Конти болтал даже больше обычного и легко мог выложить собеседнику то, что должно было оставаться тайной. - Когда мой кузен уезжает в Париж, она надевает их, давая знать таким образом, что ждёт меня к себе". - Мадам герцогиня. - Альберготти поклонился. - Добрый вечер, граф. Вы не играете? - Возможно, позже. Я больше люблю наблюдать. - Верно, вы не слишком азартны. А вот я - весьма. Но с некоторых пор я дала себе зарок - не проигрывать больше того, что есть у меня в карманах. - Это разумно, мадам. - Даже слишком. Но что поделать, если мой скупой супруг отказывается платить мои долги, а короля, моего отца, я не могу просить об этом сейчас, когда Франция ведёт войну. - С лёгкой усмешкой герцогиня добавила: - Вся страна терпит лишения, почему же я не должна? - Она замолчала, словно задумавшись о чём-то. - Три недели, граф. Его нет уже три недели. Двадцать один день. И ещё половина... Вы ведь были его другом? - Был когда-то. Но в последние годы мы не часто виделись. - Понимаю. Все бегут от прокаженных. - Мадам… - Я вас не виню, это в природе человеческой. И особенно в природе царедворцев. - Она помолчала, обмахиваясь веером. - Дайте мне вашу руку, граф, и пройдемтесь по залу. Я устала и мне больше не на что играть. Я предпочла бы сейчас сидеть, запершись в своих покоях, но кто-то должен исполнять светскую роль вдовы, раз сама вдова не в состоянии это делать, бедняжка. Моя золовка (5) и при жизни супруга отличалась странностями, а сейчас и вовсе близка к безумию. Она любила покойного принца так, как всякая жена обязана любить мужа, но не всякая способна. Впрочем, Конти этого заслуживал. Он был душка. Других таких очаровательных мужчин я не знала. *** Сперва Альберготти решил, что ему померещилось. Но Конти продолжал улыбаться графу так, как не должен был - как улыбаются женщины понравившемуся мужчине. Удивили его не нравы принца: при французском дворе, а ещё больше - во французской армии, эти нравы были весьма распространены, и поначалу Альберготти, флорентийца по происхождению, очень забавляло, что именуются они итальянскими, при том, что у себя на родине содомитов он не встречал вовсе. Так вот, удивили его не эти поистине французские нравы, а то, что внимание принца обращено на него. Графу казалось, тот метит выше. Жарким августовским утром французский лагерь монотонно жужжал, занимаясь рутинными делами. Возле одной из палаток стоял маршал Люксембург и разговаривал с Филиппом де Вандомом, который мылся в поставленном на грубо сколоченный табурет тазу. Они то и дело разражались хохотом. Для Альберготти не было секретом, что маршал питал к Вандому определенную слабость. Люксембург с одобрением смотрел на его обнаженный торс. Приор (6) был настоящий красавец - граф это признавал, хоть и мало смыслил в мужской красоте. Однако не в пример собственному брату, герцогу де Вандому, любил приор исключительно женский пол. Альберготти не один наблюдал эту сцену, но придал этому значение только спустя какое-то время - он догадался, что она могла послужить спусковым крючком событиям, некоторым образом повлиявшим на его жизнь. И прежде всего - тому, что принц де Конти стал так ему улыбаться. *** Если Альберготти не хотел приобщаться к нравам имени своей родины, повсеместно принятым во Франции, ему не следовало напиваться в компании Конти. Но принц был отличный собутыльник - весёлый, дружелюбный, говорливый. Его шарм одинаково действовал на всех - на офицеров и солдат, на юных прелестниц и почтенных матрон, на коз, гусей и прочую деревенскую живность, включая злющих цепных псов, на хозяина таверны, который выставил им лучшее вино - действовал и на Альберготти. Дорога к лагерю шла через небольшой лесок, они с Конти слегка поотстали от остальных офицеров, и в этой томной летней полутьме между ними случилось что-то, чему лёгкое опьянение графа и обаяние принца не могли служить достаточным объяснением. Словно рыцарь из старинных романов, Альберготти очутился в зачарованном лесу, и духи этого места решили сыграть с ним шутку. Долго ли это длилось, граф не помнил - рассудок на время его покинул. Только когда принц ушел далеко вперёд, Альберготти пожалел, что не попытался его задержать. Ему хотелось еще раз ощутить эти губы. Хотелось осязать их, трогать языком, проникать внутрь. Ему хотелось быть совсем голым перед принцем, и чтобы тот был так же обнажен и лежал рядом с ним, вытянувшись во всю длину своего крепкого тела. Да, пусть они оба будут обнаженными, такими, какими никогда прежде не бывали. Ему захотелось прижаться грудью к другой груди, такой же плоской и покрытой темным волосом, и своим членом к другому члену. Он хотел, чтобы его ласкали мужские руки, мужские губы. Если бы Конти сейчас вернулся… На его счастье, долго жить мечтами Альберготти не пришлось. *** Они не упускали ни одной возможности уединиться. "Не понимаю, почему содомию называют итальянским пороком. Французам в ней нет равных!" Альберготти откинулся на подушки, тяжело дыша. Черноволосая голова принца двигалась между его разведенных ног. На мгновение Конти прервал свое занятие и ответил с лёгким смешком: "Однако мы с вами, граф, имеем некоторое отношение к Италии". (7) "Не буду спорить, но это совершеннейшая случайность. А-а-а!" - протяжно простонал он. Принц вылизывал его яички. Водил языком, посасывал, беря в рот то одно, то другое. Вдруг он легонько прикусил кожицу, добавляя щепоть пряности в чан тягучего, как патока, наслаждения. "Мерзавец! Что вы со мной делаете!" - выругался Альберготти, излившись себе на живот. "Будьте благодарны, граф, и перестаньте ругаться, как тамплиер. Я люблю хорошо воспитанных людей. - Конти поднялся и лег рядом с Альберготти. - Право слово, это выраженье устарело. Следует говорить: "Ругается, как мальтийский рыцарь" и "пьет как мальтийский рыцарь". Альберготти хохотнул. "Отчего вы так не любите приора?" "Старая антипатия. Мы с кузеном (8) всегда терпеть друг друга не могли". "Если позволите… мне думается, здесь ещё и толика вашей ревности, совершенно безосновательной. Месье де Люксембург ему благоволит, это верно, однако у приора нет и половины ваших способностей к военному делу. Он, бесспорно, храбр, но и только. Вас господин маршал ставит куда выше, можете мне поверить". "Я предпочел бы стоять пониже - среди тех, кому не приходится молить месье де Люксембурга о милостях". "Боже правый, Конти, а я-то полагал, что вы с ним лишь друзья! Хотя я замечал…" "Так и есть, граф, мы с ним - друзья". "Вы ведь очень давно знакомы, верно?" "Я знаю его с детства. Он - мой родственник (9) к тому же, хоть и не близкий. Шантийи - такой же дом ему, как и мне. У нас, высшей аристократии, всё остаётся в семье: дружба, вражда, брак, любовь, разврат. Забавно, не правда ли?" "Это господин маршал был вашим… проводником в саду запретных удовольствий?" "Бог с вами! Он ко мне и не прикоснулся за долгие годы. Прошло немало времени прежде, чем я сумел затащить его в постель. Поверьте, это было куда сложнее, чем сладить с вами". "Вот как. Выходит, я стал для вас лёгкой добычей?" "Именно так, граф. Но довольно разговоров! Гляньте-ка сюда, - принц указал на свой пах, - и убедитесь - мне необходимо ваше внимание". *** Альберготти поклонился высокой красивой даме, стоявшей у окна. Она ответила ему лёгким кивком. Дама тоже носила траур, но не столь глубокий, как мадам герцогиня. - Вдовствующих принцесс де Конти теперь две, (10) - усмехнулась герцогиня де Бурбон. - Мудрено в них не запутаться. Первая вдовствующая принцесса все ещё оставалась красавицей, хоть ей уже исполнилось сорок. Когда-то Альберготти был в нее влюблён, но она не выделяла его из толпы своих поклонников. А вот маршалу Люксембургу, который поначалу тоже ухаживал за ней, повезло больше - принцессу привлекал его ум, склонность к иронии и изысканные манеры старой аристократии, каких в то время было уже не сыскать. Сам Люксембург, посмеиваясь, говаривал, что вырос в знаменитых парижских салонах среди юбок прециозниц и панталон петиметров принца Конде - а лучших учителей этикета отродясь не бывало. В знак расположения принцесса подарила маршалу миниатюру со своим портретом и однажды он, как бы невзначай, дал ее увидеть своему другу Вильруа. Тот уже давно сох по принцессе и был взбешён удачей, выпавшей на долю Люксембурга. "Черт бы вас побрал! - кричал он. - Что у вас есть такого, чего нет у меня?!" Маршал повернулся к нему спиной, изуродованной большим горбом: "Смотрите, Вильруа. Все дело в моем горбе. Такими, как вы, мой друг, - я разумею писаных красавцев - полон двор. А где вы найдете второго такого урода?" Вильруа ещё неделю-другую обижался на маршала, а заодно и на принцессу, избегал компании первого и не посещал салон второй, но потом угомонился и все вернулось на круги своя. Тем более, что Люксембург претендовал исключительно на дружбу вдовствующей принцессы. Альберготти посмеялся бы над Вильруа вместе со всеми, если бы не понимал его, как никто другой - он ведь и сам тогда был безответно влюблен в эту женщину. Дама, идущая сейчас об руку с ним, тоже была весьма красива и элегантна, и тоже приходилась дочерью королю, но она бывала излишне резка и зла на язык, тогда как ее сводная сестра - чувствительна, кокетлива и мила. "Если бы это было в моих силах, я бы вам помог, граф, но увы, - Конти развел руками, как бы демонстрируя полное бессилие. - Сейчас она влюблена в этого англичанина, Гамильтона - брата графини де Грамон. И, разумеется, слушать ни о ком другом не захочет". "Я не уверен, что вы искренне хотите мне помочь. Говорят, вы сами были ее любовником", - с горечью ответил Альберготти. "Тысячу лет назад! Мы были сущими детьми. Мой покойный брат совсем не интересовался женой, он был увлечен своими друзьями. - Принц помолчал, будто возвращаясь мыслями в прошлое. - В особенности нашим савойским кузеном (11), что доблестно служит теперь австрийскому императору. - Конти звонко рассмеялся: - Я помню, как застал их однажды в саду отеля Конти. Тогда я был совсем не искушен и увиденное показалось мне скорее забавным, чем возбуждающим… - Он поведал Альберготти весьма пикантную историю, над которой тот от души хохотал, позабыв о своем разбитом сердце. - Знаете что, граф, поедемте-ка к мадам Полетт - вам нужно развеяться". "А как же герцогиня де Бурбон и ее рубиновые серьги?" "Мы поссорились, и она велела мне не показываться ей на глаза". "Мне жаль". "Для этого нет причин. Скоро она одумается и все пойдёт по-прежнему. Мадам герцогиня - страшная злючка, а язык у нее, словно жало - она способна наговорить кучу обидных вещей. Скажу вам по секрету - она частенько говорит гадости, когда мы лежим в постели. А ещё кусается - и пребольно! - Конти беззаботно рассмеялся. - Нет худа без добра - сегодня ночью я совершенно свободен. Едемте, граф!" В борделе они взяли лишь одну девицу и имели ее вдвоём, чувствуя друг друга через тонкую женскую плоть. "Надо будет повторить нашу вылазку, - сказал принц, когда они прощались. - Увы, в ближайшее время мне не выбраться. Моей жене вот-вот предстоит родить, ей необходима моя поддержка". Рожала принцесса де Конти исправно каждый год. Младенцы, впрочем, на этом свете не задерживались, быстро переселяясь на тот. Конти дожидался, пока супруга поправит здоровье, и делал ей нового ребенка. "Трудился, не покладая х...я", - вспомнил Альберготти одно из выражений Филиппа де Вандома. Иногда лучше, чем приор, было не сказать. "Надеюсь, все пройдет удачно, и принцесса подарит вам сына". "Благодарю, друг мой. Я замолвлю за вас словечко сестрице". *** - А вот и наши друзья, - сказала мадам герцогиня, прервав мысли Альберготти, и голос её сочился ядом. В комнату вошли герцог де Бурбон, Люксембург, сын покойного маршала, Шуазель и Ла Рош-Гийон. - Надо суметь устроить из похорон такой балаган. - Она ещё ожесточенней стала обмахиваться веером. - Вместо скорби, сожалений и молитв - препирательства кому за кем идти, кому сидеть, кому стоять, глубокий носить траур или простой. Весь Париж плакал о нем, а его семья, его друзья были озабочены лишь своим статусом! Видели бы вы, граф! - Я там был, мадам. - Тогда вы меня поймёте. Не могу выносить их присутствия! Сборище никчёмных людишек! И самый никчемный среди них - мой супруг! Граф видел, что у герцогини вот-вот начнется истерика, и сделал то единственное, что мог сделать незаметно - не бить же дочь короля по щекам - он сильно сжал ее руку. От неожиданности она дернулась. - Простите мне, мадам, эту вынужденную грубость. Герцогиня захлопнула веер, повернулась к Альберготти и тихо сказала: - Благодарю, граф, вы привели меня в чувство. Ещё немного - я закричала бы, разрыдалась или сделала ещё что-нибудь столь же неприличное. Благодарю, я этого не забуду. - Она легонько пожала его руку. - Пожалуй, я вернусь за карточный стол, хоть сегодня мне и не везёт. - Но вам ведь не на что играть. - Кое-что у меня всё же осталось, - возразила герцогиня и направилась к одному из столов, вынимая из ушей рубиновые серьги.